11 декабря 1917 года - одна из самых эффектных дат великой войны. В этот день британские войска под командой лорда Алленби[1] вступили в Иepyсалим. В газетных заметках и в написанных суконным языком офицальных сообщениях замелькали имена библейских и евангельских городов. Никто особенного внимания на это в переполохе войны не обращал, а в штабах и в канцеляриях интересовались Назаретом, Самарией или Иерусалимом постольку, поскольку данные пункты представляли собой более или менее важные стратегические пункты. Между тем, маленькая страна, сыгравшая такую роль в истории мировой культуры, снова из захолустной турецкой провинции ходом вещей превращалась в театр важных событий, на который устремлено внимание всего мира.

 

Как во времена Антиохии[2], такие порты, как Хайфа в Палестине или Бейруте[3] и Триполи[4] в Сирии, стали снова воротами в самую гущу арабской жизни. В турецкое захолустье длинной змеей проник мосульский нефтепровод, а вместе с ним европейские и американские капиталы. Палестина является предверием к арабскому востоку. Жизнь стала меняться на глазах. А тут еще подоспел расцвет сионизма.

 

 

Прежде всего, конечно, почувствовали проишедшие перемены палестинские арабы. Раньше ими управляли из Дамаска[5] или Багдада[6], а потом из Каира[7] и Стамбула[8]. В семнадцатом году они впервые столкнулись с Европой. Генерал-майоров, управлявших страной по военному положению, сменили верховные комиссары. Нововедения следовали за нововедениями. Совершенно новая жизнь влилась в страну с массовой сионистской иммиграцией. За какие-нибудь пять-шесть лет страна изменилась до неузнаваемости. В глухих арабских городах вспыхнула горячка строительства, возникли бетонные молы в библейских портах, одна за другой возникли еврейские колонии, и в самых арабских городишках и деревнях появились школы, электрическое освещение, кинематографы, гудронированные дороги и больницы. А кроме того, появились богатые и культурные соседи, у которых многому можно было поучиться и многое перенять.

 

Соседи редко уживаются друг с другом. С первых же лет начались всякие недоразумения, вылившиеся в вооруженные столкновения и погромы, и превратившиеся в те события, которые теперь происходят в Палестине. Но в конечном результате жизнь всегда доказывает, что соседям жить в мире выгоднее. Надо надеяться, что тоже самое произойдет и в Палестине, хотя пока трудно предвидеть в какой форме произойдет умиротворение разбушевавшихся страстей. Пока можно сказать одно: безпорядки, забастовка и то ненормальное положение, которое создалось в стране, вредят обеим сторонам. Забастовка разоряет арабов, безпорядки свели на нет туризм, а все вместе взятое отражается на поступлении правительственных доходов.

 

Что же представляет собой тот мало знакомый широкой публике и столь пленивший полковника Лоуренса[9] арабский тысячелетний мир? До прихода англичан, арабы прожили тысячу лет в условиях феодальнаго порядка, обрабатывали землю по способам, которые еще применялись в дни Авраама, разводили верблюдов, жили по восточному, не торопясь, с ленцой, довольствуясь самым малым, и к приходу сионистов почти в неприкосновенности сохранили быт и обиход Библии, который пленяет не одного Лоуренса. Но и в этой темной и инертной среде происходят заметные перемены, увеличивается число грамотных, нарождается своя интеллигенция, улучшаются экономические условия жизни.

 

Самый отсталый элемент арабского населения, феллахи, что значитъ — земледельцы. По расовому признаку они не чистые арабы, а смешение всех рас и народов, которые побывали в Палестине за последние две тысячи лет. Феллах — правоверный мусульманин, неплохой работник, но почти всегда неграмотен и его нетрудно обмануть ловкому предпринимателю, своему, же брату арабу. Пока можно, он копается на клочке земли, а при случае уходит на работу. Изменяются обстоятельства, он снова возвращается в родную деревушку. Работают они в портах, на плантациях, на постройках дорог, в каменоломнях, бъют щебень. А по окончании работы начинается торговля с подрядчиком.

 

—        Щебень крупнее, чем надо. За такую работу заплачу не десять, а девять пиастров   за кубический метр. Да выдал тебе десять коробок папирос.

—        Восемь!

—        Десять! Видишь, записано?

 

Феллах смотрит на бумажку. Какой же спор, если записано. Бумажка документ, с которым трудно спорить. Деньги нужны до зарезу. Получить хоть что-нибудь.

 

Но старые отношения мало помалу отходят в область прошлого. Палестинское правительство, надо отдать справедливость, многое сделало для феллахского населения, открыло школы, устроило опытные станции, чтобы повысить производительность сельского труда. Многое переняли в этой области арабы у евреев.

 

Несколько обособленно от феллахов стоят бедуины. Они чистокровные арабы, кочевники, пастухи, последняя волна переселений из Аравии. Бедуин — подлинный сын пустыни, и в нем еще сильна жажда передвижения и та романтика разбоя, которая вспыхивает в нем при каждом удобном и неудобном случае, вместе с его страстью к стрельбе, ко всякой „фантазии". Раньше они занимались разведением верблюдов. Но кто теперь покупает верблюдов? Пришлось ограничиться козами и овцами или садиться на землю и разводить огороды. Однако, и теперь еще пасутся косяки верблюдов и стоят под жгучим солнцем черные apaбскиe шатры.

 

Городское население арабских кварталов состоит из ремесленников, торговцев и владельцев апельсиновых плантаций и земельных угодий, которые тоже предпочитают жить в городах, где больше удобств, гдe существуют необходимые для восточных людей кофейни и уже вошедшие в обиход жизни кинематографы с американскими фильмами.

 

Многие арабы, продав свои земли евреям, разбогатели, получили возможность послать своих сыновей в заграничные университеты — в Бейрут, в Оксфорд или Берлин. Вернувшись, создали тот тонкий пока слой из среды, которой выходят политики.

 

В нашем смысле слова, арабов нет. Фактически это наследие феодального строя, когда знатные роды враждовали между собой за влияние над темными массами феллахов и бедуинов. Огромную роль играли в этой борьба муллы[10] или шейхи[11]. Теперь эта роль перешла к нескольким отдельным лицам, олицетворяющим чаянья арабских националистов. Официально в Палестине существует несколько политических партий. Во-первых, партия муфтия Джаамин-эль-Гусейни. Фигура колоритная, и карьера для араба не банальная. Гусейни сравнительно молодой человек: ему около сорока лет. Он — из наследственного рода муфтиев[12], породнившегося, по браку одного из Гусейни с дочерью Магомета Фатьмэ, с самим Пророком. Получил оброзование в каирском арабском университетe Эль-Азаре. Во время войны вернулся в Палестину, был мобилизован турками и послан в Стамбул, в военную школу, по окончании которой, получил офицерский чин. Послe войны снова очутился на родине, устраивал библиотеки, любительские спектакли, играл сам и, говорит, довольно скверно, а в 1920 году принимал участие в организации еврейских погромов и был приговорен к десяти годам каторжных работ, но бежал в горы Заиорданья.

 

У арабов (мусульман и христан), как и у евреев, есть своя „экзекутива". Для охраны чисто мусульманских интересов и святынь был создан при верховном комиссаре Герберте Самуэле „Высший арабский совет". Происходили выборы, Гусейни, какъ представитель наследственного рода муфтиев, распорядителемъ „вакфа", а вместе с тем, и главой „Алхасб-эль-Фалистини-иль-Араби" — арабской партии.

 

Между нрочим, в его разпоряжении находятся и те суммы, которые составляются от продажи туристами входных, билетов в мечеть Омара, а входная плата — 20 пиастров.

 

Соперником его на влияние над массами является Рагеб Нашашиби, представитель другого старого мусульманского рода, человек в летах, настоящий восточный дипломат, образованный, владеющий европейскими языками, а, кроме всего прочего, любитель приятной жизни. Партия Нашашиби — „Хисб-эт-Дуфи-эль-Ваатани" — партия «Защиты» — умеренная партия буржуазии, стоящая за сотрудничество с мандатной державой.

 

Болee радикальной является партия „Истаклал", — Независимость, — во главе которой  стоит талантливый адвокат Ауни-абд-эль-Хади, воспитанник Сорбонны, где он обучался на деньги барона Ротшильда. Хади — крайний националист, шовинист, кумир арабской молодежи, мечтает о самостоятельной Палестине в панарабской империи. В настоящее время арестован и находится в  концентрационном лагере в Сарафанде.

 

Вел недавно переговоры в числе делегатов,  посланных в Аман[13] к эмиру Абдалле.           

 

Наконец, четвертым вождем арабского движения можно считать доктора Халди, организатора партии реформ, нынешнего мэра Иерусалима.

 

Имена этих четырех человек чаще других встречаются в газетах. Иногда не соглашаясь по отдельным вопросам тактическаго характера, в частности, по поводу продолжения забастовки, они объединены в двух главных негативных положениях арабской национальной программы: в требовании запрещения продажи арабских земель евреям и прекращения еврейской иммиграции. На этих лозунгах пока объединились все четыре партии. Существуют и другие национальные арабские организации, главным образом, среди молодежи, которые разделяют эту программу. У них есть свои газеты, частью закрытые, журналы и партийные суммы.

 

Несколько в стороне от палестинских событий находится Заиорданье. За маленькой, но столь прославленной, рекой лежат обширные плодородные земли. Там, в грязном турецком городишке Рамат-Амане живет со своим гаремом властитель здешних мест, эмир Абдалла[14]. Население его владений не превышает трехсот тысяч бедуинов, которые, по старой традиции, имеют право открыто носить оружие. Авторитет заиорданского эмира, в какой-то степени, распространяется и на Палестину. К его посредничеству пытались прибегнуть в разрешении конфликта между арабами и евреями. К сионистскому опыту Абдалла настроен, по-видимому, благосклонно, его земли могли бы быть использованы для еврейской колонизации. Но, как всегда на Востоке, что именно думает по этому поводу эмир, покрыто мраком неизвестности. Никто ничего толком не знает, что происходило на заседаниях в Рамат-Амане. Тут уже начинается тот непонятный и красочный арабский мир, который так пленил полковника Лоуренса. А еще дальше лежат Саудия и Геджас[15], караваны верблюдов и автомобили „Нэарн-Транспорт-Компани-Лимитэд" уходят в Багдад.

 

Трудно устоятъ перед чарами Востока. Он каким-то чудом сохранил для скучного XX века романтику библейских пейзажей, быт из книги „Руф", верблюдов, глиняные кувшины, хижины и смоковницы. Но эти буколические идиллии не могут помешать объективному наблюдателю увидеть за ними отсталые социальные отношения, отсутствие гигиенических условий, невежество и фанатизм, как не помешают они отдать должное достижениям сионистского опыта, энергии и пафосу, с которыми еврейская молодежь строит свой дом. В стране столкнулись две разные культуры, два разных мировоззрения. С одной стороны, библейские городишки, верблюды, допотопные колодцы, с другой, — черепичные крыши колонии, калифорнийские тракторы и обилие воды из артезианских труб. Остается надеяться, что сама жизнь найдет синтез двум этим концепциям жизни.

 

Уже „к шапочному разбору" появился на сцене еще один романтический персонаж кровавой палестинской драмы, таковым является Фаузи Куважди, сириец родом, авантюрист чистейшей воды, один из тех людей, которые могут появиться только на Востоке, в той сложной атмосфера интригу восстания и интернацональных интересов, которые создалась после войны в мусульманских странах.

 

О нем ходят самые противоречивые слухи. Ему приписывают самые фантастические проекты. Вроде проекта изгнать англичан из Палестины и возложить на свою беспокойную и горячую голову корону Иерусалимского царства. Но даже то, что нам известно о нем достоверно, похоже на авантюрный роман. Это он сражался во время великой войны то в германских, то во французских рядах, принимал участие в восстании друзов[16], в вагабитском конфликте в Геджасе, вероятно, во многих других историях такого же рода. В конце концов, он очутился в Багдаде и принял участие в организации иракской армии. Но когда до Багдада дошли вести об арабских безпорядках, он бросил спокойное и почтеное место в армии короля Ирака и пробрался в Палестину. Всем памятны его „реляции с театра военных действий" и 500 фунтов награды, обещанные им за голову ген. Дилля.

 

Личная храбрость Фаузи вне всяких сомнений. В одном из сражений он был ранен. Но в Палестине англичане сосредоточили огромные, по здешним масштабам, силы. Мятежник бежал в Заиорданье. Выходило как-будто так, что это бегство являлось наилучшим выходом из положения для обеих сторон. Поимка его вызвала бы чрезмерное возбуждение в стране. С другой стороны, для арабов такой исход борьбы является наиболее почетным. Во всяком случай, перед тем, как покинуть пределы Палестины, Фаузи устроил торжественное собрание, на котором приняли участие арабы Наблуса. О том, что он говорил на этом собрании, не трудно догадаться.

Есть еще один влиятельный вождь в арабской среде: Джемаль Гуссейн, ближайший родственник муфтия, организатор фашистской арабской молодежи и перманентный „посол" арабскаго национального движения. Можно повторить, что об этих людях читателям газет еще придется услышать. Во всяком случае, о таких, как Фаузи Кунади.