Доктор Аксенов: свидетель ушедшей эпохи. Владислав Дунаев - РУССКИЕ В ЯПОНИИ - ЯПОНИЯ И РОССИЯ - Япония - Русское Зарубежье

Доктор Аксенов: свидетель ушедшей эпохи

— Это сегодня японцы стали такими, что у них учатся другие страны. А ведь было время, когда они сами учились у иностранцев, в том числе у нас, русских...

С этого началась моя беседа с доктором Евгением Николаевичем Аксеновым, одним из русских, навечно связавших свою судьбу с Японией.

На пороге небольшой больницы «Интернэшнл клиник», расположенной в районе токийского квартала Мамиана, меня встретил высокий, подтянутый, не по возрасту энергичный человек. С первых же слов новый знакомый расположил к себе. И приветливой улыбкой, и готовностью без дальних околичностей перейти к делу.

— Евгений Николаевич, расскажите, как вы оказались в Токио, о своей семье, о своих родителях.

— Родился я в 1924 году в Харбине. Там же закончил французский католический колледж. Планировал учиться во Франции, но началась Вторая мировая война, гитлеровцы оккупировали Европу. Пришлось кардинально менять свои планы.

Вообще-то Аксеновы родом из Тулы. Самым знаменитым по линии отца был князь Георгий Евгеньевич Львов (1861–1925). Это был крупный помещик, который на родине прославился своей неутомимой работой по созданию земства. В масштабах же всей России он стал известен как депутат 1-й Государственной Думы, председатель Всероссийского земского союза, с марта по июль 1917 возглавлявший Временное правительство.

На фоне своего блистательного родственника мой дед выглядел гораздо скромнее. Был он офицером, участвовал в сражении под Шипкой. В Болгарии нашел себе невесту-болгарку. Когда дед привез ее домой в Тулу, разгорелся настоящий скандал. Оказалось, что родители деда уже сосватали ему другую невесту. Сердобольная мать все же пожалела сына, тайком дала ему денег на поездку в Сибирь. Там он стал золотопромышленником и быстро разбогател. Вскоре он уже владел пятью приисками на реке Зея и несколькими жилыми кварталами в Хабаровске и Владивостоке. Вот так и случилось, что оставшиеся в Туле родственники деда постепенно беднели, а сибирская ветвь семьи наращивала богатство. Конец всему положила революция.

Отец мой в Первую мировую ушел на фронт, где получил ранение в ногу. После выздоровления он был направлен командовать лагерем пленных немцев и австрийцев. По природе отец был чрезвычайно добрый человек, имел многих друзей, и это впоследствии спасло ему жизнь. Во время революции он был арестован в Хабаровске, но по счастливой случайности на допрос попал к своему старому приятелю. Этот человек сказал отцу: «Николай, я убежден, что ты ни в чем не виноват, но помочь тебе я бессилен: утром тебя должны расстрелять. Единственное спасение — бежать». Друг дал отцу лошадь, на которой он смог добраться до Харбина. Спустя некоторое время тот же человек помог переправить в Харбин мою мать.

В Харбине отец смог быстро определиться. Он занялся коннозаводством, и это со временем стало даже поводом для его знакомства с членом японской императорской фамилии, страстным любителем конного спорта. Этот-то человек и помог мне в 1943 году уехать в Японию...

В течение полутора лет я штудировал японский в университете Васэда. Затем поступил в медицинский институт. Как ни странно, в те годы иностранцу жить в Японии, хотя бы в экономическом смысле, было не очень трудно. Я, например, подрабатывал на киностудии, исполняя в фильмах роли иностранных шпионов. Женился на японке, работавшей медицинским технологом. У нас родился сын. Так я окончательно стал русским японцем, хотя японского гражданства и не получил. Но это — мой выбор.

— Но ведь Вы были не первым россиянином, для которого Япония стала новым домом?

— Еще до революции русские здесь зарекомендовали себя как деловые, предприимчивые люди. В первую очередь это были рыболовы-промысловики. До большевистского переворота они концентрировались в Хакодате и других городах севера Японии. Работали совместно с японцами, поддерживая самые дружественные отношения. Возможно, распространенная этими русскими добрая слава о японцах в числе прочего объясняет значительную эмиграцию сюда участников Белого движения в годы Гражданской войны в России. Ее первую волну составили эмигранты из Владивостока. Спустя несколько лет, когда руки большевиков стали дотягиваться до отдаленных окраин России, накатила вторая волна, уже с Сахалина.

Вплоть до окончания Второй мировой войны Южный Сахалин принадлежал Японии, поэтому для людей, проживавших в северных районах острова, переход границы был делом пустяковым. До революции значительную часть населения острова, как мы знаем еще по Чехову, составляли бывшие каторжники и их потомки. В годы Гражданской войны они перемещались на юг Сахалина, а оттуда — в Японию. Эти простые люди на удивление легко осваивались в чужой для них стране, зарабатывая изготовлением и продажей неизвестного японцам фруктового варенья, солений по русским рецептам. Все это имело спрос не только в Японии, но получило широкое признание и в Китае: Шанхае, Гонконге, Харбине.

Первая волна эмигрантов была неоднородна по своему социальному составу, включая в себя в том числе и представителей творческой интеллигенции. Среди них был, например, некий Яновский, один из руководителей большевистского восстания в Киеве, близкий друг Ленина. До сих пор для меня остается загадкой, какими судьбами Яновский оказался среди эмигрировавших в Японию. Но доподлинно знаю, что здесь он преподавал русский язык в университете Васэда. Дело в том, что Яновский умер у меня на руках. Если не ошибаюсь, это было в начале 70-х.

Помимо Яновского, были среди эмигрантов и другие, не менее, а возможно и более, достойные люди. Хотелось бы назвать профессора Виноградова, ученика композитора Скрябина. Он преподавал в Токийской консерватории, воспитал значительную плеяду японских музыкантов. Среди эмигрировавших в Японию русских музыкантов был известный пианист Могилевский, заслуги которого в развитии японской культуры были отмечены императорским орденом. Известностью пользовалась скрипачка Анна Оно (по мужу) и ее сестра — музыкант Варвара Бубнова. Любовь к классическому балетному искусству японцам прививала известная балерина Анна Павлова, однофамилица великой Павловой. Она умерла довольно молодой, но ее дело продолжила сестра Мария. Так что приглашенным в Японию уже в 60-е годы советским балетмейстерам Варламову и Мессерер не пришлось начинать с пустого места...

До глубокой старости в Кобе жил известный всей Японии фабрикант-кондитер Морозов. Продукция его фабрики пользовалась особым спросом, в первую очередь относительно недорогие пакетики с набором конфет, изготовлявшихся по старым русским рецептам.

Совершенно особое место среди моих соотечественников, перебравшихся в Японию, занял спортсмен Виктор Старухин. Имя этого человека навечно вписано в историю японского бейсбола. Даже в наши дни японские мальчишки, увлекающиеся этим популярным здесь видом спорта, знают легендарное имя Сутарухин. Популярность Старухина особенно возросла, когда он, еще до войны, играя за японскую команду против американцев, отказался от очень выгодного предложения со стороны «противника» переехать в США. В результате Старухин стал в буквальном смысле национальным героем, и неудивительно, что спустя несколько лет японские кинематографисты сделали фильм, посвященный его жизни.

Имя легендарного русского бейсболиста однажды выручило и меня. Уже после войны, когда я в качестве врача работал в американской компании и был в командировке в Саппоро, неожиданно среди ночи в дверь моего гостиничного номера раздался стук. Я оказался лицом к лицу с полицейским, который явился для выяснения моей личности. Японского подданства у меня не было, к тому же настораживала русская фамилия. И тут я неожиданно для самого себя произнес фамилию Старухина, сказал, что мою личность может подтвердить этот мой друг. Полицейский рассмеялся и заметил, что, дескать, с этого и следовало начинать. В одну минуту инцидент был исчерпан.

— Неужели русские не испытывали трудностей приспособления к абсолютно новому для них быту, приобщения к чуждой для них культуре?

— Испытывали, конечно, но, как говорится, было не до жиру. По своей воле никто не срывается с насиженных мест. Такое жестокое было время. К тому же в Японии бытовые условия были значительно лучше, чем в других странах Дальнего Востока, да и связи традиционно теснее. Особенно после русско-японской войны, когда в японском плену побывало много русских. Вернувшись на родину, они много хорошего рассказывали об этой стране.

Конечно, было и немало проблем. Думаю, эмигрировавшим в европейские страны, например во Францию, во многом было проще хотя бы потому, что внешне русские не отличались от коренного населения. В Японии же все мы были, что называется, на виду. Вместе с тем первой волне эмигрантов помогало то, что японские власти долго не признавали правомочий революционной России. Российской империи не стало, но ее посольство в Японии продолжало работать еще более 7 лет. Японские власти сохраняли лояльность в отношении рухнувшей российской монархии, ведь Япония также оставалась монархической страной.

Старое посольство Российской империи располагалось в районе Тораномон, на месте нынешнего министерства финансов Японии. Русские обычно обращались в свое посольство за материальной помощью, и им не отказывали: старые царские золотые не утратили ценности, и посол ссужал ими нуждающихся сограждан. Помню, что в старом царском посольстве были интеллигентные и знающие свое дело люди с хорошим знанием японского и европейских языков. Впоследствии некоторые из них уехали в США, в Австралию, в другие страны. Были случаи и возвращения в Японию. Так, бывший военно-морской атташе царского посольства (фамилию уже не помню) спустя несколько лет вернулся в Токио уже в чине полковника армии Австралии. Начальником разведки в штабе генерала Макартура также был русский — некий Пашковский, сын бывшего епископа. Американцы звали его мистер Паш. Под его началом работал другой русский — лейтенант Янков.

Но возвращаюсь к вашему вопросу о том, каким образом русские эмигранты приспосабливались к японской жизни. В 20-е годы Япония была на подъеме. Здесь можно было развернуться. Многому способствовал и местный колорит. Так, японцы еще в полной мере сохраняли привязанность ко всему национальному, и кимоно было тогда не только праздничной, но и повседневной одеждой. И учителя школ, и преподаватели вузов, и чиновники на работу являлись в кимоно. Но жизнь набирала темпы, улицы заполнял современный транспорт, и кимоно, со всеми аксессуарами, неотъемлемыми для ношения этого вида одежды, включая национальную обувь — гэта и дзори, — неизбежно становились все более неудобными в спешке рабочих дней.

С начала ХХ века японцы постепенно начали отдавать предпочтение европейской одежде, чем и воспользовались появившиеся в Японии как раз в это время предприимчивые русские. Мгновенно освоив портняжное мастерство, они неустанно ходили по частным домам, школам, конторам, обмеряли японцев и тут же раскраивали одежду, которую затем отдавали шить традиционным японским портным. Готовую продукцию русские складывали в объемистые тюки и, закинув за спину (ведь машин ни у кого из них не было), шли по уже не раз пройденным маршрутам, доставляя «иностранный» товар заказчикам. На этом, однако, дело не кончалось. Приходилось учить японцев не только тому, как носить новую для большинства из них одежду, но и умению шнуровать ботинки, завязывать галстук, прикреплять сменные воротники и манжеты запонками к сорочкам.

Следующим по прибыльности занятием для русских эмигрантов стало производство парфюмерии. Традиционно японкам, особенно молоденьким горожанкам, хотелось быть «беленькими». Поэтому кремы и различные пудры, которые придавали белизну коже, пользовались большим спросом. Здесь русские поставщики зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.

Особое место в Японии заняла и русская кухня. Один за другим в крупных городах севера страны и, конечно же, в самом Токио, открывались небольшие, но быстро завоевывавшие популярность русские ресторанчики. И по сей день популярностью пользуются такие заведения русской кухни, как рестораны «Рогожский», «Волга», «Калинка», «Балалайка» и многие другие.

— Как эмигранты из России находили друг друга, где встречались, как общались между собой?

— В основном русские группировались вокруг 15-ти православных храмов и в первую очередь вокруг кафедрального собора Воскресения Христова в токийском районе Отяномидзу. Построенный в 1891 году, этот храм, более известный как «Никорай-до», в честь основателя и многолетнего пастыря японских православных Николая Касаткина, является, наверное, самым старым каменным сооружением Токио, которое выстояло даже во время разрушительного землетрясения 1923 года и американских бомбардировок Второй мировой войны. Для нас, русских, которых судьба занесла в Японию, этот храм всегда был местом прибежища и единения.

Помимо русских, из России в Японию эмигрировало много татар, в основном тех, кто служил в царской армии и не приветствовал революцию. Татары жили своей общиной, женились между собой, но при этом охотно общались с русскими, сохраняя русский язык как основной. Вся татарская колония, около 500 человек, концентрировалась вокруг татарской мечети в токийском районе Ёёги.

Русские также старались устраивать браки в основном между своими. Смешанных браков с японцами было мало. Дело в том, что в смешанных семьях, особенно в тех, где мать была японка, дети неизбежно тяготели к японской культуре, постепенно отказываясь от русских корней.

Вообще-то полное размежевание в русской общине произошло в 1945 году, когда в Японию пришли американцы. Семьям, где дети были полукровки, американцы не давали разрешения на въезд к себе в страну. Чисто русским семьям было легче добиться такого разрешения. К тому же дети в них, как правило, изучали английский язык, многие учились в интернациональных школах, и это облегчало общение с американскими властями.

Очередное размежевание внутри русской колонии в Японии произошло в связи с проблемой получения паспорта. Тогда изгоями почувствовали себя получившие советский паспорт. Случилось это в начале «холодной войны».

— Из получивших советский паспорт многие вернулись на родину. Вы поддерживаете отношения с репатриантами из числа ваших бывших знакомых?

— С некоторыми продолжаю поддерживать связь, хотя многих не стало, другие же бесследно рассеялись по стране. Ведь немногим счастливчикам удалось добраться до Москвы или Петербурга, других же, заманив обратно на родину, просто-напросто обманули...

— Как повлияли на положение русских эмигрантов события, связанные с перестройкой во времена Горбачева?

— Для меня полной неожиданностью явилось приглашение на прием в Советское посольство по случаю очередной годовщины Октябрьского переворота. Так начались мои контакты с советскими русскими…

* * *

Доктору Аксенову уже более 80 лет. Ему все труднее оказывать помощь больным. Но его, как и прежде, можно часто увидеть в кабинетах Международной клиники, что в нескольких десятках метров от здания Посольства РФ. Этой клиникой доктор управляет уже около 45 лет, став своеобразной «живой достопримечательностью» японской столицы, редким свидетелем событий, связанных с историей взаимоотношений наших двух народов.

Владислав Дунаев

Источник Япония сегодня