Таким образом, Россия к началу XX века дала многих выдающихся японистов. Это был, можно сказать, феномен в истории развития японоведения во всем мире.

 

* * *
24-летний иеромонах Николай — в миру Иван Дмитриевич Касаткин (1836–1912) — приехал в Японию в 1861 году. Он с большим трудом основал православную церковь и в течение 50 лет занимался миссионерской деятельностью. Когда он скончался в Токио в 1912 году, японская православная церковь насчитывала 31 тысячу прихожан. По его словам, «жатва была многа».

В то же время Николай старался знакомить русских людей с разными сторонами жизни Японии. Это был конец второй половины XIX — начало XX века, именно тот период, когда познания русских о Японии становились все шире и глубже.

Попытаемся кратко, в общих чертах, описать облик Николая-япониста.

Конечно же, вся жизнь Николая посвящена миссионерству, по его словам, «просвещению Японии христианством». Когда министр иностранных дел Соэдзима пригласил Николая в институт иностранных языков в Токио, Николай ответил, что он приехал в Японию, чтобы работать миссионером, и отказался принять приглашение.

Но Николай не был тем миссионером, который проповедует, не имея многосторонних знаний о стране, где он этим занимается. Николай усердно изучал японский язык. Он говорил: «Много было потрачено времени и труда, пока я смог присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему в свете, так как он состоит из двух: природного японского и китайского, перемешанных между собою, но отнюдь не слившихся в один. Недаром когда-то католические миссионеры писали, что японский язык изобретен самим дьяволом с целью оградить Японию от христианских миссионеров.

Сколько родов разговорного языка, начиная от почти чисто китайского диалекта до вульгарной речи, в которую, однако, неминуемо вплетаются китайские односложные слова! Сколько разных способов письма, начиная тоже от чисто китайской книги до книг, писанных фонетическими знаками, между которыми опять-таки неизбежно путаются китайские иероглифы! От взаимной встречи и переплетения этих двух языков, принадлежащих к двум различным семействам, с грамматическими конструкциями, совершенно не похожими одна на другую, какое огромное количество родившихся самых невероятных грамматических сочетаний, форм, частичек, хвостиков, часто, по-видимому, ничего не значащих, но требующих, однако, большой деликатности в обращении с собой! Так инстинктивно и я научился наконец кое-как говорить и овладел тем самым простым и легким способом письма, который употребляется для оригинальных и переводных ученых сочинений» («Христианское чтение», 1869, № 2).

Пришлось Николаю освоить камбун (это древнекитайский язык, на котором написано большинство древних японских научных, исторических, философских сочинений, своего рода латынь для японцев). Он мог читать даже буддийские каноны, которые способны прочесть немногие японцы. Позднее он говорил, что японская классическая духовная культура останется неизвестной европейским исследователям без знаний камбуна. Это замечание в равной степени можно, конечно же, отнести и к самим японцам.

В интересах миссионерской и пастырской деятельности Николай перевел Новый Завет и литургические тексты сначала с русского, а потом и с церковно-славянского на японский язык. В его переводах употреблено так много китайских иероглифов, что уже в эпоху Мэйдзи (1868–1912) из-за столь торжественного стиля они оказались очень сложными для понимания.

В духовной семинарии в Токио Николай обучал японских семинаристов японской истории. В качестве учебника использовалась очень популярная книга «Нихонгаиси», нетрадиционное изложение истории Японии, написанное на камбуне. Николай читал также японские газеты и журналы, японские книги по философии и религии.

У него была очень большая библиотека.

Архиепископ Николай много путешествовал по Японии и часто останавливался у простых людей. Он наблюдал и записывал в дневниках обычаи японского народа.

Николай был миссионером и японистом одновременно. В конце эпохи Эдо (1603–1868) и в начале эпохи Мэйдзи, то есть во второй половине XIX века, он считался лучшим из русских знатоков Японии.

По статьям Николая, опубликованным в русской прессе (например, «Япония с точки зрения христианской миссии», «Сёгун и Микадо», «Япония и Россия», «Письмо русского из Хакодате», «Рапорт»), мы можем составить представление о том, как святитель воспринимал Японию. В сообщениях об этой стране он часто обращался к теме настоящего и будущего религий, бытующих в Японии. Например, в статье «Япония с точки зрения христианской миссии» Николай описывает историческую роль синтоизма, буддизма, конфуцианства в Японии. Он делает, возможно, несколько поспешный для того времени вывод, что «японские религии являются или слишком отсталыми, или слишком абсурдными, что они не могут убедить интеллигентных людей» и что «теперь все японцы увлекаются внешностью европейской цивилизации, то есть пароходами, пушками и построением права», но рано или поздно «японцы должны встретить христианство». Когда Николай напечатал эту статью в журнале «Русские ведомости» в 1869 году, в Японии христианство считалось еще страшной ересью и было строго запрещено. А русский святитель уже в самом начале революции Мэйдзи предвидел, что новое японское правительство скоро разрешит христианские верования.

Как воспринимал Николай Японию и японский народ ? Он подчеркивал, что по своему характеру японцы очень отличаются от других восточных народов.

«Наверху абсолютный деспотизм, внизу безответное повиновение, невежество, и вместе с ними гордое самодовольство и тупость, и застой в обществе — это наше общее понимание восточных стран. А когда вы приедете в Японию, вы сразу же заметите, что японский народ очень умный, и ловкий, и зрелый в мышлении и имеет свежие силы». Правда, как писал Николай, до революции Мэйдзи японцы заслушивались самовосхвалением синтоизма, погружались в сладкие мечтания о себе. Но после открытия страны японцы тотчас же узнали, что самовосхваление было явным обманом. «Они, не теряя времени, перенесли центр тяжести народной гордости и поставили своей задачей как можно скорее догнать тех, кто перегнал их ... И, наверное, невозможно найти в историях других народов такое большое достижение, какое японский народ совершил в течение 20 лет после открытия страны». Николай пишет и об образовательном уровне японского народа, и о влиянии конфуцианства на его общественную мораль.

Наблюдения Николая, мне кажется, служат и сегодня ключом к пониманию национального характера японцев, без чего невозможно объяснить успехи Японии в экономической области.

Немало интересного Николай почерпнул для себя из книг по японской истории, например «Кодзики», «Нихонсёки», «Дайнихонси», «Нихонгаиси» и др. Изучение японской истории позволило Николаю понять то, что у японцев есть оригинальная система управления государством. Он пишет: «Японские императоры никогда не были деспотами в том смысле, в котором мы понимаем деспота. Правда, во многих областях японской культуры мы можем найти подражание китайской культуре. Но есть и несколько исключений, например система управления государством в две смены. Когда императорская династия выполнила свое предназначение и впала в вялое бездеятельное состояние, Япония создала себе новую систему, когда императоры остаются на троне, но власть передается в руки более энергичных деятелей, сёгунов. Японский народ не знает настоящего деспота, который решал бы самостоятельно его судьбу. Императоры и сёгуны являются функциональным существом. У японцев есть способность признать и уважать номинального правителя, функция важнее, чем власть». В статье «Сёгун и Микадо» он правильно и широко охватил процесс централизации японских местных властей в XVI веке.

Как отметил в 1912 году в своей статье «Архиепископ Николай Японский» Дмитрий Позднеев, исследования Николая о Японии были многосторонними.

Как оценивал Николай отношения между Россией и Японией? Любой исследователь межгосударственных контактов обеих стран не мог не заметить сомнения и боязнь, которые испытывал японский народ перед Россией. И Николаю пришлось всю свою жизнь бороться с проявлениями русофобии.

В первые дни его приезда в Японию и в период русско-японской войны он иногда подвергался опасности нападения со стороны террористически настроенных японцев.

В одной японской газете писали, что «было бы хорошо, если бы отец Николай не был русским». Но Николай был уверен в том, что отношения между Россией и Японией станут дружественными и появится возможность сотрудничества. Он писал: «Всякие события в Японии должны представлять больший интерес для России, соседней страны Японии на Дальнем Востоке, чем для других стран ... Япония — страна с маленькой территорией, но с довольно большим населением, и к тому же японский народ обладает большой предприимчивостью. В ближайшем будущем в Японии нарастет производство среднего размера и промышленность на экспорт. Япония будет сталкиваться с западными странами. Но Россия — это большая континентальная страна. Она должна осваивать свои богатые природные ресурсы и развивать внутреннюю промышленность. В этом развитии Япония может подать руку помощи. Это принесет и Японии большую пользу».

Николай писал, что по основным вопросам существования Россия и Япония не должны противостоять друг другу. Если бы они лучше понимали друг друга, не было бы, наверное, русско-японской войны.

Я хотел бы сказать еще об одном прекрасном качестве Николая. Как известно уже, Николай был главой православной миссии в Японии почти 40 лет. И вот в течение этих долгих лет он был также гостеприимным хозяином и наставником для молодых русских студентов в Японии. Например, М. Мендлин, будущий профессор Восточного института во Владивостоке, под руководством Николая перевел «Нихонгаиси» на русский язык и опубликовал книгу в России (1910–1915). Д. Позднеев писал: «После русско-японской войны в России начали обращать внимание на Японию. Все русские студенты, приезжавшие в Японию, постоянно получали помощь у архиепископа Николая и его учеников. Всем известен этот факт». Вероятно, и Сергей Елисеев обращался к Николаю за советом, когда приехал в Токио в сентябре 1908 года.

С самого начала своей миссионерской деятельности в Японии Николай занимался преподаванием русского языка. Он открывал школы и семинарии, в которых молодые японцы учились русскому языку. Николай посылал многих способных японских семинаристов учиться в русские духовные академии, и, вернувшись из России на родину, они сеяли любовь в японском народе к русской духовной культуре. Об этом уже много написано как в России, так и в Японии. Кроме того, Николай приглашал русских мальчиков из Восточной Сибири обучаться японскому языку в Токио.

В заключение хотелось бы сказать, что Николай Японский был русским японистом, который всю свою жизнь старался перебросить мост взаимопонимания между людьми России и Японии.

Кэнносукэ Накамура,