200-летний юбилей посещения российским кораблем «Надежда» Нагасакской бухты в сентябре 1804—апреле 1805 года отмечался весьма скромно. И это понятно. Не принесшая России желаемого результата — заключения торгового договора с Японией — миссия Николая Резанова заметно проигрывает в сравнении с достижениями посольства во главе с Евфимием Путятиным, побывавшим у тех же берегов полвека спустя. Но недооценивать подвиг русских моряков, дипломатов и исследователей, проложивших дорогу к негостеприимным берегам средневекового Ниппона, вряд ли стоит.

Заход россиян в Нагасаки в сентябре 1804 года был лишь одним из эпизодов первой кругосветной экспедиции 1803–1806 годов. Первое российское кругосветное путешествие намечалось еще на 1787 год. После успешной войны с Турцией моряки предложили правительству для упрочения славы русского флота осуществить кругосветное плавание. Главой той экспедиции был назначен капитан Г.И. Муловский. Был разработан маршрут экспедиции — с подходом к Японскому архипелагу. В команду первой кругосветки был зачислен и Иван Крузенштерн, воспитанник Муловского. Но проект реализовать не удалось. В октябре 1787 года началась вторая турецкая война, и императрица Екатерина II морской поход отменила.

В конце 1790-х годов Иван Федорович Крузенштерн был направлен на стажировку в Англию, в военный и торговый флот. Он попал на Восток. Работал в Калькутте, Макао и посетил Кантон. В 1799 году Крузенштерн написал на имя императора Павла I записку «О развитии колониальной торговли и выгоднейшем снабжении российско-американских колоний всем необходимым». Крузенштерн доказывал, что сухопутные торговые пути России через Сибирь на Дальний Восток имеют ограниченное значение. Крузенштерн предложил иной путь: «Из Кронштадта на запад — мимо мыса Горн — через Тихий океан к Аляске и Алеутским островам — в китайский порт Кантон». Но предложение Крузенштерна императорским двором было воспринято как беспочвенная фантазия. Лишь в начале августа 1802 года он получил от министра коммерции и дорожных сообщений Н.П. Румянцева разрешение готовить корабли для кругосветной экспедиции. Деньги на их приобретение выделила Российско-Американская торговая компания (РАК).

Успешно действовавшую на Дальнем Востоке РАК в то время фактически возглавлял камергер Николай Петрович Резанов. Он независимо от Крузенштерна работал над программой первой кругосветной экспедиции. Резанов мечтал превратить РАК в достойного конкурента голландской Ост-Индской компании. Поэтому на рабочий стол министра Румянцева легло сразу два проекта кругосветки — Крузенштерна и РАК.

У России еще не было обновленного флота и достаточно подготовленных кадров морского офицерства. Поэтому Крузенштерну Румянцев дал большие полномочия — приобрести в Англии два надежных корабля и сформировать команду специалистов, набрав ее в европейских научных центрах.

Однако все финансовые права в экспедиции были доверены графу Николаю Резанову. На его имя был открыты внушительные счета — 200 тысяч пиастров — в европейских банках. В свете этого решения роль Крузенштерна была сведена лишь к функциям перевозчика будущей миссии Резанова, которая вдобавок к коммерческой получила и дипломатическую задачу — попытаться установить связи с Японией. В российском МИДе имелось разрешение на заход русского корабля в Нагасаки, выданное еще в 1793 году японской стороной капитану А. Лаксману. Так у корабля «Надежда» официально оказалось два руководителя — Крузенштерн и Резанов, что породило в дальнейшем немало раздоров в руководстве экспедицией, противостояние между моряками и членами дипломатической миссии, которой, к тому же, было поручено доставить в Японию четырех японцев, спасенных после кораблекрушения «Вакамия-мару» в Алеутском архипелаге.

Корабли экспедиции должны были посетить Южную Америку и Сандвичевы острова, Камчатку и Японию. Далее курс лежал на остров Уналашка за пушным товаром, который нужно было доставить в Кантон и на Филиппины…

26 июля 1803 года «Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта. После долгого плавания они вошли в воды Тихого океана, где корабли разделились. Ф. Лисянский повел свою «Неву» к берегам Русской Америки, а И. Крузенштерн, посетив Петропавловск, взял курс на Нагасаки.

26 сентября 1804 года корабль «Надежда» приблизился к Японии. Предварительными знаниями об этой стране русские моряки не обладали. Одни голландцы тогда имели право заходить в японский порт. Но они, по словам Крузенштерна, «поставили себе законом не сообщать свету никаких об этом государстве известий».

Русских моряков встретили в Нагасаки весьма настороженно. Крузенштерн подчеркивал: «Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля «Надежда» в некоем расстоянии. Шесть недель переговоров смогли склонить японских чиновников выделить для россиян узенькую полоску каменистой земли на берегу». Российской дипломатической миссии удалось ступить на японскую землю в конце декабря 1804 года в местечке Мэгасаки. Сообщаться с кораблем люди Резанова могли по узкому коридору на воде, так же огороженному забором, как и его дом на земле. Японцы соорудили несколько ворот, которые запирались на замки. Правда, японцы разрешили русским чинить корабль, предоставили медные листы для обшивки днища. Крузенштерн также отмечал хорошее качество пищи, которой снабжалась команда. Но дипломатическая задача миссии не решалась. Японцы не хотели вступать с русскими в официальные контакты.

Пока тянулась переписка с Эдо, находившиеся на борту русского корабля естествоиспытатели занялись своим делом. В опубликованных позднее записках Крузенштерн привел имена многих ученых коллег, трудившихся с ним рядом. Он написал о российском картографе Ермолае Левенштерне, о лейпцигском естествоиспытателе Вильгельме Тилезиусе. Сравнительно мало писал Крузенштерн о докторе Лангсдорфе, потому что «господин сей полностью принадлежал Резанову».

Хронику плавания — по горячим следам — создавали сами участники экспедиции. Первым был Георг фон Лангсдорф, ученый из Геттингенского университета, нанятый в Дании Николаем Резановым. По материалам экспедиции он написал и опубликовал в европейских и российских журналах множество научных и обзорных статей. Но обобщение трудов экспедиции принадлежит капитану Ивану Крузенштерну. В 1809 году он опубликовал «Путешествие вокруг света в 1803, 04, 05 и 1806 годах».

Уже тогда стало ясно, что противоречий в понимании задач и свершений экспедиции будет немало. Крузенштерн, неприязненно относившийся к Резанову, дал отрицательную оценку итогам дипломатической миссии в Японию, назвав ее провальной. Прав ли был Крузенштерн в своих выводах, высоко поднимая значение экспедиции А. Лаксмана (1792–1793) и перечеркивая усилия Резанова и, частично, свои?

Очевидно, Крузенштерн не смог объективно оценить масштабов свершенного. Первым оппонентом Крузенштерна выступил бы сам Николай Резанов, но его уже не было в живых (скончался в марте 1807 года). Свои наблюдения он не успел опубликовать. Его дневники в адаптированном виде были напечатаны в России лишь спустя 20 лет.

Оппонентом капитана Крузенштерна выступил Георг Лангсдорф, личный переводчик Резанова. В «Заметках о путешествии русских вокруг света», опубликованных в Германии, он указывал на ошибку в интерпретации итогов визита в Японию А. Лаксмана. По мнению Лангсдорфа, никаких условий наибольшего благоприятствования для России Лаксман добиться не смог. Экспедицию Лаксмана направляло в Японию не российское правительство, а иркутский генерал-губернатор Иван Пиль. Следовательно, государственного значения той экспедиции не придавалось, в отличие от экспедиции 1803 года. Крузенштерн считал, что Япония не была готова к диалогу с Западом. А Резанов и Лангсдорф видели такие возможности, доказывали их перспективность.
Академик Георг фон Лангсдорф более известен как основатель Зоологического музея в Петербурге. Но начиналась его блестящая карьера не на Западе, а на Дальнем Востоке — на Камчатке, Сахалине и в Японии. К сожалению, Лангсдорф не опубликовал ни одной работы на русском языке. Основные труды Лангсдорфа увидели свет на немецком, португальском, испанском и английском языках. В архивах России сохранилась лишь его объемная переписка с коллегами по всему миру, с сотрудниками РАК.

Надо отметить, что участие немецкого естествоиспытателя Георга фон Лангсдорфа в русской кругосветке в значительной степени было данью случая. Лангсдорф серьезно готовился сказать свое слово в науке. Изучал медицину, более 5 лет практиковал в госпитале. Собирал коллекции минералов, изучал фауну прибрежья Португалии. Поддерживал контакты с соотечественниками, трудившимися в России. Они-то и сообщили молодому специалисту о подготовке в Петербурге кругосветной экспедиции. Однако штат экспедиции уже был укомплектован. Лангсдорф перехватил корабли И. Крузенштерна в Копенгагене в августе 1803 года. Николай Резанов согласился взять немца в плавание неожиданно быстро, предвидя, что Лангсдорф станет полезным и как медик-практик, и как переводчик, и как исследователь. Конечно, Лангсдорф столкнулся на корабле «Надежда» с множеством трудностей. Докучали мелкие стычки с коллегами-европейцами. Они все были однотипно образованы, а потому между ними обострялась конкуренция. Лангсдорф нашел собственную нишу — ихтиологию и минералогию.

В Петропавловске-Камчатском произошли изменения в составе команды. В Японию поплыли не все. Свое решение о сохранении в экспедиции Лангсдорфа в письме к президенту Петербургской Академии наук Резанов объяснил так: «Основательность в заключениях Лангсдорфа мне более нравится и, кажется, Академия в записках Лангсдорфа не найдет столько знакомого, как в записках Тилезиуса (доктора в области ботаники). Он (Лангсдорф) в трудах неутомим… Кроме природного немецкого языка он знает латынь, французский, английский и португальский. Он и медик практикованный, и надеюсь, что японцам чрез то приятен будет. Ежели торг с ними открыт будет, оставлю его там с несколькими людьми, чтоб поставить твердую российскую ногу, доколе настоящего агента от двора учреждено не будет». Резанов не только включил Лангсдорфа в состав российской миссии в Японию, но своей властью назначил ему чин надворного советника, что приравнивалось к чину капитана второго ранга.

Более шести месяцев россияне пребывали у японского берега. До начала декабря 1804 года команда корабля жила на судне. Для прогулок на берегу отводилось всего 140 шагов на кусочке японской территории под строгим наблюдением японской полиции. Общаться с местным населением было запрещено. Лишь спустя месяцы их перевели в другое поселение — Мэгасаки. Там возникла резиденция, в которой проживало восемь человек. Но и здесь дом Резанова был огорожен со всех сторон. Двор — 40 шагов в длину и 30 шагов в ширину. Переводчики-японцы перед встречей с россиянами обыскивались полицией. Не разрешались ни закупки научного оборудования через третьих лиц, ни обмен вещами. Когда Лангсдорф однажды попытался заглянуть в просвет бамбуковой ограды, ее обшили досками.

Тягостное настроение в российской миссии первым нарушил Лангсдорф. Он решил познакомить японцев с достижением европейской науки — воздушным шаром. Шар диаметром около трех метров был изготовлен из тонкой, но очень прочной японской бумаги с нарисованным русским двуглавым орлом. Шар заполнили дымом от горящей соломы. Далее Лангсдорф привязал к нему прочную нить — и шар полетел. Это произошло 25 января (6 февраля). Прошло время, и естествоиспытатель, смотав нить, вернул шар в Мэгасаки. Удача воодушевила, на следующий день Лангсдорф снова запустил свой шар, но вернуть его на землю не смог. Он упал в воду — и был подобран японцами. Событие подняло дух всей команды корабля «Надежда». Многие офицеры стали мастерить свои шары — Ермолай Фридерици, братья-кадеты Отто и Мориц Коцебу, подштурман Василий Сполохов. Они пытались сами подняться в воздух в корзинах, привязанных к шарам.

Когда Лангсдорф запустил свой шар в третий раз, случился скандал. Вот как описал его Левенштерн в дневнике: «В 10 утра шар поднимался равномерно, но вдруг начал быстро спускаться в сторону, был отнесен ветром в город Нагасаки и там упал на жилой дом. И на крыше из шара повалил дым. Люди же подумали, что шар и дом горят. Они подняли большой шум. Жаловались губернатору — ”русские хотели поджечь город!”». Однако губернаторский караул из Мэгасаки сообщил иное — возгорания не было. В дальнейшем переводчики рассказывали, что эксперимент с воздухоплаванием изменил общее отношение к русским в Нагасаки. Произошло потепление. Началась подготовка к переговорам. А Лангсдорф получил разрешение запускать воздушных змеев, свободно общался с японской охраной и постепенно составлял лингвистический словарь. Лангсдорф увлеченно занимался новой для Европы наукой — ихтиологией. Ему удалось заручиться расположением японского повара, уговорить его привозить к обеду разнообразных рыб, обитавших в бухте Нагасаки. За полгода Лангсдорф собрал уникальную коллекцию из 400 видов, единственную в Европе. Неутомимый ученый был внимательным собеседником, многое рисовал. Но в архиве академика Лангсдорфа в РАН этих рисунков нет. Лангсдорф их увез в г. Фрейбург, куда он отбыл в начале 1830-х годов. Туда он перевез и многие свои коллекции, собранные на Камчатке и в Японии.

Открытия, сделанные участниками экспедиции, давно вошли в контекст мировой науки. По всему миру разбросано материальное наследие — музейные коллекции, различные рукописи, письма, рисунки, гравюры, живопись, этнографические раритеты. Кое-что удалось сохранить и в России благодаря усилиям графа Н. Румянцева. Он собрал целую коллекцию по следам благополучно завершившейся экспедиции. Эта коллекция в дальнейшем была пополнена поступлениями от наследников Николая Резанова, завещавшего свой архив Румянцеву. В японскую часть коллекции Румянцева вошли модель японского корабля, музыкальные инструменты, веера, образцы мужской и женской обуви, плетеные изделия и ткани, домашняя утварь. Ценность коллекции была велика: в Европе это был единственный случай, когда группа ученых привезла научную и изобразительную информацию о народе, не известном на Западе, предметы материальной культуры. Как справедливо высказался Крузенштерн, голландцы, проработавшие в Японии более 300 лет, не дали миру больше того, что собрала команда корабля «Надежда» за полгода в условиях полной изоляции от японского общества. Уже одно это позволяет говорить о большом успехе экспедиции.

Надо отметить, что общими усилиями команды «Надежды» на карты были впервые нанесены географические координаты островов и рифов у юго-западной оконечности острова Кюсю, произведены промеры глубин у порта Нагасаки. Крузенштерн дал этим открытиям русские названия. Конечно, на японских и мировых картах они в дальнейшем не сохранились. Но в этом вины экипажа «Надежды» и исследователей, плававших на ней, нет.