Российско-японский трактат, заключенный в городе Симоде в 1855 году Е. Путятиным, давал России право открыть свое консульство на японской территории. Оно начало действовать с 1858 года в городе Хакодате на Хоккайдо. Первым консулом был назначен И.А. Гошкевич, сотрудник миссии Путятина. Кроме него в состав миссии вошли морской агент (атташе) П.Н. Назимов, старший врач М.П. Альбрехт, секретарь консульства В.Д. Овандер. От православной церкви — протоиерей Василий (Махов). Врач и священник прибыли с семьями. К консульству было прикомандировано и военное судно «Джигит» с экипажем. 8 февраля 1858 года Гошкевич получил из российского МИДа инструкцию, в которой подчеркивалось, что главной линией его поведения отныне — соблюдать принципиальное невмешательство во внутреннюю жизнь страны. «Мы желаем, — подчеркивалось в инструкции, — единственно упрочения и распространения нашей торговли с Японией. Всякие другие виды чужды нашей политике. Старайтесь убедить в том японское правительство». Среди множества задач по охране прав России в Японии Гошкевичу рекомендовалось «поощрять своих подчиненных к овладению японским языком, который помогал бы им сблизиться с населением. Консульство должно было также отправлять в Россию молодых самураев, желавших учиться в русских учебных заведениях.

 

Мы предлагаем вниманию читателей отрывок из письма П. Назимова, впервые опубликованный в «Морском сборнике» № 5 за 1859 год.

…24 октября (1858 г.), подойдя к мысу у входа на рейд, клипер («Джигит») остановил ход. В полдень бросили якорь на рейде Хакодате, против самого города, внутри бухты. Японские чиновники не замедлили явиться на клипер с поздравлениями. Первый из них, взойдя на палубу, поздоровался с нами на английском языке. То был переводчик, за ним следовали старший губернский чиновник, шпион-офицер и таможенный офицер.

Разговор шел по-английски, но чиновники не забыли сейчас же объявить, что как соседи они намерены выучиться по-русски. Долго с ними рассуждать было некогда, а потому консул объявил, что желает видеть губернатора непременно в этот же день. Они же со своей стороны непременным долгом почли сказать, что губернатор принять не может, потому что это время его отдохновения — второй час по полудни. Неотступные требования со стороны консула заставили их согласиться доложить губернатору о приезде г. Гошкевича с условием, чтобы ответ привезут тот час же на клипер. Японцы поступили совершенно по-европейски: не более как через полчаса те же чиновники были уже вторично на клипере с приглашением к губернатору. Получив приглашение, консул с лицами, состоящими при консульстве в полной форме, отправились на берег, где уже ждала их толпа любопытных. Когда отвалили от борта, на катере под консульским флагом, то, невзирая на запрещение салютовать, с клипера был произведен салют флагу семью выстрелами. Пристав к берегу, мы были встречены двумя японскими офицерами, которые шли впереди, разгоняя толпу, выходящую на середину улицы. За японцами следовали русские, когда мы взошли на крыльцо губернаторского дома. Нам предложили снять сапоги, но мы, предупрежденные уже об этом обычае консулом нашим, сняли только калоши, чем японцы и удовольствовались. Потом встречал нас переводчик и объявил, что губернатор желает говорить по-английски через переводчика. В этом ему, конечно, не противоречили. По стенам зала направо и налево поставлены кресла европейского образца, привезенные голландцами. Перед креслами стоят длинные низкие столы, покрытые красным сукном. Нам показали идти направо. Первое место занял консул, а за ним остальные присутствующие при этой церемонии. Когда были заняты указанные места, губернатор не заставил долго ждать, сейчас же явился из боковой двери, предшествуемый вторым губернатором и чиновниками, а за ним два офицера, из коих один уселся на полу. Держа меч губернатора перед собой, ручкой кверху. Другой сел около него на полу же и держал какую-то палку с шаром на одном конце. По правую сторону губернатора и немного сзади него на полу сел шпион-офицер с бумагой. Тушью и кистью в руках, готовый записывать все, что будет говориться. Губернатор и все чиновники сели в кресла напротив нас — на левой стороне залы. Переводчик посредине — между столами, на коленях был готов приступить к своему делу. Несколько секунд — общее молчание. Потом консул спросил о здоровье губернатора. К началу разговоров приступлено — продолжать нетрудно). Но многого с японцами переговорить нельзя. Переводчик говорит с расстановкой, чтобы шпион-офицер мог записать каждое слово. И постепенно смотрит на записывающего, а во время ожидания конца прописки дополняет свою речь всхлипыванием и звуками «Хи, Хи», которые раздаются беспрестанно. Вопросы губернатора не были особой важности. Вот один из них: сколько домов на Камчатке? На это ответили числом жителей, полагая, что именно это желается знать, но японцы снова повторили свой вопрос и ждали ответа, а потому надо было выдумать, а все-таки сказать именно сколько.

Пока шли обоюдные расспросы, несколько японцев разнесли по столам ящики, в которых поставлен чай без сахару. Два блюдечка, одно с грушей, другое с вареным пуговичным раком, две трубки, табак, маленькая жаровня, пепельница и чашка с японским вином — сакэ. Все ожидали, когда губернатор начнет курить. За ним предложили нам выкурить по трубке и попробовать японское вино. При этом мы не видавшие до тех пор пуговичного рака, попробовали его и потом не знали, как отделаться от неприятного сильного вкуса, виноград и груши нам несколько помогли. Все эти яства не мешали продолжать разговор, между прочим, мы сказали, что по европейскому обычаю следует обмен салютов тем же числом выстрелов. И так как мы пришли в японский порт, то будем салютовать японскому флагу, с условием, что если они будут отвечать выстрел на выстрел. Японцы, поблагодарив за честь, которую мы хотели оказать Японии, просили не салютовать. Губернатор, объявляя нам городские и рейдовые правила, предложил служащим на клипере на берег не съезжать без его позволения, но это принято не было, и японцы с удивлением выслушали этот отказ в повиновении.

Требованием помещения для консульства на берегу заключилась беседа. Губернатор приказал двум чиновникам показать назначенный для нас храм. Мы раскланялись, а японцы присели, то есть сделали книксен по-своему, опустив руки (постоянно подобранные в рукава халата) книзу, впереди колен и произнося при этом свое всегдашнее «Хи, Хи, И, И». Помещение действительно было готово, но так как японцы не знали в числе лиц, составляющих консульство, и что некоторые из этих лиц будут с семействами, то изготовленное помещение оказалось темным. Оно состояло из одной комнаты. Видя необходимость расширить помещение, японцы затруднились и приступили к старой методе медлительности. Для сколько-нибудь удобного помещения надо было чуть не с бою брать по маленькому уголку. Японцы на все соглашались, но между их согласием и исполнением проходили сутки в переговорах.

Получив место для жительства в храме одной из самых шумных сект, да притом в дни празднеств по случаю конца девятого месяца пришлось привыкать и к толпе народа, шедшего в храм не столько молиться, сколько посмотреть на русских, да и к барабанному бою — непременному спутнику японского богослужения. Консула и доктора с их семействами поместили временно в двух комнатах храма, секретарь и я, по неимению места в храме, остались на клипере. Понадеявшись, что и нам японцы отведут квартиру, мы выжидали, но, видя, что они нимало не беспокоятся и ждут новых требований и переговоров, мы приступили с требованием аудиенции у губернатора.

Получив приглашение. Консул поручил мне переговорить о нашем помещении. Я отправился совершенно один. Каково же было мое удивление, когда, войдя в залу, я увидел совершенно ту же обстановку, как при первом представлении. Губернатор стоял уже у своего кресла, все те же чины. Те же яства и церемонии. Обычное осведомление о здоровье с прибавлением поклонов от консула было началом разговора. После этих условий приличия с моей стороны японцы закидали меня вопросами, вовсе не касавшимися цели свидания. Меня расспрашивали о разнице между Петербургом и Хакодате по сухопутью и морем, вокруг мысов Доброй Надежды и Горна. Потом принесли огромную карту всего света, разложили на полу и просили указать путь к Петербургу морем и берегом. Затем предложили вопросы о возможности плавания по Амуру и на каких судах. Окончив расспросы, губернатор согласился назначить мне квартиру, которая, однако ж, была отведена в четыре дня после этой аудиенции — в храме, где первоначально был помещен базар для европейцев. Базар переведен в частный дом, а часть храма отдана в наше распоряжение.

При сем не лишним считаю объяснить, что значит быть помещенным в храме. Японский храм, как известно, есть особое здание с идолами, в котором совершается богослужение. Но так как при каждом храме есть несколько десятков монахов, то для помещения их к храму примыкает особое строение, соединенное с храмом проходной комнатой или коридором, который и служит обыкновенно местом жительства для европейцев. Вот что значит жить в храме. Такое выражение почти справедливо, потому что, будучи окружен с двух сторон монахами, с третьей — храмом, мы целый день слышим их богослужение, трезвон и барабанный бой.

Поселясь на берег, во вновь отведенной комнате или, лучше сказать, сарае, в котором стены прозрачны, крысы распоряжаются как дома, и ветер свищет во все щели — невольно займешься устройством не комфорта, а только возможности иметь угол, где можно было бы сидеть, хотя бы в шубе.

Явились японские мастеровые, началась беготня, стук. Укажешь, что надо делать, и выйдешь на улицу погреться да посмотреть на японское житье-бытье.

Прежде всего обращает на себя внимание базар для европейцев — собственно таможня или ее отделения. Здесь присутствуют переводчик, говорящий на ломаном английском языке, губернаторский чиновник для разрешения затруднительных требований, которых он, однако ж, разрешить не может и отвечает заученной фразой: «Об этом завтра доложим губернатору». Но это «завтра» придет только тогда, когда вы вторично потребуете того же. Тогда снова вы услышите неизменную фразу, но уже с большею вероятностью на получение требуемого.

Шпион-офицер тоже непременный член базара. Его легко узнать в толпе чиновников: он вечно молчит и внимает.

Как действуют чиновники на базаре, что требуется европейцам — все обязан донести шпион-офицер губернатору вечером. Базар этот хорош тем, что облегчает для европейцев, не знающих японского языка, возможность приобретать необходимое, как-то: зелень, мясо, топливо, портного, лошадь, кошек для уничтожения крыс и т.п. Если мастеровые дурно работают, пошлешь записку на базар, является переводчик и остальные члены, заседающие на базаре, им растолкуешь, в чем дело, покажешь, что сердишься, произнеся несколько слов погромче обыкновенного, и все пойдет хорошо и скоро. Вот случай по поводу кошки: пишу на базар — пришлите кошку. Отвечают, что постараются отыскать. Прошло дня четыре, кошки нет. Я сам пошел на базар, объявляю претензию и получаю ответ: «Мы искали для вас кошку, но все не хорошие и очень трудно найти достойную, которая бы верно Вам служила». Я рассмеялся и спросил — что значит достойная кошка? Чиновники поспешили объяснить, что не хотят прислать такую, которая чрез день убежит, а потому постараются найти благовоспитанную кошку. Спустя четыре дня прислали достойную. Такой же ответ был дан консулу на то же требование. Дурная сторона базара заключается в том, что вещь, стоящая в лавке рубль, на базаре продается чуть ли не вдвое. Жалованье чиновников, служащих на базаре, наем квартиры, пошлина, курс — все это падает на покупателей-европейцев. Притом, имея возможность объясниться через переводчика, европеец мало заботится об изучении японского языка. Нечего и говорить о том, что европейцам не дозволено нигде покупать кроме базара.

Японцы — большие охотники до вина и пива. Часто посещая нас, непременно попросят выпить и преимущественно сладенького, как называют они шампанское. Народ хитрый и тонкий! Вина просить неловко, а сладенького — другое дело.

Несмотря на то, что шампанское очень хорошее производит впечатление в японце, он, однако же, не делается от этого откровеннее и как только заметит, что, пользуясь его слабостью, начинают его расспрашивать — сейчас удаляется под каким-нибудь предлогом. Стоило большого труда и многих подарков получить план города. Вот еще случай к скучной, но необходимой аудиенции. 11 ноября по требованию консула назначено свидание с губернатором. При этом с консулом был я и доктор. Цель свидания — переговоры о назначении места под дом для русского консульства. Те же церемонии, приседания, яства и протяжные — «Хи, И, И», как и в первый раз. Только в этом случае скорей приступили к делу. Принесли огромный план Хакодате, с окрестностями, иллюминированный красками. Мы требуем места в черте города. На одной террасе с губернаторским домом (город построен на нескольких террасах по склону горы, амфитеатром). Японцы же как будто не понимают нашего требования, и отводят все за город, желая поместить всех европейцев в одну колонию, совершенно отдельную от города. С большим трудом, но наконец обращаются к нам с вопросом, чтобы мы указали место на плане, которое хотим избрать.

Мы, конечно, указываем на лучшие места, ничем не занятые. С японцами надо торговаться. Запрашивать, чтобы было с чего сбавить. Губернатор как будто соглашается, но просит вперед определить длину и ширину места. Странное требование: место может быть на косогоре и на равнине. Переговоры останавливаются на том, что губернатор дает нам двух чиновников для осмотра местности, после чего мы можем возвратиться к губернатору для скорейшего решения дела. Две аудиенции в один день. Такого казуса, вероятно, еще не случилось с японскими властями.

Осмотрев несколько мест и указав их нашим спутникам японцам, мы возвратились к губернатору, развернули план на избранные нами места, наклеили квадраты или, смотря по месту, другой формы бумажки, дабы сановник, не нагибаясь, мог ясно видеть, чего мы хотим. Получив разрешение избрать место, мы думали, что все кончено, и можно приступать к делу. Но вместо ответа «согласен» — губернатор просит подождать несколько дней. Прежде он сам должен осмотреть местность, потом снова поговорить. Ужасно любят говорить. Мы вооружились терпением, просим хотя через два или три дня дать ответ. В это время отворили решетчатую дверь. Японцы увидели, что идет снег. Это уже послужило предлогом сказать, что теперь стоят другие погоды и потому губернатор выехать не может, а будет ждать ясной погоды. Далее утомительные речи, произнесенные медленно и протяжно, кончились неожиданным объявлением губернатора, что если он и осмотрит место, то все-таки должен спросить разрешения в Иедо, а потому вскоре пошлет туда чиновника. Консул предложил для этого клипер («Джигит»). Такое предложение в свою очередь удивило и озадачило японцев. Они вышли из апатии, подняли головы, вечно висячие, как у гипсовых кроликов, что продаются в Петербурге, и с выражением страха протяжно произнесли: «Хи, Хи, И, И, Ха-а, А». Затем губернатор, подумав немного, коротко объявил, что не может этого сделать. «Когда же, может быть, ответят из Иедо?» — «В этом году!»

Такой ответ можно понять двояко — или через 12 месяцев, или до наступления Нового японского года. Если последнее — то это еще недолго, ибо новый японский год наступает около 20 января по нашему стилю.

Решили ждать, но за это — другое место на берегу залива, но в городе же для постройки магазина, необходимого для наших судов здешней станции. Японцы немедленно согласились на это, но с условием, чтобы там же строить дом для консульства. Снова принялись за план и губернатору указали место на противоположной стороне залива, около деревни. Мы засмеялись. Итак, вопрос о месте водворения консульства еще не кончен.

Выйдя от губернатора, мы заметили в одном из храмов сборище народа и крики. Религиозные праздники в Хакодате бывают довольно часто. Проводы старого месяца, встреча нового, среди месяца — все празднуется! Кроме этих праздников бывают другие, назначение коих мне неизвестно.