Пришло  время, и Россия начала вспоминать людей, чья жизнь была подвигом во имя  веры, добра и милосердия. Возвращаются к нам дорогие понятия –  любовь к ближнему и сострадание к тем, кто обездолен судьбой. И новое служение добру приходит в нашу жизнь…

     С момента кончины супруга - великого князя Сергея Александровича Романова 5(18) февраля 1905 года - Елизавета Фёдоровна не снимала траур, стала держать строгий пост, много молилась. Ее спальня в Николаевском дворце стала напоминать монашескую келью. Вся роскошная мебель была вынесена, стены перекрашены в белый цвет, на них находились только иконы и картины духовного содержания. Ни на каких светских приемах она не появлялась. Бывала только в храме на бракосочетаниях или крестинах родственников и друзей и сразу уходила домой или по делам. Теперь ее ничто не связывало со светской жизнью. Но даже такое горе не заставило Елизавету Фёдоровну изменить себе и оставить дела милосердия. Ещё в начале русско-японской войны 1904-1905 годов великая княгиня организовала новый вид благотворительной деятельности: бесплатное размещение больных и раненых воинов. Особый Комитет великой княгини распространил деятельность на всю Россию.

     Трагедия  личной жизни, смерть мужа, великого князя  Сергея Александровича, московского  генерал-губернатора, убитого в феврале 1905 года эсером И.П. Каляевым, не сломила  её, и работа Комитета была продолжена. Она собрала все свои драгоценности, часть отдала в казну, часть — родственникам, а остальное решила употребить на постройку обители Труда и Милосердия. В мае 1907 года на деньги от фамильных драгоценностей и от проданного особняка на Фонтанке в северной столице великая княгиня Елизавета Федоровна купила в тихом районе Замоскворечья, на Большой Ордынке в Москве, старинную усадьбу с четырьмя домами и большим садом для создания здесь обители, названной в честь сестер праведного Лазаря - Марфы и Марии - и ставшей теперь главным делом ее жизни.

     И уже в октябре 1907 года в зданиях усадьбы, принадлежавшей великой княгине, на Большой Ордынке начал работу лазарет для раненых, затем открылся небольшой больничный храм Марфы и Марии. Официально обитель начала свою благотворительную деятельность, базируясь на временном уставе, 23 февраля 2009 года.

     В нижнем этаже самого большого двухэтажного дома с мезонином (где жили сестры обители), были устроены трапезная для насельниц, кухня, кладовая и другие хозяйственные помещения. В этом же доме Елизавета Федоровна заняла две маленьких комнаты для себя и прожила в них до 1918 года, когда ее увезли в Екатеринбург. На втором этаже дома разместилась больница (сейчас это дом №34 с плоскими пилястрами и высокими окнами с арочными завершениями, сохранивший элементы "русского" декора). В хирургическую клинику обители, которая считалась лучшей в Москве, привозили самых тяжелых больных, от которых все отказывались. Для их лечения приглашали лучших специалистов. 34 врача работали безвозмездно. В том же доме находились больничный храм и зимний сад. И в амбулатории (библиотека которой насчитывала более 2000 томов), и в аптеке лекарства отпускались бедным бесплатно. В одном из четырех домов обители находились также классы, где учились девочки из приюта, и воскресная школа для девушек и женщин – работниц фабрики.

     Елизавета Фёдоровна долго трудилась над  составлением Устава обители. Она хотела возродить в ней древний  институт диаконис, существовавший в первые века христианства. Диаконисами в  те времена могли быть вдовы или  немолодые девы. Главными их обязанностями были: наблюдение за женщинами, вступающими в Церковь, обучение их основам веры, помощь при совершении Таинства Крещения, а также забота о бедных и больных. Во время гонений на христианство диаконисы служили мученикам и мученицам в темницах.

     Архиепископ Анастасий, лично знавший Елизавету  Фёдоровну, вспоминает: «Одно время  она серьезно думала о возрождении  древнего института диаконис, в чем  ее поддержал митрополит Московский Владимир (Богоявленский, новомученик  Российский + 1918 г.)». Но против этого выступил епископ Саратовский Гермоген (после революции он мученически окончил свою жизнь в Тобольске).

     Елизавета Федоровна отказалась от своей идеи, не пожелала воспользоваться своим высоким положением, чтобы обойти установленные правила, и пренебречь мнением церковной власти. Случалось, что Великую Княгиню несправедливо обвиняли в протестантских тенденциях, в чем впоследствии раскаивались.

     Елизавета Федоровна продолжала трудиться над составлением Устава обители. Ездила несколько раз в Зосимову пустынь, где обсуждала проект со старцами; писала в разные монастыри и духовные библиотеки мира, изучала уставы древних монастырей. Счастливый случай, посланный Промыслом Божиим, помог ей в этих трудах.

     В 1906 году Великая Княгиня прочитала  книгу «Дневник полкового священника, служившего на Дальнем Востоке во весь период минувшей Русско-японской войны», написанную священником Митрофаном Серебрянским. Она пожелала познакомиться с автором и вызвала его в Москву. В результате их встреч и бесед появился проект Устава будущей обители, подготовленный отцом Митрофаном, который Елизавета Федоровна приняла за основу.

     Для совершения богослужений и духовного  окормления сестер согласно проекту  Устава нужен был священник женатый, но который жил бы со своей матушкой как брат с сестрой и постоянно находился бы на территории обители. Елизавета Федоровна в письмах и при личных встречах просила отца Митрофана стать духовником будущей обители, так как он соответствовал всем требованиям Устава.

     Отец  Митрофан родился в Орле в многодетной семье священника 31 июля 1870 года. Дети воспитывались в благочестии и строгом исполнении церковных обрядов. Когда ребенку исполнялось четыре года, отец подводил его к матери и говорил, что отныне их чадо может соблюдать все посты. В семье царили мир и любовь, дети относились к родителям с величайшим почтением. Юношей Митрофан, закончив духовную семинарию, попросил у родителей благословения на брак, чтобы вслед за этим принять священный сан. Всю свою жизнь отец Митрофан очень любил и уважал свою супругу. В конце своей жизни отец Митрофан вспоминал: «Олюшка, спутница моя, она на открытых плотах по течению Иртыша плыла ко мне в ссылку. Какая это была мне поддержка и утешение!»

     Детей у супругов не было, и они по обоюдному  согласию решили хранить целомудрие в браке. Отец Митрофан говорил, что это труднейший подвиг — иметь благословение жить с любимой супругой, но отсекать похоть. Только Божией милостью это возможно. 

     С 1896 года отец Митрофан служил полковым священником при 51 драгунском Черниговском полке, стоявшем в Орле. Вместе с полком отец Митрофан отправился на Русско-японскую войну, где находился в зоне боевых действий под Ляояном и Мукденом с 1904 по 1906 годы. После окончания войны он вернулся в родной Орел и стал настоятелем приходской церкви. Его очень любили в Орле, как истинного и духовно опытного пастыря. После службы часами шел к нему народ за советом, наставлением, со всеми трудностями и вопросами. Он вспоминал, что редко удавалось ему уйти из церкви ранее пяти часов вечера.

     После беседы с Великой Княгиней о. Митрофан сказал, что согласен переехать в Москву и служить в новой обители. Но, возвращаясь домой, он думал о том, сколько слез ждет его там, сколько прихожан будут опечалены уходом любимого духовного отца. И он решил отказаться от переезда в Москву, хотя сам впоследствии говорил, что просьба Великой Княгини — это почти что приказ.

     Когда перед отъездом в Орел он остановился  на ночлег в подмосковном доме, то долго  размышлял и твердо решил послать  телеграмму с отказом от предложения Елизаветы Федоровны. И вдруг почти сразу пальцы на руке стали неметь, и рука отнялась. Отец Митрофан пришел в ужас оттого, что теперь не сможет служить в церкви, и понял совершившееся как вразумление. Он стал горячо молиться и обещал Богу, что даст согласие на переезд в Москву — и через два часа рука снова стала действовать. 

     Когда о. Митрофан объявил в приходе о своем отъезде, все плакали, начались просьбы, письма, ходатайства к церковным властям. Шли месяцы, уехать из Орла никак не удавалось, и отец Митрофан почувствовал, что он не в силах этого сделать. И тогда рука снова отнялась. Сразу же после этого отец Митрофан поехал в Москву, пришел к Иверской часовне и со слезами молился перед Иверской иконой Божией Матери, обещал переехать в Москву — только бы исцелилась рука. И после того, как он приложился к иконе, пальцы больной руки стали двигаться. Тогда он пошел к Елизавете Феодоровне и радостно возвестил, что твердо решил приехать и быть духовником обители. 

     Несколько раз пришлось Великой Княгине переделывать Устав своей обители, чтобы удовлетворить все требования и поправки Святейшего Синода. Наконец, император Николай II своим Высочайшим Указом помог преодолеть сопротивление Синода созданию обители. При открытии обители милосердия 23 февраля 1909 года сестер было всего шесть.

     В апреле 1910 года епископом Трифоном (Туркестановым) в домовой церкви обители на всенощном бдении были посвящены по утвержденному Святейшим Синодом чину 17 насельниц вместе с Елизаветой  Фёдоровной в звание крестовых сестер, они приняли монашеский постриг. А наутро за Литургией митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) св. Елисавета была возведена в сан настоятельницы обители. Епископ Трифон, обращаясь ко св. Елисавете, сказал: «Эта одежда скроет Вас от мира, и мир будет скрыт от Вас, но она в то же время будет свидетельницей Вашей благотворной деятельности, которая воссияет пред Господом во славу Его».

     Постепенно  число сестер достигло почти 100 человек. В сестры принимались вдовы и  девицы православного вероисповедания не моложе 21 года и не старше 45 лет, желающие посвятить свою жизнь служению Богу и ближним. Необходимым условием было духовное настроение и желание в смирении и терпении нести всякое возлагаемое на сестер послушание во имя Господа, Которому они приносят свои силы и труд. Сестры не давали монашеских обетов, не облачались в черное, могли выходить в мир, спокойно покинуть обители и выйти замуж (Павел Корин, трудившийся над росписью соборного храма обители, сам был женат на ее бывшей воспитаннице), а могли и постричься в монашество.

     Среди сестер, которые делились на крестовых (уже посвященных), испытуемых и учениц, были благочинная, письмоводительница, закупщица, заведующая внешней благотворительностью, певчие и церковницы (которые работали и в рукодельной), просфорницы, медицинские сестры, трапезницы, келейницы, уборщицы, а также те, кто исполнял послушания в аптеке, приюте, бельевой, кухне, столовой для бедных, при дешевой квартире, в воскресной школе.

     В 1909 -10 годах в северной части двора был построен еще один жилой корпус, трехэтажный, в сдержанных неоклассических формах. С крайним во владении домом корпус был соединен галереей. Ограда обители представляла собой сплошную стену с ассиметричным ступенчатым завершением. Стена эта была прорезана аркой ворот. В стене сделана низкая калитка. Украшал стену кирпичный декор.

     Регулярное  посещение бедняков – главная  забота обители – началось с 1913 года, когда все без исключения сестры посещали больницы и богадельни, оказывая помощь бедным, больным и престарелым, принося им по мере своих сил облегчение и духовно-нравственное, и физическое. Они обходили ночлежные дома знаменитого Хитрова рынка, делая перевязки больным, препровождая детей в приюты, находя места безработным. В 1913 году в воскресной школе обучались 75 девушек и женщин, работавших на фабриках. В том же году в столовой для бедных было выдано 139 443 обедов (ежедневно отпускалось более 300 обедов по 5 копеек), а в амбулатории было зарегистрировано 10 814 посещений, роздана одежда для 1800 детей, бесплатно предоставлялись лекарства…

     К середине 1914 года в обители было уже 97 сестер. Настоятельница собиралась открыть отделения обители по всем губерниям России, устроить загородный скит для ушедших на покой сестер, а в самой Москве организовать во всех частях детские приюты, богадельню, и построить дом с дешевыми квартирами для рабочих. Но началась война, и часть сестер отправилась в полевые лазареты. Другие обслуживали госпиталь в Москве. Появились серьезные затруднения с продовольствием и одеждой, но обитель не прекращала благотворительной помощи. На наружной стене обители висел ящик, куда бросали записки с просьбами о помощи, и этих просьб поступало до 12 тысяч в год.

     Начавшаяся  революция ввергла страну в хаос. По Москве ходили толпы выпущенных из тюрем уголовников. Настоятельница запретила сестрам покидать обитель. Германский посол дважды пытался увидеться с Елизаветой Федоровной и передать ей приглашение на выезд в Германию, но она даже не приняла его, как представителя вражеской страны, и сказала, что категорически отказывается уехать из России: "Я никому ничего дурного не сделала. Буди воля Господня". Гроза над обителью разразилась в начале 1918 года. Сначала чекисты арестовали нескольких больных, затем объявили, что сирот переводят в детский дом, а в апреле, на третий день Пасхи, арестовали и увезли из Москвы саму Елизавету Федоровну: все, носившие имя Романовых, были обречены на уничтожение.

     Добрые  дела не спасли великую княгиню в  земной жизни. Последние месяцы своего пятьдесят четвертого года она провела в заключении, в школе на окраине Алапаевска. Глубокой ночью на восемнадцатое июля 1918 года бывшую настоятельницу московской обители милосердия, вместе с другими членами императорского дома, сбросили в шахту старого рудника. По свидетельству очевидца, она только крестилась и громко молилась: "Господи, прости им, не ведают, что творят".

     С арестом настоятельницы обитель  практически прекратила свою деятельность, хотя кое-как просуществовала  еще семь лет. В начале 1926 года многие сестры были высланы в Среднюю Азию, другие создали маленькое огородное хозяйство в Тверской области и выживали там под руководством о. Митрофана Серебрянского. Помещения обители заняли различные учреждения, в Покровском храме устроили клуб, и несколько позднее в алтаре на месте престола водрузили огромную статую "отца народов"...  

  Елизавете Федоровне в Марфо- Мариинской обители милосердия были построены  два храма, в престолы которых были вложены частицы мощей святителя Алексия Московского, праведной Елисаветы и преподобного Иоанна Лествичника.

     22 мая 1908 года, в праздник Вознесения Господня на Большой Ордынке состоялась закладка соборного храма во имя Покрова, который был окончательно освящён 8/21 апреля 1912 года и строился архитектором Алексеем Викторовичем Щусевым в стиле модерн с элементами древнего новгородско-псковского зодчества XVI века. Это событие, как повествует закладная доска на апсиде храма, произошло в присутствии художника Михаила Васильевича Нестерова, великой княгини Елизаветы Фёдоровны Романовой и членов её семьи, в служении Преосвященного Трифона Епископа Дмитровского. К созданию храма были привлечены лучшие художественные силы, образован строительный комитет во главе с председателем Николаем Васильевичем Глобой. Средства на строительство были пожертвованы великой княгиней Елизаветой Фёдоровной Романовой (1864-1918). Расписывать храм Елизавета Федоровна пригласила выдающихся художников Михаила Нестерова, его ученика Павла Корина, и известного скульптора Сергея Коненкова. Нестеров создал здесь известные свои композиции «Путь к Христу», изображавшую 25 фигур, «Христос у Марфы и Марии», «Утро Воскресения», а также подкупольное изображение Бога Саваофа и лик Спаса над порталом. В Покровском храме была устроена потайная лестница, ведущая в подземную усыпальницу — ее расписывал Павел Корин на сюжет «Путь праведников ко Господу». Там настоятельница завещала себя похоронить: после того, как сердцем избрала Россию своей второй родиной, она решила изменить свою волю и пожелала обрести покой не в палестинской церкви св. Марии Магдалины, а в Москве, в стенах своей обители. В память же о благодатном посещении в молодости Святой Земли, на фасаде Покровской церкви был изображен вид Иерусалима, с ротондой Гроба Господня и куполом церкви Марии Магдалины. 12 колоколов храмовой звонницы были намеренно подобраны под «Ростовский звон», то есть звучали наподобие знаменитых колоколов Ростова Великого. Один дореволюционный краевед отмечал приземистый облик соборной церкви, «к земле привязывающей», «земной, трудовой характер храма», словно воплощающий замысел всей обители. Внешне очень маленький, почти миниатюрный храм был рассчитан на тысячу человек и предполагался одновременно лекционным залом. Это уникальное творение поразило москвичей своей красотой.

     На  западной стене храма над мозаичным  образом Спаса Нерукотворного помещен  текст Священного Писания: «Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет спасется». До сих пор Покровский собор, ставший духовным центром обители, хранит память о Елизавете Федоровне, вложившей в его строительство не только личные средства, но всю свою душу, тепло своего сердца.

     Для украшения собора Елизавета Фёдоровна  пригласила художников Никифора Яковлевича Тамонькина и Михаила Васильевича Ружейникова. Несомненна её роль и как вдохновительницы всех работ по обустройству обители. Иконостас, семь дубовых дверей, украшенных резьбой и тисненой кожей, - работа М. В. Ружейникова. Н.Я. Тамонькин, получивший высокую оценку своему таланту у великой княгини, выполнил скульптурные работы, памятную закладную доску, рельефы на северном притворе, порталы, два фонтана в саду обители.

     Территория  сада, окружающая собор, составляла полтора  гектара. Около сорока деревьев –  вековые липы, клёны – вторили цветом тёмной коры покрытию глав собора. Во всём чувствовалась продуманность замысла. Эстетика сада стиля модерн проявилась и в дробном рисунке партера, где росла душистая фиалка. Белые лилии Регале и красные розы окаймляли газоны.

     Храм  Покрова, построенный по проекту  А.В. Щусева, стал творческой мастерской московских художников по прикладному искусству. Он до сих пор является одним из лучших творений культуры модерна. Его отличает удивительное единство зодчества и художественного оформления. В храме много росписей, которые воспринимаются как самостоятельные картины. Небольшой одноярусный иконостас и доминирующее над ним изображение Марии с покровом в руках образуют одно целое.

     На  северной стороне храма – композиция «Христос у Марфы и Марии». В Евангелии от Луки трогательно описана эта встреча. Нестеров работал с увлечением, однако композиция его не удовлетворяла, и он надеялся выиграть в красках, вложить в картину живое лирическое чувство. Дом Марфы и Марии в селении Вифания был любимым местом отдохновения Христа от трудов. Композиция, словно чудо, возникла на фоне окружающей природы. Христос беседует с Марией у цветущего миндаля. По христианской символике, зеленеющее дерево означает мысль о возрождении новой духовной жизни. Забыв всё земное, Мария «села у ног Иисуса и слушала слово Его». Лицо Марии благородно, губы тронуты полуулыбкой. Образ Марфы – воплощение деятельной любви ко Христу. Она изображена за домашними хлопотами, с блюдом в руках. Марфа упрекнула сестру за то, что, слушая речи Христа, та не помогает ей. Иисус вступился за Марию, сказав, что она «избрала благую часть, которая не отнимется у неё». Справа у росписи надпись «Будьте милосердны» – слова Христа.

     На  южной стене храма – триптих  «Воскресение Христа». Первая часть его посвящена Марии Магдалине, пришедшей на рассвете посмотреть гроб Христа на Голгофе. Образ Марии – это истинная, бескорыстная любовь, преданность, способность служить уже умершему учителю. Жёны-мироносицы первыми получили весть о воскресении Христа от Ангела Господня, сошедшего с небес. В центре триптиха - изображение Ангела, сидящего на камне у гроба Христа: «Вид его был как молния и одежда бела как снег». Ангел успокоил жён-мироносиц благовествием о воскресении Христа, пригласил посмотреть место, где лежало его тело. Последняя часть триптиха посвящена встрече Марии и воскресшего Христа. Она упала к ногам Христа, чтобы обнять их, но Христос остановил её словами: «Пойдите возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня».

     Упоминания  об этом уникальном памятнике встречаются в произведениях литературы. Неслучайно «самый московский рассказ» И.А. Бунина «Чистый понедельник» заканчивается описанием Марфо-Мариинской обители и великой княгини. Её общественная и благотворительная деятельность оказывала большое влияние на жизнь Москвы начала XX века. Церковь Покрова, названная Нестеровым «единственной в своём роде», вызывает наше восхищение не только художественными достоинствами. Она памятник бескорыстной и жертвенной любви к людям, которой так не хватает в наше время.

     Богослужение  в обители отличалось особой красотой и благоговейностью, в этом была заслуга исключительного по своим  пастырским достоинствам духовника, избранного настоятельницей. Здесь совершали богослужения и проповедовали слово Божие лучшие пастыри и проповедники не только Москвы, но и многих отдаленных мест России. Как пчела, собирала настоятельница нектар со всех цветов, чтобы люди ощутили особый аромат духовности. Обитель, ее храмы и богослужение вызывали восхищение современников. Этому способствовала не только красота храмов, но и прекрасный парк с оранжереями — в лучших традициях садового искусства XVIII — XIX века. Это был единый ансамбль, соединявший гармонично внешнюю и внутреннюю красоту.

     Временная церковь во имя святых праведных сестёр Марфы и Марии была пристроена к одному из домиков сразу же после учреждения общины в октябре 1907 года. Почти через два года 9/21 сентября 1909 года церковь была полностью обустроена и освящена епископом Трифоном. По замыслу настоятельницы храм был устроен так, чтобы тяжелобольные, не вставая с кровати, прямо из палат сквозь открытые двери могли видеть богослужение. Ежедневно утром и вечером сестры читали здесь молитвенное правило. Здесь же всю неделю совершались службы, которые переносились в Покровский храм по субботам и воскресеньям.

     Слева от ворот обители под сосенками поставили синеглавую часовню, где сестры читали псалтырь по умершим сестрам и благотворителям обители, и где ночами часто молилась сама настоятельница.

     История распорядилась так, что впоследствии всё, связанное с судьбой этого памятника и его значением для русского искусства, было предано забвению. Обитель была закрыта после Пасхи в 1918 году. Елизавету Федоровну арестовали и увезли в Екатеринбург.

     С 1926 года в церкви Марфы и Марии разместилась амбулатория им. профессора Ф.А.Рейна - филиал ЦЕКУБУ (Центральная Комиссия по улучшению быта ученых). Ее храмовую икону святых Жен-Мироносиц передали в соседнюю замосквореченскую церковь Николы в Кузнецах. Но всё-таки ещё до 1928 года в храме и больнице действовала поликлиника, в которой работали бывшие сестры обители. Руководила всем княжна Голицына (возможно, княжна Татьяна Александровна Голицына, фрейлина, которая в 1917 году проживала в обители). В 1928 году княжна Голицына была арестована.

     В 1926 году закрыли и Покровский храм. Его исключили из списков памятников Москвы, над его существованием нависла угроза. С 1929 года здесь расположился клуб-аудитория «Санпросвета», руководство которого требовало снести главы, закрасить росписи, заштукатурить рельефы на фасадах. В храме была установлена статуя Сталина, а в ризнице устроили туалеты. Западную стену трапезной использовали как экран, показывая кинокартины.

     Группа  художников обратилась с письмом  к Председателю Совнаркома А.И. Рыкову с просьбой прекратить порчу памятника. Эта просьба была удовлетворена, росписи, рельефы закрыли деревянными щитами. Почти двадцать лет приходил в собор Павел Дмитриевич Корин, проверял сохранность росписей под щитами, верил он в лучшее будущее для этого собора. Нестеров при встречах с ним сокрушался: «Вся Россия погибла, а вы пытаетесь спасти одну церковь».

     В 1944–1945 годах храм заняли новые хозяева – Государственные центральные художественные мастерские при Комитете по делам искусства, занимающиеся реставрацией древнерусской живописи. Это и спасло один из красивейших храмов Москвы от полного разрушения.

     А в Марфо-Мариинском храме еще  в 1980-х годах работала лаборатория Всесоюзного института минерального сырья и кабинет лечебной физкультуры с оборудованным в помещении бывшего храма спортивным залом.