В наши дни, больше чем когда бы то ни было, христианскому богословию нужны та трезвость, та постоянная, глубокая провер­ка себя «правилом веры», без которых ему грозит растворение в человеческих страстях и пристрастиях, подчинение — изнутри — всевозможным мифам — политическим, расовым, культурным и т. д. Именно сейчас опасность эта становится, уже стала, реаль­ностью. В Америке, например, в протестантских богословских школах повсеместно учреждаются кафедры «черного богословия», с высоты которых вся христианская вера пересматривается и пере­краивается в свете «негритянской проблемы». Повсюду на Западе витрины книжных магазинов пестрят книгами, посвященными «бо­гословию революции», «богословию освободительной борьбы», «богословским предпосылкам классовой борьбы» и т. п. А один православный епископ — араб недавно печатно заявил, что в современном мире единственным-самоочевидным образом Христа является палестинский араб — феддаин...»

 

     Нужно ли доказывать, что все это глубоко нездоровые приз­наки трагической растерянности и раздробленности христианского сознания, утери им ясных критериев, подмены подлинного бого­словия — эмоционально — охраненным выбором: «ересью» — в буквальном смысле этого греческого слова, означающего именно «выбор», подмену целого — частью. Вместо подвига вхож­дения в «разум истины», всегда трудного и ответственного, нали­цо — подчинение «стихиям мира сего», распад той целостности, той кафоличности, которой одной дано исцелять наши немощи и падения, претворять наши поражения в победы.

 

     Должен признаться, что эти мысли пришли мне в голову и при чтении в последнем номере Вестника (107-110) «Обращение французского епископата и статьи О. С. Булгакова «Гонения на Израиль». Хотя и написанных в разное время, в разных психоло­гических и политических обстановках и на разном уровне, оба документа, по моему мнению, грешат тем же искажением перспе­ктивы, о которой я только что говорил и из-за которого спорным, да и попросту неверным, оказывается все построение. И возра­зить на это необходимо потому что такого рода односторонее, до крайности и преувеличений заостренное богословие на деле очень часто приводит к реакциям обратным тем, которых искали его авторы.

 

     Не имея возможность в этой краткой заметке разобрать все те утверждения, которые представляются мне либо спорными, либо двусмысленными, либо просто неверными, я остановлюсь на одном — центральном и именно богословском тезисе, составляющим и во французском обращении и у о. Сергия Булгакова основу всех их построений и выводов. Это тезис о смысле избранничества ев­рейского народа, и вытекающий из него тезис об отношении Церк­ви к еврейской религии. Оба документа утверждают, что призва­ние еврейского народа, которое, по словам ап. Павла, непреложно (Рим. 2,29) ставит еврейство в особое положение по отношению к христианству — положение «особого партнера перед лицом Христианства» (католич. док.), «особого знака», «который Церковь еще должна понять во всей своей полноте» (о. С. Б.). Отсюда — утверждение французских епископов о невозможности для христиан «рассматривать еврейскую религию просто как одну из религий», отсюда — утверждение о. С. Б., что «христианство без иудеохристианства себя до конца не осуществляет: остается не полным...».

 

     Так вот, именно это настаивание на особенности, это выделе­ние «еврейского вопроса» в особую, и притом центральную, тему христианского богословия (призываемого в католическом доку­менте «порвать с позицией всего прошлого», а у о. С. Б. признать в «еврействе «онтологию человечества», укорененную в «еврей­стве перво-Адама, а вместе и все-Адама, всечеловека») и требуют, по моему глубокому убеждению, богословского возражения. Ибо, в сущности, таким же утверждением «особенности» — только с обратным знаком — питается и антисемитизм всех оттенков, вклю­чая и антисемитизм религиозный. Как всегда бывает, одна край­ность, одно страшное искажение, приводит к другой — обратной — крайности, не только бессильной исцелить то зло, против которого она направлена, но, поскольку она — именно крайность, преувеличение и, следовательно, отступление от истины, способ­ной только усугубить его.

 

     Итак прежде всего, об избрании. Нужно ли доказывать, что по исконному, изначальному христианскому учению, избрание ев­рейского народа, столь ясно засвидетельствованное в Священном Писании, явлено в нем, как один из основоположных фактов истории спасения, приуготовление мира к пришествию и принятию Спасителя? Следовательно, как все в той, единственной по своему значению, истории, избрание это «функционально», есть орудие Божественного домостроительства, ибо оно всецело направлено к собственному своему исполнению в пришествии Христа. И в том то и все дело, что по согласному утверждению Церкви, это свое — непреложное, ибо Божественное, а не человеческое — призва­ние: «уготовать путь Господу, прямым сделать стези Его» ветхо­заветный Израиль исполнил в лице Божией Матери и Св. Иоанна Предтечи, высших и святейших плодов всей ветхозаветной правед­ности, послушания, пророчества, в лице Апостолов и, наконец, в лице всей первенствующей Церкви, Израиль принял Христа, в нем исполнил свое призвание, сделал возможной проповедь Бла­гой Вести о спасении «даже до конец земли». Таково, повторяю, было всегда учение Церкви изначала прославлявшей Христа сло­вами Св. Симеона Богоприимца — как «свет во откровение языков и славу людей Своих Израиля».

 

     А если так, то основная ошибка как католического документа, так и статьи о. С. Б., заключается в том, что они как бы игнори­руют коренное, и именно богословское, духовное, различие между историей спасения, что завершается, ибо исполняется во Христе, и тем новым временем, той историей, которые начинаются после Христа. Тогда значение этого различия действительно осново­положное и им определяется христианское отношение к миру и ко всему совершающемуся в мире.

 

     Упрощенно, схематически можно сказать, что различие это относится прежде всего, именно к плоти и крови, т. е. к месту и значению природных, земных «детерминизмов» во взаимоотно­шениях между Богом и людьми, в Божественном домостроитель­стве спасения. Ветхозаветная история спасения, и в этом ее абсо­лютная единственность, совершается посредством «плоти и кро­ви». Она не только включена — через конкретную земную исто­рию Богоизбранного народа — в саму ткань исторического про­цесса, но весь ее единственный и исключительный смысл, делаю­щий ее, и только ее, священной историей, в том и состоит, что она сам исторический процесс претворяет в постепенное откровение и исполнение Божественного замысла о мире и человеке. Полнота этого замысла раскрывается и исполняется в пришествии Христа, к которому направлена история спасения и в котором потому и находит свое завершение. В жизни, смерти, воскресении и прослав­лении Христа и в ниспослании Им Духа Святого находят свое исполнение все события, все пророчества, все обетования ветхо­заветной истории. Но потому то и то время, что начинается после осуществления Христом Своего спасительного дела и в котором развертывается наша земная история, в христианской вере воспри­нимается как время совершенно новое и к нему уже не применимы категории священной ветхозаветной истории.

 

     «Древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор. 5.17). Но, ведь, новизна-то эта, как раз, и состоит в освобождении человека — во Христе — от порабощения «плоти и крови», всякому природ­ному «детерминизму» и, в этом смысле, и «истории». Ведь и ветхо­заветная история спасения для того и совершается посредством «плоти и крови», чтобы Сын Божий, став причастником нашей плоти и крови, участником нашей истории, мог в Себе в Своем человечестве, освободить нас от рабской и смертной нашей от них зависимости, восстановить нас в царственной свободе сынов Бо-жиих, открыть нас, а через нас — и мир и историю — Духу и Истине, свободе и подвигу, победе над всем, что только «плоть и кровь», только природа, только история. Ведь в том то и радост­ная новизна тайны «от века утаенной и Ангелам несведомой», но во Христе открытой нам, что в той новой жизни, которую дает Он верующим, нет уже «ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни не­обрезания, варвара, Скифа, раба, свободного» (Кол. 3.11), что во Христе «обрезание ничто, ни необрезание, но все в соблюдении заповедей Божиих» (1 Кор. 7.19), что в Нем «всякий рожденный от Бога побеждает мир» (1 1н. 5.4).

 

     Все это значит, что, в противоположность ветхозаветной, священной истории спасения, новое время не определено изнутри ничем, что само оно определяется «плотью и кровью», ничем «внешним», а только благодатной возможностью, данной человеку все в этом мире относить к последней и высшей реальности Цар­ства Божьего, и тем самым освящать и преображать в «новое творение». С одной стороны, не зовет Евангелие Царства ни к развоплощению, ни к выходу из истории, ни к отречению от своего народа, ни к отказу от любви к нему, заботы о нем, ответ­ственности за него, к равнодушию и пассивности. Но все это — и любовь, и заботу и ответственность видит не в «похвалении плотью и кровью», не в самоутверждении и самопревозношении, а в трудном подвиге просвещения народного сознания Духом и Истиной, принятия им добра, истины и красоты Божьих как единственного мерила жизни. С другой же стороны, в этом хри­стианском понимании нового времени, новой истории, в них нет уже и не может быть места никаким «мессианским» народам или расам, ничему, чья цельность или значение выводятся из «плоти и крови», как, по той же причине, нет в них места и народам «от­верженным» или «проклятым». Ибо Евангелие Царствия обращено не к народам или расам, а, прежде всего, к человеку — к каждому человеку и всем людям, без какого бы то ни было различия в них «плоти и крови». И не принадлежностью к народу спасается чело­век, а, напротив, судьба каждого народа зависит от человека, от его подвига или же духовного порабощения, от степени его приня­тия или отвержения Духа и Истины, от его выбора, верности, силы... Тот меч, который Христос принес на землю разделяет не народ от народа, не расу от расы, а праведность от греха, добро от зла, верность от измены, внутри каждого народа, как и внутри каждого человека. Поэтому в подлинном предании Церкви нет места мессианскому самопревозношению, «похвалению плотью и кровью», присущим, увы, почти всем народам. И не к историософским мечтаниям, не к гаданиям о «тайне истории» призваны мы, а к бесконечно трудному подвигу различения духов — от Бога ли они, борьбы с «плотью и кровью» ради их просветления и пре­ображения. Все всегда остается открытым. Никого не отверг Бог, все призваны, но не все принимают это призвание. Всем даровано спасение, но не все спасаются. На всех изливается любовь Христо­ва, но не все открывают свое сердце ей. И никакой другой «тайны истории» не открыто нам, кроме, вот этой ее открытости: спасе­нию и гибели, свободе, выбору, послушанию...

 

     Всем сказанным, мне кажется и определяется, должно, во вся­ком случае, определяться христианское отношение к евреям и к еврейской религии. Я говорю должно, ибо если христиане так часто не поступали так, как должны, то это свидетельствует об их измене Христу и отпадению от Истины, а не о недостаточности или непол­ноте самой истины. Истина же эта проста и светла. В том, что касается евреев, как людей, она всецело заключена в применении к ним новой заповеди Христовой о любви. Не в выделении их в объект какой-то особой любви или особой ненависти, а в той любви Христовой, которая, по слову Апостола, «излилась в сердца наши Духом Св., данные нам» (Рим. 5.5) и благодаря которой в каждом человеке видим мы образ Христов, видим того, кого возлюбил Христос и за кого умер на Кресте, видим, иными словами, ближняго. Многим, я знаю, это покажется благочестивой прописью, заведомо «неадэкватной» сложности и трагизму «еврейского вопро­са». Я убежден, однако, что как добро, так и зло в мире неразде­лимы. В своей, полной падений и измен истории, христиане часто преследовали евреев, но также жгли на кострах еретиков, вели религиозные войны, и сейчас в междоусобной, меж-христианской кровавой борьбе в Ирландии являют миру жуткий пример бесси­лия своей собственной веры. Но в том то и все дело, что пока мы не научимся мерить всякое зло единой мерой Христовой, видеть в нем одно и то же зло, одну и ту же измену Христу, одно и то же порабощение «плоти и крови», сама наша борьба со злом останет­ся изнутри отравленной тем же злом, лукавым его оправданием и извинением. В том то и дело, что любви Божией достаточно, ибо выше ея и нет ничего и только она являет нам, что всякое гоне­ние во имя «плоти и крови», как и всякое именем их самопревоз­ношение, есть грех против Духа и Истины.

 

     В том же, что касается еврейской религии, то и тут, я убеж­ден, должен действовать простой и светлый закон Христов. Мне кажется, невозможно сомневаться в том, что для христиан еврей­ская религия после Христа есть именно одна из религий и именно так воспринимают ее сами верующие евреи. Для всякого верую­щего его религия — истинная и само это убеждение заслуживает полного уважения, как безусловного осуждения требует всякое оскорбление религиозного чувства каждого человека. Христиан­ство однако, не может, не изменив самому себе и своей сущности, не различать в каждой религии то, что в ней истина, что от Бога, от того что в ней ограничено и ущербно в свете полноты Истины, явленной во Христе. Не может христианство, не изменив самому себе, согласиться с тем, что Христос — для христиан, но не для евреев, мусульман, буддистов и т. д. Поэтому исконным, само­очевидным отношением христианства ко всем другим религиям всегда было, и не могло не быть, отношение Миссии, благовестия о Христе, как обращенного ко всем людям. И если нужно с отвра­щением отвергнуть применение к миссии какого бы то ни было насилия, обмана, хитрости, нечестности — всего того, что так часто отравляло эту миссию, и что абсолютно несовместимо (нуж­но ли это доказывать?) с самим духом Евангелия, то сама сущ­ность христианства, как именно миссии, не подлежит сомнению.

 

     На последней глубине Христианству нечего «предложить» другим религиям кроме Христа, у него нет другой «темы». Но это означает и то, что из отношений между христианством и другими религиями неустранима та напряженность, что заложена в самой сущности христианского благовестия, христианской веры, как именно обращения ко Христу, как переоценки всех ценностей, как преодоления во всем того, что только «плоть и кровь». Хри­стос остается до скончания века «камнем преткновения и соблазна», лежащим на «падение и на восстание» многих. И этого «соблазна», и из него вытекающей напряженности никто не вправе удалить из христианства. Только на деле в этой напряженности, в этом споре о главном, о последнем, больше подлинной любви, подлинной ответственности за людей, чем в том дешевом между­религиозном экуменизме который, в своем желании «сгладить все углы», приводит к «обесселиванию» всех религий, к подмене веры разведенным и бессильным гуманизмом, неприемлемым в сущности никакой настоящей религии.

 

     Поэтому ненужными, надуманными, каким-то ложным гнос­тицизмом отмеченными представляются мне и домыслы о. С. Б. об еврействе Адама и об иудеохристианстве, как о грядущем еще исполнении Церкви. Для обличения и отвержения антисемитизма совсем не нужно впадать в некий «пансемитизм» чуждый Священ­ному Писанию, как еврейскому, ветхозаветному, так и новозавет­ному. Напротив, если как всегда верила Церковь, во Христе — Новом Адаме «нет ни Эллина, ни Иудея», если смысл Его прише­ствия в том, чтобы воссоздать человека «по образу Создавшего Его», то нет никаких оснований переносить эти ограничительные категории «плоти и крови» на Первого человека, ограничивать его каким бы то ни было именем, кроме данного ему Богом «человек». В христианской догматике иудейство Христа «по плоти» — от Матери делающее Его «единосущным нам по человечеству», всегда воспринимается в свете безмужнего рождения Его от Бога, делаю­щего Его Новым Адамом, родоначальником нового человечества, в котором уже ничто не значит, «ни обрезание, ни необрезание» но все новая тварь во Христе «Спасение от Иудеев» (Ин. 4,22), но не в том спасение, что все становятся Иудеями, а в том, что обетование данное одному человеку, одному племени, одному народу и во Христе исполненное — распространяется на всех людей, во Христе даровано всему человечеству, что кончается Закон, соотносительный «плоти и крови» и начинается царство Благодати... Также и об иудеохристианстве. Этим именем назы­вают обычно тот первый период в истории Церкви, когда большин­ство ее членов были евреями по плоти и весь смысл которого в том и состоит, что в нем Церковь явила и осознала себя как исполнение Ветхого Завета, как «Новый Израиль». Но период этот именно в начале Церкви, есть ее начало, от которого зависит, на котором основана вся ее жизнь. Вся ее миссия в мире — а не в конце, как нечто еще чаемое, еще имеющее наступить. Как страш­ную ересь осуждала всегда Церковь всякую попытку отделить Новый Завет от Ветхого, отвергнуть исполнение одного в другом. Но осудила она и обратную ересь — самозамкнутое, самодов­леющее в себе «иудеохристианство», т. е. продолжение внутри Церкви какого бы то ни было различия, основанного на «плоти и крови». Поэтому для полноты Церкви не нужно никакого нового иудеохристианства, ибо вся вечная правда и смысл «иудеохристианства», уже вложены в эту полноту, являются ее основой.

 

     Таковы, мне кажется, предпосылки подлинного христианско­го предания, необходимые, а, потому, я убежден, и достаточные, для разрешения всех больных и наболевших вопросов. В конеч­ном же итоге все зависит от нашей верности, во всем и всегда, освобождающей Истине Христовой.