Россия в красках
 Россия   Святая Земля   Европа   Русское Зарубежье   История России   Архивы   Журнал   О нас 
  Новости  |  Ссылки  |  Гостевая книга  |  Карта сайта  |     
Главная / История России / Армия и флот императорской России / НА НЕВИДИМОМ ФРОНТЕ. Будни армии / Приглашение русской военной миссии в Иран в 1878-1879 гг. О.А. Гоков

ПАЛОМНИКАМ И ТУРИСТАМ
НАШИ ВИДЕОПРОЕКТЫ
Святая Земля. Река Иордан. От устья до истоков. Часть 2-я
Святая Земля. Река Иордан. От устья до истоков. Часть 1-я
Святая Земля и Библия. Часть 3-я. Формирование образа Святой Земли в Библии
Святая Земля и Библия. Часть 2-я. Переводы Библии и археология
Святая Земля и Библия. Часть 1-я Предисловие
Рекомендуем
Новости сайта:
Новые материалы
Павел Густерин (Россия). Дмитрий Кантемир как союзник Петра I
Павел Густерин (Россия). Царь Петр и королева Анна
Павел Густерин (Россия). Взятие Берлина в 1760 году.
Документальный фильм «Святая Земля и Библия. Исцеления в Новом Завете» Павла и Ларисы Платоновых  принял участие в 3-й Международной конференции «Церковь и медицина: действенные ответы на вызовы времени» (30 сент. - 2 окт. 2020)
Павел Густерин (Россия). Памяти миротворца майора Бударина
Оксана Бабенко (Россия). О судьбе ИНИОН РАН
Павел Густерин (Россия). Советско-иракские отношения в контексте Версальской системы миропорядка
 
 
 
Ксения Кривошеина (Франция). Возвращение матери Марии (Скобцовой) в Крым
 
 
Ксения Лученко (Россия). Никому не нужный царь

Протоиерей Георгий Митрофанов. (Россия). «Мы жили без Христа целый век. Я хочу, чтобы это прекратилось»
 
 
 
 
Кирилл Александров (Россия). Почему белые не спасли царскую семью
 
 
Владимир Кружков (Россия). Русский посол в Вене Д.М. Голицын: дипломат-благотворитель 
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). Мы подходим к мощам со страхом шаманиста
Борис Колымагин (Россия). Тепло церковного зарубежья
Нина Кривошеина (Франция). Четыре трети нашей жизни. Воспоминания
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). "Не ищите в кино правды о святых" 
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). «Мы упустили созидание нашей Церкви»
Популярная рубрика

Проекты ПНПО "Россия в красках":
Публикации из архивов:
Раритетный сборник стихов из архивов "России в красках". С. Пономарев. Из Палестинских впечатлений 1873-74 гг.

Мы на Fasebook

Почтовый ящик интернет-портала "Россия в красках"
Наш сайт о паломничестве на Святую Землю
Православный поклонник на Святой Земле. Святая Земля и паломничество: история и современность
 
Приглашение русской военной миссии в Иран в 1878–1879 гг.
 
На протяжении длительного времени зона Центральной и Западной Азии оставалась местом столкновения интересов и прямого контакта трёх крупных государств – Османской империи, России и Персии [1] (так в ХІХ – первой трети ХХ вв. в Европе называли Иран). Постоянные войны между ними за первенство в регионе требовали, кроме всего прочего, наличия многочисленных и боеспособных армий. Вплоть до ХХ в. фактор военной силы оставался решающим в этом противостоянии. И если Россия со временем превратилась в мощное государство, то влияние Османской империи и Персии постепенно снижалось, и, в конце концов, они стали полуколониями европейских стран. Особенно ярко этот упадок происходил в Персии. Будучи одной из великих держав Азии на заре Нового времени, она к началу XIX ст. катастрофически быстро теряет свой статус. Не вдаваясь глубоко в причины указанного упадка, следует отметить, что они крылись в мировоззренческой и социально-экономической плоскостях. Ярким проявлением социально-экономических и политических процессов, которые происходили в стране, а также менталитета её населения стало положение армии. Оставаясь традиционной по своей сути, то есть основанной на родоплеменных и патронажных связях, без чёткой структуры, законодательной базы, унифицированного вооружения и т. п., она значительно уступала европейским войскам и даже османской армии, модернизируемой по европейскому образцу. Об этом свидетельствовали войны первой половины ХІХ ст.
 
Создание регулярных вооружённых сил [2], которые зависели от центрального правительства, имело место в Персии Нового времени при Аббасе І (Иранский правитель – шаханшах из династии Сефевидов, который правил в 1587–1629 гг., провёл серию реформ. При его правлении государство достигло наивысшего могущества. Про военную реформу Аббаса І см.: [1]) и Надир-шахе Афшаре [Правитель Ирана в 1736–1747 г. Про его армию см.: [2; 3]. Однако они были основаны на родо-племенном принципе комплектования и впоследствии (как правило, после смерти реформатора) медленно приходили в упадок, поскольку следующие правители не обнаруживали заинтересованность в их качественном развитии (усовершенствовании оружия, организации и т. п.). В начале ХІХ в. иранская армия была преимущественно иррегулярной, то есть не имела постоянной организации, а комплектовалась племенными ополчениями при необходимости. Потому её лояльность центральному правительству зависела от лояльности вождей кочевых племен. Экономико-политический уклад обусловил то, что уже в начале ХІХ в. Персия значительно отставала от ведущих европейских стран почти по всем показателям, в том числе и в военном деле. Феодальные войны XVIII в., деспотическое правление при одновременной слабости центральной власти в отдельных районах, вертикальные патронажно-клиентские связи в обществе, традиционное мышление в связи с консервирующей ролью религии – всё это не содействовало развитию. Изменения в военном искусстве, которые происходили в Европе в течение XVII–XVIII вв. и получили не достаточно удачное, на наш взгляд, название «военной революции» («military revolution») [4–7], к ХІХ в. мало затронули иранские земли. К началу века нововведения проникали в Иран опосредствовано через Османску империю, но значительного развития они не стимулировали: иранская армия оставалась во многом на уровне армии Сефевидов (Династия, которая правила в Иране с 1502 до 1722 гг.). Это касалось и подготовки бойцов, и вооружения, и структуры вооружённых сил, которые были разделены на регулярные и иррегулярные, при чём последние составляли большинство. Вообще, история иранской армии Нового времени представляла собой смены циклов преобразований, связанных, прежде всего, с приходом к власти амбициозных правителей, которые имели целью укрепление собственной власти и распространение последней на возможно большую территорию. Цикл этот состоял из следующих составляющих: создание (или воссоздание) регулярной армии (из пехоты, конницы гвардейцев-гулямов и артиллерии) в противовес племенным ополчением крупных феодалов и перевооружение её наиболее современным на тот момент оружием – успехи новой армии во времена реформатора – упадок после его смерти. Такой цикл можно проследить во времена Аббаса І, Надир-шаха Афшара, а в ХІХ в. – при Аббас-мирзе (Второй сын Фатхали-шаха (правил в 1797–1834 гг.), официальный наследник престола, наместник в Иранском Азербайджане. Фактически руководил внешней политикой, особенно – против Росии, пытался реорганизовать вооружённые силы своего наместничества по европейскому образцу, для чего неоднократно приглашал английских и французских инструкторов. Умер в 1833 г.) и Насреддин-шахе (Шаханшах из династии Каджаров, правил в 1848–1896 гг.) [3](трижды).
 
Учащение циклов во времена правления Каджаров (4 за один век) связано, на наш взгляд, с тем, что с начала ХІХ в. Персия начала постоянно сталкиваться с европейскими войсками, а также стала активно вовлекаться в европейскую политику как разменная монета в ходе борьбы между Россией, Англией и Францией. Невозможность на равных противостоять европейцам (прежде всего русским, с которыми в первой половине ХІХ в. шли постоянные войны за Закавказье), военные поражения от них способствовали зарождению среди части сановничества Персии понимания необходимости кардинальных изменений. В ХІХ в. цикл изменений в вооружённых силах государства Каджаров выходит на новый уровень. Новым стало то, что европейские образцы стали восприниматься непосредственно от оригинала, а не опосредованно, через Османскую империю, Россию, или авантюристов европейского происхождения (англичане под руководством Энтони и Роберта Ширли (Шерли) во времена Аббаса І), как это было раньше. Привлечение европейских инструкторов стало носить регулярный характер, а изменения коснулись принципа построения вооружённых сил (введение уставов, чёткой структуры и т. п.). К тому же, в этих изменениях были до некоторой степени заинтересованы и сами европейцы, прежде всего англичане и французы, а впоследствии – русские, которые сменили последних в борьбе за влияние в Центральной и Западной Азии.
 
Приглашение европейских инструкторов, закупка оружия в Европе, попытки реорганизовать вооружённые силы на европейский манер имели половинчатый успех. Европейцев (преимущественно англичан и французов) каджарские правители рассматривали как союзников в борьбе против Российской империи, а те, в свою очередь, видели в Иране вспомогательную страну в борьбе между собой. При этих обстоятельствах вооружённые силы Каджарской монархии должны были отвлекать силы противника, обслуживая стратегические цели Франции или Великобритании, что, конечно, не предусматривало создания ими действительно боеспособной персидской армии (тем более, что она в дальнейшем могла бы стать помехой захватническим планам европейских держав на Ближнем и Среднем Востоке). К тому же сюда можно было продавать устаревшее и обветшалое оружие по завышенным ценам, что европейцы делали достаточно успешно в течение ХІХ в.
 
Не содействовали развитию военного дела и внутренние условия, как экономико-политические, так и ментальные. Отсутствие сильных социальных структур, которые были бы заинтересованы в кардинальных изменениях (наподобие европейской буржуазии), отношение чиновничества к власти, как к средству обогащения, отсутствие в большинстве из них и в населении вообще чувства государственного интереса, консервирующее влияние религии – эти факторы значительно мешали всем попыткам проведения реформ, которые были начаты ещё Аббасом-мирзой. Традиционные феодальные структуры в виде местной знати, привилегированных слоёв (каджары, мухаджиры), духовенства, опасаясь за стабильность своего положения, оказывали сопротивление любым изменениям. Даже сильная шахская власть не могла ничего сделать, поскольку её сила во многом зависела от их позиции. Дело в том, что Иран был страной, где большинство населения исповедовало шиизм. Как отмечал советский историк М.А. Игамбердыев, «в Иране представители этого рода (каджары – О.Г.) презирались народом как враги по вере» [9, c. 30]. В качестве причин этого он считал то, что представители правящей династии Каджаров были сунниты, да ещё и вели свою родословную от убийц Хусейна – сына четвертого «праведного халифа» Али и дочки пророка Мухаммада Фатимы, который почитался шиитами как святой мученик [10, c. 111–184; 11; 12]. Часть выходцев из племени Каджаров действительно исповедовали ислам суннитского толка, но основная часть была шиитами. Скорее, причины отношения населения к шахам из Каджарской династии нужно искать в другой плоскости – в особенности религиозно-политической доктрины шиизма. Согласно её легитимное право на власть над правоверными (имамат) имеют лишь потомки зятя пророка Мухаммада Али (Алиды). Поскольку 12-й имам, согласно традиции, в ІХ в. исчез, чтобы впоследствии появиться в виде мессии, его функции временно выполняют улемы и моджтехиды – религиозные исследователи, богословы [10, c. 160–163; 13, с. 82–107; 14, с. 6–13]. Если Сефевиды вели своё происхождение от 7-го имама, то сменявшие их династии такой «привилегии» не имели и рассматривались как узурпаторы [15, c. 118–119; 16, с. 136; 17, с. 43–48]. Фактически, каджарская династия также считалась таковой. Поэтому авторитет её и происходивших из неё правителей в глазах шиитского населения и духовенства во многом зависел от того, насколько ревностно они отстаивают шиитские догматы. Отсюда вытекала большая власть над верующими шиитского духовенства и отсутствие стойкой опоры для шахского режима в стране. Непопулярность правящей династии в Персии обусловило то, что её правители, чтобы укрепить собственную власть, постоянно обращались за помощью к европейцам, делая им значительные уступки, а также с подозрением относились к умным и слишком энергичным людям вокруг себя. Всё это не давало возможность строить и реализовывать долгосрочные проекты реформирования.
 
Наиболее ярко изложенные тезисы подтверждает пример преобразований в военном деле, которые пытались провести в Иране в середине ХІХ в. Военная реформа мирзы Таги-хана (мирза Таги-хан Ферахани емир-низам емир-е кебир (буквально «тот, кто идёт впереди армии», «великий предводитель») – первый министр Персии в 1848–1851 гг., инициатор серии реформ светского характера) заложила организацию регулярных вооружённых сил Персидского государства рассмотренного времени, однако до логического завершения доведена не была. В 1851 г. по его инициативе был принят и введён в действие первый в Персии военный устав, который был разработан по образцу уставов английской и французской армий. Им было предусмотрено внедрение чёткой организационной структуры, определён порядок назначения и освобождения командного состава, намечено проведение обязательных военных учений и создание обученного резерва. Для пополнения армии личным составом была введена система рекрутского набора – «бониче» (от персидского «боне» («хозяйство», «двор», «семья»); так в тогдашней Персии называли хозяйственные объединения крестьянских семей, которые были единицами налогообложения [18, с. 101]). Согласно уставу главнокомандующим армией в целом был шах, а высший командный состав назначался им и следующей за ним по степени важности лицом – эмир-низамом. Вооружённые силы империи должны были насчитывать 50 пехотных полков [4], 12 кавалерийских батальонов, 27 000 артиллеристов. Регулярные части были распределены на две армии: иранскую и азербайджанскую (позже была создана ещё и исфаханская армия). Во главе каждой из них стояли отдельные главнокомандующие. В основу военной структуры был положен фоудж – воинское подразделение, которое европейцы именовали то полком, то батальоном, – который возглавлял сарханг. Фоудж, в свою очередь, подразделялся на 10 десте (рот) во главе с султанами (капитанами), и его численность была определена в 1 000 человек. 2 фоуджа составляли бригаду – тип. Бригады объединялись в тумани (дивизии, или корпуса): 5 бригад возглавлял эмир-пендж, а 6–10 – эмир-тумани. Регулярная кавалерия должна была состоять из личной гвардии шаха и наследника престола – гулямов (400 человек). Ополчение, или иррегулярное войско, предполагалось составлять из пехоты и кавалерии. В отличие от регулярных сил, в нём пехота играла второстепенное значение. Она состояла из отрядов в 50–100 человек, которые должны были нести службу в пределах своей области. Кавалерию, как и до реформы, предусматривалось формировать из кочевых племён. Вожди племён по требованию правительства были обязаны появляться на государственную службу с полностью оснащённым отрядом. 50–100 кавалеристов составляли отряд-десте, а 1 000 – полк. Все расходы из содержания ополчения ложились на племена, за что те, в свою очередь, были освобождены от выплаты малиата (налогов) [19, c. 56–57].
 
Как видим, идеи, заложенные в реформу военной системы мирзой Таги-ханом были достаточно продуктивными. Однако, после его устранения от власти в 1851 г. из-за обеспокоенности шаха ростом популярности своего первого министра и сопротивления реформам среди местной знати, они так и не были полностью реализованы, хотя структура вооружённых сил, предложенная им, была сохранена. Реформа вооружённых сил имела продолжение в преобразованиях, начатых в в 1870-х гг. военным министром Хосейн-ханом Мушир од-Доуле (речь о нём будет ниже). Шах также поддержал их, но завершить реформирование не удалось [20, c. 42–46].
 
В ходе мировой борьбы за сферы влияния и колонии между европейскими государствами и вследствие внутренних проблем Персия в XIX в. стала ареной борьбы между Россией и Великобританией. Именно на последнюю треть ХІХ в. приходится окончательное превращение страны в полузависимое государство. Этому, кроме экономических и политических факторов, способствовало положение в армии, которая уже ко второй половине века фактически перестала существовать, как боеспособная сила. На последнюю треть ХІХ в. регулярные военные силы в Персии имели лишь формальный характер из-за сложной системы феодальных отношений, слабой центральной власти и тотальной коррупции, которая пронизывала все поры общественно-политической жизни страны. Тем не менее, они стали объектом борьбы между представителями великих европейских государств. Последние имели целью поставить вооружённые силы Каджарской монархии под собственный контроль, чтобы с их помощью управлять положением в стране для собственной выгоды. Практика использования военных инструкторов и советников для одновременной модернизации (т. е. обновление по европейским образцам) армий восточных стран и контроля над ситуацией в странах и над их правительствами была одним из средств европейской экспансии и борьбы за сферы влияния и использовалась в XVIII–ХХ вв. достаточно активно. Этому способствовали и местные правители, которые или действительно желали реорганизовать собственные вооруженные силы, чтобы противостоять европейцам и иметь преимущество над соседями, или руководствовались соображениями собственного престижа. Французские и английские инструкторы и советники в государствах Индийского субконтинента до его окончательного подчинения Великобританией, в Иране первой половины ХІХ в., в Османский империи, немецкие – в османской армии в начале ХХ в., российские в Болгарии после войны 1877–1878 гг., в Корее в конце ХІХ в. – это далеко не полный перечень примеров такой политики. Каджарская армия на рубеже XVIII–ХІХ вв. была ареной борьбы между Францией и Англией, а после поражения Наполеона І место Франции заняла Россия. Ей в конце ХІХ – начале ХХ вв. способствовал успех в этой борьбе: в 1879–1881 гг. была создана так называемая Персидская казачья [5] бригада (далее – ПКБ) под руководством российских офицеров-инструкторов.
 
ПКБ (официальное название – Казачья его величества шаха бригада) – уникальное воинское соединение [6] персидской армии, существовавшее под руководством русских инструкторов с момента формирования первого полка в 1879 г. до 1920 г. (в 1916 г. была переформирована в дивизию). Её создание было инициировано российским посланником в Тегеране И.А. Зиновьевым. Оно находилось в тесной связи с завоеванием русскими Ахал-теке и борьбой с Великобританией по этому поводу, а также за влияние при шахском дворе [21, с. 348–423]. Несмотря на имеющиеся публикации [20; 22–28], отдельные фрагменты её истории требуют более детальной проработки. Это особенно актуально в свете множества несуразностей, встречающихся в массовой и даже специальной литературе, относящейся к ПКБ. Наиболее распространённой ошибкой историков является перенос реалий начала ХХ в. в виде обобщения на более ранние этапы существования ПКБ [29, c. 262].
 
Целью исследования является процесс приглашения русских военных инструкторов в вооружённые силы Каджарской монархии. Отчасти он освещён в указанных работах, наиболее существенными из которых являются исследования Ольги Александровны Красняк и Нугзара Константиновича Тер-Оганова, построенные на материалах Архива внешней политики Российской империи (далее – АВПРИ) и Российского государственного военно-исторического архива (далее – РГВИА) [20; 25; 26; 28]. В своём изложении мы будем опираться на их данные, используя не затронутые ими документы РГВИА или по-новому интерпретируя источниковый материал, акцентируя внимание на слабо рассмотренных и спорных моментах. При этом отметим, что О.А. Красняк привела в своей работе в качестве приложений документы и выдержки из них, которые были нам ранее недоступны. К сожалению, использовала она их слабо. Это, видимо, было обусловлено широтой темы исследования, в рамках которого история ПКБ занимала не ведущее место. Поэтому мы остановимся на указанных источниках более подробно. Они дают возможность сделать важные выводы относительно рассматриваемой темы, которые в известных нам научных трудах отсутствуют. Имеющиеся исследования взаимно дополняют друг друга. Однако многие вопросы учёные рассматривали либо поверхностно, фрагментарно, либо вообще обошли стороной.
 
Весной–осенью 1877 г. по просьбе шаха из России в Иран была направлена военная миссия (Название военной миссии мы будем писать с маленькой буквы, а дипломатической – с заглавной. Это позволит избежать путаницы между названиями дипломатических и военных уполномоченных органов) во главе с генерал-майором от артиллерии Виктором Антонович Франкини. Детально её деятельность и результаты рассмотрены нами в отдельной публикации [30]. Одним из немаловажных следствий миссии было то, что она инициировала новый виток реформ в иранской армии [20, с. 51]. Безымянный автор на сайте Википедии указал, что «по возвращении из Персии Франкини представил обширный доклад о политическом, экономическом и военном состоянии Персии, в котором рекомендовал принять возможное предложение шаха о посылке военных инструкторов и командного состава для предполагавшейся к формированию Персидской казачьей бригады» [31]. К сожалению, на данном ресурсе нет ссылки на источник информации. В некрологе, на который ссылается автор статьи, указанные сведения отсутствуют [32]. Здесь допущена ошибка. В.А. Франкини действительно рекомендовал присылку инструкторов. Но речь шла не о предполагавшейся части, а об армии вообще. В.А. Франкини отмечал, что «участие наше в устройстве вооружённых сил Персии и должно само по себе упрочить наше влияние … реформа, предпринятая особо руководством русских офицеров не может потерпеть неудачи; она должна быть ведена с настойчивостью и последовательностью» [33, л. 18]. К тому же на тот момент идея о российских инструкторах в персидских вооружённых силах среди русских военно-политических кругов только вызревала. В своей «Записке о состоянии вооружённых сил Персии и о необходимости реорганизации персидской армии», поданной на рассмотрение шаху, В.А. Франкини наметил основные пути преобразований. Однако правительство России не было на тот момент заинтересовано в создании в Иране качественных вооружённых сил [34, с. 59–60], поэтому продолжения идея шаха о привлечение В.А. Франкини к реформированию на тот момент была заморожена. Тем не менее, желание переустройства своей армии Насреддин-шаха не покинуло. «Реформирование» иранских вооружённых сил возобновилось ещё в начале 1870-х гг., с назначением военным министром Хосейн-хана. «Только в 1873 году, во время первого своего заграничного путешествия, Насреддин-шах имел случай видеть благоустроенные европейские армии и не мог, конечно, не заметить бездну, отделяющую их от его собственных войск, – писал российский офицер. – Тогда-то, по возвращении из Европы, он и приступил к мероприятиям, которые величаются “военными реформами Насреддина”» [35, с. 210]. Так, например, в 1875 г. был выработан новый закон о воинской повинности, который, однако, так и не вступил в действие [36, с. 554]. В рамках тех перманентных военных преобразований, которые проводил в стране под эгидой шаха Хосейн-хан с начала 1870-х гг. и под влиянием выводов В.А. Франкини, в 1878 г. Насреддин-шах посетил Европу. Вот как персидский монарх рассказывал об этом в 1883 г. начальнику Закаспийской области генерал-лейтенанту Александру Виссарионовичу Комарову. «В Европе я присматривался, – сказал он между прочим, – к организации разных армий и принял наконец систему австрийскую [7] для своей пехоты и артиллерии, и русскую, казачью – для конницы. Существующие ныне регулярные части послужат кадрами для постепенного приведения моей армии к должной численности» [35, с. 202–203]. Владимир Андреевич Косоговский сообщал, что «во время второго своего путешествия по Европе в 1878 г. … из всех европейских войск ему (Насреддин-шаху – О.Г.), его министру иностранных дел, первому министру, более всего понравились: австрийские – пехота, сапёры и артиллерия и русские казаки. По возвращении из Европы шах пожелал переформировать свою пехоту, сапёр … и артиллерию по австрийскому образцу, а кавалерию по образцу русских казаков и заявил о своём желании австрийскому и русскому правительствам с просьбою командировать в Персию соответствующих инструкторов» [37, с. 390–391]. Указанные свидетельства ценны тем, что опровергают до некоторой степени версию, что «ещё задолго до второй поездки в Европу в 1878 г. Насреддин-шах решил реорганизовать пехоту и артиллерию по австрийскому образцу» [20, с. 49].
 
Сложно сказать, были ли далекоидущие планы, которые он изложил А.В. Комарову, относительно инструкторской деятельности у шаха в 1878 г. В дальнейшем мы покажем, что идея подготовки на основе кавалерии кадров для иранской армии принадлежала главе первой русской военной миссии – А.И. Домонтовичу. Насреддин-шах, видимо, рассматривал его как своеобразного сменщика В.А. Франкини, призванного реформировать его вооружённые силы. В 1878 г. его первый министр заключил соглашение с австро-венгерским правительством о найме для обучения своей пехоты и артиллерии австрийских инструкторов на 3 года. Австрийская военная миссия прибыла в Тегеран в январе 1879 г. [20, с. 46; 37, с. 391]. Осенью 1878 г. также было достигнуто соглашение с русским правительством о командировании в Иран для обучения кавалерии русских инструкторов. Таким образом, мысль о привлечении российских военных к преобразованиям в шахской армии, высказанная В.А. Франкини в рапорте от 29 августа 1877 г. [8], послужила своеобразным прологом к созданию в 1879 г. ПКБ – части, представлявшей собой сначала полк, позже развёрнутый в бригаду, под руководством русских военных инструкторов.
 
Можно смело утверждать, что создание ПКБ было непосредственным следствием миссии 1877 г. Реорганизация части персидской армии была возложена на подполковника ГШ Алексея Ивановича Домонтовича [9].
 
Интересным представляется вопрос, почему в распоряжение русских была отдана именно кавалерия, которая регулярных подразделений в европейском смысле никогда не имела. На этот счёт существует несколько версий. Первую и наиболее распространённую из них изложил в своих воспоминаниях А.И. Домонтович. «Двадцать восемь лет тому назад, – писал он, – Насреддин-шах во время своего второго путешествия в Европу, проездом по Эриванской губернии, всюду был встречаем и сопровождаем частями кавказских казачьих полков, которые по окончании Турецкой войны (русско-турецкой 1877–1878 гг. – О.Г.) были расположены в разных местах этой губернии. Внешний вид этих боевых полков, их красивая обмундировка и блестящее снаряжение привлекли внимание шаха. При дальнейшем же следовании по пути он имел случай убедиться и во внутренних высоких качествах этой кавалерии. Лихая, отчаянной смелости, одиночная езда казаков напоминала ему отчасти вольную не стесняемую никакими регламентами езду персидской конницы. Но в то же время какая-то внушительная тишина и грозная сплочённость строя казачьих полков более близкая его сердцу, чем мертвенная скованность полков европейской кавалерии, вызвали восторженное его удивление. Задумав незадолго до того произвести преобразование всех военных сил, шах затеял по этому поводу сношения с австрийским правительством, результатом чего в скором времени ожидалось прибытие в Тегеран австрийской военной миссии всех родов оружия, кроме кавалерии. Относительно последней пока ещё не было определённого решения … Неизгладимое впечатление, произведённое на Насреддин-шаха казаками, бесповоротно решило этот вопрос в пользу Poccии. По прибытии в Тифлис шах обратился к наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу, выразив желание пригласить на службу в Пepcию русских офицеров для сформирования по образцу казаков части отборной кавалерии, на что в скором времени последовало Высочайшее соизволение» [38, вып. 2, с. 331–332]. Эту же версию воспроизвели в своих работах многие другие историки [39, с. 138; 40, с. 85; 41, с. 181; 42, с. 29; 43, с. 352–353]. Л.М. Кулагина повторила указанную версию, однако допустила оплошность, утверждая, что шах проезжал в 1878 г. по возвращении из Европы по Закаспийскому краю [44, с. 136].
 
Своеобразный подход продемонстрировал Н.К. Тер-Оганов. Изложив «официальную» версию, предложенную А.И. Домонтовичем, он бегло остановился на миссии В.А. Франкини, вполне обоснованно отметив, что «идея переустройства иранской регулярной армии возникла благодаря деятельности генерала Виктора Антоновича Франкини» [20, c. 51]. Далее он сделал вывод, что «Насреддин-шах принял решение реорганизовать армию ещё задолго до своей второй поездки в Европу в 1878 г., а не во время неё, как об этом утверждали в научной литературе» [20, c. 51–52]. Тем не менее, на рассматриваемый нами вопрос о том, какие причины побудили шаха отдать для обучения русским кавалерию, исследователь ответа не дал, фактически оставшись на версии А.И. Домонтовича.
 
Вторая версия была предложена одним из инструкторов казачьих частей – Меняевым, издавшего свою работу под псевдонимом Мисль-Рустем. Её можно рассматривать как основанную на своего рода «бригадной» устной традиции, поскольку её повторяли многие обер-офицеры и урядники, служившие в ПКБ [45, c. 12; 46, с. 370; 47, с. 375]. «Во время пребывания шаха в Петербурге, – сообщал Меняев, – ему очень понравился конвой его величества, и с того времени он решил сформировать у себя подобный же конвой» [48, с. 140]. Точного года пребывания Насреддин-шаха в столице России офицер не указал. Не сделал этого и другой офицер – Аслан-бек, – писавший о ПКБ уже в ХХ в. «Когда Насреддин-шах Каджар посетил Россию и на царском смотру увидел казачью джигитовку, – сообщал он, – то он так восхитился, что просил государя Александра Второго прислать ему инструкторов для обучения персидских солдат этому искусству. Император дал свое согласие и командировал в Персию полковника ГШ Домонтовича с несколькими казачьими урядниками – хорошими джигитами» [45, c. 11]. Автор заблуждался относительно звания А.И. Домонтовича и состава первой миссии, да и, как и многие другие, неточно вопроизводил алгоритм принятия решения о присылке инструкторов. Поскольку шах побывал в столице Российской империи дважды – в 1873 и 1878 гг., – то это дало историкам возможности для вариантов. Современный историк-публицист Александр Борисович Широкорад несколько развил вторую версию. По его мнению, «основа» для приглашения российских инструкторов была заложена пребыванием шаха в Петербурге в 1873 г. «Больше всего в Петербурге Насреддину понравилась джигитовка лейб-казачьего полка, – писал он. – В беседе с императором шах попросил оказать содействие в создании в Персии казачьих частей. Александр ІІ ответил на просьбу шаха согласием. Вскоре в Персию был направлен полковник Генштаба Домонтович» [49, с. 98–99]. Историк Дмитрий Владимирович Сень указывал, что в мае 1873 г. «конвой в конном строю и в полной парадной форме» действительно «встречал шаха Персидского». «Выучка и лихая джигитовка казаков произвели на Насреддин-шаха большое впечатление, и он загорелся желанием создать подобную воинскую часть в Иране. Дело закончилось созданием Персидской казачьей бригады» [50]. Несколько по-иному изложил в начале ХХ в. вторую версию офицер-эмигрант, служивший в ПКБ, Серафим Михайлович Калугин. «Насреддин-шах в 1879 году посетил Петербург, – сообщал он. – Шах заинтересовался конвоем Государя и выразил желание иметь подобный же у себя в Персии. По его просьбе, для организации этой воинской части и её обучения, были командированы в Тегеран русские офицеры-инструкторы, по назначению русского ГШ, но с предварительным согласием шаха» [51, c. 364]. Здесь ошибочно указан 1879 г. К тому же автор говорит о Генеральном штабе, которого как отдельной структурной единицы в 1878–1879 гг. не существовало. Фактически эту версию воспроизвели и составители словаря-справочника по кубанскому казачеству. «В 1878 г. Россию посетил персидский Насреддин-шах Каджар, – писалось в нём. – Во время поездки ему очень понравилась форма обмундирования, снаряжение и молодецкая езда конвойских казаков. Поэтому при встрече с Александром II он просил его прислать инструкторов для преобразования персидской конницы» [52, c. 69]. Не смотря на различия в изложении и откровенные ошибки, связанные либо с неосведомлённостью, либо с неточными сведениями, основанными на устной традиции (бытовавшей, видимо, среди инструкторов), вторая версия имеет под собой основанием то, что с момента сформирования ПКБ при ней был создан гвардейский полуэскадрон, обмундированный в форму Лейб-гвардии Казачьего полка.
 
В ХХ в. обе указанные версии частью историков были объединены. Таким образом, сформировалась третья, варьировавшаяся разными исследователями по-своему.
 
Советский историк Н.Р. Рихсиева утверждала, что «определённую роль в выборе играло личное желание Насреддин-шаха (1848–1896 гг.), которого в неоднократных поездках по России сопровождали русские казачьи части и покорили его выправкой и дисциплиной» [53, c. 130].
 
Историки-публицисты Павел Николевич Стрелянов и Алексей Васильевич Шишов в своих компилятивных работах попросту объединили первые две версии. Так, первый из них писал следующее. «В 1879 году, во время своего второго путешествия в Европу, персидский шах Насреддин в поездке по России посетил Петербург, где был гостем императора Александра ІІ. Там он впервые увидел и заинтересовался Собственным его императорского величества конвоем. Восхищённый молодецким видом и строевой лихостью казаков Конвоя, шах пожелал иметь подобную воинскую часть  у себя в Персии». Далее историк попросту пересказал версию, изложенную в воспоминаниях первого главы русской военной миссии [54, c. 213–215]. Несколько иными словами, но по той же схеме причины создания будущей ПКБ были изложены и в публикации А.В. Шишова. «Свою историю она (ПКБ – О.Г.) ведет с 1879 года, – писал он. – В тот год персидский шах Насреддин, совершая свою вторую поездку по столицам Европы, посетил и Санкт-Петербург, где восточный владыка был встречен с подобающими почестями. Император Александр II среди прочего повелел показать высокому гостю Собственный Его Императорского Величества конвой. Молодецкий вид, строевая лихость и джигитовка кавказских казаков-гвардейцев поразили шаха. И он пожелал иметь у себя такую воинскую часть конников-телохранителей». Затем, как и у предыдущего автора, следовал пересказ А.И. Домонтовича [55, c. 18–20]. Как видим, указанные работы были лишены собственных выводов публицистов и грешили значительными неточностями (например, везде неверно был указан год путешествия шаха в Европу).
 
Интересную трактовку причин создания ПКБ приводил В.А. Косоговский. «В начале своего царствования Насреддин-шах (1848–1896), чтобы пополнить своё скудное образование, начал читать, различные книги: в особенности ему нравилась военная история. Из неё он узнал про подвиги русских казаков в различных войнах и в особенности поразило его воображение описание их действий в 1812 г., когда они навели ужас на всю Европу: у него тогда же зародилась мысль попытаться завести и в своём государстве нечто подобное. Насреддин-шаху нравилось это войско, которое, при несомненной пользе, очень мало стоило русскому правительству, да и по складу и привычкам близко подходило ко многим из племён, обитающих в его стране: из них он намеревался создать отборный отряд под начальством иностранца, по образцу которого он мог бы мало-помалу переформировать и всю остальную персидскую конницу, так что такой отряд, обученный по европейскому образцу, мог бы служить как бы кадром. В 1870 г. (Тут явная опечатка или ошибка. Первое путешествие шаха в Европу состоялось в 1873 г. [56, с. 263] – О.Г.) Насреддин-шах предпринял первое путешествие по Европе, но занятый осмотром фабрик и заводов, официальными визитами к царствующим особам, а также посещением достопримечательностей европейских городов, он не успел познакомиться с казаками на месте. Это удалось ему сделать только во время второго своего путешествия по Европе в 1878 г., когда из всех европейских войск ему, его министру иностранных дел мирзе Сеид-хану, военному министру Хаджи-мирза Гусейн-хану и Мушир од-Доуле сепехсалар-азаму, первому министру (Речь идёт, на самом деле не о двух, а об одном лице – мирзе Хосейн-хане (Гусейн-хане в передаче В.А. Косоговского и А.И. Домонтовича) Мушир од-Доуле. В рассматриваемое время он совмещал посты военного министра и садр-азама (первого министра). В данном случае речь, скорее всего, идёт об ошибке публикатора записок В.А. Косоговского – О.Г.), более всего понравились: австрийские – пехота, сапёры и артиллерия и русские казаки. По возвращении из Европы шах пожелал переформировать свою пехоту, сапёр … и артиллерию по австрийскому образцу, а кавалерию по образцу русских казаков и заявил о своём желании австрийскому и русскому правительствам с просьбою командировать в Персию соответствующих инструкторов» [37, с. 390–391].
 
Как видим, каждая из версий обращает внимание на отдельные моменты, все они имеют «точки соприкосновения», но при этом, и значительно разнятся в деталях. Версии А.И. Домонтовича и В.А. Косоговского, исходя из архивных материалов, более близки к реальному ходу дел. Хотя исключать того, что шаху понравился казачий конвой русского императора также не стоит. Вызывает только сомнение факт, что шах изначально хотел создать кадры для реформирования армии и конницы в частности. Идея эта была выдвинута А.И. Домонтовичем, но до конца ХІХ в. развития не получила. Из всех версий очевидно, лишь то, что во время пребывания в России Насреддин-шаху действительно приглянулись кавказские казаки. Это, в свою очередь, сыграло важную роль в организации русской военной миссии, облегчив задачу дипломатов.
 
Как уже отмечалось, в 1878 г. персидский шах Насреддин совершил поездку по европейским странам, желая ознакомиться с армиями последних. Результатом стал очередной виток реформирования вооружённых сил Ирана. На реорганизацию иранской армии претендовали, помимо России и Великобритании, Австро-Венгрия, Бельгия и Франция. В частности, англичане предлагали свои услуги по реорганизации кавалерии [38, вып. 2, с. 332]. Правда, когда именно это произошло – в 1873 г. или позже – неясно. Однозначно оно было сделано между 1873–1878 гг. Однако предложение это не прошло по нескольким причинам, основной из которых была воля шаха. Дело в том, что к концу 1870-х гг., во многом под влиянием русского посланника в Тегеране А.И. Зиновьева, англо-иранские отношения разладились. Значительную роль в позиции персидского правителя сыграло и то, что во время второго путешествия по Европе он хорошо был принят в Петербурге. В Лондоне же королева Виктория «принять его не смогла» [21, c. 215].
 
Получение той или иной державой права на преобразование персидских войск  во многом зависело от желания шаха, а, следовательно, и от  степени влияния на него отдельных дипломатических представителей. Соглашение о присылке российских инструкторов не могло быть организовано помимо российского чрезвычайного посланника и полномочного министра при персидском дворе Ивана Алексеевича Зиновьева, занимавшего эту должность с 1876 г. Это был по-своему уникальный дипломат, сыгравший значительную роль в русско-персидских отношениях последней трети ХІХ в. Своим дипломатическим мастерством и личными качествами он добился дружеского отношения к себе со стороны Насреддин-шаха и его первого министра. Это позволяло ему блокировать большинство попыток англичан подчинить Персию своему влиянию [21, с. 370, 377]. «Иван Алексеевич Зиновьев, – характеризовал его А.И. Домонтович, – человек средних лет, невысокого роста, сухощавый с нервным и подвижным лицом и с быстро бегающими глазами. Серьёзный, приветливый, он своим внимательным отношением к словам собеседника чрезвычайно располагал его в свою пользу. Во время трёхгодичного моего пребывания в Персии, при частых сношениях с Зиновьевым я имел достаточно случаев хорошо ознакомиться с ним и даже почти изучить его. Иван Алексеевич человек бесспорно выдающийся на своём посту. Практически ознакомленный по своей продолжительной службе в Персии, Румынии, Турции и опять Персии, он при своих обширных теоретических познаниях обладал способностью и трудолюбием. Кроме обычных иностранных языков он отлично говорил по-турецки и персидски. Долгая служба Зиновьева на Востоке, хорошо ознакомив его с противником на дипломатическом поприще, с его увёртками и затягиванием дела, привила ему самому эти качества и дала сильное оружие в борьбе с этим противником. Весьма труден был для него турнир с таким дипломатом, как министр иностранных дел в Персии, знаменитый сапехсалар Азам Гусейн-хан, но Зиновьев всегда приводил его к желанному для себя результату. Как видно, у Ивана Алексеевича было всё, чтобы быть деятелем замеченным не одним только дипломатическим ведомством» [38, вып. 3, с. 577]. Благодаря его стараниям были обеспечены дипломатическая и, отчасти, военная стороны покорения части туркменских земель Россией [21; 57, приложения, с. 116]. В 1879 г. посланник добился для России концессии на постройку телеграфной линии между Астрабадом и Чикишляром на русской территории к северу от залива Хасан-Кули (линия обслуживалась русским персоналом), блокируя при этом стремления английского представителя открыть реку Карун для судоходства [56, с. 260]. Он содействовал российским офицерам в их поездках по Персии для изучения страны. Впоследствие в заслугу посланника можно поставить подписание русско-персидской пограничной конвенции 1881 г. При его же деятельном вмешательстве кавалерию шаха было решено преобразовать по образцу российских казаков. Это подтверждает письмо товарища министра иностранных дел Николая Павловича Шишкина начальнику Главного штаба Николаю Николаевичу Обручеву в 1894 г.: «Пятнадцать лет назад бывший посланник наш в Тегеране тайный советник Зиновьев побудил шаха обратиться к нашему содействию для образования персидской кавалерии по образцу нашего казачьего войска … имея в виду главным образом приобретение влияния на персидское правительство и помешать другим, враждебным нам правительствам, взяться за это дело» [58, л. 27–28]. Под враждебным правительством понималось британское. Впоследствии, отвечая на неодобрение со стороны английского посланника в Тегеране Рональда Тэйлора Томпсона, высказанное иранскому первому министру, шах написал: «У нас есть офицеры и служащие разных национальностей и религий. Мы пожелали иметь одного-единственного русского для того, чтобы он обучал несколько сотен наших кавалеристов, как казаков. Это и есть прибывший офицер. Персия – не Афганистан, она – независимая держава и считает нужным иметь дружественные и сердечные отношения со всеми странами, особенно с такими, как Англия и Россия» [39, с. 139].
 
Алгоритм принятия решения о посылке А.И. Домонтовича был следующим. Шах, будучи ещё на Кавказе, обратился к кавказскому наместнику с просьбой о присылке офицеров. Великий князь предложил царю послать инструкторов, Александр II одобрил данное предложение. В качестве главы будущей военной миссии от России, по рекомендации наместника на Кавказе великого князя Михаила Николаевича, в конце ноября 1878 г. был направлен подполковник ГШ А.И. Домонтович. Английский историк Ф. Казем-заде утверждал, что назначил А.И. Домонтовича начальник штаба кавказского военного округа генерал-лейтенант ГШ П.П. Павлов [39, c. 138]. Однако это не соответствует действительности. В своих воспоминаниях А.И. Домонтович приводил слова самого П.П. Павлова, что «великий князь для этой цели (возглавить военную миссию – О.Г.) выбрал меня» [38, вып. 2, с. 332].
 
Сложно сказать, какими мотивами руководствовался великий князь, выбирая офицера на должность в Персию. А.И. Домонтович не имел никакого понятия о стране, куда его посылали, не знал языка. «Слишком незнакома была эта страна, – писал он, – все представления о которой, вынесенные из учебных заведений, оканчивались Дарием Кодоманом (Дарий III – персидский правитель с 336 до 330 гг до н.э. Разбит Александром Македонским – О.Г.). Дальнейшая же история Персии положительно заволакивалась непроницаемыми потёмками» [38, вып. 2, с. 334]. Видимо, в основу выбора были положены личные связи и качества подполковника. А.И. Домонтович происходил из старинного запорожского рода, числился в Кубанском казачьем войске. В службу вступил 4 июля 1863 г. После окончания 2-го Московского кадетского корпуса (1863 г. переименованного в 3-е военное Александровское училище) по первому разряду в 1864 г. произведён в хорунжие и переведён в Михайловское артиллерийское училище. Из него А.И. Домонтович был выпущен в в конно-артиллерийскую № 11 батарею Кубанского казачьего войска. В 1868 г. произведён в сотники, а в 1872 г. – в есаулы. В 1875 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 2-му разряду и был зачислен в ГШ с переименованием в капитаны ГШ. Интересно, что в ГШ в то время зачисляли только офицеров, окончивших Николаевскую Академию ГШ по 1-му разряду. В случае А.И. Домонтовича, либо роль сыграла протекция, либо недостаток офицеров ГШ на Кавказе. Возможно также, что на карьерный рост офицера повлияла поддержка родственника – Михаила Алексеевича Домонтовича. Произведённый в 1875 г. в генерал-майоры ГШ, он с 1865 до 1873 гг. состоял штаб-офицером, заведовавшим обучающимися в Николаевской академии ГШ, а с 1873 г. был назначен инспектором классов Николаевского кавалерийского училища. М.А. Домонтович заслужил себе хорошую репутацию и связи в Петербурге и на Кавказе [59, т. 9, c. 178] и вполне мог содействовать продвижению А.И. Домонтовича.
 
Далее служил старшим адъютантом штаба 38-й пехотной дивизии (9.07.1875 – 19.10.1876), был старшим адъютантом штаба войск Эриванского отряда (27.11.1876 – 29.01.1877) [38, вып. 2, с. 333; 60, с. 450]. В русско-турецкую войну 1877–1878 гг. А.И. Домонтович занимал штабные должности, но, тем не менее, сумел отличиться. Сначала исполнял должность начальника штаба 3-й сводной кавалерийской дивизии (2.01 – 26.03.1877), затем с марта 1877 г. до ноября 1878 г. находился в распоряжение начальника Эриванского отряда, генерал-лейтенанта Арзаса (Аршака) Артемьевича Тер-Гукасова офицером ГШ для поручений. С ним принимал участие в занятии Баязета, Диадина, Сурп-Оганеза и Большой Каракилисы, в сражениях на Драм-Дагских высотах и у Даяра и в движении Эриванского отряда на выручку окружённого турецкими войсками Баязетского гарнизона, а также в сражениях при Игдыре и у Деве-Бойну; исполнял должность начальника штаба Аджарского отряда при его движении на Батум. За боевые отличия А.И. Домонтович был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (за Драм-Даг), чином подполковника (за Даяр), орденами св. Станислава 2-й степени с мечами (за Деве-Бойну) и св. Георгия 4-й степени (23 декабря 1878 года) [59, с. 178]. После войны числился штаб-офицером для особых поручений при штабе Кавказского военного округа (с 16 января 1879 г.).
 
От начальника штаба Кавказского военного округа генерал-лейтенанта ГШ Платона Петровича Павлова А.И. Домонтович получил самые общие инструкции. По словам подполковника, тот изложил ему сущность дела, не вдаваясь в детали. «Немногосложна была речь Павлова, – вспоминал офицер, – в ней не было никаких указаний, никаких связывающих инструкций. Тем-то  она и была ценна. Мне было предоставлено право действовать полновластно, сообразуясь только с условиями, в которых мне придётся находиться» [38, вып. 2, с. 333]. Можно отчасти согласиться с мнением Фируза Казем-заде, что первоначально «никто – ни шах, ни великий князь, ни сам Павлов – не знал, каковы полномочия Домонтовича» [39, c. 138]. «Советую только вам понравиться  шаху, — добавил он с улыбкой, – если можно, сделайтесь министром … Да и что он мне мог сказать, в самом деле, – замечал А.И. Домонтович, – когда, по его словам, оно было и для него совершенно незнакомо» [38, вып 2, с. 332–333]. Исходя из миссии 1877 г., дипломатической неудачи на Берлинском конгрессе [61, c. 547–563] и нараставшей антирусской деятельности англичан на Ближнем и Среднем Востоке [62], Россия стремилась закрепить своё влияние в Персии. И.А. Зиновьев и (с его подачи) Министерство иностранных дел были заинтересованы в присутствии при шахе российской военной миссии с целью ограничения английского влияния на персидские вооружённые силы. Однако на тот момент в действительности вряд ли кто-то реально представлял, как сложится её дальнейшая судьба, для чего и какими методами должны будут действовать российские инструкторы. Главное было «застолбить место». Отчасти подтверждением этому могут служить действия А.И. Домонтовича уже в новом качестве, о чём будет сказано ниже. Н.К. Тер-Оганов писал относительно целей миссии: «было ясно, что для России открывался путь к контролю над вооружёнными силами Ирана. Россия, которая яростно боролась с Великобританией за завоевание преобладающею влияния в Иране, никоим образом не упустила бы такую возможность. Насколько большое значение придавали руководители России вопросу об отправке инструкторов в Иран, видно хотя бы из того, что сам наместник царя на Кавказе лично избрал кандидатуру на пост будущего руководителя русской военной миссии» [20, c. 52]. Не отрицая важности посылки инструкторов и её связи с борьбой против английского влияния, следует заметить, что на тот момент вряд ли в высших кругах империи Романовых задумывались всерьёз о контроле над вооружёнными силами Ирана. Действительно, идея кавалерийской части, как  «кадра» для будущей новой персидской армией высказывалась отдельными офицерами, в частности А.И. Домонтовичем. Однако до последней трети ХІХ в. она не получила ни поддержки, ни дальнейшего развития. Для Министерства иностранных дел, а точнее – для И.А. Зиновьева, фактически руководившего иранским направлением внешней политики России, посылка инструкторов и последующее создание ПКБ были исключительно политическим проектом, позволявшим не допустить британских представителей в вооружённые силы Каджарской монархии. В 1880-е гг. к этому добавилась задача контроля политической ситуации в Тегеране на случай смерти шаха и смены правителя в угодном для России ключе. Для военных же Русского государства создание боеспособной иранской армии в рассматриваемый период вообще не имело смысла и даже было опасным. При наличии у Ирана подготовленных европейскими инструкторами вооружённых сил в случае изменения политической конъюнктуры и англо-иранского сближения Россия могла получить на южных границах если не опасного, то вполне способного нанести определённый урон и отвлечь значительные силы противника. Что до важности миссии, то она действительно была необходима, но больше для дипломатов. Кроме того, в назначении А.И. Домонтовича великим князем не было ничего из ряда вон выходящего. Во-первых, любые кандидатуры для ответственных поручений в Кавказском военном округе избирались или назначались кавказским наместником, а во-вторых, в случае с подполковником сыграло роль личное отношение к нему Михаила Николаевича, причины которого кроются в событиях русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
 
В последних числах ноября подполковник в сопровождении денщика, переводчика и казачьего урядника выехал из Тифлиса. Через Эривань, Нахичевань, Джульфу и Тебриз 15 декабря 1878 г. он прибыл в Тегеран. Целью поездки было ознакомление с условиями предстоящей службы и разработка соглашения о найме инструкторов. Во избежание дипломатических неурядиц с английской дипломатической миссией подполковник снова был зачислен состоять по Кубанскому казачьему войску, но избегал упоминания о том, что он является офицером ГШ [26, с. 72; 38, вып. 4, c. 212].
 
По прибытии в столицу Каджарской монархии А.И. Домонтович поступил под опеку российской дипломатической Миссии.
 
Как уже отмечалось, российское дипломатическое представительство в Иране с апреля 1876 г. возглавлял посланник И.А. Зиновьев. Он сначала довольно тепло принял подполковника. Все дела с персидским правительством последний в течение двух месяцев своей первой командировки вёл через российских дипломатов. Своего рода посредником и, одновременно, консультантом А.И. Домонтовича выступал первый драгоман (переводчик) русского посольства – коллежский ассесор Иван Григорьевич Григорович. В конце декабря военный министр Персии сепехсалар-азам (главнокомандующий всеми регулярными и иррегулярными силами государства) мирза Хосейн-хан (Гусейн-хан в передаче А.И. Домонтовича [38, вып. 3, с. 577]) Мушир од-Доуле попросил подполковника составить смету расходов на содержание каждого всадника и целой части, исходя из штатов русских казачьих полков. Эта работа оказалась весьма сложной, поскольку никаких, даже официальных сведений о состоянии персидской армии А.И. Домонтович под рукой не имел.
 
Интересно, что, судя по источникам, А.И. Домонтович даже не был знаком с работами В.А. Франкини. Это выглядит несколько странным в свете его миссии. Объяснить такой парадокс можно по-разному. Возможно, исследователям просто неизвестно о знакомстве  подполковника с работами его предшественника. Удивительно было бы, чтобы офицер, отправляясь на новое, достаточно ответственное задание в другую, совершенно незнакомую страну, не ознакомился хотя бы поверхностно с тем, что имелось в архивах Кавказского военного округа относительно Персии и её вооружённых сил. Однако вполне не исключено, что миссия А.И. Домонтовича действительно первоначально имела лишь целью только обучение персидской кавалерии. В известных нам документах не упоминается о его задачах, как военного агента (в данном случае – военного разведчика) или агента  влияния, т.е. лица, продвигающего интересы России в Иране. О.А. Красняк утверждает, что «российское правительство придало вопросу направления в Иран военных инструкторов большое значение в виду того, что они, будучи агентами, обязаны были доставлять наиболее точные сведения о персидской армии» [26, с. 71]. Однако здесь и далее она цитирует проект инструкции военным агентам в Персии, который был подготовлен для В.А. Франкини и Владимира Ивановича Гибера фон Грейфенфельса (входившего в состав его миссии в качестве сменщика), а не для А.И. Домонтовича. Без сомнения, подполковник должен был одновременно отчасти выполнять и функции военного агента (хотя точных сведений об этом нет). Тем не менее они не были первенствующими среди его задач. Архивные документы свидетельствуют, что Персия, как театр возможных военных действий, представляла для штаба Кавказского военного округа второстепенную роль в сравнение с Османской империей [63]. В ней видели, главным образом, возможного союзника против Порты [10]. Однако работа военной миссии 1877 г. показала, что даже как союзник Каджарская держава представляла собой малую значимость в военном отношении. Поэтому главной задачей для дипломатов стала доброжелательная нейтрализация Тегерана на случай возможных русско-турецких и русско-английских столкновений на Ближнем и Среднем Востоке и расширения зоны российского влияния в Центральной Азии. Таким образом, изначально роль российских инструкторов должна была сводиться не к созданию боеспособной армии в Иране, а лишь к организации кавалерийской части, которая своим внешним видом и выучкой могла поддерживать расположение шаха к русским военным и России вообще. Главной задачей деятельности инструкторов в Персии изначально было управление и командование обучаемой частью. Что до военной агентуры (военной разведки), то она «представлялась только подспорьем к вышеуказанной деятельности» и к работам специально командировавшихся в Иран офицеров и топографов [65, л. 29–30].
 
При деятельном содействии И.Г. Григоровича и опираясь на собственный опыт А.И. Домонтович справился с составлением сметы расходов. «Наша обоюдная работа, – писал он, – переводилась Григоровичем на персидский язык, перевод просматривался Зиновьевым. По окончании эти сведения были представлены военному министру» [38, вып. 3, с. 579].
 
Мирза Хосейн-хан, тогдашний военный министр и министр иностранных дел Персии, был вторым по значимости лицом в стране на тот момент. «Человек небольшого роста, довольно тучного сложения, с полным без всякой растительности лицом, с небольшими искрящимися весёлыми и выражающими хорошее расположено духа глазами ... Наделённый глубокой ясностью ума, но вместе с тем и лживостью языка, весьма способный, высоко образованный и умеющий безгранично пользоваться своей властью, он был, бесспорно, и первым лицом между всеми дипломатами, проживающими в Тегеране», – характеризовал его А.И. Домонтович, отмечая также заносчивость военного министра и страсть к обогащению [38, вып. 3, с. 579; детальнее о нём: 20, с. 42–45; 66, с. 95–113]. Подполковник был представлен ему И.А. Зиновьевым лишь после окончания работы по составлению росписи расходов на предполагавшуюся для обучения часть. Именно под началом этого человека оказались А.И. Домонтович и русские инструкторы вплоть до его отставки в 1880 г.
 
29 декабря 1878 г., шах пожелал сделать смотр своих гулямов (слово «гулям» арабского происхождения и имеет несколько значений: «мальчик», «юноша»; «раб», «слуга») в присутствие подполковника. В историографии закрепилось мнение, что Насреддин-шах изначально планировал отдать гулямов на обучение русским инструкторам [26, с. 73]. Однако, как свидетельствуют архивные документы и воспоминания А.И. Домонтовича, решение это нигде не озвучивалось шахом российским представителям. О нём свидетельствовали лишь косвенные, но достаточно определённые, данные. Принято оно было иранским правителем, скорее всего, после смотра и его разговора с А.И. Домонтовичем, хотя конкретной договорённости на этот счёт не было.
 
Гулямами в российских источниках чаще всего называли конвой шаха, то есть регулярную кавалерию [11], ему непосредственно подчинённую и при нём же постоянно находившуюся. «Регулярная кавалерия, – писал Александр Борисович Вревский в 1868 г., – состоит из гвардии или телохранителей шаха (холами-рикаби) и трёх эскадронов (холами-севарех), всего численностью около 500 чел., обучение которых правильному кавалерийскому строю европейскими офицерами не имело, по настоящее время, никакого успеха» [69, с. 25].
 
К 1878 г. кавалерия гулямов состояла из трёх фоуджей – «Кешик-хане», «Махдие» и «Мансур». Численность их в течение правления Насреддин-шаха не была постоянной. «Личный конвой шаха (гулама) состоит из 1 000 отборных всадников, находящихся на службе бессменно», – утверждал автор статьи в специальном сборнике Военного министерства России [70, c. 532]. Мисль-Рустем, описывая ситуацию 1880-х гг., сообщал, что «в Тегеране, помимо ПКБ, находятся только человек до 300 гулямов, т. е. шахского конвоя («гулям», собственно, значит «раб»). Всего гулямов насчитывают до 1 000 человек, остальные же живут по домам. Гулямы сопровождают шаха в поездках каждый раз, как он выезжает из дворца» [48, c. 133]. Побывавший в Персии в 1894 г. штабс-капитан гвардейской артиллерии Александр Григорьевич Туманский, как бы дополняя других авторов, писал: «От кочевых племён Персии (илятов), кроме поставляемых контингентов для иррегулярной конницы, выставляются ещё … части, состоящие как бы лейб-гвардию самого шаха, но на самом деле это ни что иное, как заложники из более влиятельных семей на случай могущих быть осложнений с этими племенами». Включала в себя, согласно А.Г. Туманскому, эта кавалерия 100 бахтиар, 500 дувейрен, 500 афшар-хемсе, 500 хаджевенд (луров мазендеранских), 200 асанлю, 150 хедавенд (луров лариджанских), 100 карачонлю, 17 карасуран (казвинских), всего 2 200 человек [71, c. 20]. В.А. Косоговский сообщал, что гулямы несли службу «посменно». На действительной службе находилась только половина фоуджа, «а другая ½ … находится в отпуску; смена происходит ежегодно» [72, c. 96]. В персидской армии они считались лучшими кавалеристами, хотя никакой регулярной специальной подготовки и обучения не получали. «Даже гулямы, считающиеся самым лучшим полком (конвой шаха), ездят за каретой шаха не строем, а каким-то стадом, хотя и стараются соблюсти порядок», – сообщал наблюдавший их Мисль-Рустем [48, c. 136–137]. Леонид Константинович Артамонов, посетивший Персию в 1889 г., оценивал подготовку гулямов выше, чем у большей части персидской кавалерии, но ниже регулярних частей – «казачьих» полков в Тегеране и Исфахане. «Несколько вымуштрованы следующие контигенты постоянной милиции, – писал он, – 1) Кишик-хане (Кешик-хане – О.Г.) (500 всадников), под начальством Кишикчи-баши и 2) Мензур (Мансур – О.Г.) (300 вс.), под начальством сартипа Ала-доуле» [67, c. 83].
 
Шах предоставил в распоряжение подполковника гулямов фоуджей «Махдие» и «Мансур» [37, c. 391]. В смотре участвовало около 1 000 человек. Их показательное выступление произвело на подполковника в целом отрицательное впечатление. Н.К. Тер-Оганов отмечал, что А.И. Домонтовичу гулямы понравились [20, c. 53]. Однако воспоминания последнего свидетельствуют об обратном. Хорошую характеристику гулямов он дал шаху, что следует рассматривать как жест вежливости, а не как реальную оценку. «В кавалеристах видна любовь к своему занятию, – доносил он начальству, что весьма важно в военном деле». Но результатом смотра, «выказавшего лихость людей, умение их хорошо и смело ездить», А.И. Домонтович был озадачен, поскольку тот показал «полное отсутствие того, в чём заключается обучение кавалерии оной части» [38, вып. 3, c. 580–582; 73, c. 123]. Когда шах неожиданно для него спросил о произведённом впечатлении, подполковник, «обойдя смешные стороны строя», ответил, что «лошади отличные и люди скачут прекрасно». Тогда Насреддин-шах спросил: «А можно их обучить по-казачьи?». А.И. Домонтович попросил часть гулямов для испытания. Вечером того же дня на городском учебном плацу подполковник провёл пробные учения с сотней гулямов для проверки, «насколько они годны к сомкнутому строю». «Сомневаться было нечего, – подытожил он, – предстоящее дело было возможно, о чём и было доложено шаху» [38, вып. 3, c. 581–582].
 
Результатом смотра стала аналитическая записка А.И. Домонтовича, в которой он изложил своё видение обучения персидской кавалерии. На ней следует остановиться особо, поскольку она легла в основу последующей деятельности подполковника. Записка эта выдаёт в нём профессионала высокого уровня. А.И. Домонтович исходил из предположения, что в его распоряжение будут предоставлены шахские гулямы. Об этом свидетельствовало и поведение Насреддин-шаха, и командира гулямов Ала од-Доуле, который на обеде в присутствии членов русской дипломатической миссии поднял сначала тост «за здоровье полковника Домонтовича, а уж потом за посланника» [38, вып. 3, c. 583].
 
В своей записке подполковник отмечал, что особенности местных условий не позволяют прямо «приложить систему казачества» в Персии. Он предполагал изменять структуру кавалерии Каджарской монархии постепенно, в основу положив учебную часть. «Для этого, – писал А.И. Домонтович, – потребуется сформировать полк из 4-х сотен, в каждой сотне – 130 рядовых с унтер-офицерами и 10 нестроевых чинов. В полку же всего 560 человек без офицеров. Все сотни получают полное обучение примерно в двухгодичный срок, по окончании которого из каждой сотни, с обученными офицерами, унтер-офицерами и рядовыми составятся кадры для образования полка, из всех же 4-х сотен – 4-х полков» [73, c. 124] [12]. Как видим, подполковник профессионально и стратегически относился к своей главной задаче. Особое место он уделил планированию устройства учебной части. Во-первых, А.И. Домонтович отмечал, что кавалеристы должны служить непрерывно в течение двух лет, для чего их следует размещать летом в лагерях, а зимой – в казармах, «в совокупности … чтобы наблюдать за занятиями людей и вообще следить за порядком в части». Соответственно предполагалось создание своего рода казарменного городка, приспособленного для жизни всадников. Во-вторых, подполковник считал, что хозяйство полка  – довольствие пищей, фуражом – должно быть общим для всей части (пищей – поэскадронно), а не «отдаваться на руки каждого всадника», как это было принято в персидской армии. «Частые отлучки для покупок на базар, – писал он, – препятствовали бы установлению порядка» [13]. Соответственно расход денег на пищу, хозяйственные нужды и пр. необходимо было, по мнению российского офицера производить лицам, выбранным начальством из числа подчинённых (по 2 человека в каждом эскадроне). Фураж же следовало выдавать натурой, а сроки его поставки должны были быть строго оговорены и соблюдены. «Заготовка фуража для довольствия лошадей полка может быть возложено на кого угодно, необходимо только, чтобы он доставлялся в полк в строго определённое время, в определённом количестве и установленного качества», – писал подполковник. – Обмундирование, вооружение и конское снаряжение чинов полка должно быть единообразным по образцам этих предметов в казачьих частях русской армии». Главным требованием подполковника было, чтобы «распределение занятий полка, выдача содержания чинам его, продовольствие людей и фуражное довольствие лошадей, разные наряды, увольнение в отпуск и вообще всё, касающееся внутреннего управления полка» имело «установленное и вполне определённое устройство; вместе с тем, находясь в тесной связи со строевым образованием, главное наблюдение над ними, как и последующим должно безраздельно принадлежать одному и тому же лицу. На этом основании вся дисциплина части, т. е. точное выполнение чинами полка всех служебных требований» [73, c. 124–125]. Под «одним и тем же лицом» А.И. Домонтович подразумевал командира полка, то есть себя. И в этом проявилась его практическая смётка. Подполковник стремился избежать естественного в Иране многократного подчинения по хозяйственным и финансовым вопросам, которые могли поставить крест или резко тормозить все его начинания в сфере обучения и подготовки личного состава. Чего именно опасался А.И. Домонтович, можно продемонстрировать на примере австро-венгерских инструкторов в Тебризе, где находилась ставка наследника престола – валията (имеются и другие варианты написания – валиат, валиад, валиахд, велиэхд) – имевшего собственную армию. «Для однообразного и успешного обучения все войска Азербайджана в чисто строевом отношении подчиняются австрийской службы майору Вагнеру [14], который носит титул хана и имеет в рядах персидской армии чин генерал-лейтенанта, – характеризовал положение австрийских коллег русский офицер в конце 1880-х гг. – Вагнер-хан подчинён непосредственно военному министру или правильнее – шаху, который питает к этому инспектору полное доверие. В строевом отношении Вагнер-хану подчиняются все сартипы (генералы) и даже сам валият скромно выслушивает замечания или наставления инспектора – на казарменном плацу … В дисциплинарном отношении он имеет право арестовывать подчинённых ему офицеров, в зависимости от чина, в общем до 2-х месяцев на военной гауптвахте (караул-ханэ). Чему учить и как учить – это дело Вагнер-хана, и эмири-незам Гассан-хан не имеет права вмешиваться в эту область. Однако всё необходимое для занятий, как-то: оружие новых систем, холостые или боевые патроны, лошади для каждого артиллерийского учения и проч. – выдаются не иначе, как по приказанию эмири-незама. Поэтому инспектор, de jure не подчинённый эмири-незаму, de facto для всякого учения должен испросить у него разрешение. Это последнее даётся весьма неохотно, если учение сопряжено с денежным расходом, или сколь-нибудь значительной тратой пороха, или наконец, требует много артиллерийских упряжных лошадей, которые обыкновенно ходят в экипажах валията, эмири-незама и др. начальствующих лиц» [67, c. 50–51]. Отличие от столицы заключалось лишь в том, что в Азербайджане главным распорядителем был эмири-незам Гассан-хан [15], а в Тегеране – военный министр. Поэтому А.И. Домонтович предлагал наделить главу инструкторов полномочиями командира полка по российскому образцу, то есть с правами полного контроля и ответственности за хозяйственную и военно-учебную части. Для обучения кавалерии А.И. Домонтович предполагал достаточным наличие при нём 3-х русских офицеров и 5-ти казачьих урядников. Двое офицеров с урядниками должны будут заниматься с нижними чинами полка, а третий офицер – подготавливать офицеров части. «Управление полком, непосредственное обучение его, а также общее руководство во всех занятиях полка будут составлять мою обязанность», – завершал подполковник свою записку [73, c. 125]. Как показала дальнейшая служба офицера в Персии, требования эти до конца реализованы не были, и не по вине А.И. Домонтовича. А настойчивость подполковника в предоставлении ему больших полномочий окончилась для него плачевно.
 
6 января 1879 г. состоялась аудиенция А.И. Домонтовича у шаха в присутствие иранского министра иностранных дел, русского посланника и сотрудников российской Миссии [20, c. 53]. Затем, в течение месяца И.А. Зиновьевым обсуждались с шахским правительством условия контракта приглашения военной миссии. 7 февраля 1879 г. российским посланником и иранским военным министром был подписан его окончательный текст на французском и персидском языках. В основу соглашения были положены идеи, высказанные в приведенной выше записке. «Командир бригады должен направлять свои силы, усердие и знания на сформирование из подчинённых ему людей надёжной и верной воинской части, готовой всегда служить его величеству шаху», – отмечалось в документе [44, c. 136–137][16]. Поскольку первый контракт стал основой для последующих соглашений по военным инструкторам вплоть до середины 1890-х гг., мы остановимся на его тексте детально. К сожалению, оригинала контракта мы не видели. Поэтому приведём его детальный пересказ, содержащийся в работе Н.К. Тер-Оганова.
 
«Контракт о найме русских военных инструкторов состоял из краткой преамбулы и одиннадцати статей. Согласно преамбуле, шахское правительство нанимало русских казачьих офицеров для обучения части кавалерии. Первая и вторая статьи контракта определяли обязанности Заведующего обучением персидской кавалерии, так официально называлась будущая должность подполковника ГШ А.И. Домонтовича. В течение 3-х лет он должен был находиться в распоряжении иранского правительства и подчиняться военному министру. В обучении будущей кавалерийской части ему должны были помогать 3 казачьих офицера и 5 урядников, которых выбирали кавказские военные власти». Обучение должно было проводиться по действующим уставам русской армии [20, приложение 1, c. 344], но реально происходило на основе их сокращённых вариантов.
 
«Третья статья определяла размер жалованья А.И. Домонтовича 2 400 туманов [17] в год. Кроме этого, он должен был получать ежедневный фураж для 5 лошадей. Что касается трёх русских офицеров – помощников А.И. Домонтовича, то каждому из них было обещано такое же жалование, как и австро-венгерским офицерам, недавно прибывшим в Иран. Ежемесячное же жалованье каждого урядника составило 20 туманов (240 туманов в год).
 
Четвёртая статья предусматривала выплату определённой суммы для покрытия дорожных расходов по прибытии и убытии А.И. Домонтовича, одного офицера и урядника соответственно 100, 75 и 24 полуимпериала.
 
Согласно пятой статье, датой начала работы русских инструкторов, включая их командира, было принято считать день подписания контракта.
 
Шестая статья регламентировала порядок выдачи А.И. Домонтовичу полагавшегося ему жалованья: в день подписания контракта иранская сторона должна была уплатить ему двухмесячное жалование в размере 400 туманов. Причем было решено, что в начале второго квартала будут выданы деньги за третий месяц первого квартала, а также за три месяца второго квартала.
 
Статья седьмая контракта предписывала А.И. Домонтовичу во всех вопросах, касающихся его службы, действовать согласно указаниям иранского военного министра, в подчинении которого он должен был находиться. Со своей стороны, военный министр брал на себя обязательство выплачивать ему жалование.
 
В соответствии с восьмой статьёй, все расходы на служебные командировки А.И. Домонтовича, выполняемые по заданию иранского правительства, покрывались последним.
 
Согласно девятой статье контракта, подполковник А.И. Домонтович не имел права но своему усмотрению отменять его условия, а также до истечения трёхгодичного срока оставить службу. Лишь по состоянию здоровья он мог рассчитывать на согласие со стороны иранского правительства на прекращение службы. Статья предусматривала и форс-мажорные условия: по причине неотложных дел или же из-за ухудшения здоровья А.И. Домонтовича иранское правительство предоставляло ему право на трёхмесячный неоплачиваемый отпуск. Условия этой статьи в равной степени распространялись и на остальных русских офицеров и урядников.
 
Согласно статье десятой контракта, иранское правительство брало на себя обязательство оплатить дорожные расходы русским инструкторам после истечения срока действия контракта. Однако оно оставляло за собой право выплатить данную сумму и до истечения трёхгодичного срока.
 
По статье одиннадцатой, подполковник ГШ А.И. Домонтович, офицеры и урядники должны были в течение двух с половиной месяцев, начиная с того дня, как через российское посольство в Тегеране им была передана сумма на дорожные расходы, оговоренная в статье четвёртой контракта, прибыть в столицу» [20, с. 54–55].
 
На следующий день после подписания контракта подполковник отправился в Россию для набора инструкторов.
 
Перед тем, как переходить к рассмотрению процесса формирования ПКБ следует остановиться на её первых инструкторах. Это необходимо, поскольку в последнее время стали появляться публикации, где о них даются совершенно превратные сведения. Так, например, А.Б. Широкорад в своей популярной работе писал буквально следующее: «Вскоре в Персию был направлен полковник Генштаба Домонтович с несколькими отобранными им урядниками Кубанского кавказского войска – виртуозами в джигитовке, стрельбе и владении холодным оружием» [45, c. 11; 49, c. 99]. Но на деле А.И. Домонтович был подполковником, а военная миссия состояла не только из представителей Кубанского казачьего войска, и не только из урядников. Вопрос о выборе и характеристиках инструкторов важны также в свете дальнейшей истории бригады, поскольку даёт яркое представление о способах отбора кандидатов, об их моральных качествах и личных целях. Уже при наборе первой партии инструкторов проявились все положительные и отрицательные особенности этого процесса, характерные для истории ПКБ.
 
Формально члены военной миссии назначались по выбору командующего войсками на Кавказе. Однако фактически подбор кандидатур был возложен на Заведующего обучением персидской кавалерии. «В Тифлисе я доложил о результате командировки и получил разрешение, согласно контракта, выбрать по своему усмотрению в состав военной миссии 3-х офицеров и 5 урядников», – вспоминал А.И. Домонтович [38, вып. 4, с. 211]. П.П. Павлов 23 февраля 1879 г. обратился с письмом к наказному атаману Терского казачьего войска генерал-лейтенанту Александру Павловичу Свистунову. В нём говорилось буквально следующее: «Во исполнении … высочайшей воли … назначить для … командировки состоящего для поручений при вверенном мне штабе ГШ подполковника Домонтовича, предоставив его усмотрению выбор остальных членов из Кубанского и Терского казачьих войск (В работе Н.К. Тер-Оганова допущена опечатка – указано несуществовавшее Ставропольское казачье войско [20, с. 55]) … Офицеры, выбранные подполковником Домонтовичем, во время пребывания их в Персии должны числиться, не занимая вакансий, в частях, откуда будут назначены, пользоваться производством в чины по вакансии и сохранять содержание от казны в размере получаемого ими жалования» [75, л. 55]. Такое же предписание получил и наказной атаман Кубанского казачьего войска генерал-лейтенант ГШ Николай Николаевич Кармалин.
 
Прибыв в Екатеринодар, где предполагал подготовиться к службе в Иране, исходя из указанных распоряжений А.И. Домонтович обратился к означенным начальникам. У наказного атамана Кубанского казачьего войска он попросил назначить 3-х урядников. Тот выполнил просьбу, отослав в распоряжение подполковника Евсеева, Рудя и Лактина. Первые два, по сообщению А.И. Домонтовича, отлично знали строй. Лактин же «ещё в Тегеране был … прикинут посольством», поскольку уже бывал в Персии: он сопровождал полковника Николая Григорьевича Петрусевича в его разведывательной поездке по северо-восточным провинциям Ирана в середине 1870-х гг. Однако этот «опыт», как оказалось, не пригодился. «Из продолжительной, чрезвычайно полезной и интересной поездки с Петрусевичем Лактин вынес только одно – страсть к вину» [38, вып. 4, с. 213]. Если выбор 3-х урядников мало зависел от А.И. Домонтовича, то двух офицеров он выбрал сам. Сложно сказать, чем именно руководствовался подполковник в этом выборе. Но даже из его воспоминаний следует, что либо принцип пользы делу тут играл подчинённую роль, либо же он недостаточно хорошо разбирался в людях.
 
Первым был есаул Иван Николаевич Братков – младший офицер Ставропольского казачьего юнкерского училища [76, отделение 3, с. 127]. А.И. Домонтович знал его мало. В воспоминаниях он пишет, что «познакомился … с ним месяца за 4 до того … видел его не более двух раз и то в большой и пожалуй в слишком весёлой компании». Но И.Н. Братков привлёк внимание подполковника «своей оригинальной, резко очерченной натурой». «Он отличался твёрдым и самостоятельным характером … Репутация хорошего строевого офицера окончательно решила дело в его пользу» [38, вып. 4, с. 212]. Однако для есаула должность, предложенная А.И. Домонтовичем, была лишь средством поправить положение. Об этом красноречиво свидетельствует его ответ на телеграмму подполковника, в которой тот упомянул о 5 000 рублей содержания от персидского правительства. «Согласен, согласен, согласен», – сообщил есаул [38, вып. 4, с. 212]. Лишь по прошествии времени А.И. Домонтович пожалел о своём выборе, хотя о том, что именно заставило его это сделать, к сожалению, остаётся только догадываться. «Происходя из офицеров бывшего линейного войска [18], – писал подполковник о И.Н. Браткове, – он отличался твёрдым и самостоятельным характером. Малообразованный, но нахватавшись хлёстких и ходячих мнений и фраз по Писареву [19], Чернышевскому [20] и другим, он с большим апломбом импонировал этим на окружающих его, большею частью скромных и вовсе не отличающихся начитанностью товарищей» [38, вып. 4, с. 212]. Скорее всего, цель и характер И.Н. Браткова приводили к конфликтным ситуациям с командиром. На это есть косвенные указания с донесениях А.И. Домонтовича. Однако что-то определённое утверждать сложно.
 
Второй офицер – хорунжий Екатеринодарского полка Кухаренко – был выбран подполковником «по-родственному» (он приходился ему роднёй). Нелишне будет привести полностью выдержку из воспоминаний А.И. Домонтовича, характеризующую этот выбор. «Он по молодости и по непродолжительной службе, может быть, и не вполне подходил к условиям, необходимым для роли инструктора, но как отличный ездок, исполнительный в работе, весьма аккуратный в делах, он мог принести большую пользу» [38, вып. 4, с. 212].
 
Как видим, подбор двух офицеров для важной миссии оказался не совсем удачным. То же можно сказать и о третьей кандидатуре – адъютанте наказного атамана Терского казачьего войска генерал-майора А.П. Свистунова сотнике Дмитрие Алексеевиче Вырубове [21]. После окончания сборов в Екатеринодаре, подполковник с женой, денщиком Алексеем Подмокловым, хорунжим Кухаренко и тремя урядниками выехали во Владикавказ. Здесь он явился к атаману Терского войска и попросил порекомендовать ему офицера для поездки в Персию. Генерал предложил «находившегося там же в комнате» своего адъютанта. «Небольшое сомнение было у меня относительно знания им строевой службы, – вспоминал А.И. Домонтович, – но, не желая затягивать дела … я согласился» [38, вып. 4, с. 213]. Уже после совместной службы в Персии подполковник оценил Д.А. Вырубова следующим образом. «Сотник  Вырубов красивый, с длинной чёрной бородой, вследствие чего его в Персии называли Фатхали-шахом, исторически известным своей необычайно длинной бородой, человек добрый, весьма симпатичный, но, к сожалению, по мягкости и слабости характера способен был легко подчиняться другим» [38, вып. 4, с. 213].
 
Наконец, ещё два урядника были назначены штабом Терского казачьего войска по запросу А.И. Домонтовича. Водобшин и Кириллов – «оба георгиевские кавалеры, первый даже с тремя, бравые и на вид внушительные, сразу казались вполне подходящими» [38, вып. 4, с. 214].
 
Как видим, подбор состава миссии произошел на «паритетных» основаниях: часть её была отобрана лично подполковником, часть – предложена вышестоящими лицами. Цели инструкторы имели разные. По крайней мере, два из трёх офицеров ехали в Персию не только служить, но и улучшить своё материальное положение. Качество урядников было лучшим, но и здесь имелся «изъян» в виде Лактина. Как увидим, в дальнейшем эти факторы сыграют определённую роль в моральном климате в ПКБ. Отчасти в этом был виноват сам А.И. Домонтович, не сумевший правильно оценить Браткова и пошедший на поводу у родственных чувств относительно Кухаренко. Возможно, не случайно, что единственный, о ком у подполковника через много лет сохранились самые приятные воспоминания, был назначенный к нему денщиком рядовой расквартированного в Екатеринодаре батальона Алексей Подмоклов [38, вып. 4, с. 213].
 
Из Владикавказа урядники, денщик с лошадьми и вещи были отправлены в Баку. Офицеры же собрались в Тифлисе, откуда в середине апреля выехали туда же. В Баку миссия в полном составе – подполковник, 3 обер-офицера, 5 урядников, 2 денщика и жена А.И. Домонтовича – села на пароход и к вечеру следующего дня высадилась в персидском порту Энзели. На следующий день русские представители отправились в Решт, откуда через Казвин направились в Тегеран.
 
7 мая 1879 г. военная миссия в составе указанных лиц прибыла в Тегеран. Через 5 дней Насреддин-шах принял А.И. Домонтовича и предложил сформировать казачий конный полк  в 400 человек. Шах велел предварительно составить годовой бюджет полка с учетом жалования личного состава (за исключением офицеров), питания, обмундирования, вооружения, снаряжения и содержания лошадей [20, c. 56]. Годовой бюджет полка, разработанный А.И. Домонтовичем, составил 126 000 рублей (около 40 000 туманов при средней цифре в 3 рубля за туман) за исключением суммы жалования персидским офицерам. Размер последнего зависел от степени знатности и племени, из которого тот или иной офицер происходил [26, c. 73]. После рассмотрения в Совете министров персидский правитель утвердил бюджет и дал указание А.И. Домонтовичу немедленно приступить к формированию части.
 
Таким образом, появление русских инструкторов в вооружённых силах Ирана произошло в контексте военных реформ, проводившихся военным министром Хосейн-ханом с начала 1870-х гг. и под влиянием деятельности и выводов В.А. Франкини, посетившего Персию в 1877 г. Побудительными мотивами приглашения российских казачьих офицеров и урядников для обучения части персидской кавалерии стало впечатление, произведённое на шаха казачьими формированиями во время его посещения империи Романовых, а также влияние на персидского правителя и его военного министра русского посланника И.А. Зиновьева.
 
Материал прислан автором порталу "Россия в красках" 25 мая 2015 года
 
Список источников и литературы
 

1. Бабаев К. Военная реформа шаха Аббаса І (1587–1629) // Вестник Московского университета. Серия История. 1973. № 1. С. 21–30.
 
2. Арунова М.Р., Ашрафян К.З. Государство Надир-шаха Афшара. М.: Изд-во восточной лит-ры, 1958. 283 с.
 
3. Axworth М. The Army of Nader Shah // Iranian Studies. 2007. Vol. 40. № 5. Р. 635–646.
 
4. Военная революция в Западной Европе в XV–XVII вв. и развитие вооруженных сил Российского государства, Речи Посполитой и Османской империи: сравнительный анализ [Электронный ресурс]. – URL: http://tochka.gerodot.ru/military (Дата обращения: 20.09.2013).
 
5. Пенской В. Великая огнестрельная революция. М.: Эксмо; Яуза, 2010. 448 с.
 
6. Пенской В.В. Военная революция в Европе XVI–XVII веков и её последствия // Новая и новейшая история. 2005. № 2. С. 194–206.
 
7. Parker G. The military revolution. Military innovation and the rice of the West, 1500–1800. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. 282 р.
 
8. Гафуров А. Имя и история: об именах арабов, персов, таджиков и тюрков. М.: Наука, 1987. 221 с.
 
9. Игамбердыев М.А. Иран в международных отношениях первой трети ХІХ века. Самарканд: Самаркандский гос. ун-т им. А. Навои, 1961. 298 с. 10. Васильев Л.С. История религий Востока. М.: Книжный дом Университет, 1999. 432 с.
 
11. Петрушевский И.П. Ислам в Иране в VII–XV веках. Ленинград: Изд-во Ленинградского ун-та, 1966. 400 с.
 
12. Родионов М.А. Ислам классический. СПб.: Петербургское востоковедение, 2001. 256 с.
 
13. Кошева С.В. Мусульманское право о природе власти: Дисс. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 2001. 180 с.
 
14 Мехди Санаи. Политическая мысль в исламском обществе // Иран: ислам и власть. М.: Крафт+, 2002. С. 6–22.
 
15. Богданов Л.Ф. Персия в географическом, религиозном, бытовом, торгово-промышленном и административном отношении. СПб.: Первая центр. Вост. электропеч. И. Бораганского, 1909. 2+II+4+146 с.
 
16. Инаят Х., Лофт М. Восстание обездоленных: бунт или революция? // Родина. 2001. № 5. С. 133–137.
 
17. Очерки новой истории Ирана (ХІХ – начало ХХ в.).  М.: Изд-во восточной лит-ры, 1978. 203 с.
 
18. Кузнецова Н.А. Иран в первой половине ХІХ века. М.: Наука, 1983. 265 с.
 
19. Анаркулова Д.М. Социально-политическая борьба в Иране в середине ХІХ века. М.:Наука, 1983. 159 с.
 
20. Тер-Оганов Н.К. Персидская казачья бригада 1879–1921 гг. М.: Институт востоковедения РАН, 2012. 352 с.
 
21. Хидоятов Г.А. Из истории англо-русских отношений в Средней Азии в конце ХІХ (60–70-е гг.). Ташкент: Издательство Фан Узбекской ССР, 1969. 456 с.
 
22. Гоков О.А. Кризис в Персидской казачьей бригаде 1889–1895 гг. // Клио. 2008. № 2. С. 91–98.
 
23. Гоков О.А. Персидская казачья бригада в 1882–1885 гг. // Восток. 2014. № 4. С. 48–60.
 
24 Гоков О.А. Российские офицеры и персидская казачья бригада (1877–1894 гг.) // Canadian American Slavic Studies. 2003. Vol. 37. № 4. Р. 395–414.
 
25. Красняк О.А. Русская военная миссия в Иране (1879−1917 гг.) как инструмент внешнеполитического влияния России [Электронный ресурс]. – URL: http://www.hist.msu.ru/Science/Conf/01_2007/Krasniak.pdf (Дата обращения: 11.10.2013).
 
26. Красняк О.А. Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг.  М.: URSS, 2007. 160 с.
 
27. Тер-Оганов Н.К. Персидская казачья бригада: период трансформации (1894–1903 гг. ) // Восток. 2010. № 3. С. 69–79.
 
28. Rabi U., Ter-Oganov N. The Russian Military Mission and the Birth of the Persian Cossack Brigade: 1879–1894 // Iranian Studies. 2009. Vol. 42. № 3. Р. 445–463.
 
29. Потапов Г.В. Персидская империя. Иран с древнейших времён до наших дней. М.: Алгоритм, 2013. 352 с.
 
30. Гоков О.А.  Российская военная миссия в Иран в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. // Клио. 2014. № 2. С. 90–97.
 
31. http://ru.wikipedia.org/wiki Франкини_Виктор_Антонович.
 
32. Исторический вестник. 1893. Т. 50. № 10. С. 279–280.
 
33. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 446. Д. 41.
 
34. Всеподданнейший отчёт генерал-лейтенанта Куропаткина о поездке в Тегеран в 1895 году для выполнения высочайше возложенного на него чрезвычайного поручения // Добавление к Сборнику географических, топографических и статистических материалов по Азии. 1902. № 6. 65 с.
 
35. Алиханов-Аварский М. В гостях у шаха. Очерки Персии. Тифлис: Тип. Я.И. Либермана, 1898. 239 с.
 
36. Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств. СПб.: Военная типография, 1887. 574 с.
 
37. Косоговский В.А. Очерк развития персидской казачьей бригады // Новый Восток. 1923. Кн. 4. С. 390–402.
 
38. Домонтович А. Воспоминания о пребывании первой русской военной миссии в Персии // Русская старина. 1908. Т. 133. Вып. 2. С. 331–340; Вып. 3. С. 575–583; Т. 134. Вып. 4. С. 211–216.
 
39. Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004. 544 с.
 
40. Павлович М., Иранский С. Персия в борьбе за независимость. М.: Научная ассоциация востоковедов при ЦИК СССР, 1925. 182 с.
 
41 Павлович М.П. Казачья бригада в Персии (из истории персидской контрреволюции) // Новый Восток. 1925. Кн. 8/9. С. 178–198.
 
42. Babich P. A Russian officer in Persian Cossack Brigade: Vladimir Andreevich Kosagovskii. Budapest: CEU, 2014. 84 р.
 
43. Kazemzadeh F. The Origin and Early Development of the Persian Cossack Brigade // The American Slavic and East European Review. 1956. Vol. 15. P. 351–364. 44. Кулагина Л.М. Россия и Иран (ХІХ – начало ХХ в.). М.: ИД Ключ С, 2010. 271 с.
 
45. Аслан-бек. Персидская казачья бригада // Часовой. 1980. № 623 (1). С. 11–12.
 
46. Булацель С. Воспоминания о службе в персидской казачьей Его Величества Шаха дивизии // // Русская армия в изгнании. М.: Центрполиграф, 2003. С. 369–374.
 
47. Фадеев П. Персидская революция // Русская армия в изгнании. М.: Центрполиграф, 2003. С. 374–384.
 
48. Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В.А. Тиханова, 1897. 180 с.
 
49. Широкорад А. Персия-Иран: империя на Востоке. М.: Вече, 2010. 402 с.
 
50. Сень Д.В. Императорский конвой и участие в нём казаков Кубани [Электронный ресурс]. URL: http://cossackweb.narod.ru/kazaki/r_konv04.htm#28 (Дата обращения: 03.11.2014). 51. Калугин С. Персидская казачья Его Величества Шаха Персии дивизия // Русская армия в изгнании. М.: Центрполиграф, 2003. С. 364–369.
 
52. Военный лексикон кубанских казаков: словарь-справочник. Краснодар: Краснодарские известия, 2007. 192 с.
 
53. Рихсиева Н.Р. К истории иранских казачьих частей (по архивным материалам) // Научные труды Ташкентского государственного университета им. В.И. Ленина. Вып. 564. Востоковедение (литературоведение, история). Ташкент, 1978. С. 129–138.
 
54. Стрелянов (Калабухов) П.Н. Казаки в Персии 1909–1918 гг. М.: Центрполиграф, 2007. 448 с.
 
55. Шишов А.В. Персидский фронт (1909–1918). Незаслуженно забытые победы. М.: Вече, 2010. 370 с. 56. История Ирана. М.: Изд-во Московского ун-та, 1977. 497 с. 57. Гродеков Н.И. Война в Туркмении. Поход Скобелева в 1880–1881 гг. СПб.: Тип. В.С. Балашёва, 1884. Т. 4. 382+116 с.
 
58. РГВИА. Ф. 446. Д. 47.
 
59. Военная энциклопедия. СПб.: Т-во И.Д. Сытина, 1912. Т. 9. 322 с.
 
60. Модзалевский В.Л. Малороссийский родословник. Киев: Тип. Т-ва Г.Л. Фронцкевича и К, 1908. Т. 1. 6+519 с.
 
61. Козлов И.А. По следам «Турецкого гамбита» или русская «полупобеда» 1878 года. М.: Этерна, 2014. 718 с. 62. Халфин Н.А. Английская колониальная политика на Среднем Востоке (70-е годы XIX века) // Труды Среднеазиатского государственного университета им. В.И. Ленина. Новая серия. Вып. 110. Исторические науки. Кн. 21. Ташкент: Издательство САГУ, 1957. 251с. 63. РГВИА. Ф. 446: Персия. 366 ед. хр.; Ф. 450: Турция. 919 ед. хр. 64. ЗолотарёвА.М.Военно-статистический очерк Персии. СПб.: Типо-литография А.Е.Ландау, 1888. 205 с. 65. РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 481. 66. КулагинаЛ.М.Попытки модернизации государственного управления Ирана во второй половине ХІХ века // Особенности модернизации на мусульманском Востоке. Опыт Турции, Ирана, Афганистана, Пакистана. М., 1997. С. 95–113. 67. Артамонов Л.К. Северный Азербайджан. Военно-географический очерк. Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890. 456 с. 68. КибовскийА., ЕгоровВ. Персидская регулярная армия первой половины ХІХ в. // Цейхгауз. 1997. № 5. С. 20–25; № 6. С. 28–31. 69. [ВревскийА.Б.] Персия // Военно-статистический сборник. СПб.: Военная типография, 1868. Вып. 3. С. 1–32. 70. Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств. СПб.: Военная типография, 1884. 554 с. 71. Туманский. От Каспийского моря к Хормузскому проливу и обратно, 1894 г. // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. 1896. Вып. 65. С. 1–130. 72. Из тегеранского дневника полковника В.А. Косоговского. М.: Изд-во восточной лит-ры, 1960. 179 с. 73. Донесения Домонтовича // КраснякО.А. Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. М.: URSS, 2007. С. 123–125. 74. Кавказский календарь на 1880 год. Тифлис: Типография главного управления наместника Кавказского, 1879. 226+106+212+8 с. 75. РГВИА. Ф. 446. Д. 44. 76. Кавказский календарь на 1878 год. Тифлис: Типография главного управления наместника Кавказского, 1877. 332+216+4 с. 77. Малукало А. Н.Кубанское казачье войско в 1860-1914 гг.: организация, система управления и функционирования, социально-экономический статус.Краснодар, 2003 [Электронный ресурс]. URL: http://militera.lib.ru/h/malukalo_an01/index.html(Дата обращения: 03.11.2014). <!-- /* Font Definitions */ @font-face {font-family:"Cambria Math"; panose-1:2 4 5 3 5 4 6 3 2 4; mso-font-charset:0; mso-generic-font-family:auto; mso-font-pitch:variable; mso-font-signature:-536870145 1107305727 0 0 415 0;} /* Style Definitions */ p.MsoNormal, li.MsoNormal, div.MsoNormal {mso-style-unhide:no; mso-style-qformat:yes; mso-style-parent:""; margin:0cm; margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:12.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-language:RU;} .MsoChpDefault {mso-style-type:export-only; mso-default-props:yes; font-size:10.0pt; mso-ansi-font-size:10.0pt; mso-bidi-font-size:10.0pt;} @page WordSection1 {size:612.0pt 792.0pt; margin:72.0pt 90.0pt 72.0pt 90.0pt; mso-header-margin:36.0pt; mso-footer-margin:36.0pt; mso-paper-source:0;} div.WordSection1 {page:WordSection1;} --> УДК 94 (5): 94 (55) + 237 (470 + 571) "18"
 
Примечания



[1] В тексте названия «Персия», «Иран», «Каджарская монархия» (от династии Каджаров, которая правила в Персии в 1796–1925 гг.) будут употребляться как синонимы. Ираном (Высочайшее государство Иран) называли свою страну сами её жители, а Персией её именовали европейцы. Слова «Россия», «Русское государство» и производные от них (русский, российский и т. п.) мы будем употреблять в тексте (если это не оговорено) в политическом, а не в этническом значении. То же касается слов «Персия» и «Иран», а также производных от них.
[2] Для традиционных обществ (к которым без сомнения относилась Персия ХІХ в.) регулярное войско – это постоянные военные части, организованные не по племенному признаку [1, с. 23].
[3] В написании персидских имён мы берём за основу: [8]
[4] Используя в данном случае европейскую терминологию параллельно с собственно иранской, следует отметить, что по сути они несколько отличались. Европейцы обозначали собственными терминами военные структуры Персии, пытаясь их приблизить в понимании к европейскому читателю. Даже используя местные названия, они объясняли их исходя из тогдашних европейских образцов. Однако реальность не всегда отвечала указанному толкованию. Из-за этого в трудах многих военных возникала путаница (что впоследствии влияло и на исследователей, которые «привязывались» к терминологии источников). Поскольку в европейских армиях не было соответствующей структурной единицы, название бралось по аналогии. Например, тумани именовали то дивизиями, то корпусами, фоуджи – то батальонами, то полками, эмир-пенджа определяли как генерал-майора, хотя это была должность начальника тумани (собственно – корпуса в составе пяти типов) и тому подобное.
[5] За исключением официального названия, термины «казаки», «казачья» и пр., относящиеся к ПКБ, мы будем брать в кавычки, поскольку к реальным казакам её чины (за исключением русских инструкторов) относились только внешне – одеждой и обучением.
[6] Согласно военному лексикону бригаду правильнее именовать соединением, а не частью. Однако, поскольку она представляла собой единое целое по отношению к остальным частям персидской армии, мы будем именовать её и соединением и частью.
[7] С 1868 г. Австрийская империя была преобразована в Австро-Венгерскую. Однако в русских источниках, видимо, по привычке, инструкторов, служивших в Иране, именовали австрийцами, а миссию – австрийской. Поэтому в работе мы будем использовать эти наименования как синонимы.
[8] Все даты в тексте даны по старому стилю.
[9] Встречается и другое написание фамилии – Домантович. Оно основано на дореволюционном написании, согласно которому в части слов, пишущихся сегодня через «о», писалась буква «а» (напр.: котораго, перваго, сердечнаго, твёрдаго и пр.). К слову, это касается и фамилии первого историка ПКБ В.А. Косоговского.
[10] На рубеже 1870-х – 1880-х гг. русские военные рассматривали Персию с точки зрения обороны российских владений в Азии и, исходя из этого, как плацдарм для возможного наступления в сторону Турции или английских владений в Азии. Поэтому изучались 4 театра возможных боевых действий в рамках самой Персии (Каспийское море и Эльбрусский хребет, Прикаспийский район, Азербайджанский и Хорасанский театры) и соответственно 2 операционных направления за её пределы – через Хорасан на Герат и Индию, а также через Иранский Азербайджан на Османскую империю [64]. Тем не менее, нельзя сказать, что планы эти имели захватнический характер. Они разрабатывались лишь в качестве ответной или превентивной меры на случай разрыва с Великобританией.
[11] Для традиционных обществ (к которым без сомнения относилась Персия ХІХ в.) регулярное войско – это постоянные военные части, организованные не по племенному признаку [1, с. 23]. Некоторые российские военные ХІХ в. называли такие части постоянной милицией. «Иррегулярная конница, – писал Л.К. Артамонов, – …   подразделяется на постоянную милицию, выставляемую на службу разными провинциями согласно известному расписанию, и на временные ополчения, набираемые преимущественно среди кочевников и в особенно важных случаях специальным повелением самого шаха» [67, с. 74–75]. Регулярную армию в европейском смысле в Персии начал вводить Аббас-мирза – сын Фатхали-шаха [35, c. 188, 209]. Первоначально она состояла из пехоты, кавалерии и артиллерии [68]. Однако регулярные кавалерийские части сильно уступали иррегулярным и в конце-концов не прижились: к последней трети ХІХ в. в армии Ирана регулярные войска состояли из пехоты и артиллерии.
[12] Интересно, что формируя в начале ХІХ в. регулярную кавалерию, французские инструкторы также предполагали создать сначала 5 эскадронов, которые позже должны были быть развёрнуты в полки [68, № 6, c. 28].
[13] К слову глава австрийской миссии допустил такую ошибку, отдав в руки персидских офицеров «права награждения, производства в чины и всю хозяйственную часть» [26, c. 93].
[14] Э. Вагнер де Ветерсдохт прибыл в Иран в составе австрийской военной миссии в 1879 г. в чине капитана артиллерии. Через 3 года, после отъезда миссии, он остался в Персии  и служил сперва в Тебризе, а затем в Тегеране [20, c. 47–48]. «Следующий инструктор, – писал лично знавший его Мисль-Рустем, – поистине лучший из всех, барон В., конечно, тоже в чине персидского генерала, раньше служил в прусских войсках, а затем в австрийских, откуда и вышел в отставку в чине поручика. Человек лет сорока, бойкий, очень сладко-льстивый, с весьма хорошими манерами, порядочный пролаз, служивший в Тегеране «ходячей газетой» для всех любителей новостей и сплетен. Во время занятий он сильно увлекался и поминутно прибегал к ругательствам. Занимался с солдатами добросовестно, насколько это можно было в Персии» [48, c. 170].
[15] Гассан-хан был фактически премьер-министром при шахском наследнике. «Эмири-незам неограниченно распоряжается судьбами войск этой провинции во всех отношениях. От него зависит сбор или роспуск войск, содержание их в том или другом составе; он же сам, или через посредство подчинённых ему губернаторов, выдаёт войскам жалование» [67, c. 49].
[16] Л.М. Кулагина цитирует записку о ПКБ, составленную в 1914 г. Мы не видели её текста, но, скорее всего, взятая нами цитата – более позднее переложение контракта автором записки. На это указывает использование слова «бригада». Первоначально предполагалось сформировать  и обучить лишь полк кавалерии. Бригада появляется в конце 1879 г., когда был создан второй полк. Тем не менее, формальная цель создававшегося воинского подразделения в цитате изложена точно, поэтому мы сочли необходимым включить её в текст работы.
[17] Туман (томан) – официальная денежная единица Персии с XVII в. Курс тумана по отношению к рублю не был постоянным и одинаковым. Так, даже в официальном издании 1879 г. его цена колебалась от 2 рублей 85 копеек до 3 рублей 12,56 копеек [74, отделение 1, c. 126, 149). Мы берём среднюю цифру в 3 рубля за туман. Таким образом, Заведующий должен получать около 7 200 рублей, обер-офицеры – примерно по 3 600 рублей, а урядники – по 720 рублей в год.
[18] Кавказское казачье линейное войско было образовано в 1832 г. и существовало до 1860 г., когда было преобразовано в Терское казачье войско. 2 же его западных (правых) полка (Хопёрский и Кубанский) объединили с Черноморским казачьим войском в Кубанское казачье войско [77].
[19] Дмитрий Иванович Писарев – русский писатель-публицист и литературный критик. Исповедовал и пропагандировал революционно-демократические взгляды.
[20] Николай Гаврилович Чернышевский – русский филосов-утопист, публицист, критик, писатель. Придерживался революционно-демократических взглядов, активно их пропагандировал, за что в служебной документации и переписке между жандармерией и тайной полицией назывался «врагом Российской империи номер один».
[21] А.И. Домонтович называл его сотником, а в «Кавказском календаре» [76, отделение 3, с. 149] он числился поручиком. По «Табели о рангах» это соответствующие чины. Официально он состоял при наказном атамане для особых поручений на вакантной должности по ГШ и, кроме того, по Армейской кавалерии. Поэтому, скорее всего, А.И. Домонтович просто ошибочно наименовал поручика соответствующим казачьим чином.


[версия для печати]
 
  © 2004 – 2015 Educational Orthodox Society «Russia in colors» in Jerusalem
Копирование материалов сайта разрешено только для некоммерческого использования с указанием активной ссылки на конкретную страницу. В остальных случаях необходимо письменное разрешение редакции: ricolor1@gmail.com