Россия в красках
 Россия   Святая Земля   Европа   Русское Зарубежье   История России   Архивы   Журнал   О нас 
  Новости  |  Ссылки  |  Гостевая книга  |  Карта сайта  |     
Главная / История России / Армия и флот императорской России / НА НЕВИДИМОМ ФРОНТЕ. Будни армии / Русская военная миссия в Персии под руководством Н.Д. Кузьмина-Караваева (1886–1889 гг.). О.А. Гоков

ПАЛОМНИКАМ И ТУРИСТАМ
НАШИ ВИДЕОПРОЕКТЫ
Святая Земля. Река Иордан. От устья до истоков. Часть 2-я
Святая Земля. Река Иордан. От устья до истоков. Часть 1-я
Святая Земля и Библия. Часть 3-я. Формирование образа Святой Земли в Библии
Святая Земля и Библия. Часть 2-я. Переводы Библии и археология
Святая Земля и Библия. Часть 1-я Предисловие
Рекомендуем
Новости сайта:
Новые материалы
Павел Густерин (Россия). Дмитрий Кантемир как союзник Петра I
Павел Густерин (Россия). Царь Петр и королева Анна
Павел Густерин (Россия). Взятие Берлина в 1760 году.
Документальный фильм «Святая Земля и Библия. Исцеления в Новом Завете» Павла и Ларисы Платоновых  принял участие в 3-й Международной конференции «Церковь и медицина: действенные ответы на вызовы времени» (30 сент. - 2 окт. 2020)
Павел Густерин (Россия). Памяти миротворца майора Бударина
Оксана Бабенко (Россия). О судьбе ИНИОН РАН
Павел Густерин (Россия). Советско-иракские отношения в контексте Версальской системы миропорядка
 
 
 
Ксения Кривошеина (Франция). Возвращение матери Марии (Скобцовой) в Крым
 
 
Ксения Лученко (Россия). Никому не нужный царь

Протоиерей Георгий Митрофанов. (Россия). «Мы жили без Христа целый век. Я хочу, чтобы это прекратилось»
 
 
 
 
Кирилл Александров (Россия). Почему белые не спасли царскую семью
 
 
Владимир Кружков (Россия). Русский посол в Вене Д.М. Голицын: дипломат-благотворитель 
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). Мы подходим к мощам со страхом шаманиста
Борис Колымагин (Россия). Тепло церковного зарубежья
Нина Кривошеина (Франция). Четыре трети нашей жизни. Воспоминания
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). "Не ищите в кино правды о святых" 
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). «Мы упустили созидание нашей Церкви»
Популярная рубрика

Проекты ПНПО "Россия в красках":
Публикации из архивов:
Раритетный сборник стихов из архивов "России в красках". С. Пономарев. Из Палестинских впечатлений 1873-74 гг.

Мы на Fasebook

Почтовый ящик интернет-портала "Россия в красках"
Наш сайт о паломничестве на Святую Землю
Православный поклонник на Святой Земле. Святая Земля и паломничество: история и современность
 
Русская военная миссия в Персии под руководством Н.Д. Кузьмина-Караваева (1886–1889 гг.)   
 
Abstract
 
    The article investigates the stage of the existence of the Persian Cossack Brigade, not studied in historiography. Under the leadership of N.D. Kuzmina-Karavaeva has optimized the composition of the brigade, increased its funding. The "Cossack" units in different provinces of Iran began to be created on the model of the brigade. But the brigade remained a toy for the Shah and an element of the Russian presence in Iran for Russia. Interest in its development in a capable military unit was not shown by both sides. As a result, the internal problems, complicated by the conflict among Russian instructors, accumulated in the brigade. This led to the change of the head of the military mission and part of the officers, and in the future laid the foundation for a series of crises of 1893-1895. 


Персидская[i] казачья бригада (далее – ПКБ; официальное название – Казачья его величества шаха бригада) – уникальное воинское соединение персидской армии, существовавшее под руководством русских инструкторов с момента формирования первого полка в 1879 г. до 1920 г. (в 1916 г. была переформирована в дивизию). Её создание было инициировано российским посланником в Тегеране Иваном Алексеевичем Зиновьевым. Оно находилось в тесной связи с завоеванием русскими Ахал-теке и борьбой с Великобританией по этому поводу, а также за влияние при шахском дворе.[ii] Несмотря на имеющиеся публикации,[iii] некоторые фрагменты её истории требуют более детальной проработки. Одним из них является период с 1890 по 1893 гг., когда командиром ПКБ, или Заведующим обучением персидской кавалерии (далее – Заведующий), как официально именовалась его должность, был Николай Дмитриевич Кузьмин-Караваев.[iv] В нашей статье мы попытаемся дать возможно полный анализ его деятельности и положення бригады в рассматриваемый период.  
 
Назначение Н.Д. Кузьмина-Караваева  
 
По окончании весной 1885 г. контракта предыдущего Заведующего полковника ГШ П.В. Чарковского Насреддин-шах просил вернуть первого командира ПКБ – А.И. Домонтовича, но высшее начальство в России «нашло это назначение неудобным» [v]. Думается, определённую роль здесь сыграло мнение российского посланника в Тегеране И.А. Зиновьева, к тому времени директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел, который не мог простить А.И. Домонтовичу прошлый конфликт[vi] и вообще стремился оттереть не в меру ретивого военного от русской политики в Персии. В начале июня 1885 г. посланник в Тегеране А.А. Мельников (назначен 25 февраля 1883 г.) телеграфным сообщением рекомендовал новым Заведующим полковника ГШ Н.Д. Кузьмина-Караваева [vii]. Кандидатура эта была одобрена главноначальствующим на Кавказе и командующим войсками Кавказского военного округа генералом от кавалерии А.М. Дондуковым-Корсаковым, а в начале июля – и военным министром [viii]. Однако подписание контракта задержалось, и ПКБ оставалась без Заведующего до начала 1886 г. Связано это было с тем, что Н.Д. Кузьмин-Караваев в 1883 г. был назначен комиссаром для разграничения русско-иранской границы на основании конвенции о разграничении 9 декабря 1881 г. Демаркационные работы были окончательно завершены только 5 февраля 1886 г. [ix]. В том же году за «разграничительные работы» Н.Д. Кузьмин-Караваев получил орден святого Владимира 3-й степени (13 августа 1886 г.) [x]. Чуть раньше, в 25 января 1886 г. [xi] российский посланник в Тегеране А.А. Мельников заключил с шахским правительством новый контракт на обучение персидской кавалерии [xii].
 
Он был написан на французском и персидском языках, состоял из преамбулы и одиннадцати статей. В преамбуле было заявлено, что персидское правительство решило продолжить срок пребывания российских военных инструкторов для дальнейшего обучения части иранской кавалерии. Исходя из этого, 1-й статьёй утверждалось, что Н.Д. Кузьмин-Караваев, назначенный кавказским начальством, сменяет на месте Заведующего обучением персидской кавалерии П.В. Чарковского. Он должен был исполнять свою должность в течение 3-х лет, находясь в распоряжении персидского правительства. Предполагалось, что полковник будет инструктировать и обучать части, выделенные ему иранским военным министерством, согласно действующим русским уставам и статутам.
 
Во 2-й статье было зафиксировано, что помогать в обучении полковнику будут 3 казачьих обер-офицера и не более 5 урядников, которых должна назначить кавказская военная администрация. Согласно статье, сразу после выбора, Н.Д. Кузьмин-Караваев должен был направить в российскую Миссию в Тегеране список инструкторов для предоставления его персидскому правительству.
 
В 3-й статье обговаривались условия оплаты. Иранская сторона должна была платить Заведующему годовой оклад в 2 400 туманов или 24 000 французских франков ежеквартально и заранее, а также ежедневный фураж для 5 лошадей. Обер-офицерам предполагалось платить те же суммы, что и их предшественникам, служившим по предыдущему контракту. Унтер-офицеры должны были получать 20 туманов в месяц или 240 в год.
 
4-й статьёй персидское правительство соглашалось дополнительно начислять полковнику командировочные расходы в сумме 100 полуимпериалов, которые будут предоставлены ему со дня подписания соглашения. Каждый из остальных офицеров, прибывших на смену предыдущих, должен был получить от иранского правительства командировочные в размере 75 полуимпериалов. Новые урядники же получали каждый по 20 полуимериалов.
 
В 5-й статье указывалось, что служба Н.Д. Кузьмина-Караваева начинается с момента подписания контракта, как и оплата его услуг согласно 3-й статьи. То же касалось и остальных членов военно-инструкторской миссии.
 
В день подписания соглашения полковнику 6-й статьёй выделялась двухмесячная зарплата в размере 400 туманов или 4 000 франков. Таким образом, по истечении первого квартала службы Н.Д. Кузьмина-Караваева это будет касаться выплат остальных 4-х месяцев, оставшихся в истёкшем квартале, и следующих 3-х месяцев.
 
7-й статьёй определено было подчинение полковника. Н.Д. Кузьмин-Караваев должен был подчиняться иранскому военному министру, отчитываться перед ним и от него же получать деньги на ПКБ.
Расходы, сделанные Заведующим по делам службы, а также по приказу персидского правительства, говорилось в статье 8, должны будут возмещаться последним.
 
Согласно 9-й статьи, полковник не имел права в течение 3-х лет покинуть свой пост. Не должен он был также в это время и нарушать условия договора. Лишь в случае, если состояние здоровья не позволит ему исполнять свои обязанности, персидское правительство могло освободить Н.Д. Кузьмина-Караваева от них ранее завершения срока соглашения. Если полковник по состоянию здоровья вынужден будет отсутствовать в Персии, тегеранское правительство не могло отказать ему в отпуске для лечения. Однако отпуск этот был ограничен 3-мя месяцами. Те же условия 9-й статьи распространялись и на остальных членов военной миссии.
 
По истечение 3-х лет службы, отмечалось в 10-й статье, персидское правительство должно будет оплатить полковнику, обер- и унтер-офицерам дорожные расходы для возвращения в Россию, по формуле, зафиксированной в 4-й статье. Это правило распространялось и на случаи, когда инструкторы покидали Иран с согласия местного правительства до окончания срока контракта.
 
Наконец, в 11-й статье говорилось, что Заведующий и другие члены его миссии должны прибыть в Тегеран к месту службы в течение 2-х с половиной месяцев со дня выплаты через дипломатическую Миссию в Тегеране командировочных денег, предусмотренных статьёй 4-й.
 
5 февраля 1886 г. демаркационные работы были завершены, после чего русский комиссар Н.Д. Кузьмин-Караваев 17 февраля выехал из Ашхабада, где он находился, в Тифлис [xiii]. Переписка о назначении военных инструкторов велась между ведомствами Российской империи до начала марта. Кандидатуру полковника одобрили все военные инстанции и Министерство иностранных дел. 4 марта 1886 г. последовало высочайшее повеление о командировании Н.Д. Кузьмина-Караваева «в Персию для заведования обучением Персидской кавалерии с содержанием жалованья по чину 1 032 рублей и столовых 420 рублей» [xiv]. 7 марта 1886 г. Н.Д. Кузьмин-Караваев, состоявший на службе при Главном штабе, приказом Александра ІІІ был назначен в распоряжение командующего войсками Кавказского военного округа с оставлением в ГШ [xv]. Поскольку из предыдущей командировки он вернулся 12 марта, то к новому месту службы отправился 15 марта 1886 г. Туда он приехал, скорее всего, во второй половине марта 1886 г. Точной даты нам неизвестно. По контракту полковник должен был прибыть к месту службы не позже, чем через 2 с половиной месяца после получения командировочных денег, то есть 9 апреля 1886 г. [xvi]. Судя по краткому послужному списку, всё время пребывания в Иране он числился не Заведующим обучением персидской кавалерии, а состоящим в распоряжении командующего войсками Кавказского военного округа [xvii]. По ходатайству А.М. Дондукова-Корсакова, император разрешил также «предоставить Кузьмину-Караваеву право самому выбирать офицеров и нижних чинов» [xviii].
 
Вместе с новым Заведующим в Тегеран были командированы для смены выехавших инструкторов поручик Гвардии конно-артиллерийской бригады Каспар Николаевич Блюмер [xix] (выбран самим полковником) и урядник (его имени нам, к сожалению, выяснить не удалось). Есаул Меняев также решил продолжить службу в ПКБ. Хотя документов, касающихся его назначения, нам обнаружить не удалось, но на имеющемся в нашем распоряжении фото офицеров бригады в 1887 г. он присутствует [xx].  К тому же об этом свидетельствуют оставленные им под именем Мисль-Рустем мемуары, где он упоминает о своём присутствии в Иране в сентябре 1888 г. на открытии первой железной дороги [xxi]. Третьим обер-офицером в ПКБ оставался есаул Е.А. Маковкин, командовавший ею в отсутствие Заведующего.
 
Назначение и отставка Н.Д. Кузьмина-Караваева с поста Заведующего сопровождались скандалами. До некоторой степени это объяснялось личностью самого полковника, в чём-то – стечением обстоятельств, а в какой-то мере – позицией российского правительства.
 
В феврале 1886 г. временно исполнявший обязанности главноначальствующего на Кавказе генерал-адъютант Сергей Алексеевич Шереметев обратился в Главный штаб за ходатайством и распоряжением начальника Главного штаба «о высочайшем утверждении полковника Кузьмина-Караваева Заведующим обучением персидской кавалерии с сохранением за ним: штатного его места (без занятия вакансии), жалования по чину и усиленного оклада, столовых по штатной его должности и прочего содержания, как то было назначено полковнику Домонтовичу» [xxii]. В Петербурге одобрили это ходатайство. Но поскольку полковник не занимал штатной должности в Кавказском военном округе и никаких распоряжений на этот счёт не было получено, начальник штаба округа решил внести в смету по военному округу содержание Н.Д. Кузьмина-Караваева «по окладам, присвоенным последней его штатной должности» [xxiii]. Однако в марте 1886 г. в Петербурге было принято решение, что полковник отправляется на новую должность «с содержанием жалованья по чину 1 032 рублей и столовых 420 рублей» [xxiv]. В основу было положено содержание первых двух Заведующих – жалование  по чину и столовые. Кроме того, по контракту и условиям российской стороны Н.Д. Кузьмину-Караваеву полагалось оплата в том же размере, что и предыдущим командирам – 24 000 французских франков от персидского правительства [xxv]. Однако уже 10 июля полковник обратился к кавказскому начальству с рапортом. В нём он просил оставить ему столовые в размере 600 рублей, положенные по предыдущей должности, а не уменьшать их до 420-ти. Также Н.Д. Кузьмин-Караваев настаивал на выплате ему квартирных, полагавшихся по прежней должности. Аргументировал свои просьбы он довольно «убедительно», ссылаясь на опыт предыдущих Заведующих и на то, что он, в первую очередь, состоит на русской, а не на иранской службе [xxvi]. 11 июля последовал следующий рапорт. Теперь полковник просил прислать себе казённую прислугу в количестве двух человек, опять-таки апеллируя к практике предшественников [xxvii]. Переписка штаба Кавказского военного округа с Главным штабом по этим вопросам показала, что ссылки Н.Д. Кузьмина-Караваева были не во всём точны. Если А.И. Домонтовичу при назначении было сохранено содержание в полном объёме и выделили двух человек прислуги, то П.В. Чарковский не имел ни того, ни другого. В результате, решено было просьбы отклонить [xxviii]. Однако Н.Д. Кузьмин-Караваев не успокоился. 26 декабря 1886 г. он подал начальнику штаба Кавказского военного округа третий рапорт. Теперь полковник ходатайствовал лишь о сохранении жалования, основываясь на том, что П.В. Чарковский не занимал перед назначением в Персию должности с содержанием от Военного министерства. К тому же он напоминал, что согласился стать Заведующим при условии сохранения ему жалования [xxix]. Третий рапорт также не был удовлетворён. Таким образом, Н.Д. Кузьмину-Караваеву было отказано и в прислуге и в увеличении (сохранении) жалования от российского правительства.
 
Приведенный эпизод является очень характерным для выявления личных качеств Н.Д. Кузьмина-Караваева, оценки которого исследователями основаны исключительно на мнении первого историографа ПКБ В.А. Косоговского и носят поверхностный характер. Во-первых, очевидно, что полковник был неравнодушен к деньгам. Получая от персидского правительства 24 000 франков и из интендантских сумм российского Военного министерства жалование по усиленному окладу в размере 1 032 рублей в год и 420 рублей столовых денег [xxx], он «торговался» из-за 180 рублей в год. Вполне возможно, что это объяснялось также тем, что в Тегеран он отправился вместе со своей семьёй. Н.Д. Кузьмин-Караваев, как и большинство офицеров-дворян русской армии второй половины ХІХ в., не имел никакой собственности, но имел семью. Как отмечал исследователь российского офицерского корпуса Сергей Владимирович Волков, «поэтому проблема жалованья для офицеров была важнейшей, определявшей целиком их быт и семейное положение ... точно так же, как проблема пенсионного обеспечения целиком определяла средства существования офицера и его семьи после отставки» [xxxi]. Известно, что в конце пребывания в Персии жена [xxxii] и дочери полковника – Мария (родилась 1 феевраля 1884 г.) и Александра (родилась 18 марта 1888 г.) жили вместе с ним. Но когда они прибыли в столицу Каджарской державы точно не известно. «Скупость» Н.Д. Кузьмина-Караваева, о которой пишут многие авторы, вполне могла объясняться необходимостью, помимо собственного содержания, обеспечивать семью. Кроме того, для Ирана статус офицера-начальника имел большое значение. Ещё А.И. Домонтович отмечал, что казавшиеся сначала большими деньги, выплачиваемые Заведующему, на деле оказались не такой уж и крупной прибылью [xxxiii]. Статус требовал хорошо одеваться, иметь богатый выезд из нескольких хороших коней и экипажа, приглашать членов Миссии, иностранных представителей, шахских сановников на званые обеды и т.п. «Обеспечены русские офицеры достаточно, хотя для Персии отнюдь не роскошно – отмечал посетивший Иран в 1908 г. русский      офицер. – Так, кроме сохраняемого за ними русского жалования, каждый офицер получает до 5 000 рублей в год от персидского правительства; но при тегеранской дороговизне семейному офицеру, в силу установившихся традиций, приходится тратить всё содержание на представительство и жизнь, так что откладывать что-либо невозможно. Холостому офицеру также следует жить по-барски, иметь шикарный выезд и т. д. – иначе в Тегеране к нему отнесутся … подозрительно, как к авантюристу, приехавщему в Персию для лёгкой наживы» [xxxiv]. Хотя, следует заметить, что предыдущие командиры ПКБ вполне успешно справлялись со всем этим и в рамках выделявшихся им сумм. Да и с семьями в Иран приезжали не только Н.Д. Кузьмин-Караваев, но и другие Заведующие и даже обер-офицеры. Но никто из них не поднимал перед начальством вопрос об увеличении денежного содержания.
 
Во-вторых, Н.Д. Кузьмин-Караваев изначально не стремился выполнять свои служебные обязанности перед персидским правительством также неукоснительно, как предыдущие офицеры. Видимо, будучи лучше осведомлён о целях русской политики относительно Персии, а, возможно, и великодержавником-националистом [xxxv] по своим взглядам, он не придавал серьёзного значения формированию из ПКБ боеспособной воинской части. В упоминавшемся рапорте начальнику штаба Кавказского военного округа от 10 июля 1886 г. он прямо указывал, что командирован «не исключительно для персидской службы», а в интересах русского правительства и «русского военного дела». Поэтому просил считать его не находящимся на службе персидскому правительству, а командированным по делам русского правительства [xxxvi]. Естественно, такое понимание своих обязанностей в дальнейшем сослужило нехорошую службу как самой бригаде, так и русскому влиянию при шахском дворе.  
 
Решение финансовых вопросов новым Заведующим  
 
Таким образом, во многом под влиянием поведения российских дипломатов, с середины 1880-х наблюдается усиление проанглийских настроений в среде персидской верхушки. В этих условиях пришлось действовать Н.Д. Кузьмину-Караваеву. Изначально он пользовался покровительством российского посланника в Тегеране с 25 октября 1886 г. по 12 ноября 1889 г. (отозван из Тегерана он был в октябре, а формально сдал дела в ноябре) генерал-майора Свиты его величества князя Николая Сергеевича Долгорукова. [xxxvii] Потомок одного из выдающихся аристократических семейств России и личный друг царя Александра ІІІ [xxxviii], храбрый офицер, разжалованный за дуэль в рядовые, но участием в боях на Кавказе заслуживший себе вновь офицерские чины, а в 1882 г. произведённый в Свиты его величества генерал-майоры [xxxix], он был личным представителем русского императора при при императоре германском, короле прусском, но за скандал с послом графом П.А. Шуваловым был отозван в 1886 г. из Берлина и направлен в Персию [xl].
 
Н.С. Долгоруков сочетал в себе русский национализм с имперским высокомерием и пренебрежительным отношением к азиатам, в том числе и персам. «Движимый амбициями, чувством своего превосходства и превосходства своей страны, сильной неприязнью к бюрократам вроде Гирса (Н.К. Гирс – министр иностранных дел Российской империи с 1882 по 1895 гг. – О.Г.) и Зиновьева, Долгоруков был убежден, что факел исторической миссии России на Востоке был вручён ему, чтобы он мог осветить им великие события, – писал о нём Ф. Казем-заде. – Мастер дворцовых интриг, изысканный и очаровательный, когда необходимо, но невоспитанный и высокомерный по природе, Долгоруков по прибытии в Тегеран позволил себе в обращении с шахом и его министрами тон губернатора завоёванной провинции. Шах был оскорблён и напуган своевольным поведением нового посланника» [xli]. Личные качества его также были далеки от идеальных. «у князя Долгорукого был двойственный, не прямой характер. – вспоминал о нём С.Ю. Витте. – Вообще князь Долгорукий был человек неискренний» [xlii].
 
Именно на время его пребывания в Тегеране приходится активизация английской политики относительно Персии [xliii]. Н.С. Долгоруков по мере сил и способностей пытался ей противостоять, активно отстаивая российские интересы, как он их понимал. В своих взглядах, судя по косвенным свидетельствам, содержащимся в дневниковых записях В.Н. Ламсдорфа и в поведении посланника, он был не только близок императору, но и разделял его видение политики России относительно Персии. Будучи опытным царедворцем, новый посланник старался исполнять пожелания царя со всем рвением, тем более, что в острых вопросах инструкции на общую линию поведения он получал именно от Александра ІІІ. Пользуясь личными связями с царём, Н.С. Долгоруков интриговал против своего непосредственного начальства – министра иностранных дел Н.К. Гирса и директора Азиатского департамента министерства И.А. Зиновьева. С последним он воообще поссорился и оклеветал его перед императором [xliv]. Жёсткое отстаивание интересов России (как он их представлял) в борьбе с Англией, пренебрежительное, покровительственно-снисходительное, а порой и наглое отношение к персидскому правительству, руководство зачастую эмоциями, а не политическими соображениями, свобразное понимание политического престижа, давление, шантаж и угрозы – вот черты, характеризовавшие деятельность российского дипломата. Во многом его отстаивание, например железнодорожных проектов и других концессий объяснялось тем, что он получал деньги от русских предпринимателей или участвовавл в их проектах [xlv]. Вообще его поведение в Иране очень походило на «генеральскую дипломатию» в Болгарии, символом которой стали не столько Леонид Николаевич Соболев и Александр Васильевич Каульбарс, сколько брат последнего – барон Николай Васильевич Каульбарс [xlvi]. Скорее всего, именно из-за этого противостояние окончилось для российского посланника полной неудачей. Характеризуя жизнь европейцев в Тегеране, Мисль-Рустем писал: «На вечера и балы собирается иногда более ста человек интеллигенции, которая состоит большею частию из дипломатического корпуса и высокообразованных людей, отлично себя держит, в высшей степени любезна и предупредительна со всеми, в каком бы положении человек ни был; примером мог служить наш посланник, князь Н.С. Долгоруков, который был настолько уважаем шахом, что я сам видал, как его шахское величество бежал от нас из сада, чтобы встретить нашего князя в зале дворца, куда он прибыл по ошибке драгомана, ранее времени, предназначенного ему шахом для аудиенции» [xlvii]. Однако в таком поведении Насреддин-шаха правильнее бы было видеть не только и не столько уважение к Н.С. Долгорукому, сколько уважение к силе пославшей его державы и опасение своими действиями вызвать малейшее недовольство русского посланника. Своим агрессивным и пренебрежительным отношением к персам Н.С. Долгоруков, в конце концов, оттолкнул их от России. «Уступая России почти по всем вопросам, шах никогда не прекращал просить Англию о гарантиях, обеспечивающих поддержку против вторжения России», – писал Ф. Казем-заде [xlviii].
 
Посланник и Заведующий оба были военными, выходцами из аристократических семей, оба имели хорошие связи в высших кругах Российской империи. Судя по всему, взгляды на политику России относительно Персии у обоих офицеров также совпадали, а 13 лет разницы в возрасте (Н.С. Долгоруков родился в 1840 г.) вряд ли играли здесь существенную роль. Тем более, что прибыли они в Иран примерно в одно время и одинаково досконально не знали ни местных особенностей, ни языка страны пребывания. Очевидно, что они сошлись не только во взглядах, но и как люди, близкие друг другу по духу. О конфликтах между ними ничего не известно. Зато посланник выступал в качестве своеобразного покровителя полковника, что было естественно в силу его положения (как в Иране, так и в России) и товарищеских отношений. Н.С. Долгоруков помог ему выхлопотать у шаха деньги на содержание ПКБ, которые были удержаны военным министром ещё при П.В. Чарковском, а также увеличить бюджет бригады. Не случайно, Н.Д. Кузьмин-Караваев был оставлен на 2-й срок заведования ПКБ – случай редчайший, а на тот момент первый в истории бригады. С одобрения же посланника он позволял себе длительные командировки в Россию, которые оплачивались из иранского бюджета. «У персов Долгоруков вызывал страх и ненависть», – писал Ф. Казем-заде [xlix]. Сложно сказать, насколько это отношение распространялось на его окружение, в частности на Заведующего. Источники нам не дают ответ на этот вопрос. Обоим им был присущ имперский шовинизм по отношению к Персии и подданным шаха, вызванный как воспитанием в европейской культурной традиции, так и реалиями местной жизни. А это не способствовало налаживанию искренних и равноправных отношений.
 
ПКБ в начале командования ею нового Заведующего состояла из 3-х полков, 4-орудийной батареи, 2-х эскадронов – гвардейского и «Кадам» (мухаджиров[l]-«пенсионеров», инвалидов) и музыкантского хора [li].
 
Бригада существовала как бы в 3-х плоскостях, имея  списочный, реальный и наличный составы. ПКБ официально имела штатное расписание, но не на определённое количество людей, а на воинские единицы – эскадроны. 1-й и 2-й полки имели по 4 эскадрона в 50–60 боевых коней, а 3-й – 2 эскадрона [lii]. Поэтому реальное количество людей в бригаде могло варьироваться вплоть до 2 000 в том числе и за счёт нестроевых чинов [liii]. Часть из штатных чинов существовали лишь на бумаге. Имелась договорённость с военным министром о том, какое количество членов ПКБ должно было иметься налицо. Именно эти «наличные» и составляли реальную численность воинской части. Однако в силу различных обстоятельств часть из них постоянно находилась в отпусках на половинном жаловании. Такая практика позволяла экономить деньги, но и давала широкое поле для финансовых махинаций. Формальный принцип всей персидской армии – половина (фоуджа, фоуджей и т.п.) служит, половина в отпуску – распространялся и на бригаду, поскольку она являлась её составной частью. Однако, опять-таки, как и во всех вооружённых силах, фактически принцип этот не соблюдался. По согласованию с военным министром (а то и помимо его) Заведующий мог манипулировать количеством отпускников. В этом он мало отличался от традиционных персидских командиров. В результате, в строю могло оставаться не более 300–200 человек из 1 000. Поскольку деньги выплачивались исходя из суммы бюджета, то на отпускных можно было добиться экономии. Но при неумеренном количестве отправляемых в отпуск, да ещё и за взятки можно было извлекать прибыль не в пользу бригады.
 
По сообщению Д.Н. Кёрзона, видевшего ПКБ в конце 1889 г., «уменьшение в численности» ПКБ делалось «только на счёт низших чинов, высшие же – находятся постоянно в полном штате» [liv]. Численность бригады по спискам составляла 800 человек (без «гвардейцев») [lv]. «В 1-м и 2-м полку по 300 человек, в третьем около 150 и в батарее около 50», – писал Мисль-Рустем [lvi]. Л.К. Артамонов в 1889 г. приводил несколько иные цифры. «Регулярная кавалерия, – писал он, – только 2 «казачьих» полка по 4 эскадрона в каждом ... Численность полков, сведённых в бригаду: 130 офицеров, 750 казаков и 850 лошадей» [lvii]. Однако реально налицо было значительно меньшее количество. Когда полковник с разрешения военного министра распускал нижних чинов по домам, отмечал Мисль-Рустем, реальный состав бригады сокращался до 250–300 человек [lviii]. Д.Н. Кёрзон писал, что к 1890 г., исходя из сумм, выделяемых персидским Военным министерством, состав бригады насчитывал 1 800 человек. «В действительности же имеется только 2 полка (Мухаджирский и «Буми» («Туземный», из добровольцев)) по 600 человек в каждом, т. е. 1 200 человек, которые распределены по 3-м полкам в 400 человек каждый», – отмечал он [lix]. Английский наблюдатель несколько заблуждался относительно численности ПКБ, о чём будет сказано ниже. Тем не менее, общая цифра в 1 200 человек была приблизительно верной. По штатному расписанию к концу пребывания Н.Д. Кузьмина-Караваева в Иране в ПКБ насчитывалось «1 000 нижних чинов при 210 генералах, штаб- и обер-офицерах» [lx]. Однако «реальный» состав «казаков» был меньшим: «по штату в каждом полку полагалось по четыре эскадрона, а в третьем – только кадры для четырёх эскадронов» [lxi]. При широком применении отпускной системы, налицо Заведующий имел не более 300–400 человек, при чём значительную часть из них составляли офицеры.
 
Недоразумения относительно количества полков в ПКБ и численности личного состава в приведённых выше свидетельствах, требуют небольшого пояснения. В.А. Косоговский сообщал, что Н.Д. Кузьмин-Караваев в 1889 г. «уже окончательно забраковал «ветеранов» и добился выделения, их из казачьей бригады, потому что они были или очень стары, или болезненны, или, считая себя потомками знатных мухаджиров, находили службу в нижних чинах бригады для себя унизительною» [lxii]. Таким образом, эскадрон «Кадам» был им ликвидирован. Думается, сделано это было не только по причинам, изложенным наблюдателем, но и с целью сэкономить средства на содержание небоеспособного личного состава. Имевшиеся в распоряжении полковника мухаджиры, которые не могли нести службу, были сведены в один полк. Таким образом, если в начале при создании третьего полка речь шла о привлечении на службу в часть всего контингента мухаджиров, то теперь ситуация изменилась. Со временем те старели, умирали, становились небоеспособными. Но деньги на них шахское правительство выделяло, и ни родственники привилегированных «казаков», ни сами они, ни командир ПКБ терять их не желали. Скорее всего, именно поэтому «неспособные к службе» (старики, женщины и дети) мухаджиры были сведены в третий полк неполного состава. Тем не менее, окончательно проблема «пенсионеров» решена не была. Как свидетельствует рапорт сменившего Н.Д. Кузьмина-Караваева Н.Я. Шнеура, число «ветеранов» (а фактически – «мёртвых душ») продолжало увеличиваться, причём не только за счёт мухаджиров [lxiii]. Итогом преобразований стало то, что первый полк полностью комплектовался мухаджирами, второй – наёмниками, а третий состоял из мухаджиров, негодных к военной службе, и их родственников, получавших пенсии-жалование за числившихся в списках бригады, но уже умерших «казаков». Таким образом, при формальной численности в 3 полка реально полковник мог показать лишь 2 [lxiv]. В связи с этим изменились и функции обер-офицеров-инструкторов. «Каждый полк бригады и батарею обучает отдельно русский инструктор-офицер», – сообщал по этому поводу Мисль-Рустем [lxv]. Теперь два из них – Е.А. Маковкин и Меняев – возглавляли соответственно первый и второй полки, а К.Н. Блюмер – четырёхорудийную батарею [lxvi].
 
Самым «больным местом» бригады оставались финансы. Как отмечалось выше, большое количество денег из бюджета уходило на содержание «пенсионеров», т. е. ветеранов, женщин и детей мухаджиров, из которых и был сформирован третий полк и отдельный эскадрон, и которые продолжали получать в виде пенсий наследственное жалование [lxvii]. Деньги эти выдавались помимо полковника непосредственно из бюджета военного министерства или других источников – магалов (магального жалованья, т. е. сумм, получаемых некоторыми казаками из разных провинциальный казначейств, помимо бюджета) [lxviii]. Нелишним будет привести выдержку из работы В.А. Косоговского, который кратко, но ёмко охарактеризовал деятельность Н.Д. Кузьмина-Караваева в указанном направлении. «Новый полковник, – писал он, – застав финансы бригады в очень плачевном состоянии, приложил всё своё старание на их исправление и, благодаря содействию русского посланника генерал-адъютанта кн. Долгорукова, который, как военный, очень близко принимал к сердцу интересы русской военной миссия в Персии, в первый же год своего командования бригадой вернул отнятые персидским правительством 6 000 т., а во второй год добился прибавки к прежнему бюджету бригады почти 4 000 т. Кузьмин-Караваев был очень бережлив и расчётлив, вернее скуп и нерешителен. К первые три года он уплатил все долги бригады, но зато ничего не заводил нового, расчитывая сэкономить побольше денег и тогда уже заняться удовлетворением хозяйственных нужд бригады. Выполнить же этот план ему так и не удалось» [lxix]. На самом деле, за время пребывания Н.Д. Кузьмина-Караваева на своём посту, увеличение выделяемых на ПКБ средств превысило 4 000, о которых говорил В.А. Косоговский. Д.Н. Кёрзон писал, что в конце 1889 – начале 1890 гг. в Тегеране существовало 3 «казачьих» полка, «на содержание которых (по 25 туманов или 62 руб. на человека) отпускается по расчёту шестисот человек в каждом полку, так что «казаков» считается 1 800 человек; в действительности же имеется только 2 полка по 600 человек в каждом, т. е. 1 200 человек, которые распределены по 3-м полкам в 400 человек каждый» [lxx]. Из этой цитаты видно, что полковнику с помощью посланника удалось увеличить бюджет бригады. В основу были положены штаты российских казачьих полков шестисотенного состава. Таким образом, сумма выделялась на штатное, а не на реальное число «казаков». При этом настоящая численность бригады была значительно меньше, о чём будет сказано ниже. К сожалению, точными суммами бюджета на каждый год мы не располагаем. Однако примерное представление о его размере составить можно. Военный аналитик Л.К. Артамонов в своём труде оценивал бюджет ПКБ к 1889 г. в 81 000 туманов или около 250 000 рублей серебром [lxxi]. Н.Д. Кёрзон, определял в конце 1889 – начале 1890 гг. годовой бюджет ПКБ в 1 024 318 кранов (29 266 фунтов стерлингов), что составляло 102 431 туманов или 291 928 рублей [lxxii]. Таким образом, наметилась тенденция к увеличению бригадного бюджета. Следует отметить, что в этих суммах не учитывались содержание офицеров и пенсионеров третьего полка и магальное жалование некоторых «казаков», получаемое ими из других источников [lxxiii]. Благодаря Н.С. Долгорукому, в начале службы полковника в Персии с военным министром Сердар-е Коллем [lxxiv] были согласованы сроки выплат из бюджета Военного министерства и сроки отчётов по израсходованным средствам [lxxv].
 
Л.К. Артамонов писал, что вся сумма, предназначенная в качестве бюджета ПКБ, «непосредственно из казначейства поступает в руки полковника-инструктора, который и расходует её на нужды бригады» [lxxvi]. Однако здесь исследователь выдавал желаемое за действительное. На самом деле, финансовые затруднения, возникшие при первой Заведующем и разросшиеся при втором, изжиты не были. «Бережливость и расчётливость» Н.Д. Кузьмина-Караваева, как нам представляется, основывалась не только на желании поддержать финансовый порядок в ПКБ. Очевидцы, наблюдавшие бригаду в 1886–1889 гг., отмечали стремление сэкономить практически на всём. При чём исходило оно как от персидского правительства, так и от полковника.
 
Военным министром Персии в 1880-х гг. преимущественно был Камран-мирза Наиб ос-Солтане, 3-й сын Насреддин-шаха. Не смотря на «внимательное отношение к европейцам, особенно к русским» [lxxvii], в России он считался англофилом. «Слишком суетлив, слишком любезен, но за этим скрывается неискренность … в нравственном отношении … это лгун, грабитель и развращённый человек … Питает намерение добиваться по смерти шаха престола и в этих видах создаёт себе приверженцев среди войск и заискивает перед русскими», – резюмировал свои впечатления от встреч с ним побывавший в 1895 г. в Персии А.Н. Куропаткин [lxxviii]. «Красив, хитёр, но ничего не смыслит в военном деле, хотя и военный министр»,  – писал о нём Мисль-Рустем [lxxix]. Камран-мирза был абсолютно не способен к военному делу. В своей должности он видел солидный источник для удовлетворения своих широких жизненных потребностей [lxxx]. «Во главе Военного министерства стоит военный министр, «Эмир-Кебир», Наиб ос-Солтане, сын шаха, человек лет 40, тучный, красивый, ленивый, по-персидски грамотный, ничего не понимающий в военном деле, немного болтающий по-французски, по-немецки, по приёмам очень двуличный и вежливый, всегла как будто думающий о чём-то важном, а между тем интересующийся не военным делом, а банею», – писал о Камран-мирзе один из офицеров ПКБ [lxxxi]. «Сферой наиболее беззастенчивого хищения «всех и вся» является Военное министерство, во главе которого стоит третий сын шаха и первый обиратель своего ведомства Камран-мирза, имеющий титул Наиб ос-Солтане, т. е. Наместник государя. Этот красивый, напыщенный, разжиревший, ленивый, двуличный, но изысканно-вежливый принц … ровно ничего не понимает в военном деле и не только в качестве Эмир-Кебира (военного министра), но и с нравственной стороны пользуется у персов весьма плохой репутацией», – писал о нём А.М. Алиханов-Аварский [lxxxii]. «Он очень разбогател, пользуясь, главным образом, содержанием офицеров и получая при всяком утверждении бюджета полков и наград пишкеши чуть ли не по таксе самим им установленной» [lxxxiii]. Учитывая склонность Камран-мирзы ко взяткам в виде пишкешей, его влияние на шаха (он был любимым сыном [lxxxiv]), прямую подчинённость ему командира российских инструкторов и ПКБ, именно он стал определяющим лицом в судьбе бригады вплоть до смерти шаха в 1896 г. Н.Д. Кузьмин-Караваев вынужден был приспосабливаться к условиям финансирования, диктовавшимся военным министром, и экономить на всём. Результатом стал упадок ПКБ, о чём подробнее будет сказано ниже.
 
Схему экономии и расходования сэкономленных денег один из офицеров ПКБ в своих воспоминаниях нарисовал очень чётко. Хотя она касалась ситуации в пехотных полках, однако её смело можно применить и к бригаде. «Командир, части, положим, полка в 800 человек, – писал Мисль-Рустем, – получает на солдат жалование по 1 туману в месяц с обмундировкой, что составит в год 9 600 туманов, да по 12 шай (шай – мелкая иранская монета, около 2,5 копеек) кормовых на человека, что составляет в год тоже 17 520 туманов. Теперь, чтобы от этих сумм составить в свою пользу сбережение, командир поступает так: он знает, что никакого контроля над его действием не полагается, а потому, по просьбе солдат, половину сарбазов, а то гораздо большее число он отпускает по домам для обработки полей и на другие работы, за что лишает солдат кормовых, а зачастую и  половину жалования, – в Персии все это практикуют и знают, – так что у командира остаётся около половины кормовых, числящихся в пользу солдат, что и составит около 40 000 рублей. Но не нужно думать, что все эти деньги останутся у него в кармане … Он должен около половины нажитого поднести в подарок Наиб ос-Солтане, военному министру, и разным мирзам, тайным контролёрам, или вернее шпионам при военном министре, – за их молчание и скромность; а если это большой полк, то должен поднести на смотру и самому шаху в виде блюда с золотом … С офицеров командиры тоже берут половину жалования, если разрешат им отпуск; сверх того, каждый должен привезти из отпуска пишкеш натурой» [lxxxv].
 
Имелась и вторая сторона медали. Мы не случайно подробно остановились на событиях второй половины 1886 г., связанных с финансовым обеспечением главы русской военной миссии. В.А. Косоговский верно подметил, что Н.Д. Кузьмин-Караваев был скуп, хотя нерешительным его назвать сложно. Скорее всего, он был не просто скуп, но и умело приспособился к существовавшей в Персии действительности. Особенности расходования финансовых средств ПКБ нами уже были изложены выше. Из сведений, приводимых Мисль-Рустемом, следует, что полковнику просто необходимо было быть бережливым. Однако тот же автор прямо говорил, что «по-видимому, полковники метят на это место, как в старину командиры полков назначались (в России – О.Г.) обыкновенно для поправления домашних обстоятельств … и отчасти верно» [lxxxvi]. Данную мысль Мисль-Рустем подавал не прямо, а в контексте защиты интересов «русского дела». Говоря о том, что у Заведующего следовало бы изъять из ведения хозяйственную часть ПКБ, он мотивировал это тем, что «такое положение дел создаёт только худое мнение о русских в Персии и вызывает раздоры между самими  русскими инструкторами» [lxxxvii]. Указанный автор и говорил о том, что нападки за хозяйственную часть были на всех трёх Заведующих. Тем не менее, обвинение российских офицеров в желании «поправить свои дела», как нам представляется, было вызвано главным образом наблюдением за деятельностью Н.Д. Кузьмина-Караваева.
 
Как уже отмечалось, главной финансовой задачей Н.Д. Кузьмина-Караваева на посту Заведующего была экономия средств. Её результаты сказались довольно быстро. Наблюдавший ПКБ во время первого срока пребывания полковника в Тегеране Мисль-Рустем оставил яркое и детальное описание положения дел. Так, описывая внешний вид казарменных и хозяйственных помещений ПКБ, он замечал: «Но если вы вглядитесь лучше в эти помещения, то вся иллюзия от живописности декораций пропадёт: стены и потолки оказываются серыми и с рыжими пятнами от течи дождевой воды и сырости. Развешанные черкески и бурки, купленные в России, поедены молью, гнилые. Сёдла сделаны из мягкого дерева … и т. д. – всё существует больше на показ» [lxxxviii]. Отмечая качественный внешний вид и продуманную планировку казармы, особенно оригинальные кровати-шкафы, устроенные при А.И. Домонтовиче, Мисль-Рустем писал: «но не советую заглянуть в подобные шкафы, – вы найдёте там массу паразитов и грязи. В каждой комнате имеется до 150 подобных кроватей, но если вы войдёте туда ночью, то найдёте занятыми не более тридцати. Дело в том, что нижние чины большею частью женаты и ночуют дома; да к тому же на казармы и дров не отпускают. В них ночуют только «байгуши», т. е. одинокие бедняки, и заставить ночевать там всех невозможно» [lxxxix]. «Между тем, – замечал он, – все приезжающие и посетители казарм удивляются, как всё хорошо устроено русскими» [xc]. В том же духе был оборудован и лазарет бригады: внешне блестяще, внутренне – убого. Возглавлял его главный лекарь – “хеким-баши” – «принц “шах-заде” … не имевший понятия о лечении, но был известен во всём Тегеране своим красноречием». «На лекарства командиры бригады, русские полковники, не были щедры, а потому баночки в аптеке стояли всегда пустыми, как и самые кровати, так как даже редкие из больных, которые обращались к хекиму, не оставлялись им в лазарете, а гнались лечиться домой, за отсутствием казённых средств. Когда же казармы осматривали европейцы, то хеким-баши клал в постели, на время, здоровых людей. Раз я был с шахом при осмотре им лазарета, и заметил, что все баночки наполнены какими-то цветными жидкостями и порошками. Я был крайне удивлён, но когда хеким-баши подошел к шаху с рапортом, в котором он назвал его полным титулом, который был очень длинен, и когда шах, выслушивая его, улыбался, то я понял всё. За длинным титулом он доложил, что русский полковник отпускает ему “хезар”, тысячу туманов (туман около 3 руб.), а потому больных у него нет и аптека полна медикаментами и даже клистирной трубкой. Когда же потом спросили его, что у него было в баночках, то он добродушно ответил: “Вода, известь, краска и т. д. — нужно же поддержать русского полковника, а то он меня проглотит”. (Он страшно боялся полковника Ч.)» [xci].
 
Не лучшим было и обучение «казаков». Велось оно, как отмечалось, по сокращённым русским уставам. «В отдельности каждый всадник в Персии природный кавалерист, и, можно сказать, очень хороший, – характеризовал особенности работы с личным составом ПКБ один из её инструкторов, – повторяю, что из подобного материала можно бы составить чудные лёгкие полки, если бы ввести в них дисциплину и выкинуть из строя стариков и мальчиков, которые выезжают несмотря на то, что первым около 60 лет, а вторым меньше 16, лишь бы только пополнить число всадников» [xcii]. «Уставы даются персам легко и офицеры скоро изучивают команды, но чистоты в построении мало, – писал тот же автор, – … Главное … чему обучают бригаду, как и весь гарнизон, это – “дефиле” – церемониальный марш: на нём персы помешаны, и правду сказать, бригада ходит цремониалом чудесно» [xciii]. «Она “обучается” … военным премудростям лишь настолько, насколько это необходимо для прохождения церемониальным маршем, что составляет альфу и омегу персидских требований и излюбленную тамашу (так в тескте – О.Г.) (зрелище) самого шаха и его приближённых», – резюмировал собранные им из разных источников сведения А.М. Алиханов-Аварский [xciv]. Сами учения проводились очень редко, хотя и чаще, чем в остальных частях тегеранского гарнизона. «То “Мухаррем”,  то “Навруз”, то холодно, то распущены люди», – иронизировал Мисль-Рустем [xcv]. В другом месте тот же автор описывал обучение пехоты в Тегеране. «Во время холода занятий нет, ибо сарбазы босые, хотя и в полутуфлях: значит, 2–3 месяца долой, – писал он, – затем, два постных месяца Рамазан и Мухаррем – тоже долой, так как днём люди голодают и по закону едят только после заката солнца; один месяц после лагерей, во время отсутствия шаха, тоже отдых; в Навруз (Новый год, 9 марта) – две недели отдыху. В остальные 6½ месяцев обучение производится 4 раза в неделю, в прохладное время от 8 до 10 часов утра, а в жаркое – от 6 до 8 утра. В один год я вел дневник, и к концу года получился вывод, что занимались учением всего 360 часов в год» [xcvi]. Во многом эта характеристика соответствовала и делам в ПКБ. «Я могу достоверно сказать, что в один год, по веденному одним из русских инструкторов дневнику, бригада занималась немного менее 400 часов», – замечал Мисль-Рустем [xcvii]. «Живут они (“казаки” – О.Г.) … большею частью вне казарм и собираются только в часы учений, раза два в неделю», – писал А.М. Алиханов-Аварский [xcviii]. «Особенная странность, – замечал Мисль-Рустем, – бригада обучается прикладке из винтовок, но не обучается, как и вся персидская армия, стрельбе. За 6 лет, что я пробыл в Персии, в бригаде не было ни одного учения стрельбы боевыми патронами» [xcix]. Впрочем, это объяснялось просто: пополнить боезапас было негде и нечем – персидский военный министр экономил даже на этом.
 
Причины парадоксальной для увеличившегося бюджета недостачи средств крылись как внутри ПКБ, так и вне её. Отчасти они были изложены нами в очерке о П.В. Чарковском. Однако общей, «связующей» было то, что персидское правительство стало склоняться в рассматриваемый период в сторону англичан во многом из-за непродуманной и жёсткой политики Н.С. Долгорукого. Поскольку он покровительствовал Н.Д. Кузьмину-Караваеву, то негласно отрицательное отношение стало переноситься на последнего. Проблема задержки денежных выплат бригаде приобрела серьёзные размеры. Виной этому был, главным образом, военный министр Камран-мирза, экономивший в свою пользу на всём, на чём было можно сэкономить [c]. Хотя он считался англофилом, сказать, насколько английские представители при шахском дворе влияли на его поведение относительно ПКБ, за отсутствием достоверных сведений сложно. Вполне возможно, что он действовал из искренних побуждений, стараясь ослабить бригаду. Будучи любимым сыном шаха, он не имел прав на престол, поскольку законным наследником – валиат ом – был объявлен и признан в этом качестве Англией и Россией Мозаффарэддин-мирза [ci]. Однако честолюбие и жадность шах-заде были хорошо известны. «Положение принца Камран-мирзы Наиб ос-Солтане выгодно в том отношении, что живя в Тегеране, он быстрее может захватить весьма значительное личное состояние шаха и, благодаря этому, составить около себя партию», – разъяснялись опасения российского правительства в указаниях, которыми был снабжён в феврале 1887 г. Н.С. Долгоруков [cii]. Единственным, кто мог ему помешать в этом, был русский полковник с бригадой. События 1896 г. после убийства шаха доказали это с полной очевидностью [ciii]. Поэтому естественно, что военный министр, в прямом ведении которого находилась ПКБ, был меньше всего заинтересован в её развитии.
 
Мисль-Рустем приводил интересный случай, иллюстрирующий указанную проблему. «17 ноября 1887 года, – писал он, – при появлении русских инструкторов на плацу … заметили, что первый полк казачьей персидской бригады (Мухаджирский – О.Г.) при их приближении вдруг разошёлся совсем с плаца, осталось только несколько офицеров. Спросив, что это обозначает, они узнали, что полк не хочет учиться до тех пор, пока ему не заплатят жалование и не переоденут из рубашек в черкески, так как им холодно … Через час приехал на плац военный министр и … велел полковнику выдать людям только часть жалования, так как сам не отпустил всех денег» [civ].
 
В то же время, Н.Д. Кузьмин-Караваев, поставленный в такие условия, вынужден был приспосабливаться к реалиям персидской жизни, и превратился в какой-то степени в классического иранского командира. Несмотря на выкладки расходов, произведённые Мисль-Рустемом, из различных источников следует, что Н.Д. Кузьмин-Караваев не прочь был «поправить» свои доходы за счёт вверенного ему подразделения. Деньги ПКБ получал лично полковник, хранились они у персидского казначея бригады, который отдавал их купцам тегеранского базара под проценты. Поскольку расходование средств контролировалось Заведующим, то он зачастую пользовался финансами ПКБ по своему усмотрению. Казначей «по мере надобности доставлял» их «в бесконтрольное распоряжение командира бригады» [cv].
 
Ещё одним из способов извлечения прибыли из подразделения было сокращение реального числа чинов ПКБ путём отправки части из них в отпуска. Как уже отмечалось, практика эта существовала в иранской армии давно и приносила офицерам, возглавлявшим воинское подразделение, значительную выгоду. «В отпуску сарбазы должны были получать половинное жалование без хлеба, а состоящие на действительной службе в пределах своей области получать ¾ жалования», – писал во второй половине 1870-х гг. В.А. Франкини [cvi]. Половинное содержание полагалось и офицерам, отправленным в отпуск. Реально же получение отпускниками средств напрямую зависело от воли командира подразделения. «Увольняя большую часть сарбазов во временные отпуски, – писал автор статьи в «Военном сборнике», – полковые командиры получают, между тем, от правительства всегда полное содержание по списочному составу частей» [cvii].
 
Помимо проблемы финансового обеспечения, всё время пребывания Н.Д. Кузьмина-Караваева в Персии оставались актуальными «мухаджирский» и «офицерский» вопросы, тесно связанные между собой и с дисциплиной в ПКБ. Отмечая случай 17 ноября 1887 года, Мисль-Рустем характеризовал его в первую очередь как свидетельствующий о низкой дисциплине в бригаде. Отчасти он действительно был прав. Не смотря на старания полковников, возглавлявших бригаду, уравнения в правах и обязанностях отдельных однородных с формальной точки зрения её частей так и не было достигнуто. Мухаджиры по-прежнему составляли привилегированную часть ПКБ. Попытки «привить» бригаде европейскую организацию внутренней жизни, со строгим чинопроизводством, субординацией, равенством между офицерами в одном чине и должности и т.п., оказались неудачными. «Были в бригаде и такие мухаджиры, которые, хоть и были способны к службе, но, так как не могли попасть в офицеры и видя в офицерских чинах своих же более молодых, да ещё и неродовитых мухаджиров-родственников, из которых многие до сформирования “казачьей” бригады были у них в подчинении или даже служили нукерами у них или у их предков – не захотели оставаться в бригаде и или уходили сами, или подвергались исключению из бригады, как “ягки” (непокорные, бунтовщики)», – писал относительно указанных проблем В.А. Косоговский [cviii]. Речь шла, прежде всего, о знатных мухаджирах. Многие из них не могли смириться с тем, что в бригаде назначение на должности и производство в чины происходило не по традиции – за пишкеши и знатность, – а за заслуги. Высокий их статус в персидском обществе давал им возможность практически безнаказанно сопротивляться излишней, по их мнению, требовательности российского полковника. Пытаясь избавиться от «балласта», сменявшие друг друга Заведующие сталкивались  с оппозицией со стороны мухаджиров, не желавших терять «тёплое место» и постоянное жалование, но при этом и не стремившихся особенно напрягаться, выполняя свои служебные обязанности. Сменивший Н.Д. Кузьмина-Караваева полковник ГШ Н.Я. Шнеур писал: «высшим наказанием было до сих пор исключение из бригады … но те (исключаемые – О.Г.) подавали шаху прошение, и он их приказывал зачислить снова в бригаду как опытных казаков» [cix]. Результатом стало сохранявшееся в ПКБ до середины 1890-х гг. расслоение по статусному признаку между знатными и незнатными мухаджирами и немухаджирами, а также неоправданный рост офицерского состава. «Начиная с Домонтовича и до признания персидским правительством 27 пунктов положения от 24 мая 1895 годаа, выработанного Косоговским, мухаджиры бригады держались совершенно обособленно от немухаджиров, – писал В.А. Косоговский, не понаслышке знакомый с проблемами ПКБ. – Нижний чин мухаджир считал себя выше неродовитого офицера, даже своего начальника, не говоря уже об обер-офицерах, которые считали себя выше генерала немухаджира. Нередко происходили такие явления: простой “казак” из родовитых мухаджиров сидел на почётном месте, а офицер, сын его бывшего конюха или слуги, не смел сесть в его присутствии, и не только почтительно стоял у дверей, сняв сапоги, но нередко подавал ему чай и, в виде милости, удостаивался докурить кальян после своего знатного родственника-простого “казака”. Рядовые мухаджиры нанимали за себя товарищей чистить свою верховую лошадь, а при попытках назначать их на казённые работы, открыто бунтовали. Они не только безнаказанно убегали из бригады, когда хотели, но военный министр и сам шах, продолжая втайне видеть в них одну из опор мусульманства, не только смотрели сквозь пальцы на подобные, преступления против дисциплины, но заставляли командиров бригады принимать дезертиров обратно в бригаду и при том не только безнаказанно, но нередко требуя для них награды и пренаивно заявляя при этом: “Да ведь они оттого и уходят от вас, что вы недостаточно цените их”. С таким положением вещей командиру бригады приходилось считаться при всяких назначениях и командировках. Отсюда постоянное стремление мухаджиров объединиться, составить одно крепкое обособленное ядро, чтобы не растаять в общей массе непривилегированных Все мухаджиры перероднились между собой, и смерть мухаджира скрывали, выставляя подставное лицо вместо умершего, чтобы не выпускать из рук наследственного мухаджирского жалованья» [cx]. Это, естественно, отражалось на дисциплине. Проблема осложнялась также сложностями с поощрениями отличившихся «казаков». Заведующий часто не мог отметить лучших в ПКБ наградами, поскольку за них нужно было давать взятки военному министру [cxi].  
 
Внутренние преобразования Н.Д. Кузьмина-Караваева  
 
При Н.Д. Кузьмине-Караваеве рост количества офицеров в ПКБ продолжался. Как отмечал позднее Н.Я. Шнеур, «каждый полковник, перед уходом, прощальным приказом дарил своему преемнику несколько дюжин новых офицеров … помимо стараний Наиба ос-Солтане, который также производил немало» [cxii]. «По милости шаха и приближённых к нему лиц, – писал Л.К. Артамонов, – в “казачью” бригаду зачисляется много офицеров совершенно негодных или неспособных (особенно из мухаджиров), только для получения содержания» [cxiii]. В первых двух полках на каждые 260 человек приходилось по 40 офицеров. «Не знают даже куда их поместить в строю», – писал Мисль-Рустем [cxiv]. «В третьем полку мухаджиров из 150 человек имеется до 30 офицеров, из которых 20 – никуда не годных стариков», – констатировал тот же автор [cxv]. К 1889 г. количество офицеров возросло уже до 130 человек [cxvi]. Однако перебор офицеров был проблемой в основном для русских инструкторов. Для самих персов это не имело большого значения. «Такой большой состав офицеров в бригаде, относительно числа нижних чинов, составил бы у нас большое затруднение для строя, – констатировал Мисль-Рустем, – но в Персии это пустяки: офицеров можно ставить по флангам, вместо унтер-офицеров, и никто на это не обидится» [cxvii]. Тем не менее, проблемы для Заведующего всё-таки это создавало, главным образом финансовые. Жалование получалось по чинам: «от 4 туманов в месяц “наиб-е сеюм” – прапорщику – и до 25 туманов “сарханг” – полковнику» [cxviii]. Учитывая рост количества офицеров, возрастали и расходы. К тому же офицеров, как правило, в «отпуска» не отправляли и, следовательно, экономить на них было сложнее.
 
Кроме того, сохранялись трудности в отношениях между знатными и незнатными офицерами, а также в схеме подчинения, которую прививали русские инструкторы.
Кроме того, происходил и рост численности унтер-офицеров. «Некоторые эскадроны в бригаде, – отмечал Л.К. Артамонов, – составлены почти целиком из урядников, в которые повышаются рядовые сарбазы иногда за простое молодечество» [cxix]. На внештатных унтер-офицеров казна денег не выделяла [cxx] и производство их делалось, скорее всего, для того, чтобы «привязать» новоиспечённых урядников к русским инструкторам, стимулировать обучение, дисциплину. «Сарбаз охотно повинуется и чужеземцу-офицеру, – утверждал Л.К. Артамонов, – если последний заботится о нём. Наглядным подтверждением сказанного служит созданная нами в Персии “казачья” бригада, чины которой более верят русскому есаулу-инструктору, нежели своему военному министру и главнокомандующему» [cxxi].
 
Большая часть произведённых в штаб- и обер-офицерские чины получала их не за выслугу или заслуги, а другими путями. «В бригаде, как и во всей персидской армии, чины даются по протекции, без экзамена, а русскому полковнику дано право производить самому до чина “султана” – капитана, не доводя до сведения шаха», – отмечал Мисль-Рустем [cxxii]. Производство закреплялось фирманом военного министра.
 
Мисль-Рустем приводил показательный случай назначения в офицеры, случившийся в 1887 г. К Н.Д. Кузьмину-Караваеву пришли два старика лет по 60 каждому и вручили шахские фирманы (указы) «добытые от шаха должно быть через жён, чтобы их приняли в бригаду нижними чинами. Хотя они не годились для строя, но полковник приказал зачислить их во второй полк, чтобы не лишать их содержания, или вернее – пропитания. На учения по старости они не ходили. Но вот настал день, когда шах вздумал посмотреть бригаду в пешем строю: в день смотра, старики, не умея держать порядочно шашки на караул, всё-таки явились в пеший строй. Русский инструктор, обучавшй полк, стал их гнать из строя до прихода шаха, но они не хотели уйти, говоря, что желаютъ видеть ясные очи “Шах-ин-ша” – царя царей, и не уйдут. Тогда их поставили в заднюю шеренгу, чтобы они не портили вида. Но каково же было удивление инструктора, когда он, проходя по фронту с шахом, ещё издали увидал опять в первой шеренге, безобразно державших шашки и сгорбленно стоявших бородатых стариков. Шах, подойдя к ним, остановился, усмехнулся и сказал: “вижу, вы старые служаки, – молодц”. Они же ему, без церемонии, стали из фронта кланяться и приблизительно держали такую речь: “мы-то молодцы, носили тебя ещё на руках во время твоего похода с отцом твоим Мамед-шахом на Герат[cxxiii] (поход этот был лет 50 тому назад), а ты вот, неблагодарный, всё нас держишь нижними чинами”. Шаху очень понравилась эта речь, и он со смехом спросил, чего же они желают? Они отвечали: “чина”, чтобы иметь до смерти пенсию, – и шах им сказал: “мобарек явер”, что значить: “поздравляю майорами”. И вот, два старика-нахала, никуда не годные, сделались майорами и по проходе шаха были выгнаны из строя русским инструктором и никогда больше не показывались в бригаде» [cxxiv].
 
Не удивительно, что из всех офицеров в ПКБ только около 10 % были грамотными, а от ¼ до половины составляли старики, служившие только чтобы получать жалование. «Около половины офицеров (обыкновенно из мухаджиров), – писал Л.К.Артамонов, – стары и негодны и только по протекции шаха или его приближённых числятся в бригаде для получения содержания»[cxxv]. Однако были и те, кто старались вникнуть в круг своих обязанностей и действительно получить необходимую подготовку. Они старались во всём подражать русским инструкторам. «Эти офицеры, писал российский наблюдатель, – сейчас же выделяются в строю и выглядят молодцевато»[cxxvi]. Преимущественно это были выходцы из немухаджиров, стремившиеся повысить свой собственный статус, либо искреннее увлечённые делом. Однако немухаджирское происхождение всё равно сказывалось на их отношениях с нижними чинами ПКБ. «Введение дисциплины среди нижних чинов им очень трудно даётся», – замечал Мисль-Рустем[cxxvii].
 
«По сознаню самих инструкторов[cxxviii], – писал в конце 1890-х гг. М.Алиханов-Аварский, – польза, приносимая ими кавалерийскому делу Ирана, проблематическая и, с точки зрения военных интересов шаха, оставляет желать весьма многого»[cxxix]. И всё же, несмотря на множество проблем и недостатков, ПКБ оставалась наиболее значимой частью персидской армии, «единственной серьёзной регулярной силой, на которую можно положиться в случае необходимости защищать особу шаха или отстоять права его наследника на престол»[cxxx]. Не стремясь сформировать из неё действительную воинскую силу, и тем более не ставя перед собой тех задач, которые были намечены А.И.Домонтовичем, Н.Д.Кузьмин-Караваев пошёл по иному пути. Главное, на что было обращено внимание полковника – внешний вид и внешняя подготовка подопечных. «Если же бригада и имеет молодцеватый внешний вид, – отмечал в 1889 г. российский военный аналитик, – то это всецело надо приписать энергии русских инструкторов – есаулов и наших казаков урядников»[cxxxi]. М.Алиханов-Аварский критиковал инструкторов за то, что они, получая огромное содержание, не могли подготовить из ПКБ боеспособный контингент, видя корни этого в самих персах «не предъявляющих к этим военным “миссионерам” никаких серьёзных требований, а может быть и тормозящих их деятельность»[cxxxii]. Однако причины этого, как уже отмечалось, были куда многочисленнее и глубже. Помимо системы организации власти и связанного с ней политического мышления, они крылись также и в военной некомпетентности высших лиц Каджарской империи, в том числе и тех, которые отвечали за военное дело. «Начиная от самого шаха и кончая последним из его офицеров, – отмечал в другом месте М.Алиханов-Аварский, характеризуя состояние вооружённых сил Ирана, – в Персии никто не понимает военного дела даже на столько, чтобы отличать существенные его требования от второстепенных; да и никто не предан этому делу, а потому в армии всюду царит глубокая лень и халатность»[cxxxiii]. Как уже отмечалось, шах был большой любитель зрелищ. Поэтому главное в обучении ПКБ сводилось к прохождению маршем, джигитовке и, отчасти, рубке. Экономия средств и внешний лоск должны были поддерживать в глазах Насреддин-шаха иллюзию о боеспособности бригады и её важности для обеспечения его собственного положения. Одновременно такие действия были направлены и на поддержание авторитета российской военной миссии и полковника, возглавлявшего последнюю. Как показали события середины 1890-х гг., о которых будет сказано отдельно, российское правительство не ставило целью создание боеспособной персидской кавалерии, да и армии вообще. Однако, и терять закреплённые позиции оно не желало. Целью бригады было «застолбить» место, чтобы его не заняли англичане, со временем, с конца 1890-х гг. – и немцы. В условиях непрекращающегося соперничества с Великобританией на Среднем Востоке, российские политические деятели действовали единственным возможным методом – запретительным: утверждая своё влияние, они «консервировали» его. Классическим примером этого являлось стремление запретить строительство железных дорог в Персии, ограничение проникновение иностранных товаров и торговцев в северные области Ирана. Одним из проявлений этой политики стало закрытие «порто-франко»[cxxxiv] в Батуми указом царя Александра ІІІ от 26 июня 1886 г., фактически запретившее транзит иностранных товаров через Кавказ[cxxxv]. Запрет на закавказский транзит закрепил монопольное положение России на северо-иранских рынках. Даже в середине 1890-х гг., когда было провозглашено, что соревнование с Англией должно отныне «выражаться, прежде всего, в сфере экономических интересов», ситуация мало изменилась. А.Н.Куропаткин – один из вдохновителей активной политики России относительно Ирана – высказывал в докладной записке Николаю ІІ 1895 г. мнение, что смысл этой политики должен заключаться в освоении персидского рынка впрок[cxxxvi]. Связано такое поведение было со слабостью позиций России, особенно в экономической сфере, в сравнении с Великобританией. Поэтому многое делалось как бы про запас, на будущее, когда империя будет в состоянии на равных бороться с сильным противником. Это касалось и ПКБ.
 
«Что же делает эта бригада в Тегеране?», – задавался вопросом Мисль-Рустем. И сам же отвечал на этот вопрос: «она занимается учением и служит, если можно так сказать, рекламой персидских войск в глазах приезжающих иностранцев, которым шах очень любит её показывать»[cxxxvii]. ПКБ составляла «украшение столицы и гордость шаха» [cxxxviii]. На этом акцентировали внимание все российские наблюдатели [cxxxix]. Характерной является зарисовка Мисль-Рустема об участии ПКБ в традиционных ежегодных скачках, проходивших в Тегеране. «Наконец, раздаётся музыка, – описывал он открытие скачек, – это идут в полной форме персидские полки, стоящие в Тегеране, и персидская конная “казачья” бригада, обучаемая русскими инструкторами. Конечно, последняя со своими сотенными саженными значками, в цветных бешметах и черкесках, более всего привлекает внимание толпы»[cxl]. «Я видел их на параде, – писал в статье «Times» от 11 февраля 1890 г. Д.Н.Кёрзон, побывавший в Иране сентябре 1889 – январе 1890 гг.[cxli]), – и часто встречал на улицах. Персидские “казаки” имеют добрый и воинственный вид и, вероятно, составляют лучшую часть персидской армии»[cxlii]. Бригада к концу 1880-х гг. оставалась «визитной карточкой» как русского влияния при шахском дворе, так и шахской армии. В отдельных частях государства местными управителями стали создаваться отряды по её подобию. Так, губернатором Исфахана, сыном шаха Масуд-мирзой Зелл ос-Солтане было сформировано 3 «казачьих» полка, составленных «из луров, арабов, негров и других народностей, и по выучке хуже тегеранских»[cxliii]. В 1889 г. по повелению шаха, посетившего Тебриз, здесь было сформировано 3 сотни «казаков» по образцу тегеранских – «Соваре-е Мозаффер». «В последний свой проезд (с апреля по сентябрь 1889 г – О.Г.) шах повелел сформировать 3 сотни «казаков», – сообщал побывавший в октябре–декабре того же года в Северном Азербайджане капитан ГШ П.К.Артамонов, – возложив это поручение на сартипа Нусрет-доуле (зятя валиата). Сотни действительно были сформированы, одеты однообразно (по-казачьи), но остаются без всякой серьёзной выучки»[cxliv]. В мае 1891 г. посетивший Тебриз русский офицер-инструктор ПКБ указывал, что «казачье» подразделение состоит из 6-ти полусотен (каждая в 50 чел.). Находились «казаки» под начальством ученика русских инструкторов из ПКБ сартип-дуюма Магомед Али-хана. «По отзыву самаго сартипа, – писал инструктор, – она («Соваре-е Мозаффер» – О.Г.) обучена неудовлетворительно, так как жалования не дают, вследствие чего люди очень неохотно являются на службу. Вооружение её – шашка, кинжал и карабин Верндля; последних однако не хватаетъ на всех, ибо в складах хранится всего 200 штук»[cxlv]. «Соваре-е Мозаффер» составляли часть гарнизона города и, судя по источникам, на зиму распускались по домам (впрочем, в мае 1891 г. они также не находились на службе [cxlvi]. В 1892 г. из милиционных формирований началось формирование «казачьего» полка генерал-губернатором Хорасана, разместившего «казаков» в центральных городах провинции – Мешхеде и Серахсе[cxlvii]. В первом городе «казаки» набирались из курдов[cxlviii], а во втором – из джемшидов, сеистанцев и арабов [cxlix]. «2 года тому назад было приступлено к формированию 4-х сотенного конного полка по образцу имеющихся в Тегеране 2-х “казачьих” полков. Однако формирование это далеко еще не доведено до конца и в настоящее время таких “казаков” имеется в Мешхеде около 100 и в Серахсе 50 человек», – сообщал в 1894 г. В.А.Орановский[cl]. Выполняли они преимущественно конвойные функции[cli]. Проезжавший через Буджнурское ханство в 1891 г. российский офицер Л.К.Артамонов писал: «ко мне было назначено (в качестве конвоя для отхраны от туркмен – О.Г.) 13 человек курдских “казаков”, сотня которых составляла как бы гвардию ильхани (правителя Буджнурдского ханства – О.Г.), посаженную на отличных коней и вооружённую по образцу наших казаков, но без всякого обучения»[clii].
 
К 1893 г. исполнявший обязанности Заведующего доносил своему начальству, что «независимо от бригады, офицерами ПКБ по казачьему образцу сформированы: в Тебризе 100 человек по штату, Мешхеде – 100[cliii], Кирмане – 200, Исфахане – 400. Они содержатся в половинном составе и находятся в распоряжении в Тебризе и Исфахане – сыновей шаха (валиат а и Зелл ос-Солтане), в Хорасане и Кирмане – губернаторов»[cliv].
 
Следует заметить, что «рекламная» сторона деятельности российских военных оказалась довольно качественной. Побывавший во второй половине 1889 – начале 1890 г. в Персии Д.Н.Кёрзон был явно введён в заблуждение по многим параметрам, относящимся к ПКБ[clv]. Необходимо остановиться на его сведениях особо, поскольку они составляли в рассматриваемое время основной источник для индийского и английского правительств, а также для британского общественного мнения. В то же время, из них можно почерпнуть важные детали, характеризующие политику Н.Д.Кузьмина-Караваева относительно ПКБ. Д.Н.Кёрзон писал, что в конце 1889 – начале 1890 гг. в Тегеране существовало 3 «казачьих» полка, «на содержание которых (по 25 туманов или 62 руб. на человека) отпускается по расчёту шести сот человек в каждом полку, так что “казаков” считается 1800 человек; в действительности же имеется только 2 полка по 600 человек в каждом, т. е. 1200 человек, которые распределены по 3-м полкам в 400 человек каждый»[clvi]. Полков в бригаде действительно было 3. Однако их «реальный» численный состав никогда до 1890 г. не превышал 1000 человек. 1210 человек числилось по штатному расписанию, которым, видимо, и руководствовался английский наблюдатель. Реально в ПКБ находилось не более 900 «казаков». Об этом свидетельствуют приводившиеся выше архивные материалы и хорошо знакомый с жизнью бригады Мисль-Рустем. Таким образом, цифры Д.Н.Кёрзона были явно завышенными. Тем не менее, не следует их отбрасывать полностью, поскольку они свидетельствуют о внутренних изменениях в подразделении и о широте финансовых махинаций вокруг ПКБ. Впрочем, была и ещё одна цель – демонизация внешней политики России в Иране для британского общественного мнения. Действительное количество «казаков», которыми располагал Заведующий, было ещё меньше «реального». «Из числа нижних чинов большое количество не несло вовсе службы и числились только по спискам», а в строй выходило не более 300 человек, сообщал в 1892 г. новый командир ПКБ Н.Я.Шнеур[clvii]. Следует также помнить, что правительство Персии выделяло деньги не из расчёта 25 туманов на человека в год, а 30 – на мухаджиров, 25 – на немухаджиров. Поскольку реальной численности бригады Д.Н.Кёрзон не знал, то, видимо, он исходил из среднего отпускаемого жалования. А оно, на деле, было значительно большим, нежели при расчёте 25 туманов на человека. Отсюда – нестыковка в цифрах личного состава бригады.
 
Что касается остальных данных, относящихся к распределению чинов ПКБ, то они представляются также не совсем ясными. Скорее всего, английский наблюдатель в своих оценках исходил из средних размеров персидских частей, а не из реального знания положения в бригаде. Об этом свидетельствует его произвольное разделение «казаков» на 2 полка по 600 человек, а также равномерное распределение их по трём полкам. Фоудж – аналог полка в Персии – численностью равнялся европейскому батальону. Поэтому для его обозначения европейцы использовали термины «полк однобатальонного состава» и «батальон» одновременно. Один такой полк в среднем насчитывал приблизительно 900 человек[clviii]. Возможно, именно поэтому Д.Н.Кёрзон для их общей численности взял произвольно указанную среднюю цифру и, суммировав, получил 1800 «казаков». Хотя, может быть, англичанин ориентировался на русские образцы. Зная, что ПКБ обучается на основе российских воинских уставов и возглавляется русскими, он мог за основу для определения численности взять кавалерийский полк императорской армии, который насчитывал 902 человека с офицерами[clix]. Вполне допустимым представляется также, что в основу рассчётов Н.Д.Кёрзона была положена штатная численность казачьего полка шестисотенного состава[clx].
 
Как бы то ни было, сведения Н.Д.Кёрзона были ошибочны. В действительности третий полк в численном составе всегда был меньше первых двух, да и формальный состав полков не превышал 400 человек. Отсюда, видимо, «лишние» 200 человек у Д.Н.Кёрзона. Относительно чёткое представление о действительной численности ПКБ даёт сообщение одного из её инструкторов ротмистра В.К.Бельгарда. «Казачья Его Величества шаха бригада состоит из одного гвардейского эскадрона и трёх полков, – писал он. – Третий состоит из одних мухаджиров. При бригаде: конная полубатарея из четырёх русских орудий. При сформировании, по штату в каждом полку полагалось по четыре эскадрона, а в третьем – только кадры для четырёх эскадронов»[clxi]. Тем не менее, сведения о выделяемом жаловании и реальном количестве людей, его получающем важны, поскольку английский корреспондент оперировал, скорее всего, официальными данными. Они подтверждают, что в ПКБ и вокруг неё существовали махинации с финансовыми средствами, хотя размеры их выяснить сложно.
 
Неопределённость с количественным составом ПКБ сказались, видимо, и на оценке российского командного состава. Д.Н.Кёрзон писал: «Полный комплект русских инструкторов обыкновенно составляли: один полковник, три капитана, один поручик и десять унтер-офицеров; но в настоящее время число их уменьшено до следующих размеров: один полковник, один капитан, один поручик и шесть унтер-офицеров»[clxii]. На самом же деле, состав военной миссии до конца века не изменялся и состоял из 1 полковника ГШ, 3-х обер-офицеров и 5-ти унтер-офицеров[clxiii].
 
Дело об отзыве Н.Д.Кузьмина-Караваева
 
В 1888 г. Н.Д.Кузьмин-Караваев отбыл в отпуск на кавказские минеральные воды с целью лечения[clxiv]. «Болезнь его в то время имела характер скорее общего физического ослабления организма», – сообщал Командующий войсками Кавказского военного округа генерал от кавалерии А.М.Дондуков-Корсаков в Главный штаб 7 ноября 1889 г.[clxv]. Именно с этого момента началась раскручиваться цепь событий, приведшая к смещению Заведующего. Первая поездка на Кавказ была нормально воспринята российским начальством полковника. Но вторая, летом 1889 г., сопровождалась повышенным интересом кавказских военных властей и Военного министерства к делам в ПКБ. Мы остановимся на ней детально, поскольку здесь широко проявились различные особенности функционирования российской военной миссии в Тегеране, взаимоотношений между Заведующим и различными ведомственными структурами империи, дипломатическим посланником и пр. Рассмотрение кризиса второй половины 1889 – начала 1890 гг. также необходимо, поскольку единственное имеющееся в историографии его изложение[clxvi] (за исключением наших работ), страдает информативной скупостью и массой неточностей.
 
Cогласно архивным материалам, внимание кавказского начальства, а затем и Главного штаба, обратило на себя отсутствие сведений военно-статистического характера о Персии. Хотя военная агентура и была второстепенной задачей Заведующих, однако её не отменяли. Полковник должен был 3 раза в год подавать в штаб Кавказского военного округа, а через него – в Военно-учёный комитет Главного штаба[clxvii], сведения о персидской армии и результаты рекогносцировок по стране[clxviii]. Зимой 1888/1889 г. управляющий делами Военно-учёного комитета Главного штабагенерал-лейтенант ГШ и Свиты его величества Ф.А. Фельдман обратился за разъяснениями к генерал-майору ГШ Александру СемёновичуЗеленому[clxix], исполнявшему обязанности начальника штаба округа[clxx]. В результате, начальник Главного штаба генерал от инфантерии Н.Н.Обручев издал приказ о необходимости подачи сведений о вооружённых силах Ирана. Приказ был доведен до сведения Н.Д.Кузьмина-Караваева. «Тем не менее, слабое здоровье полковника … не позволило ему ничего выполнить до лета нынешнего (1889 – О.Г.) года»[clxxi].
 
В 1889 г. срок службы Н.Д. Кузьмина-Караваева оканчивался. Однако в России считали возможным оставить полковника на 2-й срок на основании заключения нового контракта (фактически он повторял текст первого)[clxxii]. Летом 1889 г. Н.Д.Кузьмин-Караваев, сдав командование ПКБ есаулу Е.А.Маковкину, вновь прибыл в Тифлис «для отправления на воды». А.С.Зеленой потребовал от полковника рапорт о работах, «которые он имеет представить в окружной штаб», отправив копию последнего в Военно-учёный комитет Главного штаба. Хотя часть работ по военной агентуре Н.Д.Кузьмин-Караваев привёз с собой, предоставить их он отказался, ссылаясь на необходимость доработки. Однако, как оказалось, Заведующий переложил свои обязанности на плечи подчинённых, а признавать свою бездеятельность не желал. «В отсутствие полковника, заведующий бригадой есаул Маковкин, во исполнение бывших при полковнике предписаний Главного и окружного штабов, представил при рапортах ряд работ поручика Блюмера» в том виде, в котором они имелись у Н.Д.Кузьмина-Караваева. Рассмотрение их начальником штаба округа, а затем Военно-учёным комитетом показало, что они «весьма хорошо составлены и не требуют никакой переработки». От начальника штаба Кавказского военного округа поручику была вынесена благодарность, а его работы опубликованы[clxxiii].
 
Нежелание Н.Д.Кузьмина-Караваева предоставить работы по Персии сопровождалось его требованием замены части инструкторов. «Он выразил своё неудовольствие на состоящих при бригаде офицеров есаула Маковкина и поручика Блюмера не мотивируя ничем … своё неудовольствие, при чём прибавил, что при них он не в состоянии заняться исполнением инструкций окружного штаба и что полагал бы для этого заменить их офицерами Генерального штаба», – сообщал в конфиденциальном письме начальнику Главного штаба от 7 ноября 1889 г. командующий войсками Кавказского военного округа генерал от кавалерии князь А.М.Дондуков-Корсаков[clxxiv]. Он подчёркивал, что «возбуждение против своих помощников» у полковника было «мало понятное». После пребывания на водах, Н.Д.Кузьмин-Караваев направился в Санкт-Петербург. Здесь он хлопотал перед Ф.А. Фельдманом о замене есаула и поручика и «указал даже на лиц, которыми он желал бы их заменить» – штабс-капитана Дмитриева и поручика Иессена[clxxv]. Формально полковник имел на это право, поскольку при заключении нового контракта Заведующий мог сам подбирать инструкторов. Ф.А.Фельдман не возражал, но, не зная сути дела, отложил решение до консультаций с кавказским начальством. Н.Д.Кузьмин-Караваев то ли неверно понял генерал-лейтенанта, то ли решил воспользоваться предоставившимся случаем. По прибытии в Тифлис он доложил помощнику Главноначальствующего Кавказской администрацией генерал-адъютанту князю С.А.Шереметеву и самому А.М.Дондукову-Корсакову о замене, как уже состоявшемся решении. Введённое в заблуждение начальство не возражало. Однако замена была отложена до получения письменного представления от полковника, который отправился в Тегеран[clxxvi].
 
В конце сентября Н.Д.Кузьмин-Караваев прибыл к месту службы, а 12 октября 1889 г. направил в штаб округа рапорт с ходатайством о «скором назначении офицеров, выбранных им вновь, предоставляя себе в следующем рапорте сделать представление об отчислении есаула Маковкина и поручика Блюмера»[clxxvii]. Тем не менее, откладывать дело до отправки второго рапорта полковник не стал. 25 октября штабом была получена телеграмма от есаула Е.А.Маковкина, датированная 23 октября. В ней сообщалось буквально следующее. «Поручик Блюмер и я откомандированы полковником Кузьмин-Караваев ссылаясь на своё бессознание вследствие болезни отказался выдать документ о приёме бригады и денег, хотя всё в отличном состоянии и есаул Ассиер[clxxviii] может служить присутствующим вследствие отказов отдать экономические (сэкономленные – О.Г.) деньги исключая бюджета без документов нахожу невозможным. Прошу приказ о выдаче мне подлежащих документов, нужных лишь при окончательном выезде»[clxxix]. Таким образом, полковник личным решением отчислил есаула и поручика из бригады и отказался выдать замещавшему его во время отсутствия Е.А.Маковкину, документ о приёме бригады и её денежных сумм[clxxx], без чего тот формально не мог сдать должность.
 
С этого момента между штабом Кавказского военного округа, российской дипломатической миссией в Тегеране и Главным штабом развернулась активная переписка. Для разъяснения был запрошен поверенный в делах 1-й секретарь Мисcии М.А.Поджио[clxxxi]. В своей телеграмме от 27 октября он сообщил результаты расследования, которое свелось к беседе с Заведующим. Из неё явно просматривается предвзятость Н.Д.Кузьмина-Караваева к своим подчинённым и желание скорее избавиться от них. «Полковник сказал мне, – сообщал дипломат, – что откомандирование есаула Маковкина и поручика Блюмера разрешено было во время недавнего пребывания в Санкт-Петербурге и что штабс-капитан Дмитриев должен прибыть в Тегеран весною, а прибывший сюда для изучения курса персидского языка поручик Иессен должен заменить поручика Блюмера … полковник отказывается выдать Маковкину квитанцию о приёме бригады, ссылаясь на то, что за исправность бумаг отвечает не Маковкин, а он, полковник»[clxxxii].
 
Сложно сказать, что именно послужило причиной неприязни Н.Д.Кузьмина-Караваева к указанным офицерам. К.Н.Блюмер был его креатурой. Кроме того, он часто выполнял непосредственные задания полковника рекогносцировочного характера и по военной агентуре[clxxxiii]. А Е.А.Маковкин имел богатый опыт службы в Персии и не раз замещал начальников бригады во время их отсутствия. Из последней фразы телеграммы М.А.Поджио видно, что отказ выдать квитанцию не имел серьёзной мотивации. В новой телеграмме от 2 ноября поверенный в делах изложил претензии полковника. Н.Д.Кузьмин-Караваев утверждал, «что Маковкин не имел права состоять в секретной переписке с генералом Зелёным во время отсутствия полковника из Персии и … поэтому Маковкин должен быть удалён из бригады». В этом отношении Заведующий был прав – Е.А.Маковкин формально нарушил субординацию. Однако следует заметить, что есаул вынужден был писать А.С.Зеленому, поскольку тот сам запрашивал о сделанных работах по Ирану, которые Н.Д.Кузьмин-Караваев предоставить отказывался. К тому же своё требование об отчислении кавказскому начальству Заведующий подавал до того, как узнал о переписке есаула со штабом округа, да и до самой переписки. Сведения о ней, видимо, вывели Н.Д.Кузьмина-Караваева из равновесия, обострив уже сформировавшуюся неприязнь к Е.А.Маковкину. О её причинах, к сожалению, мы можем только догадываться, как и о мотивах изменения отношения полковника к К.Н.Блюмеру. Однако очевидно, что конфликт между ними назрел не в 1889 г., а раньше, и был связан со служебными делами.Основным «противником» для Заведующего выступал не поручик, а есаул, что видно из его поведения относительно последнего.
 
Второй претензией Н.Д.Кузьмина-Караваева был якобы существовавший в бригадном бюджете дефицит, образовавшийся за время его отсутствия. «Из представленной мне 28 октября есаулами Маковкиным и Ассиером за их подписями ведомости о состоянии бригадного бюджета оказалось, что в настоящее время бригада располагает не только 5000 туманов свободных денег, но даже предвидится к 9 марта экономия не менее 19000 туманов», – сообщал М.А.Поджио[clxxxiv]. Что касается выдачи квитанции, то из разбора поверенного в делах выяснилось следующее. Полковник «снова отказался выдать квитанцию, – писал М.А.Поджио, – под тем предлогом, что будто бы Маковкин за время отсутствия полковника из Персии в прошедшем и нынешнем годах показал в отчётах 600 туманов на представительство, какового сумма, по заявлению Маковкина, была разрешена ему самим полковником»[clxxxv]. Резюмировал свой доклад поверенный в делах следующими словами: «мне кажется, что удаление двух опытных … офицеров, не заручившись новыми офицерами, есть … более необдуманная со стороны полковника мера, что при расстройстве его нервов он нуждается в опытных помощниках»[clxxxvi].
 
Во время указанной переписки всплыл вопрос о здоровье Н.Д.Кузьмина-Караваева. Нужно отметить, что он фигурировал почти в каждом документе дела. Как показало дальнейшее расследование, полковник действительно оказался болен. Однако при прочтении архивных материалов не покидает мысль, что эта болезнь стала хорошим поводом для удаления указанного офицера из Тегерана. А.М.Дондуков-Корсаков особенно подчёркивал, что по возвращении из Петербурга «полковник Кузьмин-Караваев обратил моё … и других … внимание усилившимся болезненным состоянием своим, выражавшемся некоторой неясностью речи, прерыванием фраз и значительным нервным возбуждением»[clxxxvii]. О здоровье полковника отдельной телеграммой справлялся у поверенного в делах С.А.Шереметев[clxxxviii]. М.А.Поджио доносил: «из моих бесед с полковником вывожу заключение, что нервы его крайне расстроены»[clxxxix]. В качестве подтверждения он приводил три рассмотренных выше фактора. По нашему мнению, они скорее были ответом на то, что желало слышать начальство. Хотя, конечно проблемы со здоровьем у полковника были достаточно серьёзные. Но он их, видимо, не воспринимал слишком адекватно.
 
Следует также заметить, что дело об отозвании Н.Д.Кузьмина-Караваева развернулось одновременно со сменой российского дипломатического представителя при шахском дворе. В октябре Н.С.Долгоруков, активно покровительствовавший Н.Д.Кузьмину-Караваеву, был смещён с поста и вернулся в Россию. Возможно, именно на его заступничество рассчитывал и опирался полковник при своей поездке в Петербург.
 
Однако дело приняло не совсем тот оборот, на который надеялся Н.Д.Кузьмин-Караваев. Попытка смены инструкторов стала трансформироваться в смену Заведующего. В ответ на сообщение М.А.Поджио, А.М.Дондуков-Корсаков 4 ноября телеграфировал тому приказ Н.Д.Кузьмину-Караваеву, что «есаул Маковкин и поручик Блюмер должны остаться в бригаде до назначения новых офицеров»[cxc]. Но Заведующий тут проявил настойчивость, граничащую с упёртостью. М.А.Поджио сообщал: «хотя 5 ноября мною передано было полковнику приказание Вашего сиятельства … он, однако, сегодня об этом распоряжении не объявил офицерам и не приказал им являться на учения … распоряжение Вашего сиятельства стало известно бригаде и, как говорят, дошло даже до шаха»[cxci]. В телеграмме командующему войсками Кавказского военного округа от 6 ноября Н.Д.Кузьмин-Карваев писал: «получив приказание Вашего сиятельства, переданное мне поверенным в делах … имею честь донести, что оба офицера мною отчислены по поданным им рапортам и уже представились его величеству шаху по поводу их отъезда»[cxcii]. Это было явное нарушение воинской дисциплины со стороны Н.Д.Кузьмина-Караваева. К тому же подрывало аторитет и престиж русской военной миссии в глазах шаха. Главноначальствующий гражданской частью на Кавказе и командующий войсками Кавказского военного округа генерал от кавалерии князь А.М.Дондуков-Корсаков 7 ноября вынужден был через М.А.Поджио повторить свой приказ [cxciii].
 
В тот же день А.М.Дондуков-Корсаков написал конфиденциальное письмо начальнику Главного штаба Н.Н.Обручеву. В нём князь изложил ход дел вокруг ПКБ. «Все эти обстоятельства, – сообщал он, – побуждают меня представить настоящее положение дел на усмотрение Вашего превосходительства и военного министра. Я полагаю, что расстроенное здоровье полковника Кузьмина-Караваева не позволяет ему в настоящее время исполнять обязанности службы как управляющего бригадой, так и по сбору статистических сведений, что дальнейшее пребывание в Персии может быть опасно как для ухудшения его здоровья, так и для управления делами инструкторов в иноземной стране, и что немедленный отзыв его в Санкт-Петербург, где он мог бы поправить своё здоровье … и замена его новым начальником бригады есть наилучший исход, который можно найти при этих обстоятельствах»[cxciv]. Сложно сказать, была ли болезнь полковника единственной причиной, по которой А.М.Дондуков-Корсаков хотел его сместить. Или же князя возмутило поведение Заведующего, который, рассчитывая на покровительство в Петербурге, позволял себе игнорировать приказы начальства. Тем не менее, с начала ноября 1889 г. Главноначальствующий на Кавказе стал активно добиваться отставки Н.Д.Кузьмина-Караваева, ссылаясь на его неспособность управлять бригадой из-за болезни. Поскольку тот был назначен «высочайшим повелением», снять его самостоятельно А.М.Дондуков-Корсаков не мог. Поэтому он ходатайствовал об этом у военного министра (и через него – у императора). Судя по документам, уже в начале ноября князь подобрал кандидатуру на смену Н.Д.Кузьмину-Караваеву. Временное же управление ПКБ он предполагал поручить есаулу Е.А.Маковкину, «как опытному офицеру, отслужившему четвёртое трёхлетие в Персии и неоднократно управлявшему бригадой за отстуствие её начальников»[cxcv].
 
Мнение кавказского начальства не изменила и следующая телеграмма Н.Д.Кузьмина-Караваева от 11 ноября. В ней он просил разрешения прибыть в Тифлис для личного доклада о положении дел в ПКБ, сдав на время отсутствия дела подъесаулу М.А. Ассиеру, «устранив от такового есаула Маковкина». Своё отношение к последнему Н.Д.Кузьмин-Караваев мотивировал довольно неопределённо. Полковник заявлял: «Поведение есаула Маковкина со дня моего приезда по отношению ко мне крайне оскорбительно для меня, противно воинской дисциплине. Кроме того, доверяя последнему, я по опыту не ручаюсь за порядок, спокойствие в бригаде». Н.Д.Кузьмин-Караваев ставил вопрос ребром: «В случае, если настоящая моя просьба (об отозвании вышеназванных офицеров – О.Г.) не будет уважена Вашим сиятельством, я буду вынужден просить о немедленном моём отчислении от занимаемой мною должности»[cxcvi]. Полковник не знал, что вопрос о его смещении уже был поднят и поставлен на повестку дня. Не желая объясняться с Н.Д.Кузьминым-Караваевым до получения ответа из Петербурга, А.М.Дондуков-Корсаков приказал тому оставаться в Тегеране[cxcvii].
 
Во второй половине ноября высшее военное начальство согласилось с доводами А.М.Дондукова-Корсакова. На его письме-рапорте от 7 ноября, полученного Военно-учёным комитетом 16-го того же месяца, военный министр генерал от инфантерии П.С.Ванновский написал резолюцию. В ней содержавлось решение «отозвать Кузьмина-Караваева и заменить его другим офицером»[cxcviii]. Вслед за этим началась официальная переписка между Военным министерством и штабом Кавказского военного округа. Параллельно было начато расследование состояния здоровья Н.Д.Кузьмина-Караваева. В результате, дело затянулось до конца января 1890 г.
 
В своей записке на имя военного министра в конце ноября А.М.Дондуков-Корсаков вместо Н.Д.Кузьмина-Караваева рекомендовал начальника штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии полковника ГШ Н.Я.Шнеура. Он просил, «чтобы эта замена не сделалась гласной», отозвать Н.Д.Кузьмина-Караваева не в Тифлис, а в Санкт-Петербург, якобы заботясь о его психическом здоровье[cxcix]. Как не странно, но именно вопрос о том, куда «пристроить» лишившегося должности полковника, стал одним из «камней преткновения», затянувшим дело о его отставке с поста Заведующего. 18 декабря от военного министра последовал ответ, что отзыв Н.Д.Кузьмина-Караваева в Петербург нежелателен, так как «никакой штатной должности для него в Санкт-Петербурге не предвидится». П.С.Ванновский предлагал А.М.Дондукову-Корсакову отозвать полковника с семьёй в Тифлис и назначить «в число лиц, состоящих при войсках Кавказского военного округа». Он обещал исходатайствовать Н.Д.Кузьмину-Караваеву «некоторое усиленное содержание или пособие, а впоследствие, если состояние его здоровья восстановится, предоставить ему должность начальника дивизионного штаба на Кавказе или в европейской России, так как он числится одним из первых старших кандидатов (на должность по старшинству – О.Г.)»[cc]. «Род болезни полковника Кузьмина-Караваева ещё более указывает на большие преимущества тёплого климата Кавказа и его минеральных вод пред Петербургом, – отмечал военный министр. – Поэтому скорейший вызов больного военный министр предоставляет ближайшей заботливости Вашего сиятельства»[cci]. Таким образом, избавиться от Н.Д.Кузьмина-Караваева у Главноначальствующего на Кавказе не вышло.
 
Несмотря на стремление военных кругов России поскорее сменить Заведующего «для предупреждения могущих обнаружиться беспорядков в бригаде»[ccii], смена эта произошла лишь в конце января 1890 г. Помимо вопроса о «трудоустройстве» Н.Д.Кузьмина-Караваева вмешались непредвиденные обстоятельства. В середине декабря умер российский поверенный в делах в Тегеране М.А.Поджио. Без руководства до января 1890 г., когда прибыл А.Н.Шпейер, осталась и дипломатическая Миссия, и дела ПКБ. Кроме того, кавказским начальством и Военным министерством в ноябре–декабре было проведено внутреннее расследование о состоянии здоровья полковника, что также затянуло вопрос о его смещении.
 
В конце ноября 1889 г. кавказское начальство получило из Тегерана от М.А.Поджио несколько документов в ответ не запрос С.А.Шереметева о болезни Н.Д.Кузьмина-Караваева. Поверенный в делах извинялся, что ответа пришлось ждать долго: запрос был сделан 31 октября. Помешали обстоятельства. Оказалось, что лечащим врачом полковник выбрал себе не врача миссии титулярного советника Дмитрия Данилова, а Одлинга – врача английской телеграфной компании. Видимо, Н.Д.Кузьмин-Караваев не стремился, чтобы о его болезни узнало начальство. Но своим выбором он невольно скомпрометировал себя: ведь он был сделан в пользу пусть и европейца, но представителя неофициального противника России в Иране. А тот мого использовать тайную информацию о болезни в целях компрометации и Заведующего, и «русского дела».
 
М.А.Поджио поручил Д.Данилову переговорить с Одлингом, так как дело хотя и было государственной важности, но, одновременно, составляло врачебную тайну. «С самого возвращения полковника из отпуска в сентябре сего года, – сообщалось в предписании М.А.Поджио, – он обратил на себя всеобщее внимание своей крайней нервозностью. Из недавних бесед моих с ним по служебным делам я нахожу заключение, что нервы его находятся, по-видимому, в состоянии полного расстройства»[cciii].
 
Д.Данилов весьма практично справился со своей работой. Его отчёт даёт полное представление о здоровье Н.Д.Кузьмина-Караваева и о виде его болезни. «Летом сего года, – сообщал российский врач, – я был домашним врачом в семье полковника Кузьмина-Караваева и из рассказов его супруги знаю, что он в бытность свою в Тегеране страдал сильным нервным расстройством, которе выражалось в общей раздражительности, бессоннице, забывании слов, невозможности хорошо владеть правой рукой, особенно ясно, по словам его супруги, это сказывалось в письме»[cciv]. Последнее представляется немаловажным. Как нам кажется, невозможность хорошо писать стала одной из причин, по которой полковник перестал составлять собственные военно-статистические отчёты и рапорты. Осознание своей неполноценности в сравнении с подчинёнными, вкупе со страданиями от болезни, в конце концов, настроило Н.Д.Кузьмина-Караваева против них, особенно против тех, кто, по его мнению, старался быть лучше, чем он. В полковнике развилась своего рода мания преследования: во всех поступках своих подчинённых он видел желание задеть его, унизить как командира и как человека. Однако сводить всё в конфликте Н.Д.Кузьмина-Караваева со своими подчинёнными и с высшим начальством, конечно, только к психо-физиологическому фактору нельзя. Тем не менее, он, как кажется, послужил своего рода катализатором развития ситуации вокруг ПКБ в конце 1889 г.
 
В своём отчёте Д.Данилов писал, что по приезде полковника из отпуска в сентябре 1889 г., тот сменил домашнего врача без объяснения причин. Две встречи с Н.Д.Кузьминым-Караваевым привели доктора к мысли, что сделано это было не случайно. «Как отклонение по внешности, – констатировал он, – я мог заметить парализование мышц, заведующих движением одного глаза»[ccv]. Беседа с доктором Одлингом дала ещё более неожиданный результат. Оказалось, что тот уже 2 года состоял домашним врачом в семье полковника и хорошо изучил не только его самого, но и его родственников. Одлинг сообщил, что в семье Н.Д.Кузьмина-Караваева имели место наследственные психические расстройства, в частности, это касалось дочери полковника (видимо, первой). «Из продолжительного знакомства с болезнью полковника, – доносил Д.Данилов, – доктор Одлинг убедился, что имеет дело с сифилисом, поразившим центральную нервную систему, то есть мозг». «В прошлом (1888 – О.Г.) году полковник страдал упорными невралгиями в области тройничного нерва, которые поддавались лечению ртутными препаратами и йодистым калием, – передавал российский врач заключение Одлинга, – но для окончательного поправления отправлен был в Россию в начале этого года. По возвращении полковника из отпуска, доктор Одлинг заметил параличное состояние мышц, заведующих движением одного глаза, и полагает, что это произошло от давления на мозг какой-нибудь опухоли, может быть, это сифилитическая гумма, может быть, это следствие кровоизлияния в мозг. Полковник в настоящее время ни у кого не лечится». В заключении Одлинг выразил беспокойство за «умственное здоровье» Н.Д.Кузьмина-Караваева в будущем. От себя Д.Данилов добавил, что «полковнику Кузьмину-Караваеву необходимо строгое систематическое лечение и душевное спокойствие», здоровье его может наладиться в том случае, если лечение начнётся незамедлительно[ccvi].
 
Исходя из вышеизложенного нежелание полковника лечиться у русского врача не вызывает удивления. Н.Д.Кузьмин-Караваев, очевидно, стремился, чтобы о его болезни не узнали ни подчинённые, ни высшее начальство. Полковник не хотел терять своего места. Хотя прямого подтверждения этому нет, но то, что Н.Д.Кузьмин-Караваев – официальный представитель русской армии и русского императора – лечился у англичанина, то есть представителя страны, с которой у России в Персии были натянутые отношения, не могло не повлиять на решение о его отставке, пусть даже и косвенно. Уже после отбытия Н.Д.Кузьмина-Караваева в Россию, в конце февраля 1890 г., в Военно-учёный комитет поступил документ от главного военно-медицинского инспектора. В нём сообщалось, что было проведено дознание у доктора А.Я.Фрея, проживавшего в Петербурге. По словам последнего, Н.Д.Кузьмин-Караваев лечился у него только амбулаторно и обращался «один или два раза, находясь при том в сознательном состоянии». «Но доктор Фрей, из деланных ему заявлений заключил, что офицер этот одержим страданием мозга органического свойства», – подводился итог[ccvii]. Таким образом, расследование было окончено. Его материалы показывают, что полковник действительно был серьёзно болен. Судя по признакам, у него был поздний нейросифилис, а точнее – гуммозный[ccviii]. То есть заразился Н.Д.Кузьмин-Караваев не менее трёх лет назад, возможно, даже в Персии. Эта болезнь, которую он, фактически запустил, сказалась как на профессиональной деятельности полковника, так и на отношениях с сослуживцами и начальством. Тем не менее, не она одна повлияла на смещение Н.Д.Кузьмина-Караваева с поста Заведующего. Об этом красноречиво свидетельствует то, что указанное донесение доктора Д.Данилова было получено в Главном штабе лишь 2 марта 1890 г. Расследование шло как бы по инерции бюрократического механизма, пока не дошло до своего логического завершения. К тому времени вопрос о том, чем болен полковник и какова степень его болезни уже не играл практически никакой роли. Решение о его замене было принято ещё в ноябре 1889 г. без ожидания детализации со стороны врачей, а в январе 1890 г. Н.Д.Кузьмин-Караваев был снят с должности.
 
В конце декабря вопрос с заменой Н.Д.Кузьмина-Караваева Н.Я.Шнеуром был решён окончательно во всех инстанциях. Оставалась только рутинная канцелярская работа. 31 декабря 1889 г. А.М.Дондуков-Корсаков послал полковнику телеграмму. В ней он предлагал Н.Д.Кузьмину-Караваеву прибыть в Тифлис «как только позволит его здоровье, сдав окончательно бригаду на законном основании есаулу Маковкину». В телеграмме Главноначальствующий на Кавказе сообщал, что полковник отныне будет состоять в его распоряжении[ccix]. Одновременно князь вошёл с официальным представлением Военному министру об отчислении Н.Д.Кузьмина-Караваева «от должности Заведующего обучением персидской кавалерии и назначении состоять при войсках Кавказского военного округа с увеличением получаемого им ныне оклада содержания до получаемого начальниками штабов дивизий»[ccx].
 
Однако полковник продолжал оставаться в Персии вплоть до конца января. С чем это было связано – сказать определённо трудно. Рапорты, на которые ссылался в дальнейшей переписке с Военным министерством А.М.Дондуков-Корсаков, к сожалению, нами не обнаружены. Тем не менее, обстановка в ПКБ только ухудшалась. Скорее всего, Н.Д.Кузьмин-Караваев отказался подчиниться предложению начальника до официальной отставки с поста. При этом в ПКБ обострились проблемы в отношениях между инструкторами. 23 января 1890 г. А.М.Дондуков-Корсаков вынужден был шифрованной телеграммой просить начальника Главного штаба ускорить процесс замены Заведующего. «В виду путаницы и беспорядка в Персидской бригаде, усматриваемых из только что полученных рапортов Кузьмина-Караваева и невозможности при таких обстоятельствах поручить временное заведование бригадой кому-либо из младших офицеров, признано необходимым настоятельно ходатайствовать перед Вашим высокопревосходительством о высочайшем утверждении назначения полковника Шнеура и немедленном командировании его теперь же в Персию для принятия командования бригадой», – писал командующий войсками Кавказского военного округа[ccxi]. Указанное обращение сдвинуло с места бюрократическую машину. 27 января последовало высочайшее соизволение об отчислении Н.Д.Кузьмина-Караваева с занимаемой должности и назначении его состоять «при войсках округа», а также на замену полковника Н.Я.Шнеуром[ccxii]. На следующий день военный министр подписал приказ о назначении последнего состоять в распоряжении главноначальствующего на Кавказе[ccxiii]. Таким образом, формально все препоны были сняты, и НиколайЯковлевичШнеур официально был утверждён в новой должности – Заведующего обучением персидской кавалерии. Действовать полковник должен был на основании контракта Н.Д.Кузьмина-Караваева, срок которого истекал в 1892 г.
 
Судьба третьего командира ПКБ после Персии известна лишь отчасти. Как уже отмечалось, 27 января 1890 г. он был «по высочайшему повелению отозван, по расстроенному здоровью, в город Тифлис и назначен состоять в распоряжении командующего войсками Кавказского военного округа, с содержанием установленным для начальников дивизионных штабов: жалованья по чину из оклада 730 рублей, а за узаконенными вычетами 687 рублей; столовых денег из оклада 1980 рублей, а за узаконенными вычетами 1824 рубля; и квартирных денег по положению, впредь до получения назначения на должность с равным или большим содержанием». 20 октября 1890 г. Н.Д.Кузьмин-Караваев «Высочайшим приказом 7 октября 1890 года уволен в 11-ти месячный отпуск с сохранением жалованья по чину из оклада 687 рублей и столовых 1824 рублей, но без квартирных денег». Как отмечено в его послужном списке, «Не возвращаясь из этого отпуска 17 ноября 1890 года поступил для пользования болезни в отделение душевнобольных Петербургского Николаевского военного госпиталя и затем 24 ноября того же 1890 года выписан из означенного госпиталя на попечение брата для продолжения лечения на дому, впредь до годичного срока его болезни, то есть по 17 ноября 1891 года». Тем не менее, продолжать службу далее он не мог. 10 октября 1891 г. Н.Д.Кузьмин-Караваев «высочайшим приказом уволен, за болезнью, от службы генерал-майором, с мундиром и пенсиею». В начале 1892 г., благодаря хлопотам брата – адъютанта генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича полковника Дмитрия Дмитриевича Кузьмина-Караваева[ccxiv] – он получил вид на жительство в Санкт-Петербурге[ccxv]. На этом сведения о нём обрываются.
 
Итоги деятельности Н.Д. Кузьмина-Караваева
 
Итоги пребывания Н.Д.Кузьмина-Караваева на должности Заведующего выглядят неоднозначно. Исследователи ставят в минус полковнику то, что он сократил численность бригады и вообще «пользы бригаде не принёс»[ccxvi]. Однако здесь, например, О.А.Красняк, входит в противоречие со своими же словами, поскольку абзацем ниже утверждает, что экономия средств, сделанная Н.Д.Кузьминым-Караваевым, была достаточно значительной, да и растратил её совсем не он, а его преемник, полковник ГШ Н.Я.Шнеур. Вообще указанный вывод нуждается в корректировке. За время заведования Н.Д.Кузьмина-Караваева был увеличен бюджет бригады, сделана значительная денежная экономия, несколько оптимизирован людской состав (хотя число «казаков» в ней возросло). Уже одна экономия финансов, которой не достигал ни до, ни после в ХІХ в. ни один Заведующий, может быть поставлена Н.Д.Кузьмину-Караваеву в заслугу. При характеристике первых лет существования ПКБ не стоит забывать, что в условиях Персии и при жадности шаха неоправданный рост численности бригады угрожал для неё финансовым кризисом (который и разразился в 1892–1893 гг.[ccxvii]). К тому же само российское правительство долгое время не было заинтересовано в создании боеспособных вооружённых сил в Персии, о чём свидетельствует пример ротмистра В.К.Бельгарда, который возглавлял бригаду с мая 1893 до февраля 1894 гг. и «довёл бригаду до блестящего, с персидской точки зрения, состояния»[ccxviii]. Однако начальник Главного штаба Н.Н.Обручев был другого мнения об успехах В.К.Бельгарда: «Лучше бы ротмистр Бельгард менее (так в тексте – О.Г.) старался для шаха и Персии»[ccxix]. Не следует также забывать, что Н.Д.Кузьмин-Караваев – единственный из командиров ПКБ (если не принимать во внимание В.А.Косоговского (он находился на должности Заведующего 3 трёхлетних срока), который занимал свой пост почти 2 срока, а, следовательно, для этого были причины. Дело в том, что должность командира ПКБ была достаточно лакомым куском для любого офицера. Как отмечалось, Заведующий получал деньги и от шахского правительства, и от российского. Поэтому, естественно, избрание его не обходилось без протекций и интриг. Само назначение Н.Д.Кузьмина-Караваева состоялось при скандальных обстоятельствах, а в дальнейшем, по мнению английского историка Ф.Казем-заде, полковнику протежировал российский посланник в Тегеране князь Н.С.Долгоруков[ccxx]. Непрямое подтверждение тому, что положение Н.Д.Кузьмина-Караваева во многом зависело от разного рода протекций, мы находим в документах, которые касаются его назначения на должность Заведующего обучением персидской кавалерии и снятия с неё. Можно, конечно, допустить, что экономия средств, сделанная полковником за время пребывания командиром бригады, сыграла свою роль в глазах жадного Насреддин-шаха. Но нельзя забывать, что личные связи в России и в дипломатической Миссии чаще всего в таких случаях имели большее значение, чем мнение персидского правителя. Примером тому может служить ситуация с полковником ГШ А.И.Домонтовичем – первым российским Заведующим. Несмотря на неоднократные просьбы шаха к российскому правительству назначить того на второй срок командования бригадой, мнение российского посланника и военного начальства оказалось решающим – полковник был отозван из Персии и больше туда не вернулся. Возвращаясь к Н.ДКузьмину-Караваеву, нужно отметить, что и сам вопрос о его отстранении от должности выглядит не так просто, как это изложено О.А.Красняк[ccxxi]. Она просто предлагает читателям лишь официальную версию событий. Действительно, формально полковник был отозван из Персии вследствие болезни. Однако, нужно помнить, что отозвание происходило в обстановке конфликта Н.Д.Кузьмина-Караваева с подчинёнными ему инструкторами и смены посланника: с октября 1889 г., когда М.С.Долгоруков оставил свою должность, до июля 1890 г., когда его место занял Евгений Карлович Бюцов, место это оставалось вакантным. Его занимали поверенные в делах: М.А.Поджио, а после его смерти в середине декабря 1889 г., с января 1890 г. – первый секретарь русской миссии Алексей Николаевич Шпейер. Как видим, смена командующего ПКБ состоялась именно тогда, когда протежировавшее Н.Д.Кузьмину-Караваеву лицо было отозвано со своей должности. К тому же, когда читаешь дело об отозвании полковника, поневоле складывается впечатление, что указанная болезнь – всего лишь повод для того, чтобы «выдавить» с должности одного офицера и поставить на его место другого, который, в свою очередь, также являлся чьим-то протеже. Возможно также, что излишне склочного и строптивого полковника просто убрали из Персии чтобы таким образом решить конфликт и не «нервировать» шаха. Это было особенно актуально в свете концессионных неудач России в Персии в борьбе с Великобританией.
 


Е.А. Маковкин (фото 1910–1912 гг.) [i]

[i] Фотографии взяты из: П.Н. Стрелянов (Калабухов), Казаки в Персии 1909–1918 гг., (Москва: Центрполиграф, 2007).


Харьковский Национальный Педагогический Университет им. Г.С.Сковороды Материал прислан автором порталу "Россия в красках" 23 ноября 2017 года  
 


 
Примечания
 
[i] В тексте названия «Персия», «Иран», «Каджарская монархия» (от династии Каджаров, которая правила в Персии в 1796–1925 гг.) будут употребляться как синонимы. Ираном (Высочайшее государство Иран) называли свою страну сами её жители, а Персией её именовали европейцы. Слова «Россия», «Русское государство» и производные от них (русский, российский и т. п.) мы будем употреблять в тексте (если это не оговорено) в политическом, а не в этническом значении. То же касается слов «Персия» и «Иран», а также производных от них.
 
[ii] Г.А. Хидоятов, Из истории англо-русских отношений в Средней Азии в конце ХІХ(60–70-е гг.) (Ташкент: Издательство Фан Узбекской ССР, 1969), с. 348–423.
 
[iii] О.А.Гоков, «Кризис в Персидской казачьей бригаде. 1889–1895 гг.», Клио, № 2 (2008); О.А.Гоков,«Персидская казачья бригада в 1882–1885 гг.», Восток, № 4 (2014); О.А.Гоков, «Российские офицеры и персидская казачья бригада (1877–1894 гг.)», Canadian American Slavic Studies, Vol. 37, № 4 (2003); О.А.Гоков, Создание и начальный этап существования Персидской казачьей бригады (1879–1882 гг.). (Saarbrücken: LAP Lambert Academic Publishing, 2014); В.А.Косоговский, «Очерк развития персидской казачьей бригады», Новый Восток, Кн. 4 (1923); О.А.Красняк, «Русская военная миссия в Иране (1879−1917 гг.) как инструмент внешнеполитического влияния России», http://www.hist.msu.ru/Science/Conf/01_2007/Krasniak.pdf; О.А.Красняк, Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. (Москва: URSS, 2007); Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012); Н.К.Тер-Оганов, «Персидская казачья бригада: период трансформации (1894–1903 гг. )», Восток, № 3 (2010); U.Rabi,N.Ter-Oganov,«The Russian Military Mission and the Birth of the Persian Cossack Brigade: 1879–1894», Iranian Studies, Vol.42, №3 (2009); F.Kazemzadeh, «TheOrigin and Early Development of the Persian Cossack Brigade», The American Slavic and East European Review, Vol. 15 (1956).
 
[iv] Детальнее о нём см.: Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА), ф. 400, оп. 12, д. 19573.
 
[v] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 1.
 
[vi] Детальнее о конфликте см.: О.А. Гоков Создание и начальный этап существования Персидской казачьей бригады (1879–1882 гг.) (Saarbrücken: LAP Lambert Academic Publishing, 2014), с. 89–107.
 
[vii] О.А.Красняк ошибочно называет временем его назначения начало 1885 г. [О.А.Красняк, «Русская военная миссия в Иране (1879−1917 гг.) как инструмент внешнеполитического влияния России», http://www.hist.msu.ru/Science/Conf/01_2007/Krasniak.pdf, с. 4; О.А.Красняк, Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. (Москва: URSS, 2007); Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012) с. 80]. На это, видимо, повлиял тот факт, что контракт П.В.Чарковского закончился в июне этого года, а, не зная действительных обстоятельств назначения Н.Д.Кузьмина-Караваева, исследовательница исходила из догадки, что замещение произошло сразу. В действительности, обсуждение кандидатуры нового Заведующего началось в начале июня 1885 г., одобрена она была в начале июля. Однако, поскольку Н.Д.Кузьмин-Караваев участвовал в работах демаркационной русско-персидской комиссии, то контракт на его имя был заключён лишь 25 января 1886 г. Высочайшее соизволение на назначение Н.Д.Кузьмина-Караваева последовало 4 марта, а 7 марта 1886 г. он официально был назначен на должность Заведующего. В рекомендации А.А.Мельникова, возможно, сыграл роль и тот факт, что в ходе русско-иранского разграничения 1883–1885 гг. они активно общались друг с другом как лично, так и опосредованно, поскольку Н.Д.Кузьмин-Караваев был комиссаром по разграничению и во всех сложных ситуациях должен был руководствоваться указаниями Миссии.
 
[viii] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 1–2. [ix] Кузьмин-Караваев. «Российско-персидская граница между Закаспийскою областью и Хорасаном», Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии (далее – СМА), Вып. 40 (1889), с. 48–49. Детальнее о «доперсидском» периоде жизни Н.Д.Кузьмина-Караваева см.: О.А. Гоков. «К вопросу о личности третьего командира Персидской казачьей бригады», Вісник Луганського національного університету імені Тараса Шевченка, № 1 (2013), ч. 2, с. 83–92. [x] Работы по русско-персидской границе, опубликованные в 1886–1889 гг. [Кузьмин-Караваев. «Записка генерального штаба полковника Кузьмина-Караваева о введении русского управления в Атеке», СМА, вып. 21 (1886). С. 110–157; Кузьмин-Караваев. «Российско-персидская граница между Закаспийскою областью и Хорасаном», СМА, вып. 40 (1889)], следует приписать не А.Н.Кузьмину-Караваеву[М. Басханов, Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографический словарь, (Москва: Восточная литература, 2005), с. 134; Содержание томов «Сборника географических, топографических и статистических материалов по Азии», http://www.primarysourcesonline.nl/ead/dsc.php?faid=492rustoc.], а его однофамильцу, занявшему впоследствии должность Заведующего обучением персидской кавалерии. [xi] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 6–9.
 
[xii] Там же, л. 4. Как уже отмечалось, в некоторых публикациях указывается 1885 г. [А.Колпакиди, А.Север, Спецслужбы Российской империи. Уникальная энциклопедия, (Москва: Яуза; Эксмо, 2010), с. 744]. Однако эта дата представляется неточной. Судя по всему, контракт должен был быть заключён в 1885 г., по окончании такового у П.В.Чарковского. Однако его подписание было отсрочено в связи с затяжкой работ демаркационной комиссии.
 
[xiii] Формально возвратившимся из командировки он считался с 12 марта 1886 г. [РГВИА, ф. 409, оп. 17, д. 5670].
 
[xiv] Там же.
 
[xv] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 28. «Состоит в распоряжении командующего войсками Кавказского военного округа» [Список полковникам по старшинству. Составлен по 1-е мая 1889 г. (Санкт-Петербург: Военная типография, 1889), с. 394].
 
[xvi] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 19.
 
[xvii] Список полковникам по старшинству. Составлен по 1-е мая 1889 г. (Санкт-Петербург: Военная типография, 1899), с. 394. [xviii] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 21–24. Тем не менее, окончательный выбор инструкторов по-прежнему оставался за кавказским начальством.
 
[xix] В документах встречается также и другое написание его имени и фамилии – «Каспер» и «Блюммер» соответственно.
 
[xx] П.Н.Стрелянов (Калабухов), Казаки в Персии 1909–1918гг.,(Москва: Центрполиграф, 2007).
 
[xxi] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 164–165. Атрибутация Мисль-Рустема дана, как по его воспоминаниям, из которых следует, что он был военным, так и по работам: М. Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898); А.Ю.Кримський, «Перський театр. Звідки він узявсь і як розвивавсь», Твори в п'яти томах, (Київ: Наукова думка, 1974), с. 301. В 1888 или в начале 1889 г. есаул Меняев был заменён подъесаулом М.А.Ассиером. [xxii] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 18, 20.
 
[xxiii] Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012), с. 69.
 
[xxiv] РГВИА, ф. 409, оп. 17, д. 5670. В русской армии XIX в. существовали три основных вида выплат офицерам: жалование (в зависимости от чина), столовые деньги (в зависимости от должности) и квартирные (в зависимости от чина, города и семейного положения) [С.В.Волков,Русский офицерский корпус, (Москва:Центрполиграф, 2003), с. 256]. Н.Д.Кузьмину-Караваеву квартирные, выплачивавшиеся в зависимости от стоимости жилья в местности, где офицер проходил службу, не были назначены, поскольку офицеры ПКБ жили в специально отведённых для них домах.
 
[xxv] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 30–32.
 
[xxvi] Там же, л. 36.
 
[xxvii] Там же, л. 33–35.
 
[xxviii] Там же, л. 37–42.
 
[xxix] Там же, л. 43–44. [xxx] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 28.
 
[xxxi] С.В.Волков,Русский офицерский корпус, (Москва:Центрполиграф, 2003), с. 262.
 
[xxxii] Скорее всего, это была Н.Н.Нелидова, на которой полковник был женат с 1885 г. [В.В.Руммель, В.В.Голубцов, Родословный сборник русских дворянских фамилий, (Санкт-Петербург: Издание А.С.Суворина, 1886), т. 1, с. 468; О.Р.Фрейман, фон,Пажи за 183 года (1711–1894). Биографии бывших пажей, с портретами, (Фридрихсгамн: Народная типография, 1896), вып. 17, с. 640]. Тем не менее, в послужном списке, составленном в 1891 г., указывалось, что Н.Д.Кузьмин-Караваев женат вторым браком на Анне Дмитриевне Бушен. Не ясно, когда именно произошли развод и свадьба. К тому же не совсем понятно, почему первая дочь родилась до первого брака. В силу этого утверждать, кто именно в качестве жены был с полковником в Персии, мы не берёмся.
 
[xxxiii] А.Домонтович, «Воспоминания о пребывании первой русской военной миссии в Персии», Русская старина, т. 133 (1908), вып. 2, с. 333.
 
[xxxiv] Н.П.Мамонтов, Очерки современной Персии, (Санкт-Петербург: Типография В.Ф.Киршбаума, 1909), с. 89.
 
[xxxv] В данном случае мы не вкладываем в это понятие негативного смыслы. При всей сложности и многообразии национализмов ХІХ в., в них чётко можно выделить национализмы, присущие представителям великих держав Европы (именно эти державы – Пруссия (Германия), Австрия (Австро-Венгрия), Великобритания, Россия и Франция – и их население в то время и именовали нациями) и национализмы отдельных народов, имевших государственность, но не «великую», а также – находившихся в составе других государств. Под великодержавными националистами мы понимаем националистов первой группы, для которых главным являлись статус, величие империи и нации (или народа), её созидавшего.
 
[xxxvi] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 36–37.
 
[xxxvii] Встречаются два варианта написания его фамилии – Долгоруков и Долгорукий.
 
[xxxviii] Мисль-Рустем сообщал о подаренном им императору ковре «замечательно сделанный ковер, с изображением посредине российского орла на белом фоне. Этот ковёр преподнесен князем Д. императору АлександруIII; на такой ковёр можно заглядеться, но, должно быть, и денег он стоил немало» [Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 174], что свидетельствует о близких отношениях между ними. О благоволении к нему в высших сферах постоянно упоминал и В.Н.Ламсдорф [В.Н.Ламсдорф,Дневник 1886–1890, (Москва: Государственное издательство, 1926), с. 157]. Утверждение С.Ю.Витте, что «Император Александр III неблаговолил к князю Долгорукому» не соответствует действительности [С.Ю.Витте, Воспоминания. Детство. Царствование Александра ІІ и Александра ІІІ (1849–1894), (Ленинград: Изд-во Слово, 1923), т. 1, с. 302]. Оно было вызвано тем, что после провала своей дипломатической деятельности на посту посланника в Иране, князь действительно был отозван царём и впал в опалу. Но вплоть до конца 1880-х гг. император ему покровительствовал.
 
[xxxix] Флигель-адъютант (с 1867 г.) и полковник князь Н.С.Долгоруков был одновременно призведён в генерал-майоры с назначением в Свиту его императорского велическтва 26 февраля 1882 г. [Г.А.Милорадович, Список лиц Свиты Их Величеств с царствования императора Петра I по 1886 г. (Киев: тип. С.П. Кульженко, 1886), с. 5–6; Список генералам по старшинству. Составлен по 6 января 1906 года, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1907), с. 98].
 
[xl] Список генералам по старшинству. Составлен по 1 июля 1908 года. (Санкт-Петербург: Военная типография, 1908), с. 65. [xli] Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004), с. 150–151.
 
[xlii] С.Ю.Витте, Воспоминания. Детство. Царствование Александра ІІ и Александра ІІІ (1849–1894), (Ленинград: Изд-во Слово, 1923), т. 1, с. 302.
 
[xliii] Хорошую картину деятельности Н.С.Долгорукова на посту посланника в Иране дал Ф.Казем-заде [Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004), с. 150–185].
 
[xliv] Там же, с. 166.
 
[xlv] Там же, с. 164–165.
 
[xlvi] Детальнее см.: Н.С.Киняпина, Балканы и проливы во внешней политике России в конце ХІХ века (1878–1898 гг.), (Москва: МГУ, 1994), с. 64–90; В.И.Косик, Русская политика в Болгарии, 1879–1886, (Москва: Б. и. 1991).
 
[xlvii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 167.
 
[xlviii] Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004), с. 146.
 
[xlix] Там же, с. 168. [l] Мухаджирами (мохаджир, махаджир, могаджир) так называли мусульман-выходцев с Южного Кавказа, покинувших его после подписания Туркманчайского договора 1828 г. и осевших в Персии. Из них первоначально был сформирован первый полк «казаков» и они же долгое время составляли основу ПКБ.
 
[li] Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1885), с. 564.
 
[lii] Там же.
 
[liii] Что интересно, в период нахождения на заведовании Н.Д.Кузьмина-Караваева и в первый год пребывания его сменщика происходил рост численности людей в ПКБ за счёт всякого рода нестроевых чинов, в результате чего один из офицеров ПКБ отмечал, что «списочное состояние людей и лошадей вдвое больше первоначального», т. е. не менее 2000 [«Персидская армия, со слов компетентного русского офицера 1891 г.», СМА, вып. 49 (1891), с. 183].
 
[liv] Г.Кюрзон, «Персия и персидский вопрос», СМА, вып. 52 (1893), с. 135.
 
[lv] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 36.
 
[lvi] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 146. [lvii] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с.31.
 
[lviii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 146.
 
[lix] «Персидская армия (Из Times 11 февраля 1890 г.)», СМА, вып. 42 (1890), с. 84.
 
[lx] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 44. [lxi] РГВИА, ф 401, 1901, оп. 5, д. 481, л. 5.
 
[lxii] В.А.Косоговский, «Очерк развития персидской казачьей бригады», Новый Восток, кн. 4 (1923), с. 393. Правда, в энциклопедическом издании 1891 г. указывалось, что эскадрон этот существует [Энциклопедия военных и морских наук, (Санкт-Петербург: Тип. В. Безобразова и комп., 1891), т. 5, с. 612]. Однако, это были устаревшие данные.
 
[lxiii] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 89.
 
[lxiv] В оставе ПКБ по-прежнему сохранялись гвардейский эскадрон, конная батарея и музыкантский хор. 3-й полк, вопреки утверждению Н.К.Тер-Оганова [Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012), с. 70], не был ликвидирован.
 
[lxv] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 149.
 
[lxvi] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 23.
 
[lxvii] О.А.Гоков, «Российские офицеры и персидская казачья бригада (1877–1894 гг.)», Canadian American Slavic Studies, vol. 37 (2003), № 4, р. 402–404.
 
[lxviii] В.А.Косоговский, «Очерк развития персидской казачьей бригады», Новый Восток, кн. 4 (1923), с. 394. [lxix] Там же, с. 393.
 
[lxx] «Персидская армия (Из Times 11 февраля 1890 г.)», СМА, вып. 42 (1890), с. 84.
 
[lxxi] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 31. В текст его вкралась опечатка. Л.К.Артамонов писал, что бюджет ПКБ равняется 18000 туманов. Это слишком низкая цифра, к тому же не соответствующая количественно переводу в рубли, сделанному автором. Имелось в виду 81000 туманов, что равнялось 230850 рублей, если считать по официальному курсу [Кавказский календарь на 1890 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1889), отд. 1, с. 50]. Однако большинство расчётов в России производились по усреднённосу курсу 1 туман к 3 рублям серебром. Следует также заметить, что данные о бюджете относились не к 1889 г. – году издания книги, а к предыдущим годам.
 
[lxxii] G.N. Curzon, Persia and the Persian Question, (London: Published by Frank Cass & Co. Ltd, 1966), р. 595. В 1889–1890 гг. официальный курс тумана к рублю составлял 1 туман к 2 рублям 84 ¾ копейки (в своих расчётах мы округлили сумму копеек до 85) курсу [Кавказский календарь на 1890 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1889), отд. 1, с. 50], хотя для простоты всегда считали как 1 к 3-м. В тумане было 10 кран.
 
[lxxiii] Развёрнутую характеристику магала дал В.А.Косоговский. «Деньги на содержание, получаемое в Персии, черпаются из двух различных источников: а) часть малиатов (малиат – налог, вносимый деньгами или натурой) известной провинции прямо ассигнуются по особой росписи, называемой дастур-уль-амаль, на определённые расходы, поименованные в этой росписи. В числе подобных расходов в росписи прямо поименовано: в жалованье (пенсию, пособие) таким-то и таким-то лицам, – столько-то и столько-то в год, т.е., значит, каждый получатель имеет на каждый год свой определённый, постоянный, именной источник, или магал. Магал этот может по желанию получателя и по соглашению с правительством переводится из провинции в провинцию (но, впрочем, не иначе, как с 9 марта (Новый год у иранцев считается с 9 (21) марта) по 9 марта следующего года). Тогда провинция, на которую переведён вновь магал, жалованье известного лица, уже на столько же не доплачивает правительству на другие расходы правительства. Обратно: та провинция, из которой переводится вышеупомянутое жалованье в другую провинцию, на такую же сумму доплачивает правительству на какие-нибудь другие требования правительства или додаёт наличными деньгами. Таким образом, общая сумма всех податей, получаемых государствам, остаётся непременно одна и та же ... б) Но это только одна часть жалованья из постоянных, определённых, именных магалов – явление совершенно своеобразное и для европейца новое, странное и на первых порах даже не совсем понятное. Другая же часть лиц, коим назначено правительственное жалованье, получает его ... прямо из государственного казначейства. Провинции вносят причитающиеся на их долю ежегодные подати в общую государственную кассу, и затем уже провинциям дела нет, куда девает и как распределяет само правительство полученные им государственные доходы. Итак, остальной части лиц, не имеющей определенного магального жалованья, правительство уже само выдаёт жалованье прямо из казначейства» [В.А.Косоговский, «К характеристике общественно-экономических отношений в Иране в конце 90-х годов XIX века», Исторический журнал, № 12 (1941), с. 83]. Магал (махал) также представлял собой административную единицу, отдававшуюся правительством феодалам как наследственно или временное владение. Он состоял из нескольких селений и их округ, по политическим, историческим, этнографическим или топографическим причинам имевшим общие интересы, или отданные правителями в качестве наследственного или ленного владения мелким феодалам. Правители магалов назывались меликами или беками. Одно из селений считалось главным, и к его начальству, наибу, обращались за решением разных общественных дел. Магалом также называли части больших селений, в частности, городаДербента. В каждом магале существовала мечеть, и в этом смысле это слово означало «приход» [Сборник статистических сведений о Кавказе, (Тифлис: Типография Главного управления наместника кавказского и Меликова и К, 1869), т. 1, с. 83].
 
[lxxiv] В 1886 г. Камран-мирза не был военным министром.
 
[lxxv] РГВИА, ф. 401. 1885, св. 1100, оп. 4, д. 57, л. 4.
 
[lxxvi] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 31.
 
[lxxvii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 77. Правильнее было бы сказать – заискивающее. Как сообщал тот же автор, шах был всегда недоволен, если на приёмах или других значительных мероприятиях отсутствовали русские офицеры и спрашивал с военного министра
 
[Там же, с. 80]. Поэтому, Камран-мирза старался во всём угодить шаху, чтобы не потерять его расположения. Соответственно, угодничал он и по отношению к инструкторам. Впрочем, «тонкая азиатская дипломатия» нашла здесь выражение в том, что внешне Камран-мирза старался угодить, а подспудно – если не навредить, то извлечь для себя пользу не считаясь с делами ПКБ. К началу 1890-х гг. вторая сторона его поведения стала явно преобладающей.
 
[lxxviii] «Всеподданнейший отчёт генерал-лейтенанта Куропаткина о поездке в Тегеран в 1895 году для выполнения высочайше возложенного на него чрезвычайного поручения», Добавление к СМА, № 6 (1902), с. 21–22.
 
[lxxix] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 67.
 
[lxxx] G.N. Curzon, Persia and the Persian Question, (London: Published by Frank Cass & Co. Ltd, 1966), р. 422.
 
[lxxxi] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 84–85.
 
[lxxxii] М.Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898), с. 125.
 
[lxxxiii] Там же, с. 125.
 
[lxxxiv] Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012) 71. Впрочем, любимцем шаха в 1880-х гг. был племянник одной из его жён Малиджек. «На салямах, выходах шаха, его ставили выше, чем Наиб ос-Солтане … Любовь шаха к этому мальчику (ему было около 10 лет – О.Г.) непонятна», – писал один из российских инструкторов в своих очерках [Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 62].
 
[lxxxv] Там же, с. 119.
 
[lxxxvi] Там же, с. 150.
 
[lxxxvii] Там же, с. 150.
 
[lxxxviii] Там же, с. 144.
 
[lxxxix] Там же.
 
[xc] Там же, с. 145.
 
[xci] Там же, с. 145–146. Хотя эта зарисовка относилась ко времени предыдущего Заведующего, она вполен применима и ко времени заведования Н.Д.Кузьмина-Караваева.
 
[xcii] Там же, с. 139.
 
[xciii] Там же, с. 149.
 
[xciv] М. Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898), с. 223.
 
[xcv] Навруз (ноуруз) – новый год в Персии 9–10 марта (21–22 по-новому стилю) [Народы и религии мира: Энциклопедия, (Москва: Большая российская энциклопедия, 1999), с. 416]. Мухаррем (арабск. – «заповедный», «священный») – название первого месяца мусульманского лунного календаря. 1-е число – день нового года, праздничный, нерабочий день в мусульманских государтсвах. Первые 10 дней мухаррема у шиитов являются траурными, посвященными памяти их «великомученика» Хусейна. В эти дни, особенно в 10-й, называемый ашура, шиитское духовенство устраивало религиозные шествия, наиболее фанатичные участники которых занимались самоистязанием (Шахсей-вахсей), а также мистерии на сюжет гибели Хусейна [Баумгартен, «Поездка по восточной Персии Л.-Гв. Волынского полка поручика Баумгартена в 1894 г. (Географическо-торговое исследование)», СМА, вып. 63 (1896), с. 149–154; Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 149].
 
[xcvi] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 121–122.
 
[xcvii] Там же, с. 149.
 
[xcviii] М. Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898), с. 223.
 
[xcix] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 149. Патронный запас не обновлялся, поэтому приходилось экономить боеприпасы. Попытка делать патроны в Иране окончилась неудачей [«Персидская армия со слов компетентного русского офицера, 1891 г.», СМА, вып. 49 (1891), с. 182].
 
[c] См. о его финансовых махинациях на разных постах [Из тегеранского дневника полковника В.А. Косоговского, (М.: Изд-во восточной лит-ры, 1960), с. 33–35]. Следует, правда, отметить, что важнейшей причиной финансовых неурядиц ПКБ было и то, что изначально не было согласовано и подписано никаких долгосрочных документов, определявших бюджетные ассигнования, их расходование и отчётность. Фактически всё осуществлялось на основе договорённостей российской Миссии с шахом и военным министром каждый раз при назначении нового Заведующего.
 
[ci] «Всеподданнейший отчёт генерал-лейтенанта Куропаткина о поездке в Тегеран в 1895 году для выполнения высочайше возложенного на него чрезвычайного поручения», Добавление к СМА, № 6 (1902), с. 22. Оба другие брата считались ненадёжными и невыгодными для России в качестве будущих правителей Персии
 
[Там же]. По правилам, наследником престола мог считаться только рождённый от каждарской принцессы. Из первых 3-х старших сыновей шаха (всего их было 7 [Туманский, «От Каспийского моря к Хормузскому проливу и обратно, 1894 г.», СМА, вып. 65 (1896), с. 11–12]) таковым был Мозаффарэддин-мирза, родившийся 26 марта 1852 г., в то время, как Масуд-мирза – 5 января 1850 г., а Камран-мирза – 12 июля 1856 г.
 
[cii] О.А.Красняк, Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. (Москва: URSS, 2007), с. 135.
 
[ciii] Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012), с. 87–88.
 
[civ] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 151.
 
[cv] РГВИА, ф. 446, д. 47, л. 110.
 
[cvi] Франкини, «Записка о персидской армии генерал-майора Франкини от 20 сентября 1877 г.», СМА, вып. 4 (1883), с. 12–13.
 
[cvii] [ВревскийА.Б.], «Персия», Военно-статистический сборник, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1868), вып. 3, с. 29.
 
[cviii] В.А.Косоговский, «Очерк развития персидской казачьей бригады», Новый Восток, кн. 4 (1923), с. 393.
 
[cix] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 89–90.
 
[cx] В.А.Косоговский, «Очерк развития персидской казачьей бригады», Новый Восток, кн. 4 (1923), с. 397.
 
[cxi] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 90. [cxii] Там же, л. 89.
 
[cxiii] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 28.
 
[cxiv] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 146.
 
[cxv] Там же. Для сравнения: в конце 1870-х гг. численный состав кавалерийского полка российской армии предполагал наличие 33 офицеров на 729 строевых и 140 нестроевых чинов [Л.Г. Бескровный, Русская армия и флот в ХІХ веке. Военно-экономический потенциал России, (Москва: Наука, 1973), с. 52].
 
[cxvi] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 31.
 
[cxvii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 148. Такое положение в действительности было практикой персидских вооружённых сил. «Кроме командира в каждом фоудже числится нисколько сергенков (полковников) явер-эвелов и явер-доюмов (подполковников и майров), обязанности которых неопределённы, – писал по этому поводу Л.К.Артамонов, – они или инструкторы, или помощники командира, или же просто причислены к батальону для получения жалованья» [Л.К.Артамонов, Северный Азербайджан. Военно-географический очерк, (Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), с. 58–59].
 
[cxviii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 148.
 
[cxix] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 31.
 
[cxx] Там же. [cxxi] Там же, с. 39.
 
[cxxii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 146.
 
[cxxiii] Речь идёт о Гератском походе Мохаммед-шаха 1837–1838 гг. [А.Г.Бугаева, «Борьба за Герат 1837–1841 гг.», Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, т. 15 (2007), № 39, с. 58–61].
 
[cxxiv] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 147–148.
 
[cxxv] .К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 31.
 
[cxxvi] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 148.
 
[cxxvii] Там же, с. 148. [cxxviii] Видимо, имелся в виду Мисль-Рустем, с работой которого у М.Алиханова-Аварского многое о ПКБ перекликается.
 
[cxxix] М.Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898), с. 223.
 
[cxxx] Л.К.Артамонов, Персия как наш противник в Закавказьи, (Тифлис: Б.и., 1889), с. 23.
 
[cxxxi] Там же, с. 28.
 
[cxxxii] М. Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898), с. 222–223.
 
[cxxxiii] Там же, с. 211.
 
[cxxxiv] Зона беспошлинного ввоза и вывоза товаров.
 
[cxxxv] Х.А.Атаев, Торгово-экономические связи Ирана с Россией в XVIII – XIX вв., (Москва: Наука, 1991), с. 251–252. По сообщению И.А.Зиновьева, англичане очень рассчитывали на сохранение транзита, что позволяло бы им использовать российские железные дороги для доставки товаров в Закаспийский край по пути Тифлис – Баку – Красноводск – Ашхабад [О.А.Никонов,Политика Российской ИмпериинаСреднем Востокевовторой половине XIX в., (Москва: Прометей, 2015), с. 73].
 
[cxxxvi] Б.В.Ананьич,Российской самодержавие и вывоз капиталов. 1895–1914 гг. (по материалам Учётно-ссудного банка Персии), (Ленинград: Наука, 1975), с. 18.
 
[cxxxvii] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 149.
 
[cxxxviii] «Персидская армия (Из Times 11 февраля 1890 г.)», СМА, вып. 42 (1890), с. 84.
 
[cxxxix] М. Алиханов-Аварский, В гостях у шаха. Очерки Персии, (Тифлис: Тип. Я.И.Либермана, 1898), с. 224; Л.К.Артамонов, Северный Азербайджан. Военно-географический очерк, (Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), с. 83.
 
[cxl] Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 96.
 
[cxli] О.И.Жигалина, Великобритания на Среднем Востоке (ХІХ – начало ХХ в.). Анализ внешнеполитических концепций, (Москва: Наука, 1990), с. 138; G.N. Curzon, Persia and the Persian Question, (London: Published by Frank Cass & Co. Ltd, 1966), р. І.
 
[cxlii] «Персидская армия (Из Times 11 февраля 1890 г.)», СМА, вып. 42 (1890), с. 84–85.
 
[cxliii] Л.К.Артамонов, Северный Азербайджан. Военно-географический очерк, (Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), с. 83. «В Исфахане Зелл ос-Солтане раньше держал в своих видах часть подобной кавалерии (по образцу «казаков» – О.Г.), – отмечал Мисль-Рустем, – которая обучалась вышеописанным сартипом Керим-ханом (из водоносов) (который былы изгнан из ПКБ П.В.Чарковским – О.Г.), бывшим раньше под начальством русских инструкторов; в конце концов потом эта кавалерия была распущена по домам, по приказанию шаха» [Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 137].В Исфахане «казаки» были обеспечены достаточно неплохо по персидским меркам. Так, только здесь и в Тегеране существовали казармы для кавалерии [Там же, с. 136]. Объяснялось это особым положением старшего сына шаха. Масуд-мирза Зелл ос-Солтане (титул, в переводе означавший «тень шаха») был старшим сыном Насреддин-шаха. Фатхали-шахом (правил в 1797–1834 гг.) был установлен принцип престолонаследия, согласно которому наследником шаха мог быть только старший сын, родившийся от принцессы шахской крови, т.е. каджарки [Е.М.Белозерский, Письма из Персии, (Москва: Военная типография, 1886), с. 102]. Так как мать Масуд-мирзы была простого происхождения, он был исключён из престолонаследия. Шах не любил своего преемника – сына Мозаффарэддина, поэтому «оказывал почести Зелл ос-Солтане, добавляя провинцию за провинцией к владениям, которыми правил честолюбивый и жестокий принц из Исфахана» [Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004, с. 136]. К 1882 г. принц управлял приблизительно третьей частью Персии. Он набрал и обучил несколько полков, которые он вооружил 6000 винтовок системы «Мартини-Генри», таким образом создав войско, считавшееся лучшим в стране»
 
[Там же, с. 136]. До 1888 г. Зелл ос-Солтане формировал в своих владениях собственную армию, надеясь, видимо, с английской поддержкой в случае смерти шаха захватить престол [Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1887), с. 555]. Здесь были и австрийские, и немецкие инструкторы, и бывшие «казаки» (Керим-хан). В Исфахане находились склады оружия, были сформированы 3 пешие регулярные батареи из 18 новых австрийских орудий Ухациуса, в 1881 г. открыто военное училище [Там же, с. 555–556; Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств, (Санкт-Петербург: Военная типография,1888), с. 48]. В Гашт-е Бехеште по приказанию шах-заде была открыта военная школа, в которой, за исключением одного француза, преподавали персы [Е.М.Белозерский, Письма из Персии, (Москва: Военная типография, 1886), с. 48]. В 1888 г. Масуд-мирза попал в немилость у шаха и был лишён и войска и постов. Причины этого назывались различные, но очевидно, что в первую очередь большую роль сыграли опасения шаха за свою власть, а российских представителей – за переход власти после смерти Насреддин-шаха к законному наследнику. Этому сильно способствовали активные связи Зелл ос-Солтане с британскими дипломатами и укрепление личной власти и популярности в подчинённых ему провинциях [Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004, с. 135–137]. П.А.Риттих утверждал, что причиной этого была кандидатура, «выставленная последним (шах-заде – О.Г.) на вакантный пост первого министра. Крупная сумма, предложенная шаху за это место, должна была решить дело в его пользу, но тут неожиданно вмешались наш посланник кн. Долгорукий и третий сын шаха Наиб ос-Солтане, который бросился к отцу в ноги и упросил пощадить его отечество и его жизнь, “ибо, – сказал он, – назначение старшего брата первым министром послужит для меня смертным приговором” ... утверждают, что причичною немилости шаха был коварный план Зелл ос-Солтане воспользоваться близостью к отцу для того, чтобы свергнуть его с престола и захватить бразды правления в свои руки» [П.А. Риттих, «Наши сношения с Персией и её историческое положение в ХІХ-м столетии», Русский вестник, .т. 244 (1896), № 6, с. 80]. «Кое-кто (по мнению Ф.Казем-заде, это был садразам – О.Г. [Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004, с. 159]) обратил внимание шаха на то, что валият Мозаффар, т.е. наследник его, не имеет ордена от англичан, тогда как Зелл ос-Солтане его уже получил, – вспоминал Мисль-Рустем, бывший в это время в Иране, – и при этом добавили, что по Персидскому заливу он получил также от англичан тайно несколько тысяч ружей, и что это может грозить бедой самому шаху. Шах сейчас же вызвал его из Исфахана в Тегеран и арестовал в его же дворце, отобрав всё оружие, невзирая на то, что Зелл ос-Солтане представил ему с поклоном много золота. В его же губернаторство были посланы надёжные люди, которые действительно нашли до 3000 тайно от шаха полученных Зелл ос-Солтане скорострельных ружей, и к тому же на клинке дорогой шашки Зелл ос-Солтане была сделана из алмазов надпись: «Кто войдёт на престол, будет зарублен этой шашкой» (П.А.Риттих утверждал, что на ятагане исфаханского правителя было написано «этой саблей я снесу голову моему брату» [П.А. Риттих, «Наши сношения с Персией и её историческое положение в ХІХ-м столетии», Русский вестник, .т. 244 (1896), № 6, с. 329] – О.Г.). Все боялись шахской грозы над Зелл ос-Солтане, который между тем заявил шаху чрез приближённых, что он себя сожжёт во дворце из-за позора быть арестованным, или чтобы шах отпустил его жить в Англию. Но ни того, ни другого не случилось, а, благодаря проискам эндеруна (женщин), главное же матери Зелл ос-Солтане, все прошло мирно. Через месяц Зелл ос-Солтане объяснил нахождение у него ружей тем, что он хотел их преподнести сюрпризом шаху, почему шах, поняв всё-таки замысел, выпустил его, но лишил его правления над многими областями, сделав только губернатором Исфахана без права иметь свои войска, за исключением собственного конвоя» [Мисль-Рустем, Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г., (Санкт-Петербург: Типография и литография В.А.Тиханова, 1897), с. 67–68].
 
[cxliv] Л.К.Артамонов, Северный Азербайджан. Военно-географический очерк, (Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), с. 71, 72, 74.
 
[cxlv] Блюмер, «Состояние Тавризского гарнизона в мае 1891 г.», СМА, вып. 49 (1891), с. 41. Предполагалось ещё обучить казачьему уставу 400 всадников из карапапахов, но на тот момент идея эта осталась нереализованной.
 
[cxlvi] Там же.
 
[cxlvii] Орановский, «Военно-статистическое описание северо-восточной части Хоросана 1894 г.», СМА, вып. 68 (1896), с. 100. Русский генеральный консул в Мешхеде указывал численность «казаков» в городе в 200 человек [Власов, «Краткий очерк Хорасана: 1894 г.», СМА, вып. 56 (1894), с. 187].
 
[cxlviii] Судя по сообщению Л.К.Артамонова, курды имели «крупные счёты» с местными туркменами-йомудами (йомудами, иомутами), являвшимися, наряду с гокланами (гокленами), «грозой» Северного Хорасана [Л.К. Артамонов, «Краткий очерк командировки в Персию для военно-статистического исследования Астрабад-Шахрудо-Бастамского района и Северного Хорасана в 1891–1892 гг.», Поездка в Персию, Астрабад-Шахрудский район и Северный Хоросан: Воен.-стат. исслед. Л.К. Артамонова, Ген. штаба подполк., (Тифлис, Типогр. Канц. Главнонач, гражд. ч. на Кавказе, 1894), с. 22–23]. Во многом это объяснялось политикой местных властей. «Туркмены, живущие в персидских пределах, – отмечал Л.К.Артамонов, – разделяются на две больших группы, с незапамятных времён и до ныне враждующие между собою, именно: гокланы, проживающие в Боджнурдском ханстве и йомуды – в Астрабадском губернаторстве … Находясь между двумя враждебными народностями, йомудами и текинцами, гокланы издавна искали опоры в союзе с курдами Боджнурдского ханства и признавали себя подданными ильхани (правителя ханства – О.Г.), уплачивая ему ежегодные подарки … С прекращением набегов со стороны текинцев для гоклан потребность в поддержке ильхани и его курдов значительно ослабела и, конечно, не окупает тех налогов, которые несут гокланы. Сознавая это обстоятельство, боджнурдский правитель тщательно поддерживает вражду гоклан с йомудами Астрабадской провинции во имя старого, но верного принципа divide et impera. С этою целью совершаются со стороны ильхани курдами, с участием гокланских всадников, аламаны (разбойничьи набеги – О.Г. [А.П. Андреев,«Туркменский аламан (Эскиз)», Исторический вестник, № 7 (1902), с. 109–141; Ю.М. Вотяков, Аламан. Социально-экономические аспекты института набега у туркмен (середина XIX – первая четверть XX веков), автореферат дис. ... канд. ист. наук. (Санкт-Петербург, 1994); Ю.М. Вотяков Аламан: социально-экономические аспекты института набега у туркмен: середина XIX – первая половина XX века, (Москва: МАЭ РАН, 2002)]) в йомудскую степь» [Л.К.Артамонов, «Современное положение туркмен в Астрабадской и Буджнурдской провинциях Персии», Поездка в Персию, Астрабад-Шахрудский район и Северный Хоросан: Военно-статистическое исследование, (Тифлис: Типогр. Канц. Главнонач гражд. ч. на Кавказе, 1894), с. 64, 74–75]. Именно поэтому контингент «казаков» формировался из курдов, хотя в боеспособности они уступали туркменам. Персы хотя и считали последних своими подданными, однако «никакого авторитета в глазах туркмен» не имели[Л.К. Артамонов, «Краткий очерк командировки в Персию для военно-статистического исследования Астрабад-Шахрудо-Бастамского района и Северного Хорасана в 1891–1892 гг.», Поездка в Персию, Астрабад-Шахрудский район и Северный Хоросан: Воен.-стат. исслед. Л.К. Артамонова, Ген. штаба подполк., (Тифлис, Типогр. Канц. Главнонач, гражд. ч. на Кавказе, 1894), с. 19].
 
[cxlix] Орановский, «Военно-статистическое описание северо-восточной части Хоросана 1894 г.», СМА, вып. 68 (1896), с. 101.
 
[cl] Там же, с. 100. [cli] Л.К. Артамонов, «Краткий очерк командировки в Персию для военно-статистического исследования Астрабад-Шахрудо-Бастамского района и Северного Хорасана в 1891–1892 гг.», Поездка в Персию, Астрабад-Шахрудский район и Северный Хоросан: Воен.-стат. исслед. Л.К. Артамонова, Ген. штаба подполк., (Тифлис, Типогр. Канц. Главнонач, гражд. ч. на Кавказе, 1894), с. 20.
 
[clii] Там же, с. 22.
 
[cliii] В 1894 г. К.-О.Г.Баумгартен определили численность кавалеристов в Мешхеде «до 200 всадников (соваров) иррегулярных; несут службу в Чирвилаете и получают 20 туманов в год жалованья (при своём коне и вооружении); они обучены но казачьему уставу и находятся в Мешхеде» [Баумгартен, «Поездка по восточной Персии Л.-Гв. Волынского полка поручика Баумгартена в 1894 г. (Географическо-торговое исследование)», СМА, вып. 63 (1896), с. 279]
 
[cliv] РГВИА, ф. 401, 1901, оп. 5, д. 481, л. 6.
 
[clv] Связано это было во многом с тем, что пользовался англичанин официальными источниками. Однако их достоверность была невысокой. «Сведения, публикуемые Главным штабом, – характеризовал методику оценки российским военным ведомством персидских вооружённых сил в 1891 г. русский офицер, – совершенно согласны с официальными данными персидского военного министерства, которое признаёт их за существующую якобы организацию, на деле же ни по дислокации войск, ни даже по нумерации, действительность не совпадает с законом и теорией» [[«Персидская армия со слов компетентного русского офицера, 1891 г.», СМА, вып. 49 (1891), с. 181] Впрочем, в его работе содержались и другие неточности [О.А.Гоков, «Персидская казачья бригада в публикациях Д.Н.Кёрзона», Вісник Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, № 1087. Історія, вип. 47 (2013); Туманский, «От Каспийского моря к Хормузскому проливу и обратно, 1894 г.», СМА, вып. 65 (1896), с. 69, 70].
 
[clvi] «Персидская армия (Из Times 11 февраля 1890 г.)», СМА, вып. 42 (1890), с. 84. [clvii] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 44.
 
[clviii] Л.Г. Бескровный, Русская армия и флот в ХІХ веке. Военно-экономический потенциал России, (Москва: Наука, 1973), с. 46.
 
[clix] Там же, с. 52.
 
[clx] А.Н.Малукало,Кубанское казачье войсков 1860–1914 гг.: организация, система управления и функционирования, (Краснодар: Изд-во Кубанькино, 2003), приложение 3.
 
[clxi] РГВИА, ф. 401, 1901, оп. 5, д. 481, л. 5.
 
[clxii] «Персидская армия (Из Times 11 февраля 1890 г.)», СМА, вып. 42 (1890), с. 84. Нужно отметить, что, возможно, в чём-то англичанин оказался прав. В 1888–1889 гг. произошла смена есаула Меняева на подъесаула М.А.Ассиера. Отсюда и два обер-офицера, а не три на момента его пребывания в Иране.
 
[clxiii] РГВИА, ф. 401, 1901, оп. 5, д. 515, л. 255.
 
[clxiv] Что интересно, в послужном списке этот факт отражения не получил.
 
[clxv] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 1. [clxvi] О.А.Красняк, Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. (Москва: URSS, 2007); Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012), с. 81, 137–138. В своём «конспекте» дела об отозвании Н.Д.Кузмина-Караваева, которое подано ею как выдержка из источника, О.А.Красняк допустила ряд существенных и парадоксальных неточностей. Оставляя вне внимания язык и стиль изложения, заметим следующее. Она пишет: «Сведения, доставленные полковником Кузьмин-Караваевым оказались недостаточными, и Военно-учёный комитет Главного штаба счёл необходимым эти сведения доработать, при этом было выражено недовольство тем, что командование бригады было возложено на есаула Маковкина и поручика Блюммера, не мотивируя ничем определенным и счёл Кузьмин-Караваева не в состоянии заниматься исполнением инструкций Окружного штаба и полагал заменить его»
 
[Там же, с. 137]. В указанном наборе слов неточность накладывается на неточность. Доработать сведения считал необходимым не Военно-учёный комитет, а сам полковник. Он же, а не петербургское начальство, выражал недовольство Е.А.Маковкиным и К.Н.Блюмером, но не тем, что командование было возложено на есаула и поручика (к слову, исполняющим обязанности Заведующего был оставлен Е.А.Маковкин, а не оба офицера). Следующие фразы надёрганы из рапорта А.М.Дондукова-Корсакова начальнику Главного штаба и имеют совершенно иной смысл: Главноначальствующий на Кавказе, а не Военно-учёный комитет посчитал необходимым сменить Н.Д.Кузьмина-Караваева. Кроме этого, хотелось бы обратить внимание на ещё две вопиющие ошибки. О.А.Красняк утверждала словами документа, что «было ходатайство о назначении на место полковника Кузьмин-Караваева есаула Маковкина, как опытного офицера, прослужившего 4 года в Персии и неоднократно управлявшему бригадой в отсутствии ее начальников». Ходатайство действительно было, но о том, чтобы есаул исполнял обязанности Заведующего до прибытия нового полковника. К тому же Е.А.Маковкин прослужил в ПКБ не 4 года, а 4 трёхлетия – это либо опечатка, либо ошибка О.А.Красняк. Наконец, очень интересно подан сюжет со сменой Заведующих в конце 1889 – начале 1890 г. «Командующий войсками Кавказского военного округа А.М.Дондуков-Корсаков, – пишет исследовательница, – даёт распоряжение Н.Н.Обручеву об отозвании из бригады полковника Кузьмин-Караваева и назначении на его место полковника Шнеура»
 
[Там же, с. 138]. Естественно, подчинённый, каковым являлся А.М.Дондуков-Корсаков, не мог давать распоряжений своему начальнику – Н.Н.Обручеву. На самом деле, речь шла о ходатайствах первого ко второму.
 
[clxvii] В рассматриваемое время Военно-ученый комитет являлся органом Главного штаба, целями которого были «направлять специально-ученую деятельность ГШ и топографов и содействовать развитию военного образования в армии» Фактически он был центром аналитической разведки российской армии [М.Газенкампф, Устройство и служба русского Генерального штаба, (Санкт-Петербург: Типография штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, 1886), с. 8; Е.Сергеев, А.Улунян, Не подлежит оглашению. Военные агенты Российской империи в Европе и на Балканах. 1900–1914, (Москва: Реалии-Пресс, 2003), с. 22].
 
[clxviii] Следует заметить, что сотрудник военной разведки штаба Кавказского военного округа начала ХХ в. К.Н.Смирнов обращал внимание на то, что Отдел ГШ – орган разведки – «занимаясь много географической частью изучения театра, неглубоко изучал армии соседних государств и не приделял значения знанию переводчиком военной терминологии» [К.Н.Смирнов,«Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 190]. Сведения, доставлявшиеся офицерами ПКБ, в принципе это подтверждают. Официальные сведения о дислокации армии и состоянии войск Каджарской державы они поставляли относительно регулярно. Но преобладали маршрутные работы и сведения для составления карт.
 
[clxix] А.С.Зеленой (второй вариант написания фамилии – Зелёный) состоял при штабе Кавказского военного округа и в рассматриваемое время был также помощником председателя Кавказского отдела Императорского русского географического общества [Кавказский календарь на 1890 год, (Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1889), отдел 2, с. 205, 232]. Исследователи и знавшие его люди называли А.С.Зеленого основоположником военной разведки Кавказского военного округа [Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 133; К.Н.Смирнов,«Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 163–178]. К.Н.Смирнов утверждал, что А.С.Зеленой возглавлял Отдел ГШ при штабе округа с момента его основания после войны 1877–1878 гг., или с конца 1879 г. [К.Н.Смирнов,«Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 164, 165]. Н.К.Тер-Оганов указывал годы существования Отдела с 1877 до 1903 гг. [Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 11]. Отдел этот был создан под А.С.Зеленого. Однако на Кавказе он появился вновь только в 1885 г.: с марта 1879 г. А.С.Зеленой, состоя формально в распоряжении главнокомандующего Кавказской армией, участвовал русско-турецком и турецко-иранском разграничениях, возглавлял 2-й отдел иностранных сношений и военных представлений Главного штаба (с 1880 г.), участвовал в русско-англо-афганских переговорах по афганскому разграничению на участке от р. Герируд до Амударьи (сентябрь – декабрь 1884 г.) [М.Басханов, Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографический словарь, (Москва: Восточная литература, 2005), с. 91]. Лишь 1 февраля 1885 г. А.С.Зеленой был назначен состоять при войсках Кавказского военного округа [Список генералам по старшинству. Составлен по 1-е сентября 1899 года, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1899), с. 219]. Отдел ГШ, который он возглавил в штабе округа, ведал «изучением внутреннего и передового театров и издательством по этой части» [К.Н.Смирнов,«Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 163]. Но когда именно он был создан, точно сказать сложно. А.С.Зеленой действительно с 1879 г. курировал разведку штаба Кавказского военного округа, хотя фактически полноценно исполнять эти обязанности он смог только с 1885 г. Самое раннее упоминание его в документах РГВИА, известное нам, относится к февралю 1885 г., хотя из документов следует что и в 1884 г. Отдел ГШ существовал [РГВИА, ф. 401, оп. 4/928, д. 12]. Точных сведений о составе Отдела ГШ не имеется, но скорее всего, оно состояло из двух отделений. 1-е, судя по всему, занималось военной статистикой, т.е. имело функции обработки разведсведений. 2-е отделение занималось деятельностью негласной военной агентуры в Персии и Турции. 2-е отделение Отдела ГШ штаба Кавказского военного округа по руководству работами и действиями военных агентов в Азиатской Турции и Персии осуществляло общее управление деятельностью негласных военных агентов в штабе округа [Türkiye’de Ermeni meselesi: Rus Genelkurmay Bakanligi belgeleri, (Ankara: Türk Tarih Kumumu, 2013), s. 296]. По информации Михаила Казбековича Басханова, название отделения проходит по документам штаба Кавказского военного округа, начиная с 1880-х гг. Первоначально оно именовалось «2-м отделением иностранных сношений и военных представлений Отдела ГШ». По «Кавказскому календарю» Отдел ГШ в составе 2–3-х человек проходит примерно с 1891 г. [Кавказский календарь на 1891 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), отд. 2, с. 303]. Основу Отдела составляли начальник – А.С.Зеленой, заведующий канцелярией, состоящий при войсках округа и по инженерным войскам капитан Михаил Петрович Горох и чиновник на усиление или канцелярист (фактически – переводчик) коллежский ассесор Мирза Шериф Мирзаев. Это даёт возможность предположить, что штатных должностей в Отделе первоначально не было, да и вообще сведения о нём не разглашались. Что касается утверждения, что А.С.Зеленой возглавлял Кавказский отдел Императорского русского географического общества (далее – КОИРГО) [К.Н.Смирнов,«Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», Н.К.Тер-Оганов, Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.), (Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015), с. 169], то этот тезис нуждается в уточнении. А.С.Зеленой с 1884 г. числился членом Распорядительного совета КОИРГО [Кавказский календарь на 1885 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1884), отд. 4, с. 128], с 1888 г. – был помощником председательствующего, в 1889–1890 гг. исполнял обязанности последнего [Кавказский календарь на 1889 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1888), отд. 2, с. 234; Кавказский календарь на 1890 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1889), отд. 2, с. 238; Кавказский календарь на 1891 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), отд. 2, с. 353]. Учитывая, что покровителем КОИРГО был глава кавказской администрации, а председательствующим – начальник штаба округа, можно согласиться с тем, что А.С.Зеленой, хотя формально и не был его главой, но фактически возглавлял этот орган. Кроме того, с 1890 г. он являлся членом Закавказского статистического комитета [Кавказский календарь на 1891 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890), отд. 2, с. 4]. До 1882 г. он числился только состоящим в распоряжении главнокомандующего Кавказской армии [Кавказский календарь на 1883 год, (Тифлис: Типография канцелярии главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1882), отд. 2, с. 105], а затем – состоящим при войсках штаба округа.
 
[clxx] Формально 13 августа 1889 г. генерал-лейтенант ГШ В.Н. Троцкий был переведён с должности начальника штаба округа на должность командира 16-м армейским корпусом [Список генералам по старшинству. Составлен по 1-е сентября 1899 года, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1899), с. 64]. Только 6 октября 1889 г. состоялось зачисление на вакантную должность бывшего начальника штаба Казанского военного округа, до этого долгое врмея с перерывами служившего на штабных должностях на Кавказе генерал-лейтенанта ГШ Петра Тимофеевича Перлика [Список генералам по старшинству. Составлен по 1-е сентября 1899 года, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1899), с. 153]. Поэтому А.С.Зеленой в промежутке, пока должность оставалась незанятой, исполнял обязанности начальника окружного штаба.
 
[clxxi] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 1–2.
 
[clxxii] Там же, л. 96.
 
[clxxiii] Там же, л. 2–3.
 
[clxxiv] Там же, л. 2.
 
[clxxv] Там же, л. 3, 7. Дмитриев – скорее всего, Август Александрович, в 1888 г. был выпущен из Николаевской Академии ГШ штабс-капитаном с переименованием в капитаны ГШ [Список полковникам по старшинству. Составлен по 1 ноября 1906, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1906), с. 89] и состоял офицером для поручений при штабе 17-го армейского корпуса, входившего в состав Московского военного округа. Поручик Иессен Людвиг Людвигович (в архивных документах фигурирует под фамилией «Гессен»), штабс-капитан 1-й Резервной артиллерийской бригады. В 1889 г. окончил Офицерском курсе при Учебном отделении восточных языков Азиатского департамента Министерства иностранных дел и в августе–декабре был командирован в Тегеран в распоряжение посланника для прохождения языковой и страноведческой стажировки [М.Басханов, Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографический словарь, (Москва: Восточная литература, 2005), с. 94–95; Е.В.Воевода, «Офицерский курс при Учебном Отделении восточных языков МИД Российской империи», http://mgimo.ru/library/publications/151032/]. Сохранилось несколько донесений Л.Л.Иессена из Тегерана на имя управляющего делами Военно-учеёного комитета Главного штаба генерала Ф.А.Фельдмана [Сведения сообщены М.Басхановым]. Поручик Л.Л.Иессен должен был, по мнению Н.Д.Кузьмина-Караваева, заменить в ПКБ К.Н.Блюмера, заведовавшего батареей.
 
[clxxvi] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 3–4.
 
[clxxvii] Там же, л. 4.
 
[clxxviii] Подъесаул Михаил Андреевич Ассиер сменил есаула Меняева скорее всего в начале 1889 г. [clxxix] Там же, л. 7.
 
[clxxx] Там же.
 
[clxxxi] Там же. Н.С.Долгоруков был уже отозван в Россию. Его место временно занимал поверенный в делах. Прибытие же нового посланника задерживалось в связи с готовившимся в Петербурге обсуждением «железнодорожного вопроса». От него, как увидим ниже, зависели новые инструкции дипломатическому представителю при шахском дворе.
 
[clxxxii] Там же, л. 7.
 
[clxxxiii] Так, в феврале–мае 1887 г. командирован исследовать путь от Тегерана к Персидскому заливу по маршруту Исфахан–Шираб–Бендер-Бушир, в апреле–мае 1889 г. совершил поездку в Мазендеран. Интересно, что и при следующем Заведующем К.Н.Блюмер занимался той же работой: в апреле–мае 1890 г. ездил по маршруту Казвин–Решт–Фюмен–Астара–Ардебиль–Зенджан–Казвин, в 1892 г. изучал пути, ведущие от русской границы к Тегерану через Тебриз, Зенджан и Казвин [М.Басханов, Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографический словарь, (Москва: Восточная литература, 2005), с. 35, здесь же дан и перечень работ К.Н.Блюмера]. Возможно, это объяснялось его меньшей занятостью в сравнении с другими офицерами, которые командовали полками и были больше заняты обучением «казаков». Впрочем, в штабе Кавказского военного округа некоторые его работы оценивали не слишком высоко. В частности, относительно маршрута Тебриз–Казвин, составленного в 1890 г., было отмечено, что «маршрут этого офицера носит на себе характер исключительно географический; описание совершенно не освещается с военной точки зрения. В маршруте не указано ни позиций, ни бываков, ни возможных ночлегов для войск; в нём не имеется указаний ни о воде, ни о топливе, нет также сведений в какой мере возможно продовольствие отряда местными средствами ... В этой рекогносцировке не указано даже расстояния между Зенджаном и Казвином»[Обзор Кавказско-персидского театра военных действий. Составлен при штабе Кавказского военного округа, (Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1899), с. 92, 98].
 
[clxxxiv] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 8.
 
[clxxxv] Там же.
 
[clxxxvi] Там же.
 
[clxxxvii] Там же, л. 6.
 
[clxxxviii] Там же, л. 7–8.
 
[clxxxix] Там же, л. 8.
 
[cxc] Там же, л. 9.
 
[cxci] Там же, л. 10.
 
[cxcii] Там же, л. 9.
 
[cxciii] Там же.
 
[cxciv] Там же, л. 5.
 
[cxcv] Там же, л. 6.
 
[cxcvi] Там же, л. 12.
 
[cxcvii] Там же.
 
[cxcviii] Там же, л. 1.
 
[cxcix] Там же, л. 18.
 
[cc] Там же, л. 15.
 
[cci] Там же, л. 19.
 
[ccii] Там же, л. 23.
 
[cciii] Там же, л. 38.
 
[cciv] Там же, л. 39.
 
[ccv] Там же.
 
[ccvi] Там же, л. 39–40.
 
[ccvii] Там же, л. 42.
 
[ccviii] Э.Я.Штернберг, Е.К.Молчанова, «Психические расстройства, обусловленные сифилисом нервной системы», Справочник по психиатрии, под ред. А.В. Снежневского, (Москва: Медицина, 1985), с.186–195.
 
[ccix] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 24.
 
[ccx] Там же, л. 24.
 
[ccxi] Там же, л. 25.
 
[ccxii] Судьба остальных участников конфликта была различна. Е.А.Маковкин, произведённый к тому времени в полковники, был отозван в Россию лишь в 1890 г. [П.Н. Стрелянов (Калабухов), Казаки в Персии 1909–1918гг., (Москва: Центрполиграф, 2007), с. 231] или в 1891 г. [«Прошлое, настоящее и возможное будущее музея имени Фелицына», http://krasnodar.rfn.ru/rnews.html?id=39311]. Скорее всего, отозван был в 1890 г., о чём свидетельствует фотография обер-офицеров ПКБ, приводимая П.Н.Стреляновым (Кулабуховым) от 1890 г. с надписью «прощальная»; прибыл же в Россию он в 1891 г. В дальнейшем Е.А.Маковкин продолжал службу на Дальнем Востоке, участвовал в войне с Китаем 1900 г. [В.Г. ДацышенРусско-китайская война 1900 г. Поход на Пекин, (Санкт-Петербург: Альманах Цитадель; Галея Принт, 1999); Д.Г. Янчевецкий, У стен недвижного Китая, (Санкт-Петербург – Порт-Артур: Издание П.А.Артемьева, 1903), с. 374, 386, 387, 392]. К.Н.Блюмер возвратился в Россию в 1893 г. [М. Басханов, Русские военные востоковеды до 1917 года. Биобиблиографический словарь, (Москва: Восточная литература, 2005), с. 35].
 
[ccxiii] РГВИА, ф. 446, д. 46, л. 36.
 
[ccxiv] Список генералам по старшинству 1902 года. Составлен по 1 сентября, (Санкт-Петербург: Военная типография, 1902), с. 967.
 
[ccxv] Подробности процесса увольнения от службы изложены в: РГВИА, ф. 400, оп. 17, д. 5670, 54 л.
 
[ccxvi] О.А.Красняк, Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. (Москва: URSS, 2007), с. 81; Н.К.Тер-Оганов, Персидская казачья бригада 1879–1921 гг., (Москва: Институт востоковедения РАН, 2012), с. 70. Этот же тезис бездоказательно повторяют В.И.Винокуров и П. Бабич [В.И.Винокуров, История военной дипломатии. Военная дипломатия от Петра I до Первой мировой войны, (Москва: ООО НИЦ Инженер, 2009), т. 1, с. 66; Р. Babich, A Russian officer in Persian Cossack Brigade: Vladimir Andreevich Kosagovskii, (Budapest: CEU, 2014), р. 33].
 
[ccxvii] О.А. Гоков, «К вопросу о кризисе в Персидской казачьей бригаде (1892–1893 гг.)», Вісник Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна, № 594: історія, вип. 35 (2003), с. 74–81.
 
[ccxviii] РГВИА, ф. 446, д. 47, л. 3.
 
[ccxix] РГВИА, ф. 401, 1901, оп. 5, св. 1335, д. 43, л. 17.
 
[ccxx] Ф.Казем-Заде, Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии, (Москва: Центрполиграф, 2004), с. 215.
 
[ccxxi] О.А.Красняк, Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. (Москва: URSS, 2007), с. 81.
 
[ccxxii] Фотографии взяты из: П.Н. Стрелянов (Калабухов), Казаки в Персии 1909–1918гг., (Москва: Центрполиграф, 2007).
 

[версия для печати]
 
  © 2004 – 2015 Educational Orthodox Society «Russia in colors» in Jerusalem
Копирование материалов сайта разрешено только для некоммерческого использования с указанием активной ссылки на конкретную страницу. В остальных случаях необходимо письменное разрешение редакции: ricolor1@gmail.com