Во второй половине XIX в. обострилась борьба между Российской империей и Великобританией за сферы влияния в Азии. Россия, потерпевшая поражение в Крымской войне 1853-1856 гг, вынуждена была на некоторое время отказаться от активной внешней политики в Европе и на Балканах, переместив своё внимание на Центральную Азию. В 60-70-е гг. ею были покорены т. н. среднеазиатские ханства (Бухара, Коканд, Хива). Это вызвало у Великобритании опасения за безопасность своих колоний. С 70-х гг. начался новый этап российской внешней политики. В 1871 г. Россия в одностороннем порядке прекратила действие Парижского договора 1856 г., ограничивавшего её деятельность в бассейне Чёрного моря, и возобновила своё активное вмешательство в события на Балканском полуострове. Одновременно усилились британско-российские противоречия в Центральной Азии. Действуя в этом регионе, Россия стремилась прежде всего укрепить собственное влияние в государствах, находившихся между её и британскими владениями, чтобы иметь возможность оказывать давление на Великобританию (т. н. "русская угроза Индии"). Одной из таких "буферных" стран являлась Персия, к 70-м гг. потерявшая своё былое могущество и постепенно попадавшая в экономическую и политическую зависимость от европейских держав.

 

В силу своего географического положения, экономического и стратегического значения Персия во второй половине ХІХ в. постоянно являлась центром ожесточённого политического и экономического соперничества России и Великобритании (в 80-90-х к этому соперничеству присоединились ещё Австро-Венгрия и Германия). Через неё открывались прямой путь на Индию и возможность контроля Персидского залива с прилегающими территориями. Кроме того, Персия непосредственно граничила с новоприобретёнными владениями Российской империи в Центральной Азии и на Кавказе и при определённом стечении обстоятельств могла представлять опасность в качестве центра "подпитки" антироссийского движения в этих регионах.

 

Одним из важных моментов борьбы за влияние являлось соперничество за право реорганизации персидской армии. В значительной степени успех здесь сопутствовал России. Усилиями дипломатического и военного ведомств российские офицеры получили доступ к реорганизации персидской кавалерии. Результатом этого явилось создание в 1879 г. Персидской казачьей бригады (далее – ПКБ), просуществовавшей до Первой мировой войны.

 

Цель данной работы – на основе архивных документов, опубликованных русскоязычных источников и научной литературы рассмотреть процесс создания и существования ПКБ. Основные задачи, которые ставит перед собой автор, следующие:

 

-         выяснить предпосылки создания ПКБ;

-         рассмотреть организацию ПКБ, проследить изменения в её структуре и в положении в связи со сменой командиров;

-         оценить значение существования ПКБ для России;

-         определить роль офицеров Генерального штаба (далее – ГШ), возглавлявших ПКБ, в реализации политики России в Персии.

 

Хронологически данное исследование охватывает период с отправки в Персию российских военных агентов в 1877 г. до назначения командиром ПКБ В.А. Косоговского в 1894 г. При определении предпосылок создания ПКБ автор выходит за вышеприведенные хронологические рамки, отодвигая их нижнюю границу до конца 50-х гг. ХІХ в.

 

Вопрос о создании и деятельности ПКБ в рассматриваемый период не получил глубокого исследования в советской и современной российской научной литературе. В общих работах по истории Ирана ПКБ посвящены, как правило, один – два абзаца, в которых даётся лишь общее представление (во многом искажённое) о её роли [1]. Более подробно организация и деятельность ПКБ рассмотрены в статьях М.П. Павловича и Н.Р. Рихсиевой [2]. Однако источниковая база первой работы весьма скудная; а вторая работа охватывает период существования ПКБ с 1892 по 1914 гг., но факты, изложенные в ней, зачастую носят отрывочный характер.

 

Опубликованных источников по данной теме немного. Большая их часть была взята из личного архива В.А. Косоговского [3]. Отдельно следует отметить опубликованные в журнале "Русская старина" воспоминания первого командира ПКБ А.И. Домонтовича, в которых, однако, опущены многие секретные детали его работы [4].

 

При написании данного исследования автором были использованы документы РГВИА, позволившие по-новому взглянуть на вопрос о российском военном влиянии в Персии в рассматриваемый период [5].

 

Интерес к усилению влияния в Персии через вооружённые силы последней появился среди российских политических кругов во второй половине 50-х гг. ХІХ в..  После поражения в Крымской войне 1853-56 гг. Россия начинает проводить активную завоевательную политику в Центральной Азии, где Персия (несмотря на её кажущуюся слабость) оставалась довольно опасным противником, которого желательно было нейтрализовать. Политическое и экономическое значение Персии для России было детально проанализировано генерал-майором ГШ И. Блаламбергом в его "Записке о значении для России Каспийского моря, как торгового пути в Центральную Азию" [6]. Автор "Записки" неоднократно возглавлял экспедиции по исследованию побережья Каспийского моря и, основываясь на своём опыте, приходит к выводу, что "Россия должна обратить свой взор на Азию, как рынок важный и обширный" [7]. Судя по всему, такое мнение разделяли многие высокопоставленные чиновники империи, но в 50 - 60-е годы политика России в отношении Персии носила своего рода "подготовительный" характер. Основным её проводником являлось Министерство иностранных дел (далее – МИД), и в частности, российский посланник в Тегеране. Зачастую именноего поведение или мнение существенно влияло на российско-персидские отношения. Несмотря на то, что в этот период борьба между Россией и Англией велась прежде всего за экономическое преобладание в Персии (например, за телеграфные концесии), уже в конце 50-х гг. был поднят вопрос об усилении российского влияния на персидскую армию. В частности, на целесообразность этого указывал в своих донесениях российский посланник в Тегеране Лаговский. В 1857 г., после пребывания в Персии английских офицеров, он писал директору Азиатского департамента Е.П. Ковалевскому: "Присылка сюда (в Персию – О.Г.) офицеров может быть чрезвычайно полезною, внушая персиянам к нам доверие, ибо видя наше желание усилить их страну […] они перестанут мечтать и верить наущениям наших противников о наших намерениях подчинить себе эту страну" [8]. Особое внимание, по мнению Лаговского, необходимо было уделить морально-профессиональным качествам направляемых в страну офицеров, а также знанию ими персидского языка [9].

 

К сожалению, автор данной статьи не располагает достоверными сведениями о том, насколько точно были выполнены рекомендации посланника. Несмотря на то, что на его письме имеется приписка "Интересно, надо обдумать", посылка официального военного агента была отложена до 1877 г. Неофициально военная разведка в Персии велась на протяжении 1857-1877 гг. прежде всего офицерами и топографами Кавказского военного округа [10]. Об этом свидетельствует, например, сохранившаяся в РГВИА анонимная записка о состоянии вооружённых сил Персии, где детально проанализирована персидская армия: её численность, расположение, комплектация, боеспособность и т. п. [11]. Однако до 70-х гг. влияние Великобритании в Персии (особенно после успешной войны 1856-57 гг.) оставалось весьма заметным. Основной целью британской политики являлось поддержание экономической и политической нестабильности в стране, чтобы путем предоставления денежной и иной помощи осуществлять контроль над внешней и, частично, внутренней политикой шаха и его правительства.

 

В 70-е гг. ситуация изменилась. Россия успешно провела покорение среднеазиатских ханств, а отмена в одностороннем порядке условий Парижского договора 1856 г. лишь увеличила её авторитет в глазах мира. В то же время персидский шах Наср-эд-Дин решил провести реформу армии по европейскому образцу. Для России это желание шаха явилось как нельзя кстати, т. к. с началом Восточного кризиса 1875-78 гг. англо-российские противоречия обострились с новой силой. Было решено направить в Тегеран военных агентов. В качестве таковых командующий войсками Кавказского военного округа рекомендовал начальника кавказского горского управления генерал-майора ГШ Франкини и капитана ГШ Гибера [12]. Император Александр ІІ одобрил данные кандидатуры, и в апреле 1877 г. офицеры отправились в Персию. В проекте инструкции военному агенту в Тегеране было указано, что последнему "вменяется в обязанность доставлять наивозможно точные и положительные сведения" о воружённых силах Персии (численность, состав, комплектование, расположение, вооружение и т. п.), а также сведения для составления карты страны и носящие стратегический характер (о возможных военных театрах против России и Турции, данные для составления маршрутов и т. п.) [13]. Особое внимание должно было быть уделено Курдистану и деятельности в Персии иностранцев [14]. "Все означенные сведения должно собирать с самою строгою осмотрительностью и тщательно избегать всего, что могло бы навлечь малейшее подозрение местного правительства во всём, что не касается прямой его пользы" [15]. Донесения военный агент должен был доставлять в Главный штаб и в штаб Кавказского военного округа, или ("по предметам политическим или административным заслуживающим особого внимания") с надписью "секретно" – на имя военного министра и командующего Кавказской армией [16]. Франкини должен был ознакомиться с состоянием персидской армии, а после – возвратиться в Россию для предоставления отчёта о проделанной работе. С его отъездом место военного агента должен был занять Гибер [17]. Франкини успешно справился с поставленной перед ним задачей. В своём рапорте от 29 августа 1877 г. он дал отчёт о проделанной работе и изложил своё мнение о состоянии персидской армии. "Персидская армия, – писал он, – существует только на бумаге, и вся деятельность военных властей направлена на то, чтобы держать шаха в заблуждении, между тем, как отпускаемые им на содержание армии суммы бессовестно расхищаются" [18]. По словам Франкини, шах попросил его исследовать недостатки своей армии и представить ему проект её переустройства. Генерал-лейтенант сообщал, что скорее всего шах предложит ему дальнейшее участие в реализации этого проекта и спрашивал у своего непосредственного начальника – командующего Кавказской армией  генерал-адъютанта князя Мирского, – как ему поступить, если такое предложение последует [19]. Однако прямого ответа на этот вопрос в документах, изученых автором, не содержится. Известно, что "Записка о состоянии вооружённых сил Персии и о необходимости реорганизации персидской армии" была составлена и подана на рассмотрение шаху Наср-эд-Дину в 1877 г. [20]. Однако Франкини после выполнения своего задания в Персию не вернулся. Что касается качества проделанной генерал-лейтенантом работы, то вот как характеризует его деятельность в своём донесении военному министру генерал-адъютант князь Мирский: "Выгодное впечатление, произведённое с первого раза на шаха, крайне облегчило ему доступ к исследованию военной организации Персии […]. (Франкини – О.Г.) принёс существенную пользу в отношении объяснений, которые он давал шаху и его министрам, о ходе военных событий (речь идёт о российско-турецкой войне 1877-1878 гг. – О.Г.). Объяснения эти […] постоянно поддерживали шаха убеждённым в несомненном торжестве русского оружия, парализуя все попытки недоброжелателей наших убедить шаха в неудачах […]. Деятельность генерал-майора Франкини подготовила почву для будущих военных агентов наших в Персии, т. к. выгодное впечатление, произведённое его пребыванием в Тегеране, служит залогом того, что военные агенты наши будут встречаться с полным доверием" [21].

 

Однако реорганизация частей персидской армии была возложена на другого офицера ГШ – подполковника А.И. Домонтовича. В своих воспоминаниях он изложил версию своего назначения в Персию, которая затем повторялась большинством исследователей. По словам А.И. Домонтовича, персидский шах Наср-эд-Дин, проезжая в 1878 г. в Европу через Эриван, был восхищён выправкой местных казаков и обратился к наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу, с пожеланием пригласить на службу в Персию российских офицеров для сформирования кавалерии по казачьему образцу [22]. Но, видимо, в силу политических причин, А.И. Домонтович не сообщил важных деталей закулисного влияния на принятие шахом такого решения. Необходимо заметить, что на реорганизацию персидских вооружённых сил претендовали, помимо России и Великобритании, Австро-Венгрия, Бельгия и Франция. Получение той или иной державой права на преобразование персидской армии во многом зависело от желания шаха, а, следовательно, и от  степени влияния на него отдельных дипломатических представителей. Это подтверждает и письмо товарища министра иностранных дел Шишкина начальнику Главного штаба Н.Н. Обручеву в 1894 г.: "Пятнадцать лет назад бывший посланник наш в Тегеране тайный советник Зиновьев побудил шаха обратиться к нашему содействию для образования персидской кавалерии по образцу нашего казачьего войска […], имея в виду главным образом приобретение влияния на персидское правительство и помешать другим, враждебным нам правительствам, взяться за это дело" [23]. К сожалению, документы, касающиеся отправки А.И. Домонтовича в Тегеран, хранившиеся в РГВИА, были уничтожены по истечении срока их хранения. Это не позволяет более подробно рассмотреть вопрос о его назначении.

 

В 1878 г. персидский шах Наср-эд-Дин совершил поездку по европейским странам, желая ознакомиться с армиями последних. По возвращении из Европы шах пожелал переформировать свою пехоту и артиллерию по австрийскому образцу, а кавалерию – по образцу российских казаков, обратившись к австрийскому и российскому правительствам с просьбой о присылке в Персию соответствующих инструкторов. В качестве такового от России был направлен подполковник ГШ А.И. Домонтович. Вслед за австрийской военной миссией в январе 1879 г. он прибыл в Тегеран с переводчиком. В течение двух месяцев подполковник ознакомился с частями, которые должны были поступить под его командование для переформирования и обсудил условия контракта, после чего отправился в Россию. Для создания новой части ему была предоставлена иррегулярная кавалерия гулямов (от "галяман" – "телохранители") – постоянный конвой шаха [24]. В конце апреля того же года А.И. Домонтович вернулся в Персию с инструкторами – тремя офицерами и пятью урядниками – набранными им из частей Терского казачьего войска. Однако, за время его отсутствия начальник гулямов убедил шаха не трогать его полк, поэтому А.И. Домонтовичу пришлось провести длительное время в переговорах. В конце концов ему были выделены 400 человек из иррегулярной кавалерии мухаджир (так называли выходцев с Кавказа, покинувших его после российского завоевания в начале ХІХ в. и осевших в Персии) [25]. 1 июля между подполковником и персидским правительством был заключён контракт, предусматривавший реформирование персидской кавалерии, сроком на три года.

 

Российским инструкторам сразу же пришлось столкнуться с массой трудностей, поскольку первоначально ни определённого бюджета, ни определённого штата бригада не имела. Основанием бюджета должно было служить наследственное жалование мухаджиров, которое они получали от казны. Но этих денег для обустройства ПКБ на первых порах не хватало, что вынуждало А.И. Домонтовича постоянно хлопотать перед шахом об увеличении финансирования [26]. Кроме того боеспособность новоиспечённых казаков оставляла желать лучшего. Поскольку служба в персидской армии была пожизненной, то в ПКБ наряду с молодёжью служили и старики. К тому же военная подготовка и дисциплина у мухаджир (как, впрочем, и в большей части персидской армии) были очень слабыми.

 

Однако, благодаря стараниям российских инструкторов и А.И. Домонтовича, в частности, в 1880 г. ПКБ была сформирована в составе из двух полков. В виде подарка она получила от российского правительства батарею конной артиллерии [27]. Официально данная воинская часть именовалась "Его Величества шаха бригада". Возглавлял её "Заведующий обучением персидской кавалерии". Это место занимал российский полковник ГШ, которого назначало, с одобрения военного министра и императора, военное начальство Кавказского военного округа. Он являлся ближайшим советником шаха, и, минуя военного министра, непосредственно подчинялся ему и садр-азаму (премьер-министру) [28]. С другой стороны, Заведующий обучением зависел от российского посланника в Тегеране, с которым должен был согласовывать все свои действия и от которого он получал инструкции [29]. Свои рапорты  офицер ГШ отправлял в штаб Кавказского военного округа. Жалование инструкторы получали по штату – от российского правительства, и от персидского правительства – в зависимости от благорасположения шаха. Благодаря стараниям А.И. Домонтовича, к окончанию срока его контракта численность ПКБ увеличилась до 600 человек, а шах назначил на содержание поледних 40 000 туманов в год. Бюджет ПКБ состоял из наследственного жалования мухаджиров и шахских ассигнований [30].

 

В 1881 г. трёхлетний срок контракта  А.И. Домонтовича закончился. Шах пожелал возобновить контракт с ним. Однако, офицер, произведённый к тому времени в полковники ГШ, был отозван с занимаемой должности. На это решение, видимо, повлияло сообщение российского посланника в Тегеране тайного советника Зиновьева от 26 февраля 1882г.: "Домонтович […] обуславливает своё согласие (на возобновление контракта – О.Г.) предоставлением ему звания начальника военной миссии и положением военного агента, говоря, что это необходимо для усиления его авторитета в стране. Притязания эти неосновательны […]" [31]. В.А. Косоговский в своём очерке развития ПКБ говорит, что А.И. Домонтович был оклеветан российским посланником, когда находился в четырёхмесячном отпуске, из которого в Персию он уже не вернулся. По словам В.А. Косоговского, посланник затаил злобу на А.И. Домонтовича "вследствие ссоры, происшедшей между их жёнами" и обвинил того перед кавказским начальством в том, "что он действует против русских интересов, бывая на совещаниях министров, помимо посланника и желая создать в Персии значительную военную силу" [32]. Эта версия косвенно подтверждается документами, хранящимися в РГВИА. Так, ещё 12 февраля 1882 г. военный министр П.С. Ванновский полагал не препятствовать заключению полковником второго контракта [33]. Но после получения вышеупомянутой телеграммы от российского посланника в Тегеране тайного советника Зиновьева его мнение изменилось. На сопроводительной записке к этой телеграмме П.С. Ванновский 5 марта 1882 г. написал: "Притязания полковника Домонтовича неумерены. Надо найти другое лицо" [34].

 

Новым Заведующим обучением персидской кавалерии был назначен полковник ГШ Чарковский, занимавший до этого должность военного секретаря трапезундского консульства [35]. В июне 1882 г. император Александр ІІІ утвердил его в новой должности, а 16 июля российский поверенный в делах в Тегеране коллежский советник Аргиропуло подписал с шахским правительством новый контракт на три года [36].

 

За время своего командования ПКБ Чарковский довёл количество человек в бригаде до 900. Им был сформирован третий полк; из стариков он сформировал эскадрон "кядама", т. е. ветеранов, а женщин и детей зачислил пенсионерами, которые продолжали получать в виде пенсий наследственное жалование мухаджиров. В 1883 г. Чарковский преобразовал гвардейский полуэн в эскадрон, сформировал хор музыкантов, а в 1894 г. – четырёхорудийную батарею из орудий образца 1877 г., посланных императором Александром ІІІ шаху в подарок [37]. Однако, финансовое положение ПКБ при Чарковском в целом ухудшилось, т. к. большое количество денег уходило на содержание пенсионеров. Видимо, российское правительство осталось недовольно полковником, поскольку по окончании срока контракта он был отозван в Россию.

 

В 1885 г. новым Заведующим был назначен полковник ГШ Кузьмин-Караваев. Этот офицер имел большой опыт разведывательной работы в Центральной Азии, в 1881 г. принимал непосредственное участие в определении российско-персидской границы на территории к востоку от Каспийского моря в качестве российского комиссара [38]. Прибыв на место службы, Кузьмин-Караваев застал финансы ПКБ в плачевном состоянии. Он попытался исправить положение. За первые три года своего пребывания на посту командующего ПКБ полковник оплатил все долги бригады, но никаких нововведений не проводил. В 1888 г. его контракт был продлён ещё на три года, однако уже через год ситуация в ПКБ вновь привлекла к себе внимание российского правительства. Разгорелся старый конфликт – полковника с ветеранами и пенсионерами. На содержание последних уходили значительные средства, а боевой силы они не представляли. Позже новый командир ПКБ – полковник ГШ Шнеур – так оценивал сложившуюся ситуацию: "Высшим наказанием было до сих пор исключение из бригады […], но те (исключаемые – О.Г.) подавали шаху прошение, и он их приказывал зачислить снова в бригаду как опытных казаков" [39]. К этому добавлялись и интриги шахского военного министра Наиба-эс-Салтане. По словам того же офицера, Заведующий часто не мог отметить лучших в ПКБ наградами, поскольку за них нужно было давать взятки министру [40]. Не было единства и среди российских инструкторов, чему во многом способствовала болезнь Кузьмина-Караваева.

 

С ноября 1889 г. по январь 1890 г. между МИД, Военным министерством и  кавказским начальством велась активная переписка по поводу сложившейся в ПКБ ситуации. Полковник ГШ Кузьмин-Караваев, по-видимому, вступил в конфликт с есаулом Маковкиным (служившим в качестве инструктора персидской кавалерии уже десять лет). Он потребовал у командующего войсками Кавказского военного округа князя А. Дондукова-Корсакова немедленно отозвать есаула и поручика Блюммера в Россию, заменив их офицерами ГШ. В своей телеграмме от 11 ноября 1889 г. полковник заявлял: "Поведение есаула Маковкина со дня моего приезда (из отпуска, в котором полковник находился по состоянию здоровья – О.Г.) по отношению ко мне крайне оскорбительно для меня, противно воинской дисциплине. Кроме того, доверяя последнему, я по опыту не ручаюсь за порядок, спокойствие в бригаде" [41]. Кузьмин-Караваев ставил вопрос ребром: "В случае, если настоящая моя просьба (об отозвании вышеназванных офицеров – О.Г.) не будет уважена Вашим Сиятельством, я буду вынужден просить о немедленном моём отчислении от занимаемой мною должности" [42]. Происшедший конфликт осложнили смерть в декабре 1889 г. российского поверенного в делах в Тегеране Поджио и интриги "антироссийской партии" при шахском дворе. Авторитет российских офицеров у шаха стал стремительно падать.

 

Проведенное военным министерством внутреннее расследование показало, что полковник ГШ Кузьмин-Караваев серьёзно болен. Его часто ничем не мотивированные поступки, сильная возбудимость, о которых сообщали имевшие с ним дело люди, оказались следствием "сифилиса, поразившего центральную нервную систему" [43]. Оставлять полковника на занимаемой им должности в таких условиях было невозможно. Поэтому в январе 1890 г. он был отозван в Россию. Его место занял бывший до этого начальником  штаба Второй Кавалерийской казачьей дивизии полковник ГШ Шнеур [44].

 

В первые два года своего пребывания на посту Шнеур истратил значительные суммы на выписку из России новых музыкальных инструментов, обмундирования, новых лошадей для батареи, выстроил дом со службами для –командира ПКБ и канцелярию. Все эти расходы он делал, расчитывая получить дополнительные суммы на них от персидского правительства [45]. Однако правительство обещало, но денег не давало. Шнеур в своём рапорте начальнику отдела ГШ штаба Кавказского военного округа от 18 сентября 1892 г. так описывал сложившуюся ситуцию: "До сих пор в бригаде состояло по спискам средним числом по 1 000 человек, но на деле […] я с большим трудом до сих пор мог выводить в строй более 300 человек. С первого моего дня прибытия в Тегеран я настаивал на отчислении излишних офицеров и пенсионеров, но безуспешно" [46]. Отношение шаха к ПКБ изменилось в худшую сторону, чему в немалой степени способствовали интриги шахского военного министра Наиба-эс-Салтане. По словам полковника, последний хотел ослабить бригаду, т. к. желал занять престол после смерти Наср-эд-Дина. Поскольку Россия признала наследником Валията, то военный министр видел в лице ПКБ опасного противника при возможной борьбе за шахскую корону [47]. В сентябре 1892 г. шах через принца Наиба-эс-Салтане отдал полковнику Шнеуру распоряжение о сокращении ПКБ наполовину "в видах сокращения государственных расходов" [48]. Полковнику было предложено предоставить свои соображения по этому поводу, что он и сделал. Согласно новым штатам в ПКБ должно было остаться 318 конных казаков при 30 офицерах, 1 конно-артиллерийская батарея и музыкалный хор, т. е. всего около 500 человек вместо числившихся 1000 нижних чинов при 210 офицерах. В результате такого сокращения экономилось 38 000 туманов в год [49]. Полковник ГШ Шнеур выразил своё согласие с реформой. Она позволяла ему "избавиться от массы совершенно не нужных в бригаде офицеров (и солдат – О.Г.) […], т. к. из числа нижних чинов большое количество не несло вовсе службы и числились только по спискам" [50]. Однако у проекта реформы нашлись сильные противники, сумевшие переубедить шаха. Против изменений выступили также офицеры-мухаджиры, у которых правительство хотело удержать половину их наследственного содержания. В результате, шах отверг два проекта реформы ПКБ полковника Шнеура и предложил свой. Вместо прежних 96 000 в год бюджет бригады должен был составлять 75 000 туманов (т. е. меньше 2-х туманов на лошадь, в то время, как необходимо было не менее 3-х). На эти деньги полковнику было предложено содержать батарею, хор и две сотни в 148 человек, хотя реально на них можно было содержать не более сотни в 159 человек [51]. В секретном рапорте начальнику отдела Генерального штаба штаба Кавказского военного округа от 10 ноября 1892 г. Шнеур изложил развитие событий вокруг ПКБ. "По возвращении Его Величества Шаха из своего путешествия (по Персии – О.Г.), – писал он, – немедленно сказались последствия […]. Опустошив своим проездом широкую полосу более цветущих частей Персии и вернувшись в свою столицу, окрестности которой второй год страдают неурожаем, а в настоящем году были ещё посещены холерой, […] Его Величество был поражён значительным уменьшением поступлений налогов". "Никогда не отличавшийся щедростью, – продолжал полковник, – стал (шах – О.Г.) скуп до помешательства. Оттуда и пошло стремление во что бы то ни стало сократить расходы и добыть деньги". По его словам, Шнеур, получив от шаха приказ сократить численность ПКБ, составил один за другим два проекта реформы. Шах в общем одобрил последний вариант, предполагавший содержание двух сотен (248 чел.), батарею, хор и "пешую команду". Но его не устроила предложенная экономия 15 000 туманов в год. Наср-эд-Дин потребовал 20 000 и немедленно из бюджета текущего года. Им был наложен запрет на очередную выплату денег. Тогда Шнеур решился на демарш. Он объявил военному министру принцу Наибу-эс-Салтане, через которого велись все переговоры с шахом, что если желование ПКБ не будет выплачено в срок, то он – полковник – покинет Персию. Ультиматум подействовал, и деньги были выплачены. Однако то, что их выплата последовала через четверть часа после предъявления ультиматума, заставило полковника усомниться в честности принца, о чём он и сообщил в том же рапорте [52].

 

Действительно, в ноябре 1892 г. присутствие российских военных инструкоров в Персии оказалось под вопросом. Денег для выплаты жалования не было, в ПКБ назревал бунт. Российский поверенный в делах в Тегеране Шпейер в телеграмме от 7 ноября писал, что "лучше было бы, может быть, отозвать наших инструкторов" [53]. Однако в Военном министерстве придерживались иного мнения. Военный министр П.С. Ванновский заявил: "Инструкторов нужно сохранить, т. к. их место сразу займут англичане или немцы" [54]. Поэтому переговоры с шахским правительством продолжил уже Шпейер, обратившийся к первому министру Эмин-Султану. От него он, что подозрения полковника относительно персидского военного министра имели под собой веские основания. Оказалось, что удерживаемые с ПКБ 20000 туманов понадобились не правительству, а предназначались начальнику арсенала, "который уже успел получить из них 8000, из которых половину немедленно передал Наибу-эс-Салтане" [55]. В результате неофициальных переговоров стороны достигли компромисса, и 5 декабря 1892 г. полковник Шнеур получил шахский фетихат, устанавливавший новые правила управления бригадой. Согласно фетихату, была увеличена власть Заведующего (в частности, это касалось произведения в офицеры, награждения и увольнения из ПКБ) и прекращён прирост пенсионеров [56]. Бюджет ПКБ был определён в 82000 туманов в год. Полковник должен был в начале каждого года подавать в военное министерство сведения о том, сколько он может содержать людей на эти деньги.

 

Несмотря на то, что кризис удалось преодолеть, доверие в России  к Шнеуру было подорвано. В декабре 1892 г. штаб Кавказского военного округа предложил на свободное место инструктора в ПКБ ротмистра 33-го Драгунского Изюмского полка Бельгарда [57]. Особенность этого предложения заключалась в том, что ротмистр окончил Академию ГШ, но по второму разряду, что не позволило ему быть зачисленным в ГШ. Однако впервые на должность инструктора назначался офицер, получивший образование в Академии. До этого высшее военное образование было лишь у полковников ГШ, возглавлявших бригаду. Весной 1893 г. Бельгард прибыл в Тегеран, где занял место военного инструктора. В мае того же года полковник Шнеур уехал в отпуск в Россию, сдав ПКБ во временное командование ротмистру. Судя по всему, в Петербурге решили без шума отстранить Шнеура и таким образом сэкономить на должности Заведующего. Это косвенно подтверждает рапорт ротмистра Бельгарда управляющему делами Военно-учёного комитета Главного штаба Ф.А. Фельдману от 19 июня 1893 г., в котором он, помимо всего прочего, благодарил последнего за оказанную помощь в получении нынешней своей должности [58]. В этом рапорте ротмистр произвёл анализ состояния ПКБ и доложил о предпринимаемых им действиях. Он сообщил, что у бригады имеется дефицит в 13 000 туманов. Деньги ПКБ получает неаккуратно, но, в отличие от других частей персидской армии, "всегда получает" [59]. "По контракту этого года, – писал ротмистр, – […] всего 294 строевых чинов. Кроме того, на постоянном жаловании тут (в ПКБ – О.Г.) находится 173 офицера. […] О боевой силе бригады можно лучше всего судить по последнему смотру Шаха […] 28 мая. […] на смотр все выходили охотно, поэтому на эти цифры следует смотреть как на максимум того, что может дать бригада. На смотру было: 122 казака + 36 артиллеристов + 23 трубача + 70 офицеров = 251 конных чинов" [60]. Конкретных выводов рапорт Бельгарда не содержал, однако из приведенных в нём данных видно, что положение ПКБ было устойчивым лишь отчасти.

 

Бельгард рьяно взялся за переобустройство ПКБ. Шах, оставшийся довольным смотром 28 мая, не возражал против того, чтобы ротмистр временно занимал должность Заведующего обучением персидской кавалерии. А российское правительство не торопилось назначать нового полковника ГШ, позволив Бельгарду командовать бригадой в течение девяти месяцев. Тем более, что последний исполнял возложенные на него обязанности добросовестно и к концу своего командования "привёл бригаду в блестящее, с персидской точки зрения, состояние" [61].

 

Ротмистр занялся обучением наличных конных казаков, обращая внимание главным образом на показную сторону дела: прохождение маршем, джигитовку и т. п. [62]. Отношение шаха к ПКБ стало меняться. Так, после летнего (1893 г.) смотра он "пришел в восторг" и решил увеличить количество человек в бригаде, а в мае 1894 г. отдал распоряжение о включении в бюджет ПКБ 16 000 туманов, которые им были отняты полтора года назад [63]. В целом, результатом деятельности ротмистра на своём посту явились:

 

1) заведение русской отчётности по хозяйству бригады;

2) увеличение бригадного бюджета;

3) возвращение бригаде и русским инструкторам расположе ния шаха;

4) ряд дел по военной агентуре (преимущественно разведка – О.Г.)" [64].

 

При всём этом не может не вызвать удивления запись начальника Главного штаба Н.Н. Обручева, сделанная им на сопроводительной записке директора Азиатского департамента МИД от 14 июня 1894 г. к донесению поверенного в делах в Тегеране об успехах Бельгарда: "Лучше бы ротмистр Бельгард менее (так в тексте – О.Г.) усердствовал для шаха и Персии" [65].

 

Однако, несмотря на просьбы шаха и ходатайства российского поверенного в делах Бюцова, ротмистр не был оставлен на занимаемой должности. Во-первых, потому что согласно контракту Заведующим обучением персидской кавалерии мог быть только подполковник или полковник ГШ, а ротмистр не имел достаточной (4 – 6 лет) выслуги лет для производства в чин подполковника. Во-вторых, потому что не имел специальной подготовки для этой должности [66]. В феврале 1894 новым Заведующим был назначен подполковник ГШ В.А. Косоговский. Ротмистр остался в ПКБ в качестве инструктора. Но отношения между бывшим и новым командирами не заладились. Произведённый в полковники ГШ, В.А. Косоговский принял ПКБ в мае и через несколько дней после этого объявил Бельгарду о своём нежелании продолжать с ним службу. Попытки Бюцова уладить конфликт не увенчались успехом. В августе 1894 г. полковник представил на его имя рапорт, в котором официально обвинил ротмистра в том, что тот наделал массу долгов, удвоив дефицит бригады, взял ссуду в 1 800 туманов в Российском ссудном банке в Персии под залог из бригадной кассы и не вернул её. Когда же хищение раскрылось, Бельгард стал требовать, чтобы эти деньги были заплачены за него бригадой, иначе он "устроит скандал" [67]. В своих записках В.А. Косоговский описывал ситуацию, сложившуюся в ПКБ в момент его назначения, как критическую. "[…] Я очутился,- писал он,– в неведомом мне дотоле мире, во главе учреждения, изображавшего собою нечто вроде Панамы: денежный ящик пустой; вместо наличных сумм – 38 000 (туманов – О.Г.) долгу; вместо 500 строевых казаков, всего годных к строевой службе 165 конных; самостоятельных командиров в бригаде оказалось ровно столько, сколько было налицо русских офицеров и урядников-инструкторов…" [68]. Интересно и его замечание, касающееся, по-видимому ротмистра: "Но любопытнее и поучительнее было то, как отнеслись ко мне "русские представители Великой России на Востоке": довольно сказать, что один из этих олимпийцев, узнав о моём назначении и приведенный в отчаяние тем, что им не удалось провести своего, послал в Петербург телеграмму, гласящую, что "назначение полк. Косоговского было бы равносильно потере доброго русского имени на Востоке" [69]. Действительно, судя по архивным документам, продвижению ротмистра на должность Заведующего способствовали российский поверенный в делах в Тегеране Бюцов и управляющий делами Военно-учёного комитета Главного штаба Ф.А. Фельдман, однако определить, насколько приведенные полковником данные соответствуют действительности, сложно. С уверенностью можно утверждать лишь то, что разногласия по поводу назначения нового командира бригады были. Скорее всего и сам В.А. Косоговский был не совсем объективен в оценках поступков ротмистра. Обвиняя того, он видимо, пытался избавиться от опасного своей популярностью при персидском дворе противника. Расследование, произведённое Военным министерством, показало, что Бельгард был оклеветан полковником: "В результате получается […], что офицер, оказавший значительные услуги как путём своей общей распорядительности и добросовестным отношением к делу, так и суммой представленных им работ и сведений по военной агентуре, не только не был за это надлежащим образом поощрён. но даже поставлен в положение подследственного" [70]. Ротмистр был оправдан и даже получил благодарность за свою агентурную работу [71]. Что касается полковника, то он отделался лёгким "внушением". Главной причиной происшедшего был объявлен "беспорядок в денежной части, господствовавший в бригаде с самого её основания" [72]. Военный министр решил серьёзно заняться делами ПКБ. Он потребовал предоставления ему ежегодных отчётов о состоянии финансовых и хозяйственных дел бригады. На должности инструкторов было предложено назначать не кавказских казачьих полковников, а кавказских офицеров, получивших высшее военное образование, говорящих на персидском языке и владеющих другими иностранными языками [73].

 

Перед полковником ГШ В.А. Косоговским стояла сложная задача: исправить положение в ПКБ, сохранить её и сделать боеспособной. Это было непросто, поскольку с мая по сентябрь 1894 г. существование ПКБ могло прекратиться в любой момент. Пользуясь дрязгами внутри бригады, военный министр Наиб-эс-Султане убедил шаха упразднить её, оставив 165 казаков при одном российском офицере в качестве шахского конвоя. По словам В.А. Косоговского, Наср-эд-Дин "не знал только, с какого конца взяться за это дело, боясь, как бы не обидеть русское правительство" [74]. Шах склонялся к замене российских инструкторов германскими (с 90-х гг. XIX в. Германия активно включилась в борьбу за влияние в Персии).

 

Прежде всего В.А. Косоговский сократил излишние расходы для погашения дефицита в 11000 туманов и провёл "перетряску" личного состава. В результате, на смотре 2 сентября ПКБ в количестве 500 человек произвела блестящее впечатление на шаха и его сановников. Немцы же запросили слишком много на содержание каждого всадника (по 150 000 туманов в год). Наср-эд-Дин отказал им, оставив во главе ПКБ российских инструкторов [75].

 

Таким образом, создание ПКБ не являлось одномоментным актом, вызванным исключительно прихотью шаха. На основе имеющихся в распоряжении автора материалов, он приходит к выводу, что усиление российского влияния через персидские вооружённые силы было спланированной российскими министерством иностранных дел и военным министерством, и одобренной царём акцией, имевшей целью укрепить положение России в Персии. ПКБ, основанная в 1879 г.,  должна была играть роль проводника этого влияния, а возглавлявшие её офицеры занимались, помимо всего прочего, ещё и военной разведкой. Однако, недостатки, вызванные некоторой поспешностью в создании ПКБ, со временем увеличились до угрожающих размеров, поставив под вопрос само существование данного военного подразделения. В частности, не было чётко оговорено финансирование бригады. Оно часто зависело от прихоти шаха, который легко поддавался чужому влиянию и мог в любой момент (как, например, в случае с полковником ГШ Шнеуром) сократить выдаваемые суммы. Значительным недостатком являлась сама система комплектования личного состава бригады. Наличие большого количества "пенсионеров", т. е. лиц, числившихся в ПКБ, получавших жалование, но не служивших; возрастная разнородность (достаточно вспомнить, что полковник ГШ Чарковский сформировал из дряхлых стариков целое подразделение). Каждый из возглавлявших бригаду офицеров пытался решать имевшиеся недостатки по-своему, однако на пути им часто вставала преграда, о которой официальные документы того времени как правило умалчивают. Помимо неопределённости в финансировании, прихотей шаха, неудовлетворительного состояния вооружённых сил Персии в целом, был ещё один – по мнению автора, один из главных, если не главный – недостаток., с которым связан упадок ПКБ к началу 90-х гг. Это соперничество, интриги в среде российской дипломатии как в России, так и в самой Персии. Изученные автором документы дают лишь поверхностное свидетельство этих интриг. Скорее всего, именно их жертвами стали полковники ГШ А.И. Домонтович и Шнеур, а затем – ротмистр Бельгард. Личные обиды, зависть, амбиции часто брали верх над государственными интересами, что отнюдь не улучшало образ России в глазах персидского правительства и шаха. А ведь помимо всего прочего приходилось бороться с интригами и со стороны противников империи при шахском дворе, посланников других государств (например, Великобритании, Австро-Венгрии и др.), желавших, чтобы российских инструкторов сменили офицеры их стран.

 

Однако, при всех недостатках в существовании ПКБ была и положительная сторона. Во-первых офицеры, возглавлявшие её, имели значительное влияние на шаха. Здесь, конечно, многое зависело от личных качеств того или иного Заведующего. Например, А.И. Домонтович, проявивший умение и активность в процессе формирования бригады, сумел произвести на Наср-эд-Дина хорошее впечатление, а Чарковский – нет. Поскольку офицеры, возглавлявшие ПКБ, подчинялись непосредственно шаху, то от их веса в его глазах часто зависела степень влияния на решения персидского правителя. Во-вторых, российские офицеры ПКБ занимались обширной агентурной работой, включавшей сбор сведений о том, что касалось персидской армии, составлением карт отдельных районов страны и т. п. Это позволяло российскому военному министерству постоянно находиться в курсе состояния вооружённых сил Персии. В-третьих, ПКБ являлась своего рода заслоном британсткому влиянию, хотя со временем, с проникновением в Персию Австро-Венгрии и Германии, этот заслон ослаб. Наконец, в-четвёртых, ПКБ оставалась самым боеспособным подразделением персидской армии и являлась гарантом стабильности шахской власти, серьёзным препятствием на пути государственных переворотов. Недаром мечтавший в будущем занять персидский престол принц Наиб-эс-Салтане постоянно старался обескровить или вообще ликвидировать бригаду, видя в ней опасного противника в случае борьбы за освободившийся престол. Ведь от того, на чьей стороне выступит ПКБ во многом зависел исход этой борьбы. А Россия, как уже упоминалось выше, поддержала наследственные права принца Валията.

 

К сожалению, в начале 90-х гг. ХІХ в. в силу изложенных причин ПКБ почти утратила свою боеспособность, и само её существование было поставлено под вопрос. Поэтому перед назначенным в 1894 г. Заведующим обучением пресидской кавалерии полковником ГШ В.А. Косоговским стояла трудная задача: восстановить боеспособность бригады и российское влияние в Тегеране. Насколько успешно он с нею справился – вопрос, требующий отдельного исследования.