Российско-турецкая война 1877-1878 гг. была одним из наиболее значительных событий второй половины ХІХ в. она оказала большое влияние на судьбы народов Балканского полуострова, на внешнюю политику великих держав. Война началась в условиях мощного подъёма национально-освободительного движения против гнёта Османской империи и небывалого в истории России общественного движения в его поддержку. Особенностью данной войны было широкое применение (в сравнении с предыдущими войнами, которые вела Россия) телеграфа. С развитием военного искусства и средств связи наметилась их взаимозависимость. Новые войны требовали более быстрого, оперативного информирования, а, следовательно, и изменения организации средств связи как внутри армии, так и армии с Россией.

 

В данной статье мы рассмотрим деятельность почтовой ии телеграфной служб во время российско-турецкой войны 1877-1878 гг., причём основное внимание уделим сообщению армии с Россией.

 

Актуальность рассматриваемой темы определяется её неразработанностью в научной литературе. Историография работы почт и телеграфов на Балканском театре невелика. Из дореволюционной литературы можно выделить исследование, опубликованное в 1880-х гг. в журнале “Военный сборник”.[1] Оно носило официальный характер и было построено не столько как научное исследование, сколько как статистическое, поэтому его можно смело использовать и как источник.

 

Куда богаче и разнообразнее работы В.Д. Кренке.[2] Их автор сам принимал участие в устройстве работы почт и телеграфов на Балканах, поэтому его статьи можно рассматривать одновременно и как источник, и как исследование. Наряду с анализом большого материала об устройстве и функционировании военных дорог и средств  связи, В.Д. Кренке приводит массу мелких деталей, которые упускают исследователи, не знакомые непосредственно с деятельностью в этой сфере. Исследования В.Д. Кренке – это не только исследования историка, но и профессионала в той сфере, которую он исследует, что делает его работы ценнее.

 

В советской историографии можно выделить только одно исследование, посвящённое рассматриваемой проблеме, но оно носит скорее обзорный, нежели фундаментальный характер.[3]

 

Таким образом, тема недостаточно разработана в историографии. Имеющиеся работы не позволяют составить полноценную картину деятельности и средств связи в российской армии в период российско-турецкой войны 1877-1878 гг.

 

При написании данной работы автором был использован широкий круг источников, которые можно условно разделить на следующие группы: официальные отчёты[4]; воспоминания лиц, руководивших, или непосредственно связанных со средствами связи[5]; мемуары[6].

 

С подготовкой к войне с Османской империей встал вопрос и об организации средств связи армии как внутри, между частями, так и собственно с Россией. 16 октября 1876 г. вышло Положение о полевом управлении войск в военное время, в котором говорилось и об организации отдела почт и телеграфов. А 5 ноября того же года был издан приказ по военному ведомству № 326, при котором были объявлены “Правила об управлении почтовой частью при армии”.[7]

 

Правила эти были составлены поспешно и недостаточно согласовывались с Положением о полевом управлении войск. В результате этих двух документов появились два почтовых органа, независимых друг от друга: Отдел почт и телеграфов, начальником которого был назначен инженер генерал-майор Н.К. Шталь, и Полевое почтовое управление, начальник – помощник московского почт-директора В.И. Романус.[8] При этом первый из этих органов по почтовой части занимался только устройством и содержанием почтовых станций. Так изначально были заложены основы противостояния и децентрализации в службе связи на будущем театре войны. К тому же в обязанности этих отделов входило устройство и поддержка почтовых и телеграфных станций только на военных дорогах.[9]

 

Отделы эти, как уже говорилось, были независимы один от другого. Н.К. Шталь был непосредственно подчинён начальнику военных сообщений генерал-лейтенанту Каталею, а В.И. Романус – начальнику Полевого штаба генерал-адъютанту А.А. Непокойчицкому.

 

По Положению об управлении армией В.И. Романус должен был во всех случаях сноситься с Н.К. Шталем, а по почтовым правилам – не с Н.К. Шталем, а прямо с начальником военных сообщений. Как отмечает в своих воспоминаниях В.Д. Кренке, это ничтожное, казалось бы, разногласие часто впоследствии бывало помехой.[10]

 

В штаты полевого управления Действующей армии было включено только одно почтовое управление в котором было всего 16 почтовых чинов. Почтовый департамент при формировании Действующей армии назначил в армию, сверх чинов почтового управления ещё четырёх человек, то есть даже меньше, чем полагалось почтовых чинов в губернской почтовой конторе.[11] Как показала война, этого количества людей было явно недостаточно. Формирование других почтовых учреждений – полевой почтовой конторы, почтовых отделений при корпусах и отрядах, местных почтовых отделений – было возложено на начальника полевой почты под руководством и при содействии почтового департамента.

 

12 апреля 1877 г. российская армия перешла границу с Румынией. В тот же день было приказано открыть деятельность полевой почтовой конторы, почтовых отделений при корпусах и учредить шесть местных почтовых отделений. К 26 апреля все эти отделения были открыты в составе двух-трёх чиновников и одного-двух почтальонов.[12] Полевые почты были открыты в Яссах, Бырлате, Фокшанах, Галаце, Измаиле и Леове.[13] Первоначально в их ведение входили приём и выдача только простой (казённой и частной) корреспонденции. За её получением войска должны были присылать приёмщиков, снабжённых удостоверением на право приёма корреспонденции.

 

Количество почтовых чинов увеличивалось очень медленно, хотя В.И. Романус и просил А.А. Непокойчицкого дополнить недостающее число полевых почтальонов строевыми нижними чинами, а полевых чиновников –строевыми офицерами. Однако тот отказал, ссылаясь на правила о полевой почте. Поэтому рост численного состава полевого почтового управления происходил за счёт пребывавших их России почтовых чинов. Ко второй половине июня при армии было уже 87 почтовых чинов. Также было открыто ещё три местных отделения.[14] Всего же к 1 января 1878 г. в полевой почте состояло 236 почтовых чинов и действовало 19 почтовых отделений.[15]

 

Для перевозки почтовых книг, письменных принадлежностей и нерозданной корреспонденции при полевой почте состояли обозные лошади.[16]

 

Необходимо отметить, что на территории Болгарии, занимаемой постепенно в ходе войны российскими войсками, почтовых учреждений при турецком правительстве вообще не существовало. Письма между частными лицами внутри края пересылались при помощи оказий, а отчасти – австрийских почт, служивших интересам местной торговли.[17] Естественно, это лишь дополняло трудности при её создании и функционировании в ходе войны.

 

Подготовка полевой почты к исполнению своих обязанностей началась лишь в начале войны. До этого все запросы к А.А. Непокойчицкому наталкивались на ответы типа: “Вы предрешаете события” или “Ваша мысль мне нравится, я подумаю о ней”.[18] Поэтому полевое почтовое управление столкнулось с двумя главными трудностями – сортировкой корреспонденции и её доставкой. О доставке, входившей в ведение Н.К. Шталя, речь пойдёт ниже.

 

Сортировка корреспонденции, шедшей из армии в Россию, не представляла особого затруднения; но сортировка корреспонденции, прибывавшей из России в армию, наоборот, слишком часто вызывала затруднения. Этому была масса причин. Почтовые чины были плохо ознакомлены с названиями частей и с организацией армии. Военнослужащие также не сразу освоились с номерами вновь сформированных корпусов и дивизий. Почтовые чиновники должны были знать не только номер полка, но и его название, так как из России на конвертах обычно не приписывали номер полка, а писали одно название. В солдатских письмах, на конвертах, приписывали: “в такую-то роту”, а название полка, без номера, или не писали, или писали не выделяя. На конвертах, адресованных в артиллерийские парки, госпитали и т. п., писали не номера, а фантастические названия по той местности, откуда они ушли в армию.

 

Пребывающая корреспонденция сортировалась два раза. Сначала сортировали конверты, адресованные в Главную квартиру, в штабы корпусов, дивизий, разные управления и на имя лиц, известных в армии, а затем производили подробную сортировку в соответствии с расписанием армии (с обозначением всех полков и отдельных частей), причём нередко письма не находили себе места в этом расписании, и никто не мог определить, куда их направить. Такие конверты скапливались сотнями и даже тысячами.[19]

 

Сразу же после объявления войны было сформировано четыре корпусных почтовых отделения и шесть местных. Местные отделения открыли свою деятельность к 26 апреля, а корпусные достигли своих корпусов спустя две-три недели после объявления войны, так как не было получено ни маршрутов следования корпусов, ни указания пунктов, куда придут корпусные штабы.[20]

 

Таким образом, российская армия, вступив в Румынию, более месяца не получала известий из России. И винить в этом нужно было не столько нижних чинов почтовой службы, сколько саму её организацию, начиная с самого верха, а также нравы, господствовавшие в высшем военном руководстве Действующей армии.

 

Между тем, отсутствие хорошей почтовой связи и нарекания на это как среди высшего командного состава, так и в армии, произвели своё действие. “В полевом штабе забили тревогу, в ответ на которую, как бы из-под земли, в Тырнов нагрянула масса евреев с предложением услуг по устройству почт”.[21] К счастью для армии и почтовой службы, последняя в основном осталась в руках военных, а не людей, желавших поживиться за счёт войны. Хотя в целом положение это вряд ли улучшило.

 

С продвижением войск возникли затруднения в направлении к ним почтовой корреспонденции. Согласно сороковой статьи правил об управлении почтовой частью при армии все российские почтовые учреждения, находящиеся на восток от Санкт-Петербурга, Москвы и Киева, всю простую и бандерольную корреспонденцию должны были направлять в Петербург, Москву или Киев – куда ближе. Оттуда она шла в полевую почтовую контору. Заказная же, денежная или посылочная корреспонденция направлялась в пограничную почтовую контору. Со всех почтовых учреждений, лежавших к западу от Санкт-Петербурга, Москвы и Киева, вся корреспонденция направлялась в пограничную почтовую контору.[22]

 

Приказом по войскам Действующей армии от 14 мая 1877 г. № 106 пограничной конторой была сделана маленькая Унгенская почтовая контора в составе девяти чинов.[23] Они должны были сортировать корреспонденцию, направляемую в армию, и отправлять её в полевую контору, которая разместилась в начале мая в румынском городе Плоешти. При этом предполагалось, что вся корреспонденция из империи пересылалась в Унгенскую контору “для доставления в Действующую армию, с точным при том обозначением части войск или войскового управления, к составу коих принадлежит лицо, которому корреспонденция адресована”.[24]

 

Естественно, девяти человек было недостаточно для обработки того потока корреспонденции, который через неё проходил. Это отмечали в своих воспоминаниях и дневниках и участники войны, имевшие к почтовой службе непосредственное отношение. Так, М.А. Газенкампф отмечал, что “смехотворно малочисленный состав полевых почтовых контор совершенно не в состоянии справиться с горами накопляющейся корреспонденции”.[25] А официальный корреспондент В.В. Крестовский писал: “Главная причина этого зла заключалась в недостаточности наличного состава служащих по полевому почтовому управлению, о чём неоднократно заявлял главный полевой почмейстер г. Романус. Служащие не успевали управиться с одной только сортировкою писем, не говоря уж об отправлении прочих обязанностей, и потому, (как ходили в армии настойчивые слухи) в июле месяца 1877 г. в Унгенской почтовой конторе пришлось сжечь около 20 000 простых писем, адресованных из армии в Россию и из России в армию, за окончательной невозможностью рассортировать их своевременно”.[26] Полевая почтовая контора была завалена устаревшей корреспонденцией из Кишенёва, где она ранее находилась. Поэтому её работа шла медленно. С 15 мая в Плоешти стали прибывать почтовые чины, назначенные для усиления полевой почты, и от завалов старой корреспонденции удалось освободиться.[27] Но почта из Унгенской конторы поступала медленно и с ошибками в сортировке, хотя её состав был увеличен до 71 человека. Это объяснялось тем, что лишь с мая по октябрь через неё прошло только простых, бандерольных и периодических отправлений до 6 334 000.[28]

 

30 июня полевая почтовая контора была переведена в Тырново, где размещена была под открытым небом, в палатках. Позже она была перемещена в здание фабрики, представлявшей собой нечто вроде усадьбы и называвшейся среди почтовиков “Марьино”.[29] Но качество её работы от этого не улучшилось. “В Тырнове, – писал В.И. Немирович-Данченко, – ... почтовая контора устроена вне города, в четырёх верстах от него! Почему её поместили в деревне Марьино Поле, а не в центре – об этом и Аллаху не ведомо. Почты отправляются когда господь на душу положит чиновникам, получаются тоже через пень-колоду. Письма валяются и на столах, и под столами, и на кроватях, и под кроватями. Их швыряют ногами, роются в них, неосторожно рвут, точно это груда ни к чему не нужного мусора”.[30]

 

Позже контора была перемещена в Горный Студень. Здесь её разместили “под скотским навесом”, где она находилась до зимы.[31] Ещё летом 1877 г. корреспондент “Нового времени” В.И. Немирович-Данченко дал исчерпывающую характеристику работы военно-полевой почты. “Кстати, – писал он, – о наших почтовых учреждениях. Они чем дальше, тем хуже. Наконец дошло до нелепости. Почтовая контора в столице Румынии – Бухаресте – находится вне города! Чтобы до неё добраться, нужно истратить рубль. Почтовая контора из Журжева переведена во Фратешти, где поезд останавливается на пять минут. При этом сама контора – в полутора верстах расстояния от железнодорожной станции ... Почтовый персонал везде до того малочисленен, что разобраться с письмами не представляется физической возможности ... Многие письма не доходят, другие из Петербурга в Журжево странствуют 18 дней. Часто на промежуточных станциях тюки писем покоятся целыми неделями, я уже не говорю о газетах ... У Журжева, в штабе у Великого князя Алексея Александровича, последние газеты от 8 июля, а теперь 30-е!.. Тем не менее почтовых чиновников нельзя упрекнуть в том, что они не работают. Бедняки с утра до ночи, да и ночью за делом, копотни изумительно много, но зато никакой распорядительности и организации. Всё делается сослепу”.[32]

 

Помимо внутренних неурядиц, мешавших нормальной работе почты (болезни, недостача личного состава и пр.) были и внешние, связанные с перевозкой корреспонденции. Особенно ухудшилось положение осенью 1877 г., когда дождями были размыты все дороги. Это вызывало задержки в рассылке корреспонденции по месту назначения, вызывало в армии нарекания по поводу работы почты.[33]

 

Осенью, с наступлением холодов, условия работы почтовой конторы ухудшились, так как она находилась на открытом воздухе, под навесом, а, следовательно, люди мёрзли, болели, но работы не прекращали. “Здесь дожди, – писал корреспондент В.И. Немирович-Данченко из Систова. – Дороги испорчены до невозможности, что в значительной степени затрудняет  подвоз провианта и транспорт военных запасов. Уже на пути от понтонного моста у Систова постоянно ломаются экипажи и телеги ... Работать здесь не стоит, потому что нет никаких способов переслать написанное”.[34] 20 октября квартира Главнокомандующего была перенесена ближе к Плевне. Одновременно полевое почтовое управление и полевая контора были переведены в Систово, где были размещены в заброшенном доме, условия в котором были лучшими, чем в Тырново. В этом доме контора пробыла четыре зимних месяца.[35]

 

Зимой 1877-1878 гг. резко увеличился приток посылок (вес одной посылки был ограничен одним пудом) из России. С ними были те же проблемы, что и с другой корреспонденцией из империи в Действующую армию. Поэтому посылки доходили медленно или вообще не доходили до адресатов.[36] Так, В.В. Крестовский указывает, что “масса посылок, отправленных из России летом и осенью 1877 г., лежали на площадке перед полевой почтой в Сан-Стефано до самого очищения этого местечка от штаба армии. Кроме того, в течение всей войны многие части не только корпусов, дивизий и артиллерийских бригад, но даже полков были разбросаны по разным отрядам, на разных фронтах ... Эта разбросанность значительно препятствовала множеству необходимейших сношений даже непосредственных начальников со своими частями, которые нередко не знали, где находится непосредственное начальство, ровно как последнее не знало, где находится его части”. “Что же мудрёного, – подводит итог В.В. Крестовский, – если при таких порядках полевая почта, ещё менее знавшая о месте нахождения воинских частей, не могла доставлять им корреспонденцию, которая ворохами залеживалась в полевой почтовой конторе, а потом, при постоянных передвижениях штаба и при отсутствии почтовых средств перевозки, по необходимости уничтожалась”.[37]

 

В конце октября – ноябре 1877 г. из-за дождей и снега шоссейные и грунтовые дороги пришли в негодность, что ещё больше затормозило доставку почты.

 

С наступлением зимних морозов со снегом возникло новое препятствие для доставки почты: не было саней. А 14 декабря из-за ледохода на Дунае были разведены мосты, и сообщение Румынии с Болгарией почти прекратилось. Оно велось теперь или отдельными смельчаками, доставлявшими пакеты, или паромами и пароходами, которые ходили по Дунаю, когда ледоход уменьшился.

 

Проблемы с доставкой почты имели не только внешние причины. Статьями Положения от 16 октября 1876 г. было определено, что собственно телеграфная часть находилась целиком в ведение отдела почт и телеграфов, который возглавлял генерал-майор Н.К. Шталь.

 

“Военный отдел почт и телеграфов, находившийся на театре войны в руках симпатичного, но малораспорядительного инженерного генерала Шталя”, – писал о нём Д.Г. Анучин.[38] Между тем, заведование почтовой частью этого отдела ограничивалось лишь устройством почтовых станций и почтовой гоньбы на военных дорогах. Специальная почтовая служба, то есть пересылка посылок, корреспонденции и пр., в ведение отдела почт и телеграфов не входила.[39] Однако, отдел этот “ничего почти не приготовил заблаговременно”.[40]

 

Действовавшими в империи законоположениями телеграфная и почтовая службы были строго разграничены между собой: каждая из них находилась в ведении особого департамента – телеграфного и почтового.[41] Впервые применённое в военную кампанию слияние двух разнородных функций – телеграфной службы при армии и устройство почтовой гоньбы на военных дорогах, – оказалось мерой неудачной. Это слияние вызвало множество неудобств, влиявших отрицательно на деятельность обоих специальных органов полевой почтовой службы. Вследствие широкого развития телеграфной службы при армии во время войны, полевой телеграф с самого начала поглотил всё внимание и заботы отдела почт и телеграфов, отодвинув на второй план обязанности по устройству и содержанию в порядке почтовых трактов.

 

Деятельность отдела почт и телеграфов естественным образом разделилась на две, не имевшие между собой непосредственной связи, службы – телеграфную и почтовую.

 

К 16 мая был открыт первый почтовый тракт между городами Бузео и Слободзея с восемью станциями при 64 лошадях.[42] Он предназначался преимущественно для курьеров и гонцов, посылаемых в отряды войск, двигавшихся по Румынии. На основании Положения о почтовой гоньбе отдела на каждую станцию полагались: староста (подручный) и ямщики по числу лошадей. Комплектовались они из вольнонаёмных и нижних чинов.[43]

 

Согласно конвенции, заключённой с Румынией перед войной, вся российская корреспонденция должна была складываться в особую сумку и передаваться как пост-пакет румынским почтовым властям. Те должны были перевозить её за плату по весу наравне со своей почтой.[44] Но на деле оказалось, что корреспонденцию из России в армию и обратно нужно было считать чемоданами, поскольку объём её был довольно велик. Подчинение же почтовой гоньбы телеграфному отделению, с одной стороны, отнимало у почтового управления возможность непосредственными распоряжениями удовлетворять текущие потребности в перевозочных средствах; с другой стороны, это подчинение лишало почтовые тракты и почтовую гоньбу необходимого наблюдения и контроля.

4 июня 1877 г. почтовые лошади с Бузео-Слободского тракта были переведены на тракт Сигарча – Александрия – Фратешты. 16-18 июня почтовая гоньба производилась от местечка Драча на Зимницу, в императорскую ставку. С перенесением Ставки

 

Главнокомандующего в Тырново, Фратешто-Зимницкий тракт в 32 лошади был сохранён; остальные 32 лошади (по восемь на четыре станции) были расставлены от Систова до Тырнова.[45] Этого количества лошадей было явно недостаточно. С переносом Ставки из Тырнова в Горный Студень почта была усилена сотней лошадей.[46] К 31 июля тракт был устроен от Систова на Горный Студень. К 24 августа он был расширен до горы Сельви и к Плевне. Сельвийский тракт действовал до 10 октября.[47]

 

Все военно-почтовые тракты устраивались исключительно для перевозки почты и курьеров. Однако потребности в почтовых лошадях постоянно возрастали. Недостаточное их число, плохой уход, пьянство ямщиков, заболевания лошадей от усиленной гоньбы по плохим дорогам довели военно-полевую почту до крайне неудовлетворительного состояния.

 

Плохим был и подбор ямщиков. Вначале их набирали в Румынии из вольнонаёмных. Но те плохо заботились о лошадях, их состав постоянно менялся. Был также недостаток среди чинов, заведовавших почтовой гоньбой. Вот как описывает в своих воспоминаниях работу почтовой гоньбы В.Д. Кренке. “В Румынии доставка нашей корреспонденции ... достигла крайних пределов. Почтовые лошади там иссякли; нанимать лошадей в ближайших окрестностях не было возможности; не многие хозяева, сохранившие своих лошадей, ни за какие деньги не хотели возить почту ... Румынское правительство вынуждено было брать лошадей под почту реквизиционным порядком, при этом бывали большие беспорядки, ямщики на дороге бросали и нашу, и румынскую почту, а сами убегали”.[48]

 

Всё это, естественно, вызывало нарекания на военно-полевую почту в целом в армии. “Неисцелимы недуги российской почты в Болгарии, – писал В.И. Немирович-Данченко в своём дневнике ещё в конце августа. – Корреспонденты из Габрова, Тырнова и из-под Плевны рассказывали мне, что им приходится посылать нарочных с письмами своими в Зимницу для сдачи их румынам и для  избежания наших идеальных учреждений этого рода. Теперь прелести военно-полевой почты я испытал на самом себе. Дело в том, что при пересмотре номеров “Нового времени” за последнее время, многие из моих писем оказались недошедшими. Прибавьте к удобствам  подобного рода помещение почт вне городов и вы поймёте, в каком положении здесь мы находимся”.[49]

 

К началу 1878 г. казённые почтовые тракты были в Румынии от Фратешты до Зимницы, и в Болгарии от Плевны до Орхании. Из 172 лошадей, поступивших на казённую почту, к маю 1878 г. осталось 143, пало 29.[50]

 

Хотя отправка и получение почты зависели не только от военно-полевой почты. Например, в некоторых корпусах и отрядах для этого выделяли своих лошадей и людей, что ускоряло и облегчало доставку. Так, например, практиковалось в 12-м армейском корпусе. В.И. Немирович-Данченко, находившийся при корпусе в качестве корреспондента, в октябре 1877 г., когда корпус находился в Яли-Абланово, писал: “Почта в Абланове получается скорее, чем в других пунктах Болгарии. Из деревни, вместо того, чтобы отправлять её в Тырново, как делали прежде, или в Горный Студень, как это все делают теперь, письма отсылаются прямо в Систово и Зимницу. Для этого дают казённых корпусных лошадей: отошлют почту, переменив лошадей в Зимнице, везут почту в Абланово, а тут уже готова возвратная”.[51]

 

Корреспонденция из полевой конторы в части армии перевозилась преимущественно по румынской железной дороге и румынской почтовой службой – по грунтовым дорогам. Весной проблемы перевозки были связаны прежде всего с погодными условиями и людским фактором. “Апрель месяц,  – писал Н.В. Максимов, – был дождливый месяц, а предшествовавшая зима была снежная на Карпатских горах, так что все малейшие ручейки разливались в речки и поминутно размывали полотно железной дороги. Главная квартира переехала в Плоешти, и с этих пор по румынской железной дороге установилось многолюдное сообщение, которое часто прерывалось вследствие порчи дорог. Само-собой разумеется, что подобные перерывы весьма неблагополучно отзывались на движении частей армии и военных транспортов; хотя временные порчи полотна казались весьма понятными, если принять во внимание, с одной стороны, недобросовестность постройки ... а с другой стороны, – обилие горных вод, но всё-таки казалось, что тут есть что-то подозрительное”.[52] В последней фразе имелось в виду, что директора железных дорог подкуплены турками. Слухи об этом ходили в армии и были небезосновательны.

 

Летом дороги были в хорошем состоянии и особых проблем с перевозкой не возникало. Единственным неудобством были невыгодные условия конвенции с Румынией, поскольку ежедневные “сумочки” и “пост-пакетики” со временем превратились в десятки пудов ежедневно приходивших из армии в Россию и обратно. При этом ежедневно плата за них после июня уже превышала 2 500 рублей.[53] В.И. Романус  обращался по этому поводу и к А.А. Непокойчицкому, и к начальнику военных путей сообщения Каталею, но меры так и не были приняты. Не помогла даже замена его в конце лета на генерала Дрентельна. “Несмотря на общие ожидания со времени назначения генерала Дрентельна на место Каталея – движение войск, почтовая часть  и операции железнодорожные в Румынии – не подвинулись”, замечал В.И. Немирович-Данченко.[54]

 

По конвенции румыны должны были возить российскую почту по железной дороге от Унген до Бухареста или Фратешты, оттуда по грунтовому тракту до Зимницы и там сдавать в российское почтовое отделение. Корреспонденция из армии направлялась в российское зимницкое почтовое отделение, которое передавало её в зимницкое румынское почтовое бюро, а то, в свою очередь, отправляло корреспонденцию в Бухарест и далее.[55]

 

Летом случались задержки на румынской железной дороге. С наступлением же осенних дождей, когда дороги были размыты, почта не приходила по два-три дня, что затрудняло деятельность полевой почтовой конторы.

 

Как говорилось выше, в конце октября – ноябре 1877 г. шоссейные и грунтовые дороги в Болгарии и в Румынии пришли в негодность из-за дождей. Болгарское шоссе, с тонким слоем щебёнки, промокало до такой степени, что щебень под колёсами ехавших по нему телег, проваливался внутрь и заплывал грязью. Почта по таким дорогам уже не проезжала, она могла только передвигаться или перетаскиваться.[56] Так, В.И. Немирович-Данченко отмечал в своём дневнике (запись от 28 сентября): “Вторую неделю день и ночь – проливной дождь. Ручьи пухнут и обращаются в потоки, овраги заполнены водой и грязью, дороги размыло до того, что даже эвакуация раненых из Горного Студеня приостановилась. Кругом всё утонуло в грязи”.[57]

 

В корпусные отделения почта перевозилась на обозных лошадях отделений, а в Главную квартиру – на обозных лошадях полевой конторы. Почта не успевала и не могла успеть перевозить все посылки и письма, шедшие в армию, поэтому все навесы при почтовых отделениях были завалены посылками.[58]

 

В Румынии доставка российской корреспонденции, от Бухареста и Фратешты до Зимницы, сделалась очень непростым делом. Почтовые лошади там закончились, нанимать лошадей в окрестностях не было возможности, поскольку их забирали для нужд армии. Хозяева же, сохранившие лошадей, не хотели их отдавать ни за какую плату. Румынское правительство вынуждено было брать лошадей для почты реквизиционным порядком.

 

Во второй половине ноября 1877 г. перевозка корреспонденции оживилась из-за того, что болгарская почта вынуждена была перевозить военную корреспонденцию, а генерал-адъютант А.Р. Дрентельн разрешил перевозить корреспонденцию как в военных, так и в санитарных поездах. Наступившие в начале декабря морозы закрепили дороги и облегчили движение по ним. Но с началом сильных морозов со снегом возможно стало перевозить почту лишь на санях, которых не было. Выше также было уже отмечено еще одно препятствие, мешавшее нормальной работе почтового сообщения – ледоход на Дунае. Он прервал сообщение Румынии с Болгарией и России с армией. Позже это препятствие было устранено, и связь восстановлена.

 

Незадолго до падения Плевны руководителем Русского гражданского управления в Болгарии князем В.А. Черкасским был создан третий отдел почты – болгарская. Необходимо отметить, что Русское гражданское управление было создано ещё перед войной для изучения Болгарии и её дальнейшего обустройства. После вступления российских войск в Болгарию оно переехало на освобождённую территорию и занялось обустройством гражданского управления.[59]

 

С самого начала устройство гражданской почтово-телеграфной службы натолкнулось на препятствие. В.А. Черкасский хотел прибегнуть к помощи военных властей для этой цели. Согласно Положению о полевом управлении войск (статья 358) на обязанности военного отдела почт и телеграфов лежало устройство станций лишь на военных дорогах, а Гражданскому управлению важно было связать почтовым сообщением крупные местные города между собой и с Главной квартирой, при которой находился заведующий гражданскими делами. В.А. Черкасский предполагал сотрудничество военных и гражданских почт, с тем, чтобы они либо слились воедино, либо существовали раздельно, но “взаимно восполняли друг друга”.[60] Он начал переговоры по этому вопросу с полевым штабом, однако они ни к чему не привели из-за неуступчивости руководителей военных отделов.

 

После этого князь отказался от сотрудничества с военными в осуществлении задуманного. Он решил устроить почтовое сообщение между Дунаем и Тырново, и вообще с Главной квартирой, где бы она не находилась, самостоятельно, силами Гражданского управления. Как писал Д.Г. Анучин, В.А. Черкасский решился на это “отвергая всякое обращение к еврейскому посредничеству и считая, что почтовое дело не может хорошо пойти в руках слабого начальника”.[61] По этим путям сообщения должна была перевозиться частная и казённая корреспонденция, следовавшая из России в Главную квартиру, а также в попутно лежавшие места, и обратно. Таким образом с военных почт были сняты заботы об устройстве главного тракта, а круг их деятельности был ограничен сообщениями Главной квартиры с армейскими корпусами и отрядами.

 

Однако военные данной заботы не оценили. “Им хотелось,  – писал в своих воспоминаниях Д.Г. Анучин, – путём гласного объявления о соединении с гражданским ведомством, во-первых, разделить с ним ответственность за неустройство этого дела, которое в начале кампании всецело лежало на ответственности полевого штаба, и, во-вторых, – получать от гражданского ведомства более или менее значительные суммы денег в своё распоряжение для расширение почтовых операций”.[62] Естественно, князь не хотел брать на себя ответственности за дела, к которым его ведомство не было причастно, а также был против выделения средств без возможности контроля за их расходованием. На это столкновение интересов накладывали отпечаток и личные отношения (далеко не дружеские) между ВА. Черкасским и начальником полевого штаба Действующей армии А.А. Непокойчицким. Князь, заботившийся о качественной постановке дел, достаточно резко высказывался против еврейского посредничества, “говорил, что не верит в правильность действий каких бы то ни было военно-хозяйственных учреждений и решительно не желает созданием общности денежных интересов заражать едва зарождавшиеся гражданские установления”.[63] А поскольку говорилось это всё под открытым небом, около палаток штаба, то все могли его слова слышать. А это, в свою очередь, создавало о князе мнение, как о человеке, не умеющем ни с кем ладить. К тому же недоброжелательное отношение к князю составляла и пресса. Так, В.В. Крестовский – корреспондент газеты “Правительственный вестник”, находившийся при Главной квартире для составления официальной корреспонденции, – писал, что 2 июня князь из Плоешти „переехал в Бухарест со всем своим многочисленным штатом служащих по Красному Кресту и по будущему Гражданскому управлению в Болгарии”, упирая на многочисленность штата и расходов на него.[64] На самом же деле весь штат Гражданского управления на тот момент составлял лишь 28 человек. Тем не менее, это сообщение облетело все газеты “и дало повод к сильному глумлению над князем Черкасским”.[65]

 

Первоначально в основу почтового дела князь В.А. Черкасский положил насущные потребности армии. Но при этом он предоставлял возможность и всему населению освобождённых территорий пользоваться услугами его почты. Гражданская почта устраивалась по образцу российских почт, что устраняло излишнюю бумажную волокиту с составлением различных положений и инструкций.

 

По рекомендации М.Н. Анненкова, навёдшего необходимые справки в почтовом департаменте, для устройства почт в Болгарию были выписаны из России управляющие почтовой частью в губерниях: Смоленской – Трубачеев и Ковенской – Радченко.[66] Оба они явились в Горный Студень, где находилось Гражданское управление, 30 августа. Первый из них был назначен исполняющим делами управляющего почтового учреждениями Болгарского края, а второй – состоять по гражданской канцелярии для разработки вопросов по почтовому управления.[67]

 

Своеобразно была решена и задача обеспечения почтовой гоньбы. “Высказав решительное несогласие на отдачу почтовой гоньбы в еврейские руки и зная, что на месте действий никаких других подрядчиков, кроме еврейских, не находится, князь Черкасский силою обстоятельств вынужден был организовать это дело в империи”.[68] Для работы решено было пригласить немецких колонистов из окрестностей Одессы и Кишинёва. За содействием в их наборе князь обратился к графу В.В. Левашову, одесскому градоначальнику. При его посредничестве 23 сентября 1877 г. был заключён контракт с тремя поселянами-собственниками села Александрогильф, Одесского уезда сроком на шесть месяцев на следующих условиях. Контраганты обязывались содержать почтовую гоньбу между Зимницей на румынском берегу Дуная, на Систово, Тырново до Габрова и по другим направлениям в Болгарии по указанию почтового начальства с предварительным предупреждением об этом за десять дней до. Контрагенты также не могли отказываться от гоньбы и в том случае, если правительство найдёт нужным поставить их в местах, не вполне защищённых от неприятельского нападения. За каждую поставленную пару лошадей с повозками и со всеми принадлежностями к ним казна уплачивала по двести рублей в месяц. Расстояние между станциями по контракту не должно было превышать 25 вёрст, причём перевозке на законтрактованных лошадях подлежали почты и эстафеты, курьеры, фельдъегеря и лица, следовавшие по казённой или частной надобности.  Скорость езды была чётко зафиксирована и составляла: по шоссе – десять вёрст в час, по грунтовым дорогам – восемь вёрст и по горным – шесть вёрст. Наём и содержание почтовых станций, смотрителей или писарей лежали на обязанности казны. Ямщики, лошади и повозки со всем имуществом подлежали доставке из Одессы в Бухарест по железной дороге в качестве военного груза за счёт казны. Таким же образом их надлежало вернуть в Одессу по окончании контракта.[69]

 

Колонисты доставили к началу ноября 1877 года в Зимницу, где находилось Гражданское управление, 320 лошадей с повозками и необходимым имуществом. Было открыто 14 почтовых станций (позже их количество увеличилось до 21) с необходимыми помещениями. Почтовая гоньба была открыта 10 ноября и велась на следующих трактах:

 

Систово – Рущук – Тырново;

 

Систово – Плевна;

 

Плевна – Габрово – Шипка;

 

Шипка – Ени-Загра;

 

Ени-Загра – Бургас.[70]

 

Таким образом, имея в Зимнице сообщение с Румынией, гражданские почты разместились по всему занятому краю и соединяли обе главные квартиры со всеми корпусами и отрядами войск.

 

Одновременно с переговорами о найме в Одессе почтовых лошадей, в гражданской канцелярии начались работы по организации почтового дела. Управление почтовой частью гражданского ведомства было организовано следующим образом: почтовое управление в Систове и Тырнове; почтовое отделение в Габрове. Из Санкт-Петербурга были выписаны, кроме различных книг, 15 тысяч конвертов, 6 тысяч бланков для открытых писем и 34 тысячи почтовых марок.[71] Они предназначались для нужд местного населения, так как чины армии имели право посылать корреспонденцию бесплатно. Местному населению была впервые предоставлена возможность пользоваться правильной почтой. Из империи были выписаны почтовые чиновники до станционных смотрителей, приёмщиков и сортировщиков включительно, составлены были и необходимые инструкции.

 

Однако, несмотря на хорошую, в сравнении с военно-полевой почтой, организацию, болгарская почта работала в менее напряжённом режиме, поскольку болгары на освобождённых территориях потребности в отправке писем не имели. К тому же немецкие колонисты отказывались возить военную почту. А.А. Непокойчицкий, узнав об этом, приказал В.А. Черкасскому, чтобы его почтовая служба возила военную корреспонденцию. Но колонисты нисколько не заинтересованные в перевозке почты, возили её небрежно, часто по целым суткам задерживая её на станциях.[72]

 

После падения Плевны болгарская почта стала уменьшаться в количественном и качественом составе. Колонисты, содержавшие лошадей, скупились на корм, что с началом морозов привело к их падежу. Эта почта действовала до апреля 1878 г., когда, с введением собственно болгарского управления, была заменена почтой Шернера.

 

Что касается структуры и деятельности полевого телеграфа во время российско-турецкой войны 1877-1878 гг.

Статьями Положения от 16 октября 1876 г. было определено, что собственно телеграфная часть находилась целиком в ведение отдела почт и телеграфов, который возглавлял генерал-майор Н.К. Шталь. По указу от 31 октября 1876 г. о штате полевого управления армии во время войны личный состав отдела почт и телеграфов распределился следующим образом:

 

заведывающий отделом – 1 человек;

 

начальники отделений – 2;

 

делопроизводители – 4;

 

их помощники –4;

 

чиновники для поручений – 4;

 

бухгалтер – 1;

 

журналист – 1;

 

писарей – 8.

 

Кроме того, положено было иметь при отделе:

начальников телеграфных станций по числу последних;

телеграфистов по числу действующих аппаратов;

механиков и надсмотрщиков, а также нижних чинов военно-телеграфной команды – по потребностям.[73]

 

На практике указанное положением распределение обязанностей оказалось несоответствующим потребностям и было изменено. Телеграфной частью, согласно изменений, теперь руководил не один, а оба начальника отделений. Три из четырёх делопроизводителей занимались телеграфной службой, как и все четыре помощника начальников отделений. Бухгалтер занимался практически только телеграфными вопросами, почти не уделяя внимания вопросам почтовой гоньбы.[74]

 

Что касается чинов для службы на станциях, то в течение кампании все требования удовлетворялись, так как не было ограничений, определённых штатами. Однако недостаток специалистов был постоянно в каждой технической отрасли, что создавало существенные трудности. Другим условием, нарушавшим ход работ было отсутствие: а) казначейской части, и б) части хранения и заведования складами телеграфных материалов.[75]

 

Личный состав телеграфных станций пополнялся по требованиям начальников военных сообщений распоряжениями директора телеграфного департамента. Во время военной кампании недостатка в телеграфистах не было. Военно-телеграфная команда, состоявшая в ведении отдела, была сформирована в декабре 1876 г. из нижних чинов, командированных Главным штабом. Следует отметить, что подготовка и обучение их оказались низкого качества. Часто люди были даже неграмотные, особенно среди телеграфистов.[76]

 

Отдел почт и телеграфов перешёл границу Румынии в составе 163 служащих. После перехода 1 ноября 1877 г. через Дунай отдел насчитывал 326 человек. Наивысшая цифра увеличения штата была в апреле – ноябре 1877 г. и составляла по 56-64 человека в месяц.

 

Наибольшее число выбывших по болезни было в июле 1877 г. – 25 человек.[77] К моменту передачи отделом дел и имущества соответствующему отделу оккупационных войск (к 1 апреля 1879 г.) отдел почт и телеграфов имел в своём составе 287 человек. Из них:

 

начальников станций – 44 человека;

 

телефонистов – 89;

 

механиков –4;

 

надсмотрщиков – 23;

 

вольнонаёмных чинов –42.[78]

 

Уже в самом начале войны, после перемещения Главной квартиры в Тырново, возникли большие неудобства в связи с почти полным отсутствием телеграфов на обширном пространстве между Дунаем и Балканами. Турецкая телеграфная сеть, вовремя не сохранённая, была приведена в негодность либо наступавшими российскими войсками в ходе диверсий, либо отступавшими турецкими – чтобы не досталась врагу. В ходе войны “помогали” и российские солдаты, уничтожавшие телеграфные линии противника вместо того, чтобы ими воспользоваться. “От Дольного Дубняка уже прокладывается телеграфное сообщение к Боготе, – писал в середине осени В.И. Немирович-Данченко. – Мы могли бы воспользоваться для этого готовой линией, но наши гвардейцы, заняв позиции, весьма неразумно уничтожили на дрова турецкие столбы, а из проволок смастерили разные перевязки и гужи для телег”.[79]

 

С переходом войск через Дунай и с устройством, по мере движения армии вперёд, собственно российских телеграфов началось развитие деятельности полевого телеграфа. Общая телеграфная сеть составляла 3 326,5 вёрст наземных линий и 6 605,5 вёрст воздушного телеграфа с пятью кабелями.[80]

 

Из этих цифр следует, что в количественном отношении полевой телеграф имел в военную кампанию большое распространение. Особенно принимая во внимание краткие сроки и недостаточность средств и способов исполнения работ. Однако во время кампании часто имели место нарекания на замедление и несовершенство передачи телеграфной корреспонденции. Трудности в работе были вызваны двумя причинами: способом постройки и самими путями, по которым пролегали телеграфные линии.

 

Способ постройки обуславливался степенью опытности строителей и спешностью (большей или меньшей) работ. Как правило, опытных строителей почти не было.

 

Пути движения российской корреспонденции пролегали через Румынию, Добруджу, реку Дунай и Болгарию, Турцию и Чёрное море (по турецкому кабелю).[81] Движение телеграфной корреспонденции по Болгарии и Турции не доставляло сложностей, в то время, как на остальных путях их было предостаточно.

 

При сформировании 1 апреля 1879 г. отдел почт и телеграфов оккупационных войск принял от соответствующего отдела действующей армии 2 148 вёрст линий и 3 933,5 вёрст проводов (34 линии).[82]

Таблица 1. Телеграфные линии

 

 

Всего имелось в наличие 2 148 вёрст линий и 3 933,5 вёрст проводов. Из них 1 630 вёрст линий и 2 582,5 верст проводов были в Болгарии, 518 вёрст линий и 1 351 вёрст проводов – в Румынии.[83]

 

Приказом по войскам от 15 января 1877 г. № 5 было объявлено о том, что служебная корреспонденция будет приниматься на станциях государственного телеграфа по расчёту, то есть без внесения за отправленную телеграмму (при её подаче) причитающихся по тарифу денег, на следующих основаниях:

 

а) телеграммы по расчёту могут быть отправлены только начальниками отделений полевого управления и частей, непосредственно подчинённых начальнику штаба армии, пользующимися правами начальника дивизии и выше;

б) каждая телеграмма должна быть снабжена, кроме подписи, казённой печатью лица, от которого она исходит;

в) все телеграммы в части и в войска, которые могут оказаться выбывшими из мест своего пребывания, должны помечаться словом “вслед”;

г) телеграфные инстанции ежемесячно должны предоставлять счета за телеграммы;

д) деньги за телеграммы должны вноситься в местные полевые казначейства с отнесением их в доход телеграфного департамента Министерства внутренних дел.[84]

 

Как свидетельствуют источники, приказ этот строго соблюдался. Заведовавший корреспондентами при штабе действующей армии М.А. Газенкампф писал 3 июня в своём дневнике: “Прибывший третьего дня или вчера, хорошо не помню, директор “Agence générale Russe” Поггенполь и, основываясь на разрешении государственного канцлера, вздумал начать телеграфировать военные и политические известия от себя. Но его телеграмму, несмотря на печать государственного канцлера,  на станции не приняли, а предложили явиться ко мне, чтоб я написал “разрешаю”. Я ещё ничего не знал об этом, как вдруг сегодня Великий князь требует меня к себе в неурочное время и, рассказав вышеизложенное, сообщает, что он уже доложил об этом Государю, который приказал подтвердить по своей главной квартире, чтоб никто не посылал телеграм военного содержания без моей разрешительной подписи”.[85]

 

Такой порядок работы часто вызывал недоумение российских корреспондентов, не имевших из-за излишней исполнительности телеграфных чинов и отдалённости частей, в которых они находились, от Главной квартиры  возможности оперативно пересылать информацию. Так, В.И. Немирович-Данченко в своём дневнике сделал в начале августа, находясь в Систове, следующую запись. “Работать здесь не стоит, – писал он, – потому что нет никаких способов переслать написанное. Вчера нарочно ездил в Зимницу – послать телеграмму – не принимают.

 

– Почему?

– Нет надписи из Главной квартиры “разрешено”.

– Да ведь Главная квартира в Горном Студене, а телеграмма из Систова.

– Не приказано.

– Кем?

– Генералом Шталем.

– Да ведь я “утверждённый” корреспондент. Вот мой знак...

– Это нам всё равно. Я не помню когда, но было приказано (так в тексте – О.Г.) не принимать телеграмм”.[86]

 

Телеграфные сети, устроенные в 1877 г. в Болгарии и Добрудже, соединялись с Румынией, а, следовательно, и с Россией посредством переходных пунктов Систово – Зимница, Тульча – Измаил и др.[87] Поэтому на сетях принимались не только служебные телеграммы армии, но допускался и приём международной телеграфной корреспонденции.

 

Важную роль телеграф играл и в военных действиях. Благодаря ему приказы и другие сообщения передавались быстрее. О пользе телеграфа говорят и участвовавшие в войне российские мемуаристы, к примеру, известный врач С.П. Боткин.[88] Хотя, естестественно, первенство в передаче телеграмм отдавалось шедшим из Главной квартиры и в неё. “Телеграфу – непосильная работа, – писал в своём дневнике М.А. Газенкампф. – Он так завален Высочайшими и великокняжескими депешами, что даже служебных телеграмм не может передавать своевременно, а про частные – и говорить нечего”.[89]

 

Ещё одним существенным недостатком в работе телеграфа были тарифы за отсылаемые телеграммы. Так, в качестве примера можно привести следующее. В городе Порадим было две телеграфные станции – российская и румынская. На румынском телеграфе за депешу в Санкт-Петербург брали 6 франков, а на российском – 9.[90] Это же отметил и В.И. Немирович-Данченко. “Наше телеграфное ведомство, – писал он, – в Болгарии служит одним из поводов низкого курса русского рубля, бумажного, разумеется. Дело в том, что бумажные деньги в Болгарии телеграфными конторами – русскими, принимаются не по 3 франка за рубль, как бы следовало по приказу Главнокомандующего, обязательному для всех, а по 2 франка 60 сантимов, что делает очень большую разницу. Следовательно, вместо того, чтобы, по примеру Румынии, брать за телеграмму в 20 слов 6 франков, болгарские военные телеграфы берут по 9 франков. В Зимнице послать телеграмму стоит 6 франков, а переехав Дунай, из Систова, она уже обходится в 9”.[91] Как ни смешно это выглядело, но в то время, как румыны применяли свой тариф, россияне применяли тариф своих противников, турок. Не удивительно, что большинство частных депеш посылалось через румынскую станцию, тогда как российская армия должна была пользоваться своим телеграфом, по сути, пользовавшимся своим монопольным положением для обогащения отдельных чинов телеграфного ведомства.

 

Правда, такое положение было не повсюду, и во многом это зависело от корпусного начальства, сумевшего или нет обеспечить работу телеграфа. Так, уже упоминавшийся 12-й армейский корпус, находясь в середине октября 1877 г. в местечке Яли-Абланово, проблем с посылкой телеграмм не имел. “Ветвь телеграфа здесь идёт прямо на Систово, – писал находившийся в корпусе В.И. Немирович-Данченко. – Посылать отсюда телеграммы очень удобно, причём нет ограничений в количестве слов ... Редакционным телеграммам, которые прочитаны и разрешены начальником штаба, даётся преимущество перед всеми частными. Они идут отсюда наравне с правительственными, в виду того, нетерпения, с которым общество ожидает телеграмм и сведений отсюда”.[92]

 

Важной составляющей деятельности отдела почт и телеграфов была работа складов телеграфных материалов.

 

К началу войны своевременно были открыты следующие склады телеграфных материалов:

 

-             на 300 вёрст на Киевском складе;

-             на 200 вёрст в Бендеровском складе;

-             на 100 вёрст в Кишинёвском складе.[93]

 

Надзор за хранением этих материалов был всецело возложен на местных начальников телеграфных станций. С переходом армии в пределы Румынии часть материалов была перевезена в Яссы для производства построек. Основной склад сначала был в Фратешти. С движением войск через Дунай и далее склады поочерёдно открывались в Зимнице, Систове, Рущуке. Склады в Бендерах и Кишинёве были увеличены до 900 и 1 000 вёрст соответственно.[94]

 

Учреждение складов телеграфных материалов за границей происходило без соответствующих распоряжений, по мере накопления в конкретном пункте казённого телеграфного материала, требовавшего затем охраны. При этом не было системы и отчётности. Данные склады, в сущности, были передаточными пунктами телеграфных материалов, поскольку в них никогда не скапливалось больших запасов и далеко не весь материал, высылавшийся из России, проходил через них. Значительная часть его шла сразу на постройки телеграфных линий. В течение всей кампании эти склады выбивались из сил, чтобы хоть в некоторой степени удовлетворить поступавшие к ним с разных сторон требования. Однако большая часть из них так и оставалась не удовлетворённой целиком.

 

Причиной такой деятельности телеграфных складов в российско-турецкую войну 1877-1878 гг. являлась, главным образом, отсутствие для них специальной организации и правильного устроенного порядка приёма и выдачи материалов, поступавших в распоряжение отдела от телеграфного департамента. Это, в свою очередь, дополнительно неблагоприятно влияло на ход и успешность выполнения телеграфно-строительных работ. Составители Положения об организации полевой телеграфной службы не учитывали возможности сооружения складов. Склады эти было решено организовывать на некоторых станциях в России и прямо оттуда доставлять на линии и пункты полевого телеграфа всё необходимое для построек и действий.[95]

 

Так, с самого начала дело устройства складов телеграфных материалов было поставлено плохо. Оно велось без надлежащей организации и системы. Складами заведовали или чиновники для особых поручений отдела, или местные начальники телеграфных станций. Они принимали и расходовали материалы почти без всякой документальной отчётности. Строители телеграфа брали материалы как со складов, так и с железнодорожных станций. Доставка материалов из России по железной дороге также велась почти без всякого контроля.[96]

 

Однако при расформировании отдела почт и телеграфов Действующей армии расход телеграфных материалов якобы оправдался количеством произведённых отделом построек и сдачей линий в готовом виде, равно как и остатков материалов. На основе имеющихся сведений можно сделать вывод, что весь телеграфный материал, высланный телеграфным департаментом по требованиям полевого телеграфного управления, был израсходован на устройство 3 326,5 вёрст линий и 6 605,5 вёрст проводов. Итоги прихода и расхода, как всегда в России, оказались тождественными.[97]

 

Таким образом, деятельность отдела почт и телеграфов и полевого почтового управления во время российско-турецкой войны 1877-1878 гг. на Балканском театре хотя и намного улучшилась в сравнении с Крымской войной 1853-1856 гг., но всё же имела массу недостатков.

 

Хорошая связь воюющей армии с Россией не была налажена в силу ряда причин. Одной из главных был недоучёт сил противника, расчёты победы над ним “малой кровью” и в короткое время. Это повлекло за собой неудовлетворительную организацию средств связи, особенно почты. В почтовой части имел место постоянный недокомплект как в людях, так и в транспорте. Попытки возглавлявших почтовые отделы В.И. Романуса и Н.К. Шталя добиться увеличения штатов наталкивались на существенное препятствие – бюрократизм высшего командного и чиновничьего состава и нежелание “торопить ситуацию”, на систему “секретничания”, которая была организована начальником полевого штаба А.А. Непокойчицким. О том, насколько это мешало работе почты свидетельствует случай, когда в сентябре 1877 г. турецкий караван с продовольствием пробрался в осаждённую российскими войсками Плевну через российский кавалерийский кордон. В штабе Главнокомандующего разбирали, где он мог пройти. У В.И. Романуса затребовали карты театра военных действий, которыми почтовый департамент должен был его снабдить. Однако тот ответил, что ему прислали только карты Сербии.[98]

 

Одним из факторов, мешавших чёткой работе почты, были погодные условия. Поскольку войну расчитывали закончить быстро, то не позаботились снабдить почту даже санями на зиму, не говоря уж об организации дорог.

 

На основе изложенного материала видно, что самым сильным звеном в средствах связи на Балканском театре военных действий был телеграф, поскольку передача информации по нему была намного быстрее, чем с почтовыми курьерами или обозами.

 

В целом же нарекания на работу почты и телеграфа хотя и были отчасти справедливы, но нужно учитывать и условия работы. Средства связи работали в меру своих возможностей. Однако, несомненно, что если бы перед войной об их организации позаботились более глубоко, то и работа была бы более оперативной и качественной.