Во второй половине XIX в. обострилась борьба между Российской империей и Великобританией за сферы влияния в Азии. Россия, потерпевшая поражение в Крымской войне 1853-1856 гг., вынуждена была на некоторое время отказаться от активной внешней политики в Европе и на Балканах, переместив своё внимание на Центральную Азию. В 1860-1870-е гг. ею были покорены т. н. среднеазиатские ханства (Бухара, Коканд, Хива). Это вызвало у Великобритании опасения за безопасность своих колоний. С 1870-х гг. начался новый этап российской внешней политики. В 1871 г. Россия в одностороннем порядке прекратила действие Парижского договора 1856 г., ограничивавшего её деятельность в бассейне Чёрного моря, и возобновила своё активное вмешательство в события на Балканском полуострове. Одновременно усилились британо-российские противоречия в Центральной Азии. Действуя в этом регионе, Россия стремилась прежде всего укрепить собственное влияние в государствах, находившихся между её и британскими владениями, чтобы иметь возможность оказывать давление на Великобританию (т. н. „русская угроза Индии”). Одной из таких „буферных” стран являлась Персия, к 1870-м гг. потерявшая своё былое могущество и постепенно попадавшая в экономическую и политическую зависимость от европейских держав. Одним из главных в борьбе за влияние был вопрос о реорганизации персидской армии. В конце 1870-х гг. России здесь сопутствовал успех: под руководством российских военных инструкторов была создана т. н. Персидская казачья бригада (далее – ПКБ).

 

Цель данной статьи – исследовать кризисный период в развитии ПКБ начиная с первого кризиса конца 1889 г. и до полного урегулирования положения указанной воинской части весной 1895 г.

 

Вопрос о создании и существовании ПКБ не был глубоко разработан ни в советской, ни в российской историографии. Если ПКБ упоминалась как фактор российского влияния, то о его механизмах говорилось лишь общими фразами. Причем зачастую эти указания были не совсем точными [1]. Дело в том, что положение бригады в последней трети существенно отличалось от положения начала ХХ в., но многие историки не видели этого различия, скорее всего, в силу того, что она не была предметом их исследования.

 

В 1923 г. советским историком М.Н. Павловичем был опубликован очерк истории ПКБ, принадлежавший перу её бывшего командира В.А. Косоговского [2]. Несмотря на то, что автор очерка сам долгое время пробыл в Персии и знал положение бригады не понаслышке, его работу все же нельзя воспринимать, как полноценное исследование. Это были наброски к книге по истории Персии и его пребывания на посту командира ПКБ, которую В.А. Косоговский собирался написать, но так и не закончил. О своих предшественниках на посту командира бригады он сообщал лишь то, что считал нужным, часть информации в данной работе была им опущена из-за её секретности, часть – по незнанию самого В.А. Косоговского. Однако, вплоть до последнего времени эта работа оставалась единственной полной общей работой по истории ПКБ во второй половине ХІХ в. В последние годы появились работы О.А. Красняк, в которых история Казачьей бригады исследуется довольно подробно на основе архивных материалов [3]. Однако финансовый кризис 1889-1895 гг. в них затронут лишь в общих чертах, кроме того имеются отдельные неточности.

 

В своих публикациях автор данной статьи на основе опубликованных источников и материалов Российского государственного военно-исторического архива (далее – РГВИА) попытался исследовать историю становления и развития ПКБ в последней трети ХІХ в. [4]. Возможно ценность указаных исследований снижается, поскольку нами не были использованы материалы Архива внешней политики Российской империи. Однако в данном случае важна постановка проблемы и начало её исследования.

 

К 70-м гг. ХІХ в. персидская армия хорошо отражала все пороки персидского общества. Невысокие боевые качества низшего и командного состава дополнялись воровством, коррупцией, взяточничеством, что делало армию малопригодной для исполнения возлагаемых на неё функций. В 1870-е гг. шах Наср эд-Дин предпринял реформу вооружённых сил, для чего были приглашены европейские военные инструкторы. Общими стараниями российским министерствам – военному и иностранных дел – удалось добиться, чтобы в качестве инструкторов по обучению персидской кавалерии в 1879 г. были приглашены российские казачьи офицеры, возглавляемые полковником Генерального штаба (далее – ГШ) А.И. Домонтовичем. Для организации кавалерии ему были выделены 400 человек из иррегулярной кавалерии мухаджиров (так называли выходцев с Кавказа, покинувших его после российского завоевания в начале ХІХ в. и осевших в Персии) [5]. Впоследствие бригада стала комплектоваться и вольнонаёмными персами.

 

В 1880 г. казачья бригада в составе двух полков была сформирована. В виде подарка она получила от российского правительства полубатарею конной артиллерии из четырёх орудий. Позже, в 1883 г. был сформирован ещё один полк. Официально данная воинская часть именовалась „Его Величества шаха бригада”. Возглавлял её „Заведующий обучением персидской кавалерии” (далее – ЗОПК). Это место занимал российский полковник ГШ, которого назначало, с одобрения военного министра и императора, военное начальство Кавказского военного округа. После назначения Заведующего дипломатический представитель России в Персии заключал с шахским правительством контракт на три года в течение которых полковник должен был возглавлять бригаду. Непосредственно Заведующий подчинялся в рассматриваемый период шаху и военному министру, поскольку находился на службе в персидской армии. Как и инструкторы, он на время службы отчислялся из российской армии, но жалование по штату получал. С другой стороны, ЗОПК зависел от российского посланника в Тегеране, с которым должен был согласовывать все свои действия и от которого он получал инструкции. Рапорты  офицер ГШ отправлял в штаб Кавказского военного округа. Несмотря на определённые трудности, место инструктора персидской кавалерии было довольно выгодным с материальной точки зрения. Жалование в рассматриваемый период инструкторы получали по штату – от российского правительства, и от персидского правительства – в зависимости от благорасположения шаха. Бюджет ПКБ состоял из наследственного жалования мухаджиров и шахских ассигнований.

 

ПКБ рассматривалась российским правительством первоначально как орудие давления на Великобританию в вопросах внешней политики. До середины 1890-х гг. оно проявляло интерес к бригаде лишь тогда, когда этого требовали внешнеполитические обстоятельства, а в остальное время мало заботилось о её положении. Россия как бы „застолбила” этот „участок”, но „разрабатывать” его не собиралась. Тем более, что в 1880-х – первой половине 1890-х гг. приоритетными направлениями политики империи были Европа ( в частности, Балканы) и разграничение в Средней Азии. Бригада, в сущности, была предоставлена сама себе и возглавлявшим её офицерам. Из архивных документов видно, что российское правительство не было заинтересовано в укреплении мощи персидской армии, но и терять контроль над частью вооружённых сил страны не хотело. Соответственно, и российские инструкторы не особенно старались укрепить военную мощь бригады. Основное внимание возглавлявшие её офицеры уделяли внешней стороне обучения, желая хорошей выправкой и джигитовкой заслужить расположение шаха. Хорошей характеристикой для их деятельности (да и для деятельности военных инструкторов европейских держав в государствах типа Китая, Персии и т.п.) в какой-то степени могут служить слова французского офицера-инструктора в китайских войсках, сказанные в 1869 г. российскому офицеру М.И. Венюкову, путешествовавшему по стране. В ответ на замечание последнего, что француз, по-видимому, намеренно кое-чему недоучивает китайцев, тот с усмешкой ответил: „Разумеется! Какое нам дело, что китайские солдаты не уважают своих офицеров, разговаривают с ними и между собой во фронте и т.п.? Нам лишь бы они знали ружейные приёмы, маршировку и эволюции – а там, чем скорее они разбегутся от первых европейских выстрелов, тем лучше” [6].

 

Первоначально ни определённого бюджета, ни определённого штата бригада не имела. Основанием бюджета должно было служить наследственное жалование мухаджиров, которое они получали от казны. Но этих денег для обустройства ПКБ на первых порах не хватало, что вынуждало возглавлявших её офицеров постоянно хлопотать перед шахом об увеличении финансирования [7]. Кроме того боеспособность новоиспечённых казаков оставляла желать лучшего. Поскольку служба в персидской армии была пожизненной, то в ПКБ наряду с молодёжью служили и старики. К тому же военная подготовка и дисциплина у мухаджиров (как, впрочем, и в большей части персидской армии) были очень слабыми.

 

Самым „больным местом” в истории ПКБ рассматриваемого периода оставались финансы.  Большое количество денег из бюджета бригады уходило на содержание пенсионеров, т. е. ветеранов, женщин и детей мухаджиров, из которых и был сформирован третий полк и которые продолжали получать в виде пенсий наследственное жалование [8]. Вторая проблема выросла из первой. Пытаясь избавиться от „балласта”, сменявшие друг друга полковники сталкивались  с оппозицией со стороны мухаджиров, не желавших терять „тёплое место” и постоянное жалование. Попытки избавиться от указанных проблем не имели успеха. Один из Заведующих обучением – полковник ГШ Н.Я. Шнеур – так оценивал сложившуюся ситуацию: „Высшим наказанием было до сих пор исключение из бригады …, но те (исключаемые – О.Г.) подавали шаху прошение, и он их приказывал зачислить снова в бригаду как опытных казаков” [9]. К этому добавлялись и интриги шахского военного министра Наиба эс-Салтане. По словам того же офицера, Заведующий часто не мог отметить лучших в ПКБ наградами, поскольку за них нужно было давать взятки министру [10]. Не было единства и среди российских инструкторов, поскольку старослужащие часто ставили себя даже выше офицеров.

 

Первый серьёзный конфликт вспыхнул в бригаде в конце 1889 г. Вернувшийся из России, из отпуска Заведующий обучением полковник ГШ А.Н. Кузьмин-Караваев вступил в конфликт со служившим в качестве инструктора уже десятый год есаулом Маковкиным и поручиком Блюммером. Ещё будучи в России, он ходатайствовал перед начальством об отозвании указанных офицеров и замене их офицерами ГШ. После возвращения в Тегеран полковник личным решением отчислил есаула и поручика из бригады и  отказался выдать замещавшему его во время отсутствия Маковкину, документ о приёме бригады и её денежных сумм [11]. Своё отношение А.Н. Кузьмин-Караваев мотивировал довольно неопределённо. В телеграмме на имя командующего войсками Кавказского военного округа князя А.М. Дондукова-Корсакова от 11 ноября 1889 г. полковник заявлял: „Поведение есаула Маковкина со дня моего приезда (из отпуска, в котором полковник находился по состоянию здоровья – О.Г.) по отношению ко мне крайне оскорбительно для меня, противно воинской дисциплине. Кроме того, доверяя последнему, я по опыту не ручаюсь за порядок, спокойствие в бригаде”. А.Н. Кузьмин-Караваев ставил вопрос ребром: „В случае, если настоящая моя просьба (об отозвании вышеназванных офицеров – О.Г.) не будет уважена Вашим Сиятельством, я буду вынужден просить о немедленном моём отчислении от занимаемой мною должности” [12]. Происшедший конфликт осложнили смерть в декабре 1889 г. российского Поверенного в делах в Тегеране Поджио и интриги „антироссийской партии” при шахском дворе. Авторитет российских офицеров у шаха стал стремительно падать. Поскольку конфликты в бригаде лишь подрывали престиж России в глазах шаха,  военным министерством было проведено внутреннее расследование, которое показало, что полковник ГШ А.Н. Кузьмин-Караваев серьёзно болен. Его часто ничем не мотивированные поступки, сильная возбудимость, о которых сообщали имевшие с ним дело люди, оказались следствием „сифилиса, поразившего центральную нервную систему” [13]. Сложно сказать, был ли действительно болен А.Н. Кузьмин-Караваев, или аргументы его противников оказались более весомыми в глазах военного министра. При ознакомлении с делом о его отозвании в Россию не оставляет мысль о том, что излишне старательного и строптивого полковника просто убрали из Персии чтобы таким образом решить конфликт и не „нервировать” шаха. Тем более, что впоследствие полковник продолжал службу: служил в Кавказском военном округе, Главном штабе, был военным агентом в Брюсселе и Гааге, в должности начальника штаба 2-го Кавказского армейского корпуса принимал участие в Первой мировой войне [14]. Тем не менее, в январе 1890 г. он был срочно отозван в Россию. Его место занял бывший до этого начальником  штаба Второй кавалерийской казачьей дивизии полковник ГШ Н.Я. Шнеур [15].

 

Однако проблемы бригады не были решены, а были просто „загнаны вглубь”. Новый Заведующий принялся за внешнее обустройство бригады, выписав из России музыкальные инструменты и большое количество материала для обмундирования, фургон и лошадей для артиллерии, шорника, врача и ветеринара, были построены здания под штаб и канцелярию ПКБ. Однако затраты на все эти новшества делались полковником из расчёта получения дополнительных сумм от персидского правительства, а последнее не спешило их выделять, обещая и затягивая, в то время, как Н.Я. Шнеуру нечем было выплачивать жалование, и он вынужден был держать большую часть казаков в отпусках.

 

То, в каком состоянии находилась ПКБ к концу пребывания Н.Я. Шнеура на посту Заведующего, свидетельствует следующий эпизод. После заключения  шахским правительством в 1890 г. табачной табачной концессии с англичанами в Персии начались массовые протесты против её введения, которые возглавляло духовенство и тайно поддерживала Россия. Даже отмена концессии в конце 1891 г. не остудила пыла масс. В начале января 1892 г. в Тегеране прошли народные выступления. Толпа устремилась к шахскому дворцу. „При первом признаке беды Шах послал за полковником Шнеуром ... но тот вместо организации защиты дворца стал выяснять, кто из казаков был за Шаха и Правительство, кто был за духовенство, то есть кто повиновался, а кто нет. Ремизов (инструктор в ПКБ – О.Г.), напившись, стрелял из своей винтовки в цель во дворе бараков; его друг Николай Засыпкин ... выкатил бочку красного вина для казаков, бормоча в панике: „Братцы, спасите меня, не погубите православную душу”. Полковник Шнеур, которого никто больше не слушал, пожал плечами и пошёл к своей жене” [16]. Даже если согласиться с предположением Ф. Казем-Заде, что полковник получил указание от российской миссии не использовать бригаду для подавления табачных бунтов, его поведение не могло не остаться без последствий в глазах шаха, которого он должен был защищать. Возможно, именно этот случай и отразился на дальнейших событиях вокруг ПКБ.

        

В сентябре 1892 г. в отношениях Заведующего с шахским правительством разразился кризис. Военный министр принц Наиб эс-Салтанэ сообщил Н.Я. Шнеуру, что шах распорядился сократить бригаду наполовину „в виду сокращения государственных расходов”. В своём рапорте начальнику отдела ГШ штаба Кавказского военного округа от 18 сентября 1892 г. полковник сообщал: „До сих пор в бригаде состояло по спискам средним числом по 1 000 человек, но на деле … я с большим трудом до сих пор мог выводить в строй более 300 человек” [17]. Поэтому Н.Я. Шнеур не возражал против сокращения и предоставил шаху собственный проект, предусматривавший уменьшение бригады до 500 человек с сокращением расходов на 38 000 туманов в год [18]. Однако против такого сокращения выступили 170 персидских офицеров бригады, поскольку правительство хотело удержать половину их наследственного жалования. В рапорте от 16 октября полковник сообщал, что недавно  были найдены динамитные бомбы, предназначавшиеся для покушения на шаха, а протестующие против своего увольнения мухаджиры угрожают поголовным переселением в Россию. Шах, по мнению Н.Я. Шнеура, напуганный этим, приказал составить новый проект сокращения ПКБ, „по которому личное содержание каждого осталось бы неприкосновенным” [19]. Полковник составил новый проект, однако шах его не принял и предложил свой, предусматривавший сохранение численного состава ПКБ согласно проекту полковника, но с уменьшением финансирования. Этот проект не устраивал Н.Я. Шнеура, доносившего своему начальству, что на выделяемые ему 75 536 туманов он может содержать лишь одну сотню в количестве 159 человек [20]. В самой бригаде назревал бунт, поскольку жалование не выплачивалось, а ситуация с сокращением численного состава оставалась далёкой от ясности. Поэтому в октябре 1892 г. начальник штаба  Кавказского военного округа генерал-лейтенант Перлик обратился с докладом к начальнику Главного штаба Н.Н. Обручеву, в котором сжато изложил ситуацию с ПКБ, отметив, что главные возражения полковника ГШ Н.Я. Шнеура заключались в следующем: „1) в желании возвысить боевое значение бригады увольнением дорогого шаху нестроевого элемента в лице массы влиятельных офицеров и пенсионеров из представителей племенного начала и 2) оставляя этот элемент на содержании в бригаде, в невозможности исполнить требование шаха содержать 248 конных чинов при отпуске фуражных денег 2 тумана в месяц на лошадь, когда фураж обходится больше 3-х туманов [21]. Далее начальник штаба предлагал меры для выхода из кризиса. „Не зная политических видов правительства относительно пребывания наших инструкторов в Персии, – писал он, – можно только предположить, что главная цель их присутствия не есть образование боевых частей, а устранение вредных нам влияний враждебных нам инструкторов иностранных и утверждение нашего собственного влияния (выделено мной – О.Г.). В виду этого на первом плане казалось бы должно стоять 1) удовлетворение Его Величества Шаха в его исполнимых требованиях и 2) в сохранении политического элемента на жаловании в бригаде. Затем полезно было бы закрепить существующих лиц штатом и при посредстве переговоров нашего посланника с Шахом устранить одинаково неисполнимые требования персидского правительства как для полковника Шнеура и для всех будущих его заместителей, без чего прекращается возможность пребывания инструкторов наших в Персии” [22]. Решение задачи выхода из кризиса требовало вмешательства дипломатов, поскольку оно не входило в компетенцию военного начальства Кавказского военного округа. Полковнику было рекомендовано обратиться за содействием к Поверенному в делах в Тегеране А.Н. Шпейеру. Тот взял на себя переговоры с персидским правительством, предоставив Н.Я. Шнеуру улаживать дела в ПКБ. Вмешательство А.Н. Шпейера принесло неожиданные результаты. В секретной телеграмме в министерство иностранных дел от 7 ноября 1892 г. Поверенный в делах сообщал: „Шах не видел ни первого проекта полковника Шнеура о сокращённых штатах казачьей бригады, ни второго, по которому предполагалось дать шаху экономию в 15 тыс. туманов в год, но потребовал 20 тыс., которые и удержал из бюджета текущего года” [23]. Таким образом, денег для выплаты жалования личному составу ПКБ не было, кроме того шах требовал от полковника „содержания в наличности” более 360 человек. „Положение полковника невозможное, – сообщал А.Н. Шпейер, – и требования шаха решительно невыполнимы … Лучше было бы может быть отозвать наших инструкторов” [24]. Однако и в министерстве иностранных дел, и в военном министерстве предложение об отозвании инструкторов не нашло поддержки, поскольку вызывало опасение, что их место тотчас же займут англичане или немцы [25]. А.Н. Шпейеру было предложено продолжить переговоры.

 

В секретном рапорте от 10 ноября 1892 г. полковник ГШ Н.Я. Шнеур сообщил кавказскому начальству своё видение развития кризиса вокруг ПКБ. „По возвращении Его Величества Шаха из своего путешествия (по Персии – О.Г.), – писал он, – немедленно сказались последствия … Опустошив своим проездом широкую полосу более цветущих частей Персии и вернувшись в свою столицу, окрестности которой второй год страдают неурожаем, а в настоящем году были ещё посещены холерой, … Его Величество был поражён значительным уменьшением поступлений налогов ... Никогда не отличавшийся щедростью стал (шах – О.Г.) скуп до помешательства. Оттуда и пошло стремление во что бы то ни стало сократить расходы и добыть деньги”. По его словам, Н.Я. Шнеур, получив от шаха приказ сократить численность ПКБ, составил один за другим два проекта реформы. Шах в общем одобрил последний вариант, предполагавший содержание двух сотен (248 чел.), батарею, хор и „пешую команду”. Но его не устроила предложенная экономия 15 000 туманов в год. Наср эд-Дин потребовал 20 000 и немедленно из бюджета текущего года. Им был наложен запрет на очередную выплату денег. Тогда Н.Я. Шнеур решился на демарш. Он объявил военному министру принцу Наибу эс-Салтанэ, через которого велись все переговоры с шахом, что если желование ПКБ не будет выплачено в срок, то он – полковник – покинет Персию. Ультиматум подействовал, и деньги были выплачены. „То обстоятельство, что отмена решения (об удержании выплаты – О.Г.) … последовала через четерть часа после моего заявления,– сообщал полковник, – когда Наиб эс-Салтанэ не мог переговорить с отсутствовавшим шахом, подало мне повод подозревать во всём этом деле интриги Наиба эс-Салтанэ” [26]. Как оказалось, Н.Я. Шнеур был прав в своём подозрении. Обратившийся за помощью в улаживании конфликта к первому министру Амину эс-Салтанэ российский Поверенный в делах А.Н. Шпейер узнал от него, что удержание 20 000 туманов понадобилось не правительству, а предназначались начальнику арсенала Векилю эд-Доуле. „Человек невежественный, был лакеем, но благодаря приобретённого расположения военного министра Наиба эс-Салтанэ, стал начальником арсенала. На свою должность смотрел как на выгодную доходную статью”, – характеризовал его впоследствии ротмист Бельгард, речь о котором пойдёт ниже [27]. Как оказалось, начальник арсенала „уже успел получить из них 8 тыс. из которых половину немедленно передал Наибу Салтанэ” [28].

 

Привлечение к переговорам первого министра имело благоприятные для ПКБ последствия. 7 ноября А.Н. Шпейер передал полковнику условия, на которых предлагалось уладить конфликт. Предполагалось, что правительство вернёт удержанные ранее 12 000 туманов, а с будущего года бюджет ПКБ будет 80 000 туманов, на которые полковник будет содержать „столько людей, сколько будет возможно” [29]. Н.Я. Шнеур в целом согласился с предложенными условиями, но оговорил, что 12 000 уплатит в счёт долга ПКБ английскому банку, а недостающую на содержание текущего года сумму удержит временно из жалования бригады, которое будет уплачено из бюджета будущего года с соответствующим уменьшением числа людей. 9 ноября Амин эс-Салтанэ пригласил полковника к себе и сообщил, что шах „дал своё согласие на предложенную им (Амином эс-Салтанэ – О.Г.) комбинацию” [30]. В беседе с полковником первый министр прямо заявил, сообщал Н.Я. Шнеур, что „цель правительства, давая мне (полковнику – О.Г.) carte blanche более та, чтобы снять с себя ответственность за сокращения в бригаде, направляя неудовольствие увольняемых на меня” [31]. 

 

Таким образом, благодаря угрозе отзыва российских инструкторов, вмешательству первого министра Амина эс-Салтанэ и выступлениям недовольных офицеров ПКБ, шах согласился пойти на компромисс. В начале декабря была выработана и утверждена инструкция, упорядочивавшая положение в ПКБ. В секретном рапорте от 8 декабря 1892 г. на имя начальника отдела ГШ штаба Кавказского военного округа Н.Я. Шнеур отмечал, что „это первая попытка установить кое-какой порядок в бригаде и письменно определить права Заведующего обучением персидской кавалерии, так как до сих пор всё делалось по установившемуся обычаю” [32]. В том же рапорте полковник дал развёрнутую оценку инструкции. Последняя состояла из шести пунктов. Первым пунктом запрещалось производить в офицеры, пока число офицеров бригады превышает штаты [33]. Н.Я. Шнеур писал, что это вне сомнения необходимое ограничение, поскольку „было, что каждый полковник, перед уходом прощальным приказом дарил своему преемнику несколько дюжин новых офицеров, благодаря чему число их возросло до безобразия, помимо стараний Наиба эс-Салтанэ, который также производил немало” [34]. Второй пункт гласил: „Если кто-нибудь из командиров (ПКБ – О.Г.) умрёт … то из содержания его выделить сумму на содержание одного казака, а остальное обратить в пенсию наследникам таких мухаджиров” [35]. Комментарий полковника: „Прекращён прирост пенсионеров на счёт строевых чинов” [36]. Третий пункт предусматривал выплату отпускных чинам ПКБ, находящимся в отпуске, в размере половины жалования. Четвёртый и пятый пункты инструкции увеличивали власть полковника в ПКБ. Согласно им, полковник мог ходатайствовать о награждении 10 % чинов бригады орденами, имел право исключать из ПКБ „лиц провинившихся и ведущих себя нехорошо, а также  просрочивших сроки своих отпусков” [37]. Комментируя эти пункты, Н.Я. Шнеур писал: „высшим наказанием было до сих пор исключение из бригады … но исключаемые подавали шаху прошение, и он их приказывал зачислять снова в бригаду как опытных казаков” [38]. Что касается наград, то они должны были служить своеобразной заменой непроизведённым в офицерское звание из-за перебора офицеров. Шестым пунктом определялось финансирование ПКБ. Со следующего года бюджет бригады должен был составлять 80 000 туманов. Кроме того, персидское правительство обязалось выделять 2 000 туманов в год на ремонт зданий. Было также подробно определено, на какие нужды полковник должен расходовать выделяемые деньги [39]. Н.Я. Шнеур положительно оценил последний пункт инструкции: „До сих пор деньги выплачивались бригаде только начиная несколько месяцев спустя после начала года. Отныне они будут выдаваться каждый месяц … На ремонт казарм выдавалась малая сумма (800-1 200 туманов) … Отныне определена достаточная сумма сверх бюджета” [40]. Цифры количественного состава ПКБ в инструкции не оговаривались, однако третий подпункт шестого пункта гласил, что в начале каждого года полковник должен предоставлять военному министру сведения о числе нижних чинов, которое он может содержать в текущем году [41]. Таким образом, была улажена проблема численности ПКБ и выделяемых ей денег, а также сохранено представительство России в вооружённых силах Персии. Однако вопрос о положении ПКБ не был решён окончательно. Н.Я. Шнеур видел главным виновником происшедшего конфликта военного министра Наиба эс-Салтанэ. Нужно отметить, что военный министр был одним из лидеров антироссийской партии при шахском дворе. Вредя российским представителям, он преследовал как свои личные цели, так и цели британской миссии, от которой получал денежные и иные подношения. По мнению Н.Я. Шнеура, Наиб эс-Салтанэ хотел ослабить ПКБ, поскольку желал в дальнейшем занять престол: „Так как Россия признала наследником Валията (т. е. Мозаффар эд-Дина – О.Г.), то он (Наиб эс-Салтанэ – О.Г.) видит в лице бригады опасного противника” [42]. Н.Я. Шнеур предлагал своему командованию изъять ПКБ из ведения военного министра и подчинить первому министру. Позже это его предложение было реализовано, но в рассматриваемый период российское правительство не решилось на такой шаг, поскольку само положение ПКБ в рассматриваемый период не было устойчивым и была острая необходимость вернуть бригаде благорасположение шаха.

 

Поскольку в рассматриваемое время в ПКБ имелся недокомплект офицеров-инструкторов (вместо положеных трёх – два), то уже в ноябре 1892 г. командованием Кавказского военного округа и Главным штабом в качестве инструктора кавалерии был назначен ротмистр 33-го драгунского Изюмского полка Бельгард. В январе 1893 г. он был направлен из своего полка в Тифлис, откуда проследовал в Тегеран. Судя по всему, ротмистр имел высоких покровителей, обеспечивших ему такое место. Особенностью этого назначения было то, что Бельгард окончил Академию ГШ (хотя и не являлся офицером ГШ, поскольку окончил её по второму разряду). До этого среди российских инструкторов всегда был только один офицер с высшим военным образованием, полученным в Академии – полковник ГШ, возглавлявший бригаду, а все требования предыдущих Заведующих о присылке дополнительных офицеров ГШ наталкивались на отказы военного министра. Теперь таких офицеров стало двое. Кроме того, судя по рапорту Бельгарда на имя управляющего делами Военно-учёного комитета Главного штаба генерал-лейтенанта Ф.А. Фельдмана от 19 июня 1893 г., ротмистр имел секретное поручение произвести проверку дел в ПКБ и, видимо, должен был со временем заменить Н.Я. Шнеура. Проверка показала, что бригадный бюджет имеет дефицит в размере 13 000 туманов, состав по контракту текущего года равняется 294 строевым чинам плюс ещё на постоянном жаловании в ней находятся 173 офицера [43]. Видимо наличие дефицита и запутанность в ведении денежной отчётности в делах ПКБ подвигли российское военное министерство на решительный шаг. В мае 1893 г. полковник ГШ Н.Я. Шнеур вернулся в Россию. Было решено не заключать новый контракт. ПКБ временно возглавил Бельгард, а должность Заведующего оставалась вакантной в течение девяти месяцев с целью покрытия из содержания последнего „недочёта по содержанию бригады” [44].

 

Второй кризис был преодолён, но российское военное ведомство, назначив исполняющим обязанности ротмистра Бельгарда, по-видимомувидимо, решило сэкономить на должности ЗОПК. Бельгард рьяно взялся за переобустройство ПКБ, а военное ведомство не торопилось назначать нового полковника ГШ. Шах, оставшийся довольным смотром 28 мая 1893 г., который организовал Бельгард, не возражал против того, чтобы ротмистр временно занимал должность Заведующего обучением персидской кавалерии.

 

Ротмистр занялся обучением наличных конных казаков, обращая внимание главным образом на показную сторону дела: прохождение маршем, джигитовку и т. п. Отношение шаха к ПКБ стало меняться. Так, после летнего (1893 г.) смотра он „пришел в восторг” и решил увеличить количество человек в бригаде до 1 000, а в мае 1894 г. отдал распоряжение о включении в бюджет ПКБ 16 000 туманов, которые им были отняты полтора года назад [45].

 

К концу 1893 г., судя по рапорту ротмистра управляющему делами Военно-ученого комитета Главного штаба от 9 декабря, ПКБ состояла из одного гвардейского эскадрона, трёх полков, трубаческого хора и четырёхорудийной полубатареи. Чёткого штата бригада по-прежнему не имела. Количество человек в ней зависело от желания шаха и контракта, который заключал тот или иной Заведующий. На декабрь 1893 г. по списку в ПКБ числилось 656 офицеров и нижних чинов, плюс 65 человек в полубатарее. Налицо же было 442 человека в полках и эскадроне и 63 – в полубатарее. 63 офицера и казака были в командировках, а остальные – в постоянных отпусках на половинном жаловании [46]. В целом, результатом деятельности ротмистра на своём посту явились: „1) заведение русской отчётности по хозяйству бригады; 2) увеличение бригадного бюджета; 3) возвращение бригаде и русским инструкторам расположе ния шаха; 4) ряд дел по военной агентуре (преимущественно разведка – О.Г.)” [47].

 

Однако в России такая активность Бельгарда вызвала не восторг, а совсем обратное. Об этом свидетельствует запись начальника Главного штаба Н.Н. Обручева, сделанная им на сопроводительной записке директора Азиатского департамента МИД от 14 июня 1894 г. к донесению Поверенного в делах в Тегеране об успехах Бельгарда: „Лучше бы ротмистр Бельгард менее (так в тексте – О.Г.) усердствовал для шаха и Персии” [48]. Видимо, протежировавшие ротмистру лица оказались не в состоянии закрепить его на этом месте. Несмотря на просьбы шаха и ходатайства российского Поверенного в делах Е.К. Бюцова, ротмистр не был оставлен на занимаемой должности. Во-первых, потому что согласно контракту Заведующим обучением персидской кавалерии мог быть только подполковник или полковник ГШ, а ротмистр не имел достаточной (4-6 лет) выслуги лет для производства в чин подполковника. Во-вторых, потому что не имел специальной подготовки для этой должности [49]. К тому же, со второй половины 1890-х постепенно изменяются внешнеполитические приоритеты империи в отношении Персии.

 

22 февраля 1894 г. последовало высочайшее распоряжение командировать на должность ЗОПК подполковника ГШ В.А. Косоговского с произведением его в следующий чин, несмотря на то, что шах выражал желание видеть на этой должности ротмистра.

 

В.А. Косоговский, судя по его личным бумагам, был человеком решительным, целеустремлённым, властным, но при этом ещё и искренним патриотом своей Родины – России. Не исключено, что он имел секретные инструкции от вышестоящего начальства, поскольку с самого начала рьяно, невзирая на препятствия, принялся за реформирование бригады и в итоге достиг того, чего не смогли добиться все предыдущие Заведующие вместе взятые.

 

Прежде всего В.А. Косоговский занялся финансовым вопросом и заодно попытался избавиться от опасного и влиятельного в глазах шаха конкурента. Через несколько дней после вступления в должность он объявил Бельгарду о своём нежелании продолжать с ним службу. Попытки Е.К. Бюцова уладить конфликт не увенчались успехом. В августе 1894 г. полковник представил на его имя рапорт, в котором официально обвинил ротмистра в том, что тот наделал массу долгов, удвоив дефицит бригады, взял ссуду в 1 800 туманов в Российском ссудном банке в Персии под залог из бригадной кассы и не вернул её. Когда же хищение раскрылось, Бельгард стал требовать, чтобы эти деньги были заплачены за него бригадой, иначе он „устроит скандал” [50]. В своих записках В.А. Косоговский описывал ситуацию, сложившуюся в ПКБ в момент его назначения, как критическую. „Я очутился, – писал он, – в неведомом мне дотоле мире, во главе учреждения, изображавшего собою нечто вроде Панамы: денежный ящик пустой; вместо наличных сумм – 38 000 (туманов – О.Г.) долгу; вместо 500 строевых казаков, всего годных к строевой службе 165 конных; самостоятельных командиров в бригаде оказалось ровно столько, сколько было налицо русских офицеров и урядников-инструкторов” [51]. Интересно и его замечание, касающееся, по-видимому ротмистра и его покровителей: „Но любопытнее и поучительнее было то, как отнеслись ко мне „русские представители Великой России на Востоке”: довольно сказать, что один из этих олимпийцев, узнав о моём назначении и приведенный в отчаяние тем, что им не удалось провести своего, послал в Петербург телеграмму, гласящую, что „назначение полк. Косоговского было бы равносильно потере доброго русского имени на Востоке”” [52]. Действительно, судя по архивным документам, продвижению ротмистра на должность Заведующего способствовали российский Поверенный в делах в Тегеране Е.К. Бюцов и управляющий делами Военно-учёного комитета Главного штаба Ф.А. Фельдман, однако определить, насколько приведенные полковником данные соответствуют действительности, сложно. Скорее всего покровители у полковника оказались влиятельнее, нежели у ротмистра.

 

То, что полковник пытался избавиться от конкурента и установить единоначалие в бригаде, косвенно подтверждается разными фактами. В частности, изменением его позиции в отношении ротмистра в ходе начатого российским военным министерством расследования. Уже в январском 1895 г. рапорте В.А. Косоговский просит прекратить дело, утверждая, что „с точки зрения чисто строевой – ротмистр Бельгард выдающийся кавалерийский офицер”, и берётся выплатить долг ротмистра в 1 800 туманов из бюджета ПКБ [53]. Интересны и результаты этого расследования. Оно показало, что Бельгард был оклеветан полковником: „В результате получается … что офицер, оказавший значительные услуги как путём своей общей распорядительности и добросовестным отношением к делу, так и суммой представленных им работ и сведений по военной агентуре, не только не был за это надлежащим образом поощрён, но даже поставлен в положение подследственного” [54]. В итоге, ротмистр был оправдан, его долг признан частным, не имеющим к ПКБ никакого отношения, хотя деньги для его выплаты Бельгард получил из бригадного бюджета. Полковник чтобы уладить дело, выплатил ротмистру 1 320 туманов, ссылаясь на прецеденты, когда некоторые инструкторы, отчисляясь из ПКБ, получали жалование за 3-6 месяцев вперёд [55]. Российское военное министерство главной причиной случившегося конфликта признало „беспорядок в денежной части, господствующий в бригаде с самого её основания”. Было принято решение о том, что теперь военный министр должен будет получать ежегодные отчёты „по хозяйству и денежной отчётности” ПКБ [56]. Что касается главных действующих лиц конфликта, то ротмистр Бельгард был признан виновным „лишь в легкомыслии и нерешительности, которые не должны влиять на его дальнейшую службу”, полковнику же было объявлено, что „он действовал неискренно по отношению к Посланнику и недоброжелательно по отношению к ротмистру … должным образом не проверив … дела” [57].

 

К сожалению, автор не располагает сведениями о том, какие указания получил от начальства полковник при назначении на должность ЗОПК. Но его деятельность с самого начала позволяет предположить, что В.А. Косоговский должен был реформировать ПКБ с целью вернуть последней расположение шаха, склонявшегося в 1894 г., после очередного конфликта в бригаде и под влиянием военного министра, к замене российских инструкторов английскими или германскими. Такая замена не устраивала российское правительство и, возможно, поэтому ни полковник, ни ротмистр не подверглись наказанию.

 

Перед полковником стояла сложная задача: исправить положение в ПКБ, сохранить её и сделать боеспособной. Это было непросто, поскольку с мая по сентябрь 1894 г. существование ПКБ могло прекратиться в любой момент. Пользуясь дрязгами внутри бригады, военный министр Наиб эс-Салтане убедил шаха упразднить её, оставив 165 казаков при одном российском офицере в качестве шахского конвоя. По словам В.А. Косоговского, Наср эд-Дин „не знал только, с какого конца взяться за это дело, боясь, как бы не обидеть русское правительство” [58]. Шах склонялся к замене российских инструкторов германскими (с 90-х гг. XIX в. Германия активно включилась в борьбу за влияние в Персии).

 

Прежде всего, В.А. Косоговский сократил излишние расходы для погашения дефицита и провёл перетряску личного состава. В результате, на смотре 2 сентября ПКБ в количестве 500 человек произвела блестящее впечатление на шаха и его сановников. Немцы же запросили слишком много на содержание каждого всадника (по 150 туманов в год). Скупой в денежном отношении Наср эд-Дин отказал им, оставив во главе ПКБ российских инструкторов [59].

 

Весной 1895 г. В.А. Косоговскому удалось мероприятие, укрепившее положение ПКБ и дисциплину в ней. Его попытки навести порядок, упразднив привилегии мухаджиров, вызвали бунт. 5 мая мухаджиры покинули бригаду, забрав с собой наследственные пенсии, которые составляли большую долю бюджета ПКБ. Этот бунт получил поддержку состороны военного министра Наиба эс-Солтанэ и английской миссии. Из мухаджиров была сформирована альтернативная „Казачья бригада”, встал вопрос о замене российских инструкторов английскими [60]. С большим трудом, при помощи Посланника Е.К. Бюцова и министра прессы Эхтемада эс-Салтанэ, удалось убедить шаха в необходимости вмешаться. 24 мая 1895 г. Наср эд-Дин утвердил „27 пунктов” предложенных полковником. Впоследствии, при заключении нового контракта, Е.К. Бюцов упомянул в нём, что персидские чины ПКБ будут управляться командирами согласно этого положения [61]. Теперь персидское правительство не могло приглашать на роль инструкторов кавалерии никого, кроме россиян. Мухаджиры, были уравнены в правах с остальными казаками и офицерами. ПКБ и её бюджет были изъяты из ведения военного министра и переданы в руки первого министра Амина эс-Солтанэ, который в то время придерживался пророссийской ориентации. Все эти меры способствовали упрочению власти полковника в ПКБ и российского влияния при персидском дворе.

 

Таким образом, в рассматриваемый период ПКБ пережила наиболее сложный момент своего существования. До второй половины 1890-х гг. она играла вторые, а то и третьи роли в российской внешней политике. О бригаде особенно не заботились, заботились только о её сохранении, чтобы не допустить замены российских военных инструкторов инструкторами из Великобритании или Германии. Бригада продолжала существовать „на всякий случай”, причём престиж её и российских офицеров к середине 1890-х гг. заметно упал. Интриги в российском дипломатическом корпусе в Персии, интриги антироссийской партии при дворе, оплачивавшейся англичаанами, неопределённость положения бригады (с одной стороны, в России настаивали на необходимости её сохранения, а с другой –  рекомендовали возглавлявшим её офицерам не слишком усердствовать в обучении) – все эти факторы привели к серии кризисов финансового и личностного характеров в бригаде. Было поставлено под вопрос само её существование. Только тогда в военном министерстве „спохватились” и занялись делами бригады. Большую роль в её становлении как мощного фактора российского влияния сыграл В.А. Косоговский, который, в сущности, своими решительными действиями восстановил благорасположение шаха и добился сохранения бригады исключительно под российским руководством. В дальнейшем, именно ему принадлежала идея реорганизации персидской армии на основе бригады, которая была реализована в начале ХХ в., когда бригада была преобразована в дивизию и состояла из разных родов войск. Но это, и осознание того, что имперской России необходимо наращивать влияние в Персии, стало возможным во многом благодаря именно той череде кризисов, которые поразили оплот российского влияния здесь – казачью бригаду – в 1889-1895 гг.