Афганская война 1979–1989 гг. до сих пор ставит массу вопросов и представляет собой тему для острых дискуссий как в исторической науке, так и вне её. Одними из наиболее дебатируемых являются вопросы о причинах начала войны и о мотивах советского руководства. Можно согласиться с мнением В.И. Аблазова, что «обществу навязан стереотип: до ввода войск Афганистан жил спокойной безмятежной жизнью, решение на ввод войск принималось скоропалительно, узким кругом недееспособных руководителей, было ошибочным, война – бессмысленной» [1]. Несмотря на достаточно большой комплекс опубликованных источников [2], окончательного ответа на них не сформулировано. Цель данной статьи – в освещении на основе имеющихся источников и публикаций причин ввода советских войск в Афганистан.

 

В апреле 1978 г. в Афганистане произошло событие, названное затем «Апрельской революцией». Была свергнута диктатура М. Дауда, который до этого, в июле 1973 г. совершил государственный переворот, свергнув падишаха и монархию, установив формально республиканское правление. К власти пришли представители левацкой Народно-Демократической партии Афганистана (далее – НДПА), которая поддерживала контакты с СССР. Для советских представителей этот переворот стал полной неожиданностью: первое известие о нём поступило по линии английского агентства Рейтер, а уже потом – сообщение из посольства СССР в Кабуле [3]. Во главе правительства – Революционного совета – и премьер-министром стал Н. Тараки, Б. Кармаль – его заместителем, а Х. Амин – министром иностранных дел [4]. В силу близкой к коммунистической идеологии, лежавшей в основе программы НДПА, афганское руководство расширило связи с СССР. 5 декабря 1978 г. был подписан Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве, Советский Союз направил в страну своих советников [5]. Однако в партии с самого её создания (1 января 1965 г.) не было единства. Существовали две фракции: «Парчам» («Знамя») и «Хальк» («Народ»), между которыми имелись как этнические, так и идеологические противоречия. В частности, «Хальк» формировалась из представителей наиболее крупного этноса Афганистана – пуштунов, а «Парчам» преимущественно из таджиков – второго по величине этноса в стране [6]. Если учесть, что пуштуны до этого занимали привилегированное положение, в национальном вопросе преобладала политика пуштунизации, а также этно-клановость верховной власти в Афганистане, то становится очевидным, что после прихода НДПА к власти вопросы этнической принадлежности и распределения властных полномочий должны были выйти на первый план.

 

Уже в конце июня 1978 г. начались репрессии против «парчамистов», ослабившие партию и создавшие в стране обстановку нестабильности. Во внутренней политике руководство страны проводило политику пуштунизации и реформ в антирелигиозном и социалистическом духе, но без должной продуманности и учёта психологических особенностей населения. Всё это привело к тому, что на севере страны стала складываться этно-религиозная оппозиция режиму, поддерживаемая из Пакистана, где имелись базы для подготовки боевиков. В марте 1979 г. в провинции Герат вспыхнуло крупное антиправительственное восстание, которое было подавлено силой оружия [7]. После этого восстания конфликт с исламской оппозицией перерос в гражданскую войну. Эти события послужили первым толчком к участившимся затем просьбам афганского руководства к СССР о военной помощи, на которые они получали неизменные отказы. Судя по опубликованным документам, советские руководители, хотя и рассуждали в категориях марксизма-ленинизма и классовой борьбы, однако достаточно трезво оценивали последствия возможного ввода войск. Так, например, на заседании Политбюро ЦК КПСС 17 марта присутствовавшие сошлись во мнении, которое выразил председатель Совета министров А.Н. Косыгин: «За Афганистан нам нужно бороться, всё-таки 60 лет мы живём душа в душу». Однако вопрос о возможном вводе советских войск не получил одобрения. А.А. Громыко озвучил причины этого: «наша армия, которая войдёт в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа прежде всего и в него надо будет стрелять. Правильно отметил т. Андропов, что именно обстановка в Афганистане для революции не созрела, и всё, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки международной напряжённости, сокращения вооружений и многое другое, — всё это будет отброшено назад», а резюмировал подход советских руководителей к афганской проблеме в начале 1979 г. глава КГБ Ю.В. Андропов: «Политическое решение (по Афганистану – О.Г.) нам нужно разработать и иметь в виду, что на нас, наверняка, повесят ярлык агрессора, но, несмотря на это, нам ни в коем случае нельзя терять Афганистан» [8]. Была создана специальная комиссия для изучения ситуации в Афганистане в составе Ю.В. Андропова, А.А. Громыко, Д.Ф. Устинова, Б.Н. Пономарёва. По устному распоряжению Д.Ф. Устинова (министра обороны СССР) в Среднеазиатском военном округе начались напряжённые учения, а к границе Афганистана была выдвинута группировка из трёх мотострелковых полков [9].

 

В Афганистане же вооружённая оппозиция усиливалась, а внутри партии вновь обострилась борьба между Н. Тараки и Х. Амином, который постепенно оттеснял первого от власти. В СССР были обеспокоены положением дел, поскольку делали ставку на Н. Тараки, как руководителя государств, поэтому в Кабул были направлены две специальные военные делегации с целью оказания давления на Н. Тараки для устранения Х. Амина [10]. Однако покушение не удалось, и 15 сентября 1979 г. Х. Амин совершил государственный переворот. В новое правительство он ввёл своих родственников и соратников, а партия превратилась в придаток узкой группы лиц, узурпировавшей власть [11]. При этом Х. Амин не отказался от сотрудничества с СССР, а внутри страны начал «чистку» госаппарата, убирая своих противников. Некоторые исследователи считают, что именно этот переворот послужил одной из причин ввода советских войск в Афганистан [12]. В Кремле в октябре–ноябре проходили непрерывные обсуждения афганского вопроса. Комиссия «четырёх» собиралась по два раза в неделю. К тому же и Х. Амин продолжал слать просьбы о посылке в Афганистан небольшого количества советских войск. К концу ноября в советском руководстве, видимо, уже было решено готовиться к вводу войск: в Кабул под разными «легендами» стали прибывать офицеры из разных управлений и спецподразделений КГБ СССР. В начале декабря в Афганистан был отправлен спецотряд ГРУ численностью около 500 человек (так называемый «мусульманский» батальон), потом ещё две специальные подгруппы КГБ «Зенит» (60 человек) [13]. 8 декабря в кабинете Л.И. Брежнева состоялось совещание, в котором приняли участие Ю.В. Андропов, А.А. Громыко, М.А. Суслов и Д.Ф. Устинов. Было решено руками спецслужб КГБ устранить Х. Амина и послать какое-то количество войск на афганскую территорию [14]. 10 декабря министр обороны СССР Д.Ф. Устинов сообщил начальнику Генерального штаба Н.В. Огаркову об этом решении. Тот попытался возражать, но его доводы были отклонены. В войска была направлена директива №312/12/00133, началось формирование новой общевойсковой армии в Туркестанском военном округе. Окончательное решение о вводе советских войск в Афганистан было принято единогласно на заседании Политбюро ЦК КПСС по предложению Ю.В. Андропова, А.А. Громыко и Д.Ф. Устинова 12 декабря, после получения из Кабула донесения представителя КГБ с оценкой обстановки в Афганистане и оформлено секретным постановлением ЦК КПСС № 176/125 «К положению в „А“» [15]. Некоторые исследователи утверждают, что решение было принято ещё 8 декабря, а 12 было лишь оформлено в Политбюро [16]. В целом, вопрос о том, как принималось решение о вводе войск в Афганистан до сих пор остаётся неясным. Указа Президиума Верховного Совета СССР или другого правительственного документа по этому вопросу не принималось. Все указания отдавались устно, о готовящемся вводе войск знал узкий круг лиц.

 

Каковы же были причины ввода войск? Официально, после 27 декабря, цель формулировалась однозначно – оказание помощи в стабилизации обстановки и отражение возможной агрессии извне [17]. Однако просьбы афганской стороны о помощи были лишь оправданием и внешним фасадом, скрывавшим истинные мотивы. В целом, решение о вводе войск СССР в Афганистан принималось советским руководством под воздействием целого комплекса факторов, которые условно можно разделить на субъективные и объективные. Под объективными подразумевается само развитие событий в Афганистане и вокруг него, которое преломлялось через субъективные факторы человеческого восприятия. Последние имели не меньшее значение, чем первые, поскольку советские руководители принимали решения на основе не только личных мировоззренческих установок, но и той трактовки информации о происходивших событиях, которая подавалась соответствующим аппаратом дипломатических и прочих агентов.

 

Внешнеполитические события имели немаловажное значение для развития ситуации вокруг Афганистана. Дело в том, что международные отношения в регионе Центральной Азии в рассматриваемый период имели как бы несколько «уровней». В глобальном контексте они определялись советско-американским противостоянием; на следующем «уровне» находились более давние межгосударственные «горячие точки» (как, например, традиционное соперничество Ирана и Афганистана из-за Герата, или проблема пуштунов в афгано-пакистанских отношениях), на которые накладывались межконфессиональные и межэтнические противостояния как во внешней, так и во внутренней политике.

 

В апреле 1979 г. произошла исламская революция в Иране, которая в глобальном плане означала ослабление позиций США в регионе, но в остальном представляла угрозу и для советского влияния в Афганистане, в силу традиционного ирано-афганского соперничества и экспорта в соседние страны идеи исламского государства. Советское руководство вполне обоснованно опасалось, что возможная победа мусульманских радикалов в Афганистане вызовет нестабильность в советских республиках Средней Азии. В принятии решения о вводе войск в Афганистан сыграла свою роль и боязнь усиления в регионе США, которые поддерживали через Пакистан афганских борцов за веру – моджахедов. Несмотря на «разрядку» в международных отношениях, скрытое противостояние между СССР и США не прекращалось. Определённые круги в Вашингтоне стремились подтолкнуть СССР к действиям против Афганистана, которые могли бы скомпрометировать советскую политику. Их позицию, во много позволяющую прояснить причины и ход событий 1979 г., выразил в своём интервью французскому журналу «Le Nouvel Observateur» в январе 1998 г. бывший советник президента Д. Картера по национальной безопасности З. Бжезинский. «Согласно официальной версии, ЦРУ начало поддержку моджахедов в 1980 году, – заявил он. – … Но в действительности … всё обстояло иначе: на самом деле первую директиву об оказании тайной помощи противникам просоветского режима в Кабуле президент Картер подписал 3 июля 1979 года. И в тот же день я написал ему докладную записку, в которой объяснял, что по моему мнению эта помощь повлечёт к военному вмешательству Советов». На вопрос корреспондента, не сожалеет ли он о случившемся, З. Бжезинский цинично ответил: «Сожалеть о чём? Та секретная операция была блестящей идеей. Она дала заманить русских в афганский капкан, и вы хотите, чтобы я сожалел? Когда Советы официально пересекли границу, я написал президенту Картеру, по существу: “Теперь у нас появилась возможность обеспечить СССР его собственную Вьетнамскую войну”. Фактически Москва должна была вести на протяжении почти десяти лет невыносимую для неё войну, конфликт, повлёкший деморализацию и в конце концов распад Советской империи» [18]. «Они (США) были заинтересованы во вводе наших войск больше, чем мы сами, – отмечал в 2007 г. в интервью интернет-порталу «Афганистан.Ру» генерал армии В.И. Варенников. – Мы ставили перед собой цель стабилизировать обстановку, а они подготовили капкан… Против СССР развернули информационную войну, которая обернулась для нас тяжким бременем» [19].

 

Имелась также проблема Китая, с которым у СССР были натянутые отношения и который мог повлиять своими действиями на ситуацию в Афганистане. Дестабилизация обстановки произошла и в Европе, где ФРГ и США приняли 12 декабря 1979 г. решение о размещении на территории Западной Германии американских ракет средней дальности «Першинг», тогда как у СССР подобного оружия вблизи американских границ не имелось [20]. По мнению советского дипломата Г. Корниенко, именно сообщение об этом окончательно решило вопрос о вводе советских войск в Афганистан [21]. Следуя логике «холодной войны», ослабление позиций сверхдержавы в одном регионе необходимо было компенсировать усилением её в другой части земного шара.

 

Указанные объективные причины во многом переплетались с субъективными. Решения советских руководителей были обусловлены информацией о событиях и личными симпатиями и антипатиями. Некоторые исследователи считают, что одним из мотивов ввода войск явилась личная обида Л. Брежнева на Х. Амина за переворот и убийство Н. Тараки, которого СССР поддерживал [22]. Учитывая особенности старческой психологии (Л. Брежневу в декабре 1979 г. исполнилось 73 года) такое объясниение вполне возможно, но только в контексте «сопутствующих» факторов. Поскольку решения советским руководством принимались коллегиально, то здесь, помимо личностных симпатий и антипатий, большое значение имела трактовка и подача информации, на основе которых делались выводы. Личность Х. Амина вообще не вызывала доверия у советских руководителей, поскольку тот получил образование в США, находясь при власти, проявлял склонность к диктаторским методам руководства, не пользовался популярностью в стране и вполне мог выйти из-под контроля, пытаясь сохранить и укрепить собственное положение [23]. Поэтому сообщения советской резидентуры в Афганистане о возможных связях Х. Амина с США легли на подготовленную почву. В контексте вышеприведенного отрывка из интервью с З. Бжезинским можно предположить, что поступавшие в Москву по различным каналам (прежде всего – по каналам КГБ) сведения о стремлении афганского руководителя переориентироваться на США были удачной дезинформацией американских спецслужб.

 

Сложность объективной оценки происходившего в 1979 г. в Афганистане для советского руководства заключалась и в господствовавших тогда в СССР подходах к пониманию внешней и внутренней политики, которые трактовались в русле классового подхода, что искажало восприятие в целом. Документы свидетельствуют, что даже при наличие точной информации, советские лидеры рассуждали в контексте марксистско-ленинских стереотипов, рассматривая Афганистан как страну с социалистической перспективой. Характерно, что афганские лидеры (и Н. Тараки, и Х. Амин) эту иллюзию поддерживали, в личных беседах о помощи апеллируя к «защите завоеваний революции» и давая неверные сведения о ситуации в своей стране [24]. Важным моментом, который так и не смогли до конца уяснить себе советские лидеры, было то, что на Востоке этно-конфессиональные факторы в международных и внутригосударственных делах чаще всего доминировали над политическими (принадлежность к определённой политической силе), классовыми (экономическими) и национальными (в смысле принадлежности к тому или иному государству). Отсюда абсолютное невнимание к межэтническим отношениям в Афганистане (этот вопрос, насколько нам известно, не затрагивался в советской литературе вообще, и даже в документах о ситуации в стране в 1979 г. не рассматривался). Отсюда же искажённое понимание роли религии в сознании местного населения. Так, Д.Ф. Устинов заявлял на заседании Политбюро «Дело в том, что руководство Афганистана недооценило роль исламской религии. Именно под знамена ислама переходят солдаты, а абсолютное большинство, может быть, за редким исключением, верующие» [25], однако в связи с восстанием в Герате А.Н. Косыгин спрашивал у Н. Тараки, имеют ли они поддержку среди мещан, рабочих и городских служащих, как бы не замечая слов того, о том, что «активной поддержки со стороны населения нет. Оно почти целиком находится под влиянием шиитских лозунгов» [26]. А летом в качестве одной из мер по преодолению кризиса предлагалось широко привлекать в НДПА «классово преданных делу революции представителей рабочих, кретстьян и других патриотически настроенных слоёв афганского населения», а также «наметить конкретные шаги … на привлечение всё большего числа мусульманских улемов на сторону революции» [27]. Наконец, нельзя не отметить, что на позицию советского руководства влияло и то, в каком ключе и насколько профессионально подавалась информация о событиях в Афганистане и вокруг него по разведывательным каналам. А здесь личностный фактор имел также немаловажное значение. Как отмечал В. Снегирёв, «наряду с честными, профессионально подготовленными специалистами в Кабуле были и люди некомпетентные, поверхностно знающие Афганистан, люди, стремившиеся подладиться под высокое начальство, направляющие те данные, которые могли “понравиться” наверху» [28].

 

Результатом вышеизложенных причин явился ввод советских войск в Афганистан, начавшийся 25 декабря в 15 часов по московскому времени. 26–27 декабря основная их часть начала продвижение через границу в направлении Кабула, Герата и других городов, не встречая сопротивления. В тот же день советскими спецподразделениями был штурмом взят дворец Тадж-Бек, резиденция Х. Амина. Х. Амин погиб, главой партии и страны был «избран» Б. Кармаль [29]. Войска предполагалось использовать лишь для охраны стратегических объектов, но с марта 1980 г. СССР оказался втянут в войну, продолжавшуюся десять лет и сыгравшую роль одного из катализаторов его распада.

 

Таким образом, решение о вводе советских войск в Афганистан в 1979 г. принималось группой наиболее влиятельных советских руководителей под воздействием событий, происходивших в 1978–1979 гг. в этой стране и в международных отношениях в целом, а также на основе имевшейся в их распоряжении информации об указанных событиях из различных источников. В свою очередь, весь этот комплекс преломлялся через личностное мировоззрение и возрастно-психологический настрой советских лидеров. Указанное решение было обусловлено логикой «холодной войны» и носило геополитический характер, ставя целью не допустить выхода Афганистана из зоны советского влияния (не потерять социалистическую страну) и перехода его в зону влияния США.