Однажды вечером бабушка взяла нагайку, завернула в толстый слой газет и вынесла в темный двор - на помойку. Было очень жалко нагайку, которой мне иногда давали поиграть. Но бабушка проворчала - "от греха подальше" и разговоры на эту тему пресекла. Было это в середине 30-х, и я помню, как на кухне бабушка шепталась с соседкой: "Надо хлопотать, хлопотать... Бутырки, Бутырки..." Мне слышалось - "бутылки", при чем тут бутылки? Хотя я уже понимала, что речь идет о муже соседки и о дяде Мише - мамином брате, обоих взяли почти одновременно. Хлопоты ли помогли или уж совсем пустое было дело, но оба легко отделались - из Бутырок отправились в ссылку. Правда, отбыв ссылку, жить в Москве уже права не имели, лишь тайком появлялись и сгинули где-то на российских просторах. Я их судьбы как бы объединила, а они ведь были совсем разные люди: соседкин муж - военврач, бывший красный моряк, а дядя Миша в юности был юнкером (уже достаточно, чтобы попасть в ГУЛАГ), хотя более невоенного человека представить себе трудно. Бабушка вспоминала, что в строю он выделялся сутулостью и шаркающей походкой, да и по характеру был слабоват, не в отца и не в деда пошел.

 

Прадед автора Александр Артобалевский,

фото времен русско-турецкой войны, 1877-78 годы

Происходил мой прадед из яицких казаков. Яик - кто не знает - река, переименованная Екатериной II в Урал после пугачевского восстания, чтобы и духу бунтарского в памяти не оставалось! Артобалевский, как говорила бабушка, облагороженное от татарского Артобал. Оставивший татаро-монгольский след прадед дослужился до генерала, вышел в отставку и с радостью встретил Февральскую революцию. Мама вспоминала, что любимый "дедулька-толстухон" в 17-м году ходил по улицам с красным бантом и братался с солдатами. Скончался он в 1918-м, не успев, слава богу, вкусить горьких плодов революционного переворота.

Бабушкин муж, отец мамы и дяди Миши, Алексей Евсеевич Колесников, тоже был человеком армейским и тоже избежал расплаты за свое полковничье звание: в 1913 году оставил семью, уехал в Среднюю Азию и там умер. Расплачивались за золотые погоны отца и деда жена и дети - нуждой и многолетним страхом.

Еще при муже-офицере бабушка стала работать. Сохранился выданный ей "Аттестатъ", где значится, что она "имеет свидетельство на звание домашней учительницы и назначена на должность классной надзирательницы частной женской гимназии г-жи Арсеньевой с жалованьем 300 рублей в год". Зарплату свою бабушка откладывала - копила на путешествия, в одиночку объездила Францию, Италию, Швецию. Знала языки. В начале 30-х годов даже устроилась на работу в "Международную книгу" "конторщицей импортной части сектора подписных изданий", сын в то время еще не был репрессирован.

Кроме казацкой нагайки в нашем доме можно было обнаружить и другие контрреволюционные улики. Помню, в сундуке вместе с брюками-галифе, из которых мне мама потом выкраивала юбки, лежали полоски тонкого красного сукна - генеральские лампасы, в шкатулке хранились медаль за взятие Плевны и пуговицы с царскими орлами.