ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

МАНИФЕСТ И ЕГО ОТРАЖЕНИЕ В СОВРЕМЕННОСТИ

     Манифест Комитета Освобождения Народов России – это основной официальный документ, излагающий принципы и цели Освободительного Движения. Этот документ тщательно разрабатывался в разных группах и комиссиях, при крайне трудных условиях надвигающегося конца войны.
     Манифест был торжественно провозглашен и подписан в Праге 14 ноября 1944 года. Документ этот, созданный и обнародованный русскими на территории пленившей их Германии, может быть назван явлением беспрецедентным. Чем же удивителен этот документ? Тем, что, созданный в условиях полной зависимости от национал-социалистической диктатуры, он ни одним словом не восхваляет эту диктатуру, тем, что он более чем прозрачно ставит коммунизм и нацизм на одну степень зла, тем, что он полнейшим молчанием обходит антисемитизм, совершенно обязательный в условиях тех дней. Добиться опубликования такой неслыханной дерзости могли лишь люди сильной воли и большой смелости. Люди, которые не только были готовы, но и шли в тюрьмы, не отступая от своих принципов.
          «Что касается их храброго манифеста (Пражский), то... принятие собранием (съездом в Праге): «помощь Германии на условиях, не затрагивающих честь и независимость нашей родины»... наверное казались нацистам, даже в часы их сумерок (конца), невероятной наглостью славян...» {159}
     Однако, вдумчивый автор добавляет:
          «То, что антисоветские русские занесли на бумагу в Праге, может быть в один прекрасный день рассмотрено освобожденной страной как Декларация
Независимости». (1)
     Ген. Власов отказался надеть немецкий мундир, сказав: «не по плечу нам», и тем стал символом чистоты риз Освободительного Движения, его знаменем.
     Известно, что многие печатные материалы – листовки, воззвания, газеты – не только циркулировали в Европейской части Советского Союза, но доходили до Сибири, до её восточных окраин. Мало того. Пленные принесли текст Смоленского воззвания (2), которое сбрасывали с немецких аэропланов над фронтом и оккупированными областями, уже в заново переизданном где-то в Советском Союзе виде. Такова была жажда этого желанного слова. Вот, когда начался Самиздат! При такой жажде свободного слова, известий о готовящемся освобождении, какой же огромный интерес должен был быть и был к Манифесту? (3) Его влияние не поддается учету. Он был первой конструктивной политической программой, проработанной идеей начатков государственного устройства России без коммунистической партии. Те попытки осмыслить государственное устройство России будущего, которые за послевоенные тридцать лет рождались в русском сознании и доходили оттуда к нам, в зарубежье, не были, думаю, лишены влияния Манифеста.
     Манифест прозвучал, как голос русских из немецкого Кацета русским в Советский Гулаг. Голос этот не был голосом сломленного, порабощенного человека. Наоборот, он был голосом твердым, смелым, говорящим, что в любых условиях можно бороться и побеждать. Манифест внушал веру в то, что было однажды выражено ген.Власовым словами, которые {160} для русского человека, всегда и при всех обстоятельствах, останутся дорогой правдой: «Россия – наша! Прошлое России – наше! Будущее России – тоже наше!»
     Естественно, что Манифест и все идеи, в нём высказываемые, не родились в течение этого месяца, когда вырабатывалась его словесная форма. Он был плодом поисков в Советском Союзе, и результатом размышлений в плену, в таких русских очагах, как лагерь Дабендорф. (4) Там люди получали возможность осознать происшедшее и происходящее, вырабатывать пути на дальнейшее. Оттуда исходили идеи русского самосознания, оплодотворяющие мысль тех, кто находился, как по эту, так и по ту сторону фронта.
     Как мы уже говорили, в оккупированных немцами русских землях находилось 60 миллионов жителей. Если к этому прибавить десять или больше миллионов «остов» и пленных, то, следовательно, 70-80 миллионов так или иначе соприкоснулись с внесоветским миром.   Каким ужасным и даже кошмарным для подавляющего большинства из них он ни оказался, они всё же стали проводниками о существовании этого другого мира, мира, который к ним обернулся волчьим оскалом, но который был сыт и благоустроен для своих граждан! Естественно, что возникал вопрос и искался ответ: как устроить свою жизнь без Сталина и Гитлера?
     Вчитываясь в текст Манифеста мы видим, что его основные идеи близки идеям «февраля» 1917 года.
     От времени составления Манифеста, нас отдаляет уже тридцать лет. За это время многое изменилось и сейчас мы дышим совсем другим воздухом. Шагнули ли мы вперед или назад – не является сейчас предметом наших суждений. Достаточно отметить наличие больших сдвигов в пониманиях и оценках. То, что в то время мало обсуждалось и не нашло никакого отражения в Манифесте, то теперь, громогласно на весь мир, выдвигается Солженицыным и ещё более определённо рядом людей в самом Советском Союзе. {161}
     Мысли проф. И.Д.Гримма (5), сторонника мнения, что не идеи «февраля» должны быть положены в основу законодательства новой русской государственности, а идея авторитарной власти «с поправкой на происшедшее» (6), т.е. с учётом всего того опыта, который был приобретён за эти десятилетия, были в то время не популярны.
     Сам факт возникновения Власовского Движения, все идеи с этим связанные и, конечно, Манифест, расшевелили, дали рост всему тому разнообразию мысли, которое мы, огульно, не вдаваясь в рассмотрение «правизны» или «левизны» этой гаммы воззрений, можем назвать «инакомыслием».
     За время второй мировой войны произошла великая переоценка духовных ценностей. Тот адресат, которому в свое время могли подаваться начатки прозрения, из потребителя перерастает в поставщика. То, что было посеяно, взошло, принесло плод и теперь может подать питание духовно обнищавшему Западу. Сказанное ничего общего не имеет с мыслью о перерождении сущности коммунизма. Такого явления, к сожалению, нет.
     Мы говорим о процессах в СССР, происходящих вопреки марксизму, о процессах, всегда подспудно живших в нашем народе, а теперь всё более крепнущих и, как гул пробуждения вулкана, всё громче и дальше распространяющих свой голос.
     Эти явления, конечно, не носят повального характера. Как любые идеи и процессы, приводящие к большим историческим сдвигам, так и в данном случае, сдвиги в перемене сознания относятся, конечно, далеко не ко всему населению Советского Союза.
     Ни о чём нельзя говорить огульно, ни о духовном возрождении России, ни о моральном одряхлении Запада.
     Есть одна черта, которую можно было бы назвать {162} деталью, если бы она своими корнями не уходила в глубинные пласты человеческого бытия. Я имею в виду то национальное самосознание народа, которое интернациональный коммунизм запечатал семью печатями ленинского лозунга: «история началась с октября». Мы должны были стать народом без прошлого, без корней. Национальное сознание, патриотизм были объявлены величайшим злом и преступлением. Только смертельная опасность во время первой стадии войны побудила расковать этого Прометея. И это послужило переломному моменту войны и привело к победе.
     Произошло невероятное: офицерские погоны, ордена, имена национальных героев... Но, не даром говорят, что «слово не воробей, вылетит – не поймаешь». Чувства национальной гордости, любовь к своему прошлому, памятникам старины до самых скромных включительно, стали широко разливаться и захватывать интерес широких масс. Этот интерес – симптом глубокого всенародного оздоровления. Здоровый национализм далёк от болезни, именуемой шовинизмом. Ведь никто в мире не отказывается от великого дара свободы только потому, что свобода может болеть произволом, как национализм шовинизмом.
     Но какое отношение имело Власовское Движение пробуждению национальных чувств в Советском Союзе? Власовское Движение сыграло роль возбудителя. То, что было пережито в плену и то, что, как это ни парадоксально, было в этом плену осмыслено и осознано, требовало создания своей собственной, национальной, третьей силы, без Сталина и Гитлера. Сталин это учитывал и поспешил выдвинуть лозунг борьбы «за  Родину». Этим он взял в свои руки решающий фактор войны, который упустили немцы. Правильно было сказано, что, собственно, не Сталин выиграл войну, а Гитлер проиграл её. Однако, победа ценой допущения в народные массы национального сознания, была для интернационального коммунизма равносильна принятию в свой организм смертельной бациллы.

*
* * *

     Манифест вошел в историю России, как большая поворотная веха. «Манифест больше, чем-то, что в нём написано», (7) а потому ему ещё долго жить творческой жизнью.
     Власовское Движение было сдавлено, расплющено, физически уничтожено силами Советского Союза и Западными Демократиями. Но так можно уничтожить людей. Слово же, сказанное ими – Манифест, как документ, ни убить, ни уничтожить нельзя! Ибо это идея!
     Свободный мир слеп и не увидел, не понял, а может быть и не захотел понять идеи Власовского Движения. Запад предал на страшные муки тех сынов России, которые хотели для своей родины той же свободы, которой так гордится Запад.
     Рассказывают, что когда военный суд в американской зоне оккупации постановил передать Советскому Союзу капитана РОА Н.Ф., то этот капитан в своем последнем слове сказал, что он умрёт, но за одну его жизнь Америка будет платить тысячами американских жизней.
     С того дня не прошло и трёх лет, как в 1948 году пришлось перебрасывать воздушный мост в Берлине, с 1950 по 1953 год американским солдатам отдавать свои жизни в Корее, затем последовал и Вьетнам с десятками тысяч жертв. Но это все ещё только начало...
     Манифест, как был, так и останется бессмертным и грозным оружием слова правды.

Примечания

(1). Lyons, p. 248
(2). Смоленское Воззвание – первый официальный документ ген. Власова, определяющий задачи Освободительного Движения.
(3). Текст Манифеста в огромном количестве сбрасывался над Советской территорией.
(4). См. статью Н.Штифанов «Дабендорф». Газета Новое Русское Слово, 8 февр. 1974 г. Н.Й.
(5). Проф. И. Д. Гримм, профессор философии права Юрьевского университета, занимавший пост начальника юридического отдела Гражданского Управления КОНРа.
(6). Воспоминания. Д. А. Левицкий. Магнитофонная запись.
(7). Слова Б. А. Филиппова, сказанные во время его выступления в Нью Йорке в 1974 г. на собрании, посвящённом обнародованию Пражского Манифеста.