Предпринимательство стало одной из самых действенных и безболезненных методов адаптации российских эмигрантов к жизни на чужбине. Однако во многих коммерческих операциях эмигрантов, особенно на стадии «первоначального накопления», присутствовала доля авантюризма и мошенничества. Это явилось прямым следствием революции и большевистской «экспроприации экспроприаторов», а также практиковавшихся белыми властями реквизиций, чаще бесплатных. Уже в 1918 – 1919 гг. в тылу белых армий, как отметил Деникин, произошло «угрожающее падение нравственного уровня во всех профессиях, соприкасающихся с промышленностью и торговлей».

 

     Неудивительно, что в эмиграции многие, и не только предприниматели, кинулись сломя голову в коммерческую деятельность, пытаясь как минимум обеспечить себе кусок хлеба, а максимум – восстановить материальное благосостояние, потерянное в большевистской России. Считая себя, с одной стороны, жертвами большевистской политики «грабь награбленное», а с другой – корыстного равнодушия западных держав к их судьбе, эмигранты нередко пускались в «деловые предприятия», в которых ничего уже не оставалось от предпринимательства, а были только мошенничество и афера.

 

     Эмигрантская жизнь изобиловала аферами и преступлениями в экономической сфере, сюжеты которых достойны куда большего, чем газетный отчет о судебном заседании или научное историческое описание.

 

     Например, Терский атаман генерал Г.А. Вдовенко и председатель терского правительства Е.А. Букановский в 1921 г. в Константинополе, озабоченные отсутствием средств в войсковой казне, проявили завидную активность в изыскании средств для улучшения материального положения казаков-беженцев (на словах) и своего собственного (на деле). Пользуясь постановлением Терского войскового круга, разрешившим атаману сдавать в аренду войсковую собственность на территории Терской области, они сдали в аренду проживавшему в Париже предпринимателю К.И. Шадинову… часть Грозненских нефтепромыслов.

 

     Доверенное лицо Шадинова, некто Тер-Микелов, приехал из Парижа в Константинополь, где подписал с Вдовенко, Букановским и тремя другими представителями терских «властей» договор, по которому арендатору предоставлялось право эксплуатировать промыслы сразу после падения большевистского режима. Пункт 1 гласил: «Войско сдало, а инженер Шадинов принял в арендное содержание на добычу нефти и газа триста десятин в наделе станицы Грозненской, Терской области». Пункт 2 определял территорию «концессии»: «сто десятин в составе трех участков в заведомо нефтеносной площади в пределах района, расположенного частью в местности «Соленая Балка», а частью на запад от нее, на смежной территории Старо-Грозненских промыслов», и «двести десятин в составе десяти участков вне заведомо нефтеносной площади, в пределах района шириною до 3-х и длиною до 5-ти верст, расположенного на юго-восток от «Соленой Балки», между последней и полосой отчуждения железнодорожной линии Грозный – Беслан». Пункт 6 гласил: «Стороны заключили настоящий контракт на случай восстановления законного порядка на Северном Кавказе и по возвращении войску его земель и имущества». Арендная плата была определена в 8 млн. фр., 3 из которых должны были быть выплачены тремя долями в течение 65 дней после подписания договора, а 5 – единовременно «в течение двух месяцев со дня отвода Шадинову участка в натуре».

 

     Около 2,5 млн. фр. было переведено в банк на имя Вдовенко, который распорядился им с присущей казакам хозяйственностью. Внеся в один из сербских банков 1 млн. дин., он стал пайщиком крупной хлеботорговой фирмы. В Дубровнике, на берегу Адриатического моря, была приобретена роскошная вилла. В Болгарии, под Софией, было арендовано большое имение, куда в качестве рабочих послали терских казаков. Естественно, что доходы от всех этих «благоприобретений» текли в карманы Вдовенко и других подписантов. Когда Шадинов, разуверившись в скором «возвращении войску его земель и имущества», стал требовать расторжения договора и возвращения денег, было уже поздно.

 

     В США одной из наиболее громких стала «Йонкерская афера». Весной 1921 г. эмигрант В. Черняк выплатил крупному земельному дельцу Сулливану за участок на окраине городка Йонкерс (штат Нью-Йорк) задаток в 20 000 долл. И сразу объявил, что обнаружил здесь месторождение золота. Вместе со своими друзьями – Шевченко, торговцем монархической литературой, и полковником Сидоркиным, бывшим участником Белого движения, – Черняк учредил закрытое «Акционерное общество по разработке золотых и платиновых залежей». Началось активное привлечение пайщиков, сопровождавшееся националистической агитацией и громковещательными заявлениями учредителей, что они «спасут Россию» созданием «собственных кадров русского бизнеса». В ответ на высказанные демократической печатью, прежде всего «Новым русским словом», сомнения в честности «монархистов-дельцов», посыпались призывы к эмигрантам: «Не помогайте еврейским газетам разбивать русские дела! Увеличьте кадры русских бизнесменов и собственников!» Желающих стать пайщиками нашлось немало. Особенно охотно учредители принимали пайщиков со взносом более 500 долл.

 

     Когда было собрано 80 000 долл., учредители приобрели землю в собственность и зарегистрировали акционерное общество открытого типа – «Иридиево-платиново-золотую компанию» – и начали эмиссию своих акций. Руководящие посты в новой компании заняли Черняк, представлявший себя главным экспертом и ссылавшийся на свой опыт работы на Урале и успешную разведку залежей серебра на Аляске (правда, скрывавший при этом факт высылки из Канады за продажу акций дутых горнопромышленных предприятий), и Шевченко, занимавшийся продажей акций.

 

     Привлекая акционеров, прежде всего из среды русских рабочих, эмигрировавших в США еще до 1917 г., правление компании обещало, что цена одной акции номиналом в 100 долл. в самом скором времени вырастет до 650 долл. Эти посулы подкреплялись заявлениями, что на земле компании разведаны запасы золота на 8 трилл. долл., платины – на 2 трилл. и «совсем немного» серебра – на 100 000. В ход были пущены ссылки на статьи некоторых американских геологов, указывавших на возможность залежей золота и платины в штате Нью-Йорк. Еще одним аргументом был сертификат, выданный некоей химической лабораторией, куда якобы отвозили на анализ образцы добытой руды. Сообщалось о закупке самого современного и дорогостоящего оборудования, доставка которого, впрочем, задерживалась. Наконец, было объявлено о начале переговоров о закупке соседних участков земли.

 

     Многие русские рабочие-эмигранты, прельстившись столь грандиозными посулами и возможностью быстро разбогатеть, тратили до последнего цента свои скудные сбережения на покупку акций. Покупателей на личном автомобиле Черняка привозили на участок, где он рассказывал, как удалось обнаружить драгоценные металлы, и демонстрировал образцы руды с явными признаками золота и серебра. Предостерегающие публикации газет мало кого удерживали от покупки акций. «Золотопромышленники», со своей стороны, пригрозили судебным иском тем газетам, которые «сеют недоверие» и «причиняют ущерб коммерческому делу».

 

     Число акционеров росло с каждым днем, но прибылей им не суждено было дождаться. В апреле 1922 г. деятельность компании была запрещена, а Шевченко и Сидоркин оказались в тюрьме. Черняку удалось скрыться.

 

     На суде выяснилось, что при продаже акций они попросту «присаливали» образцы руды, бравшиеся с йонкерской земли, посыпая их незаметно для покупателей золотым и серебряным порошком. «Дорогостоящее оборудование» состояло из единственной камнедробильной машины ценою в 30 долл., а количество золота и серебра, находившееся на руках учредителей компании также было оценено в 30 долл. Этот «основной капитал» позволил «золотопромышленникам» за год «добыть», прежде всего в карманах русских рабочих, около 1 млн. долл.

 

     В январе 1930 г. в Париже по обвинению в грандиозном мошенничестве был арестован Нерсес Иванович Тер-Акопов. Жалоба на него была подана мадам Рувье, вдовой бывшего председателя Совета министров. Под «мифическое наследство» в 150 млн. фр. Тер-Акопов получил от нее и от двух швейцарских банкиров около 2 млн. фр. Попался он на мошеннической операции с «дружескими векселями» вдовы. Потрясенный таким оборотом дела, он угодил в тюремную больницу.

 

     Доверенное лицо Рувье сообщило прессе подробности.

 

     В 1928 г. русская дама привела к Рувье почтенного старика и попросила заступиться за него перед Министерством внутренних дел: префектура не хотела продлить «почтенному старику» двухнедельную визу на пребывание во Франции и настаивала на его возвращении в Бельгию. Добросердечная Рувье лично съездила в министерство и выхлопотала русскому беженцу «карт д-идантитэ».

 

     Благодарный Тер-Акопов (это был он), несмотря на стесненность в средствах, прислал Рувье великолепную корзину цветов, чем растрогал ее до слез… Тер-Акопов начал бывать у Рувье. Богатая вдова помогала ему, вознаграждая за исполнение разных мелких поручений. Тер-Акопов, войдя в доверие, рассказал ей вскоре фантастическую историю, поразившую ее до глубины души.

 

     В России, дескать, умерла его близкая знакомая, завещавшая ему совместно с ее племянницей громадное состояние. Часть его, на сумму свыше 100 млн. фр., находится в Америке. Завещание вывезено за границу и хранится у нотариуса. Войти во владение наследством, однако, нельзя, пока не будет разыскана сонаследница, пропадающая где-то в России. На розыски нужны деньги, а их нет.

 

     Рувье решила помочь «нищему принцу». Свободных денег у нее самой не было, но были дорогие картины, драгоценности и меха. Тер-Акопов, получив на 2 млн. фр. драгоценностей, заложил их; часть денег отдал  Рувье, а часть оставил с ее согласия на розыски «сонаследницы».

 

     Розыски стоили дорого и затягивались. Рувье, заложив драгоценности, выдала Тер-Акопову «дружеские векселя» на 1 млн. фр., взяв, однако, с него слово не пускать их в оборот. Тер-Акопов слова не сдержал. Первый вексель на 200 000 фр. был опротестован одним банкиром, к которому тот перешел, после учета, из третьих рук. Рувье, давно начавшая подозревать обман, подала на Тер-Акопова жалобу в суд.

 

     «Наследник миллионов» был арестован и, как уже говорилось, вследствие «расстроенного здоровья», помещен в тюремную больницу.

 

     Тер-Акопов был довольно хорошо известен в парижских эмигрантских кругах. Репутацией он пользовался неважной. Сын богатого бакинского нефтепромышленника, он еще до войны поселился в Швейцарии. В предместьях Лозанны ему принадлежала прекрасная вилла. Чем он жил – никто не ведал. Но в деньгах не нуждался. В делах известной фирмы «Тер-Акопов и сыновья» видимого участия не принимал. Однако после 1917 г. стал вдруг собственником большого количества нефтяных акций и начал их продавать. В общении с людьми это был очаровательный человек. Злейших врагов –  даже кредиторов, являвшихся с повесткой судебного пристава – он покорял после пятиминутной беседы. Никто не сомневался, что именно ему принадлежит бакинская нефть компании «Тер-Акопов и сыновья», на акции которой находилось немало покупателей.

 

     В минуты финансовых затруднений его выручал давний его знакомый –   швейцарский финансист Аксюс. Под «нефтяные» акции – в большинстве мифические, так как ни Аксюс, ни сам Тер-Акопов их не видели – Аксюс разновременно передал Тер-Акопову 600 000 шв. фр. Тер-Акопов задолжал, обещая расплатиться «после падения большевиков».

 

     Денег, полученных от Аксюса, на жизнь не хватило. Тер-Акопов увлекся изобретением какого-то швейцарского инженера - насос, выкачивающий нефть, – и тратил крупные суммы на безрезультатные опыты в Германии. Пришлось продать виллу. Дела запутывались. В Париже на Тер-Акопова подала жалобу в суд группа русских нефтяников, поручившая ему продать или заложить в Швейцарии нефтяные акции на 155 000 ф. ст. и не получившая от него обратно ни денег, ни акций.

 

     Делами Тер-Акопова заинтересовалась, наконец, швейцарская полиция. В 1926 г. он получил приказ о высылке с запрещением когда-либо возвращаться на территорию Швейцарии. Тогда Тер-Акопов переселился с семьей в Бельгию.

 

     Марсель Кан, адвокат Тер-Акопова, изложил версию своего клиента в куда более романтично-трагическом виде.

 

     Сорок пять лет назад в Москве Тер-Акопов, якобы, познакомился с дочерью купца Петровского, разбогатевшего на торговле с Персией. Петровская была на два года старше Тер-Акопова, и родители ее возражали против брака. Они расстались. Тер-Акопов женился на другой, но Петровская сохранила верность своей первой любви. В 1904 г. Тер-Акопов женился вторично и забыл Петровскую. В 1927 г., проживая в Брюсселе, он узнал от русского адвоката Долгова, что Петровская, сосланная большевиками в  Кемь, умерла. Ее духовное завещание, написанное в 1917 г., было доставлено Долгову неким Мейсисом. По этому завещанию, все многомиллионное имущество Петровской, находящееся в банках США, было отказано Нерсесу Тер-Акопову и племяннице Петровской, некоей Никифоровой.

 

     По мере расследования в печать поступали все более захватывающие подробности этой истории.

 

     Присяжный поверенный из России Мейсис разыскал Тер-Акопова и вручил ему завещание его бывшей невесты Петровской. Принявшись деятельно вводить Тер-Акопова в права наследства, Мейсис взялся организовать «консорциум» для финансирования розысков сонаследницы. Тер-Акопов предложил привлечь швейцарского финансиста Аксюса, который помогал ему в течение пятнадцати лет, и у которого он уже перебрал «под нефтяные акции» около 3 млн. фр. «Подлинник» завещания был сдан на хранение женевскому нотариусу Лакруа. Свидание «консорциума» происходило на авеню Опера в конторе, снятой для этой цели на один день. На дверях конторы при этом красовалась новая медная табличка: «Мейсис, адвокат».

 

     У Мейсиса, по его словам, была «финансовая группа», готовая авансировать крупную сумму на введение Тер-Акопова в права наследования. Но Тер-Акопов, благодарный Аксюсу за поддержку в прошлом, настаивал, чтобы в «финансовую группу» был включен Аксюс.

 

     Аксюс и Лакруа стремились сами взять на себя финансирование дела, не желая делиться доходами с какой-то «финансовой группой». Но прежде хотели видеть завещание. Мейсис заявил, что сдал подлинник завещания русскому адвокату в Брюсселе Долгову и тот немедленно доставит его в Париж.

 

     Доверчивым швейцарцам ждать пришлось изрядно. Адвокат Долгов ответил, наконец, что, не смея хранить у себя ценный документ, он передал его в один парижский банк. Банк действительно выдал расписку, что документ находится на хранении. Успокоенные швейцарцы выдали Тер-Акопову первый аванс и в ожидании крупных барышей возвратились в Женеву.

 

     После долгих хлопот, ценой 50 000 фр. и через посредство судебного пристава, завещание было извлечено из банка и отвезено на хранение в Женеву, в сейф нотариуса Лакруа, участника «консорциума».

 

     Завещание было составлено по-русски. Сразу бросалось в глаза, что подпись Петровской разнится от почерка, которым написан текст. Обеспокоенные первыми подозрениями швейцарцы представили документ на экспертизу русскому нотариусу, проживавшему на беженском положении в Париже.

 

     Русский эксперт установил, что завещание написано по домашней форме в Симферополе в 1917 г. Все имущество завещательница отказала ее племяннице Никифоровой и Тер-Акопову с требованием, чтобы оба наследника внесли по 50 000 руб. нижегородскому городскому самоуправлению на благотворительность. Завещание составлено секретарем губернского правления по просьбе Петровской и подписано ей лично. На документе – подписи свидетелей в числе, установленном законом. То, что завещание составлено не вполне по форме – писал его, очевидно, человек неопытный – свидетельствовало как будто о подлинности. Но имя наследника было написано в нем с подозрительными подробностями: Нерсес (Николай) Тер-Акопов (Тихонов). Возникал вопрос: откуда завещательница, двадцать три года не видевшая наследника, узнала, что именно так он прописан во всех своих заграничных документах?.. Подпись Петровской эксперту не была известна. Тер-Акопов клялся: именно так Петровская подписывалась двадцать три года назад. Кончилось тем, что нотариус воздержался от заключения о подлинности завещания.

 

     Швейцарцы, вложившие в дело не одну сотню тысяч франков, сошлись во мнении, что завещание – подлинное. Но оставались вопросы: действительно ли оно стоит миллионы? Кто такая Петровская? Где ее имущество? В каком американском банке? Мейсис доставил Тер-Акопову справку нью-йоркского банка, за подписью директора с печатями и гербовыми марками: «В сейфе нашего банка хранится запечатанный пакет, положенный доверителями госпожи Петровской. Согласно воле доверительницы, пакет будет выдан ее законно утвержденным наследникам». По одним слухам в пакете –  3 млн. долл., по другим – 6 млн. Швейцарский «консорциум» возобновил приостановленные платежи. Тер-Акопов получил 500 000 фр. на розыски Никифоровой.

 

     Розыски сонаследницы в России он повел через посредство парижского банка, во главе которого стоял еврей, эмигрант из России, имевший брата в Саратовской губернии. Денежные переводы шли через банк. Брат «нашел» Никифорову как раз в Саратовской губернии. Большевики схватили его, осудили за нахождение наследницы и сослали на Соловки. Перед отправлением в ссылку он успел отправить брату в Париж телеграмму: «Я погиб, наследство спасено. Никифорова в Москве. Шлите деньги. Мне - в ссылку, ей - на дорогу».

 

     Мифические розыски тянулись около года. Терпение швейцарских финансистов уже было истощено. Они колебались и снова были полны подозрений. Вдова Рувье тоже стала скупиться, отговариваясь отсутствием свободной наличности...

 

     Летом 1929 г. Тер-Акопов внезапно вызвал Аксюса и Лакруа на франко-швейцарскую границу. По его словам, в бумагах скончавшегося некоторое время назад в Париже советского юрисконсульта Ждан-Пушкина найдена точная и подробная опись имущества Петровской, хранящегося в нью-йоркском банке. По официальной советской оценке, ценность этого имущества превышает 150 млн. фр. Копию описи выкрал беженец Г., имевший, якобы, в советском посольстве тайные личные связи и рисковавший для этого репутацией и жизнью. Опись миллионов Петровской нашел в портфеле покойного Ждан-Пушкина «знаменитый большевик Германов», занимающий в советском полпредстве «виднейший пост». Он, кстати, оказался родственником Петровской, и сам был не прочь получить наследство. Хотя коммунистические принципы ему это запрещают, но он готов прийти с Тер-Акоповым к полюбовному соглашению: если ему немедленно будут переданы из рук в руки 15 000 долл., он сам поможет Никифоровой выехать за границу и больше мешаться в это дело не станет.

 

     Швейцарцы были чрезвычайно взволнованы. Лояльность «большевика Германова» была вне сомнений, раз при его помощи беженец Г. выкрал из полпредства опись американского имущества Петровской. За 15 000 долл. «большевик Германов» все сделает. Если же этих денег ему не дать, он велит Никифорову расстрелять или сослать в Нарым, и тогда все пропало!.. Через посредство Тер-Акопова швейцарцы поспешно вступили в переговоры с «большевиком Германовым».

 

     В августе 1929 г. Тер-Акопов сообщил «консорциуму»: «честный большевик Германов», не ожидая денег, доставил Никифорову на польско-советскую границу. Выпустит он ее в Польшу не раньше, чем получит 15 000 долл. Необходимо ехать в Варшаву для личных переговоров.

 

     Швейцарцы выписали Тер-Акопову чек на покрытие дорожных расходов и перевели в Варшаву 15 000 долл. для расплаты с «большевиком Германовым».

 

     Вдова Рувье лично поехала в Министерство иностранных дел хлопотать о визе на въезд Никифоровой во Францию. Она же, мобилизовав свои политические связи, добилась для Тер-Акопова польской визы.

 

     Волнение в  Париже и  Женеве достигло  наивысшего напряжения...

 

     Наконец, Тер-Акопов возвратился в Париж. Без Никифоровой. Туда же спешно прибыли Аксюс и Лакруа. Тер-Акопов, по его словам, виделся с Никифоровой на пограничной  польско-советской станции Столбцы: наследница миллионов в плену у большевиков! С нечеловеческими усилиями Тер-Акопову удалось добиться свидания. Никифорова предъявила все документы, необходимые для введения ее в права наследства американским судом. «Большевик Германов», якобы, знает об этом, и аппетит его увеличился вдвое. Пока деньги внесены не будут, Никифорову не освободят из советского плена.

 

     На естественный вопрос швейцарцев, где 15 000 долл., Тер-Акопов заявил, что не получил их, так как «вышла ошибка». Перевод сделан на имя Нерсеса-Николая Тер-Акопова, а в паспорте стоит только «Нерсес». Банк отказался выдать деньги, чек лежит нетронутый. А сам он едва вернулся в Париж на оставшиеся у него гроши. На его просьбу о новой ссуде Аксюс и Лакруа ответили отказом, впав в еще большую подозрительность.

 

     На следующий день Тер-Акопов расплатился с неотложными долгами и в течение месяца сорил деньгами.

 

     Две недели спустя из варшавского банка пришло сообщение, что деньги по переводу были выплачены согласно приказа отправителя.

 

     Перед Лакруа встал вопрос: да существует ли вообще Никифорова? Он стал настаивать на совместной с Тер-Акоповым поездке в Варшаву, но тот под разными предлогами оттягивал поездку.

 

     В конце декабря Тер-Акопов вернулся в Париж из второй поездки в Варшаву и привез горестную весть. Он опять видел Никифорову на станции Столбцы. Несчастная женщина похудела и кашляет. «Большевик Германов» не выпускает ее заграницу. При свидании Никифорова показала Тер-Акопову... второе завещание Петровской, написанное перед смертью в 1926 г. В этом втором завещании, аннулирующем первое, Нерсес Тер-Акопов не упомянут. Единственная наследница всех миллионов - Никифорова. Если «большевик Германов» выпустит ее теперь, вложенные деньги Лекруа и Аксюса будут потеряны, так как Никифорова им ничего не заплатит.

 

     В январе 1930 г. Тер-Акопов, снабженный швейцарскими франками, в третий раз поехал в Варшаву. Вернувшись в Париж, он заявил своему «консорциуму», что «большевик Германов» требует 30 000 долл. за то, чтобы... не выпускать Никифорову заграницу.

 

     Сверх того Тер-Акопов показал швейцарцам письмо, полученное им от некоего Шефтеля. Для «эксплуатации прав» Тер-Акопова в Варшаве якобы образовался мощный синдикат польских финансистов, готовых вернуть Аксюсу, Лакруа и Рувье затраченные деньги при условии, что те откажутся от всякого участия в наследстве.

 

     Так, не закончив старую аферу, Тер-Акопов начал новую. Она была бы, возможно, осуществлена, если бы Тер-Акопов не поскользнулся. Совершая операции с Рувье, он сделал ошибку: заложил два ее фамильных бриллианта в ломбард и скрыл от нее квитанцию. Такое недоверие оскорбило добрую вдову и она подала жалобу в суд. Тер-Акопова арестовали.

 

     Денежные счеты Рувье с Тер-Акоповым, по словам адвоката Кана, были очень сложны. Она должна была за свою финансовую помощь получить 20 % от суммы наследства. Денежные операции, которые по ее поручению вел Тер-Акопов, часто не имели никакого отношения к делу о наследстве: Рувье пользовалась Тер-Акоповым как посредником для заклада своих вещей, когда сама нуждалась в свободной наличности. Во всяком случае, только эксперты могли точно подсчитать, сколько кто кому должен. Тер-Акопов, со своей стороны, утверждал, что Рувье сама должна ему 400 000 фр.

 

     Арестованного в тюремной больнице допросил судебный следователь Брак. Тер-Акопов рассказал о своих поручениях, касающихся заклада драгоценностей, выполняемых им по просьбе Рувье. В конце допроса он дал показания и о «наследстве»: «Наследство я должен был получить от Петровской, женщины, с которой я жил три года, и на которой должен был жениться. Завещание уже давно хранилось в «Чехословацком банке». Узнав об этом, я обратился к женевскому нотариусу Лакруа. Завещание это утверждено Брюссельским гражданским судом. В обществе Рувье я поехал в Аннемас для встречи с Лакруа. Она должна была помочь мне вступить в права наследства. В Аннемасе она подписала векселя на 100 000 шв. фр., которые и были учтены Лакруа».

 

     Тер-Акопов утверждал, что во всех отношениях с Рувье действовал «вполне добросовестно» и никакой вины за собой не знает.

 

     Следствие по делу Тер-Акопова затянулось из-за его тяжелой болезни. Каждый допрос «настолько его утомлял, что следователю приходится щадить силы больного». В конце концов адвокат обратился к следователю с ходатайством об освобождении его клиента по болезни.

 

     Между тем Брак получил из Брюсселя письмо от Долгова, на которого ссылался Тер-Акопов. В нем он сообщил, что в 1920 г. в Симферополе общие друзья познакомили его с Петровской, которая доверила ему свои драгоценности, семейные сувениры, купчие крепости и сделанное ей завещание. «Через несколько дней я снова увидел ее. Она мне сказала, что нашла покупателя, который готов ей заплатить 1 млн. рублей золотом за драгоценности и купчие. Крым готовился к эвакуации, и она хотела с этими деньгами уехать в Америку. Я отдал ей драгоценности и документы, сохранив только, по собственному ее желанию, завещание». В 1928 г. он узнал о смерти Петровской и приступил к выполнению завещания. «Я депонировал его в «Чехословацком банке» в Париже и через объявления в газетах оповестил наследников о существовании завещания. Из газетных объявлений Мейсис узнал о нем. Он открыл Тер-Акопова и познакомил меня с ним. Будучи серьезно болен, я должен был прервать переговоры и передал завещание г-ну Лакруа, у которого и хранятся все бумаги.

 

     Мне неизвестна сумма наследства, так как я не был уполномочен вскрывать завещание… Ни о каких 100 млн. в мое время не было и речи, так как со слов покойной, я помнил, что ей удалось в эпоху Временного правительства переправить в Америку миллион или полтора рублей... Эта предполагаемая цифра и была мной названа женевскому нотариусу, когда Тер-Акопов познакомил меня с ним. На вопрос о месте помещения денег я ответил полным незнанием, а г-на Аксюса лично предупредил, что к этому вопросу надо отнестись с большой осторожностью».

 

     Швейцарские финансисты пренебрегли советом Долгова. В понесенных убытках, по заключению следователя, они были виноваты сами.

 

     «Вторая наследница Петровской, – писал, в частности, Долгов, – по моим сведениям, правда неофициальным и непроверенным, умерла еще раньше Петровской. На это обстоятельство я указал швейцарским финансистам еще в декабре 1928 г.»

 

     Было получено письмо от помощника присяжного поверенного Ш. Мейсиса, заявившего, что он «9 июля 1928 г. был формально устранен Тер-Акоповым от всякого участия в деле ввиду передачи им ведения дела женевскому нотариусу Лакруа».

 

     Все громкое дело закончилось тем, что Лакруа и Аксюс, вызванные к судебному следователю для дачи показаний, на допрос не явились. Им оставалось только подсчитывать убытки и поражаться хитрости Тер-Акопова, который, в свою очередь, вероятно, поражался жадности и слепоте своих бывших коллег по «консорциуму».

 

     И после освидетельствования Тер-Акопова судебным врачом, доктором Полем, следователь Брак распорядился освободить арестованного, который пробыл в тюрьме 20 дней.

 

     В тени подобных громких дел оставались сотни мелких афер, махинаций, мошенничеств и преступлений в предпринимательской и околопредпринимательской сфере. Разразившийся в конце 20-х гг. экономический кризис прежде всего больно ударил по российским эмигрантам, только-только устроившимся на работу или начавшим свой мелкий бизнес. Десятки тысяч остались без заработка, жилья и куска хлеба. Отчаявшиеся и не выдержавшие тягот и горечи изгнания люди легко переступали законы. Экономический кризис стал почвой распространения эмигрантской преступности в экономической области, почвой, на которой выросло множество мелких аферистов.

 

     В феврале 1930 г., например, парижской полицией был арестован и обвинен в мошенничестве, совершенном в Ницце в декабре 1929 г. некто А. Тышко. Нуждаясь в деньгах, он предложил англичанину Болланду купить у него бриллианты «за гроши». Англичанин заинтересовался. Тышко получил аванс, а бриллианты они сдали в чемоданчике в камеру хранения на вокзале, т.к. у Болланда не было при себе нужной суммы. В назначенный день Тышко на свидание не явился. По просьбе англичанина полиция затребовала из камеры хранения чемоданчик. В нем обнаружилось лишь несколько простых стекляшек, завернутых в шелковую бумагу. Полиция разыскала Тышко в Париже и арестовала, когда он выходил из фешенебельного отеля. Было быстро установлено, что Тышко совершал и другие мошенничества, действуя под разными именами: Тышко, Полонец, Александр Калашников.

 

     Летом 1930 г. в парижскую полицию стали поступать многочисленные жалобы на двух русских, Александра Исаева и Якова Сергина (он же Васильев). Они сдавали в наем не принадлежащие им дорогие квартиры, разумеется, по очень дешевой цене, брали задаток 1 500 – 2 000 фр. и скрывались. Чтобы не попасться в руки полиции, мошенники каждый день ночевали в новом месте. Тем не менее, полиция их разыскала в гостинице на улице Ожеро и арестовала. На них поступило около 60 жалоб.

 

     В декабре 1931 г. в Париже по предписанию судебного следователя был арестован инженер-химик Дуниковский, обвиненный в мошенничестве.

 

     Жалобы на Дуниковского поступили от обществ «Фин-Индус» и «Электро-химической» лаборатории. Приехав в Париж, Дуниковский предложил представителям этих двух обществ финансировать его «чрезвычайно интересное изобретение»: аппарат, дающий возможность извлекать из земли находящиеся в ней в микроскопических количествах золото и другие драгоценные металлы.

 

     В присутствии представителей обществ Дуниковский произвел такой опыт, правда, из земли, которую он принес с собой, и результаты этого опыта оказались настолько удовлетворительными, что ему было выдано на продолжение опытов и усовершенствование аппарата около 1 млн. фр.

 

     С этими деньгами и аппаратом Дуниковский уехал на Ривьеру, и там, по уговору, депонировал у нотариуса, в запечатанном конверте, подробное описание применяемого им способа.

 

     Кончилось тем, что Дуниковский стал всемерно оттягивать отчет о своих новых опытах, который он обязался дать финансистам. Когда же, потеряв терпение, финансисты стали требовать, чтобы Дуниковский передал им аппарат, инженер объявил им, что аппарат «испортился». Вскрыть конверт с описанием Дуниковский отказался. Таким образом, финансистам пришлось обратиться с жалобой на изобретателя к прокурору. Полиция арестовала Дуниковского и изъяла у нотариуса конверт, но аппаратом овладеть не смогла, так как Дуниковский заблаговременно отправил его в княжество Монако.

 

     Долго французская полиция разыскивала некоего Родослава Шурбановича, родом из России, пока ей не удалось арестовать его в октябре 1932 г. Шурбанович уже несколько раз был осужден и высылался из Франции, но возвращался под чужой фамилией. «Специальностью» Шурбановича было мошенничество с электрической лампочкой. Аферист обходил магазины и частные квартиры, предлагая «замечательную» лампочку, которая горела необыкновенно ярким светом и якобы расходовала мало энергии. Проба лампочки, действительно, производила впечатление: она загоралась ослепительно-ярким светом, несмотря на то, что на ее металлическом ободке можно было прочитать надпись «10 свечей».

 

     Трюк Шурбановича был довольно прост. Он предлагал лампочки более слабого вольтажа, чем тот, какой употреблялся в городах. Такие лампочки использовались на пароходах и в поездах. При включении в городскую сеть со значительно более высоким напряжением, нитка лампочки накаливалась очень сильно. Но уже через несколько минут она перегорала. Жертвами Шурбановича стали многочисленные коммерсанты парижских предместий.

 

     Хотя в экономическом отношении российские эмигранты проявили большую жизнеспособность, чем в отношении политическом, что выразилось прежде всего в активной предпринимательской деятельности, в унизительных условиях изгнания, после пережитого опыта революции и Гражданской войны она неизбежно несла на себе печать бесчестности.