Рассказывать  о  России  1860-1880-х  годов  в  наши  дни  и  просто, и достаточно  сложно. Просто это делать  в силу того, что слова  «исторический перелом»  не требуют  ныне дополнительных  объяснений. Россияне,  живущие на грани  XX и  XXI  столетий,  прекрасно осознают, каково  существовать, как говорят китайцы, в «интересные  времена»  и что эти времена из  себя представляют. Сложно  же  описывать  Россию  в  царствование  Александра  II потому, что личный опыт каждого из  наших современников подсказывает  ему не совсем то, что происходило в стране в 1860-1880-х годах. К тому же у собеседников постоянно и невольно возникают настойчивые ассоциации с сегодняшним  временем,  что  является  вполне  естественным,  но  отнюдь  не облегчает  нашей  задачи.  Перестройка  и постперестроечные  времена  второй половины  XIX  века  и  наших  дней  могут в чем-то совпадать только типологически, являясь в сущностном отношении достаточно разными процессами. Да и их «кормчих»  вдохновляли отнюдь  не одинаковые идеи  и надежды. Чтобы убедиться в этом, рискнем продолжить разговор о нашем герое.

 

Ранее  уже  говоритесь  о  военной, внешнеполитической и  экономической ситуации,  в которой  оказалась  Россия  к  1856 году,  внезапно  потерявшая правившего ею в течение тридцати лет монарха. Однако необходимо упомянуть и об общественно-психологическом  климате,  царившем  в  последние год-полтора царствования  Николая I. «Не шевелиться, хотя  и мечтать, - вспоминал о  той поре  писатель  Г.  И. Успенский,  -  не показать виду, что думаешь, что не боишься... Надо  постоянно  бояться -  это корень жизненной правды,  ведь остальное может  быть, а может и  не  быть...  вот что  носилось  в воздухе, угнетало толпу, отшибало у нее ум и охоту думать... Уверенности, что человек имеет  право  жить,  не  было  ни у  кого.  Атмосфера  была полна  страхов: «пропадешь» кричало небо и земля, воздух и вода, люди и звери. Все ежилось и бежало от беды в первую попавшуюся нору».

 

Очень  интересное  наблюдение по поводу влияния николаевского режима на творческую интеллигенцию оставил Н. А. Некрасов. «Какое ужасное положение, - писал  он,  -  всякий человек, который  имеет  сказать что-нибудь  обществу, должен непременно  выработать из себя  художника».  Иными словами, выражение собственного мнения было  возможно только в художественной форме, еще лучше, если  писатель  при  этом  в совершенстве овладел эзоповым  языком.  Прямое, публицистическое выражение своих мыслей в печати было совершенно невозможно.

 

Однако сколько-нибудь долго в таком  состоянии общество  находиться  не может.  Видя,  что  в  государстве  все идет  наперекосяк,  люди  постепенно преодолевают  страх и пытаются высказаться по наиболее злободневным вопросам жизни страны. В разгар севастопольской трагедии в  России стали появляться политические записки,  рисующие страшные,  но правдивые картины расстройства всех сфер российский государственности. Вывод, к  которому приходили авторы записок, прост и до боли  знаком нам  -  россиянам, вошедшим в XXI век. «Свободы и порядка!» Смерть Николая I будто распахнула  шлюзы, сдерживавшие поток  общественной  инициативы.  Как  выразился  глава  славянофилов А. С. Хомяков: «Важная миновала эпоха, что  бы  ни было, а будет уже не то». Ему вторил профессор и цензор А. В. Никитенко: «Длинная и надо-таки сказать безотрадная страница в  истории  русского царства дописана до конца, новая страница перевертывается в ней рукой времени». То, какой будет эта страница, во многом зависело от нового императора.

 

Воцарение Александра II,  как мы  уже  говорили,  не вызвало в обществе большого оптимизма, с ним  не связывали надежд на решительные  перемены или, как  любили выражаться «прогрессисты» конца 1850-х годов, на «обновление». К тому  же  новый  монарх, не  имея ни  четкой  программы действий,  ни  своей политической «команды», в первые годы царствования вынужден был опираться на отцовские начала управления государством и его же внешнеполитическую линию. Во  всяком случае,  выступая 23 февраля 1855 года на приеме дипломатического корпуса, он заявил, что будет  «настойчиво придерживаться политических принципов отца и дяди - это принципы Священного союза». На самом деле уже тогда император понимал, что управлять  страной по-прежнему не  удастся, для этого не существовало  просто физических возможностей (да и внешняя политика России требовала  серьезных  изменений). Императрица  Мария  Александровна в разговоре со своей любимой фрейлиной А. Ф. Тютчевой точно  обозначила те трудности, с которыми столкнулся преемник Николая I, заодно она обнаружила и ясное понимание венценосной четой основных ошибок предыдущего царствования.

 

«Наше несчастье, - говорила она, -  в том, что мы можем только молчать, мы  не  можем сказать  стране, что эта  война  была начата  нелепым образом, благодаря  бестактному и незаконному поступку  (вторжению России в Дунайские княжества.  -  Л.  Л.), что война  велась  дурно, что  страна  не была к ней подготовлена,  что  не  было  ни  оружия,  ни  снарядов,   что  все  отрасли администрации  плохо  организованы,  что  наши финансы  истощены,  что  наша политика уже  давно была  на ложном пути и что все это  привело нас к такому положению, в котором мы теперь  находимся. Мы  ничего не можем  сказать, мы можем   только  молчать  и  предоставить  миру  осуждать,  рассчитывая на будущее...»

 

Императрица  несколько  драматизировала   и  в  то  же  время  упрощала ситуацию: ждать, «рассчитывая на будущее», Александр II явно не собирался. 3 декабря 1855 года  был  закрыт Высший  цензурный  комитет,  то есть  отчасти предоставлена необъявленная, но долгожданная свобода слова. Следом оказались отменены стеснения, введенные в университетах после европейских революций 1848-1849 годов, разрешена свободная выдача заграничных паспортов (вечная и точная  примета  российских «оттепелей»),  разрешено  создание  акционерных обществ и компаний. Кстати, само понятие «оттепель» вошло в  российский политический словарь именно с конца 1850-х годов. К коронации в августе 1856 года объявлена амнистия политическим заключенным (декабристам и петрашевцам, большинство  первых  из  них,  правда, не  дожило до этого момента).  Была произведена  столь  привычная  для  переломных эпох  в  России смена  одних сановников другими. Многие из них действительно без особых на то оснований, засиделись на своих постах [1].

 

Возьмем, к примеру, старейшину российского бюрократического Олимпа, графа и канцлера империи Карла Васильевича Нессельроде, который пережил двух императором  и правил российской внешней политикой на  протяжении сорока лет (1816-1856  годы).  Происхождение  Карла  Васильевича   казалось  столь   же запутанным и туманным,  как и  его профессия - дипломатия. Дореволюционный историк, попытавшийся проследить  генеалогию графа, вынужден был в отчаянии констатировать следующее: «Сын  исповедовавшей  протестантство  еврейки  и немца-католика,  друга  энциклопедистов,   пять  раз  менявшего подданство, крещенный  по английскому обряду, рожденный в  Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший  правильно  говорить по-русски...» и т. п. Совершив за свою карьеру немало ошибок,  Нессельроде всегда оставался на плаву, поскольку умел представить собственные промахи победами, а если это не удавалось, сваливал вину  за промахи на других людей или непредсказуемо сложившиеся обстоятельства.

 

Невысокий, тщедушный Карл Васильевич знал толк в винах и кушаньях, имел симпатичное  хобби - цветоводство  (обладал  редкой коллекцией  камелий). Он обожал  итальянскую  и  немецкую  музыку,  особенно  Россини и Моцарта. В российские же   «верхи» Нессельроде проник благодаря трудолюбию, педантичности, а больше всего благодаря своевременной и удачной женитьбе на дочери министра финансов Александра I М. Д. Гурьевой. Способствовала его карьере, как заметил один из ехидных современников,  и  «самоотверженная готовность  тушеваться  перед  мнением монарха»  (впрочем, данным  качеством отличался  не  только   глава  дипломатического  ведомства).  Главной  целью политики России Карл Васильевич считал поддержание равновесия в «европейском оркестре», а идеалом дипломата для него всегда был канцлер Австро-Венгрии К.  Меттерних. Интересы  собственно  России  занимали  далеко не первое место  в думах министра, что и привело к проавстрийской ориентации внешнеполитической линии  империи. Крымская  катастрофа и начало нового  царствования  положили конец изрядно затянувшейся карьере жизнерадостного старца.

 

Уже первые месяцы правления Александра II дали повод говорить о новых чертах  правительственной  политики. Одной  из  главных  таких  черт  стала стихийная гласность, которую никто вроде бы официально не разрешал, но никто и  не  торопился  запрещать  проснувшемуся обществу  высказать свое  видение насущных проблем [2].  Главной темой разговоров,  занимавшей умы в новой для России свободной атмосфере, стали толки о необходимости и возможности отмены крепостного права.  Здесь  нам придется на  время  прервать  плавное течение беседы и сделать второе обещанное отступление, без которого трудно понять, с каким  именно  злом  предстояло начать борьбу  новому  императору  и  какими потрясениями эта борьба была чревата для государства.

 

Источник «Библиотека Машкова»