Итак, Александр Николаевич стал императором  Александром II - апостолом и  культовым  героем,  призванным  действовать,  сообразуясь  не  столько  с собственной логикой, сколько с логикой своего нового поста. Может, он и имел определенные исторические пристрастия,  но  в  отличие  от  предшественников никогда не  ссылался  на  Петра  Великого или  Екатерину  II,  как на  некие ориентиры  в своей  деятельности.  В начале царствования  новый монарх робко попытался   опереться  на  опыт  государственного  управления  отца  Николая Павловича, но время и обстоятельства заставили его действовать вопреки этому опыту.  Он был призван помочь стране сделать резкий рывок  и догнать ведущие державы мира, надеясь осчастливить  этим своих  подданных. К  сожалению, как показала история, их могли осчастливить  или чудеса, исходившие от верховной власти, или резкое ограничение  и слом этой  власти. Александр же Николаевич собирался заниматься всего-навсего проведением реформ.

 

Можно спокойно  и с  достоинством нести  бремя власти, гордясь тем, как богатеет, становится все более могучей держава. А если не становится или это происходит слишком медленно, незаметно для глаза? Можно погрузиться в рутину каждодневных   дел   и   монотонно   исполнять   роль  директора   огромного департамента, именуемого державой, империей. А если к подобному роду занятий не  лежит душа, а то  просто  нет  таланта к  бюрократической  работе? Можно попытаться  рывком  совершить  почти  невозможное,  переменить  вековой  быт страны, подстегнуть ее неторопливое  перемещение  по  пути прогресса. А если результаты подобных  рывков сказываются далеко не сразу, да и не все  из них однозначно  благотворны?..  И  возникает  мысль  облегчить   монаршью  ношу, оставить участок деятельности своим наследникам.

 

Впрочем,  до подобных  настроений, до усталости  от  власти  Александру Николаевичу в 1856 году было еще очень  далеко. Он полон сил  и замыслов, он нравится  окружающим  его людям, да и  российское общество присматривается к нему достаточно доброжелательно. Так был ли он готов к тому, чтобы не только занять престол, но и совершить, утвердясь на нем, те действия, которых ждала от него страна? По этому поводу в исторической  литературе существуют  самые разные точки зрения:  от  утверждения, что  наш  герой был бледным  эпигоном своего  отца,  до мнения,  будто на российский престол вступил  прирожденный реформатор.  Для того чтобы разобраться в этой  разноголосице, попробуем  не столько начать с  начала,  сколько  подвести  некоторые  итоги первой  части нашего разговора.

 

Во-первых, кто и чего ждал от нашего героя? Не секрет, что единодушия в российских ожиданиях не  было и не  могло быть,  слишком  пестрым оставалось общество,  а значит, слишком противоречивыми оказывались интересы разных его слоев. Высшая бюрократия в лице старых николаевских служак жаждала наведения порядка в стране, то  есть отлаживания  работы  государственного аппарата, разболтанного за годы Крымской войны. Ни  о каких серьезных переменах, кроме разве  что  кадровых,  эти  люди  не думали, поскольку  николаевская система правления  представлялась  им  единственно  возможной,  а Крымская  война  - досадным недоразумением.

 

За  этими  деятелями,  как вскоре  оказалось, располагался относительно широкий  и  достаточно  влиятельный  слой средне-высшей  бюрократии,  многие представители которого имели свое  видение  решения возникших перед  Россией проблем.  Оно  включало в  себя  реформирование  разных сфер  жизни империи, вплоть  до  введения в будущем конституционного  правления.  С точки  зрения чиновников-реформаторов,   Александр  II  должен   был   встать   во   главе преобразований  и  своим авторитетом  помочь им (чиновникам) вести Россию по пути   прогресса,  то  есть  дальнейшей  европеизации   страны.   Этот  слой средне-высшей   бюрократии   не    верил    в    способность   разобщенного, неорганизованного общества  помочь  Зимнему  дворцу  в  деле преобразований, допуская  участие  отдельных членов  этого  общества  в  реформах в качестве экспертов или проводников перемен на местах.

 

Поместное  дворянство,  несмотря  на  свою неоднородность,  ожидало  от нового императора  прежде  всего наведения порядка в  растревоженной  войной деревне и  финансах. Подавляющее большинство из этих дворян и не думало ни о каких  серьезных  переменах в социально-политической области, с трудом представляя себе некрепостническую Россию. Конечно, среди помещиков имелись люди,   просчитывавшие   варианты   отмены   крепостного  права   и  даже приветствовавшие их, однако  они составляли ничтожную  часть провинциального дворянства.   Что  касается   изменения  системы   управления страной,  то большинство  помещиков  придерживалось  убеждения своих  дедов  и  прадедов, считавших, что абсолютная власть монарха справедливее и выгоднее для первого сословия, чем олигархическое правление нескольких аристократических фамилий. Конституционные мечты либералов упрямо ассоциировались в головах помещиков с хаосом Смутного времени или «затейкой верховников» в конце 1720-х годов.

 

Наконец, для городских слоев и крестьянства воцарение нового императора связывалось  с  надеждами  на  выравнивание правового  положения  российских сословий,   вплоть  до  освобождения  помещичьих  крестьян  и  отмены   ряда проявлений  крепостного права. Ожидания широких  народных масс весьма трудно точно классифицировать и потому, что  эти ожидания слишком широки, и потому, что они  чрезвычайно неопределенны.  Можно сказать,  что массы надеялись  на улучшение своей  жизни, подразумевая под этим  прежде всего улучшение своего материального  положения.  Однако  не  будем  и  слишком  упрощать  народные требования. Шеф  III отделения А. X. Бенкендорф  еще  в  1827  году отмечал: «Среди этого класса (крепостных крестьян - Л. Л.) встречается гораздо больше рассуждающих голов, чем это можно было бы предположить с первого взгляда». О чем  же  рассуждали  эти  крепостные  «головы»  и  что они противопоставляли существующему порядку вещей?

 

Первую половину XIX столетия недаром считают временем наибольшего распространения  народной   социальной  утопии, отразившей представления крестьянства  об идеальных формах  человеческого  общежития.  Эти формы были облачены в религиозные одежды, обращены в далекое прошлое и включали в  себя принципы  всеобщего  братства, совместного и  посильного труда,  организацию артелей-коммун,  дающих  каждому  их  члену равные  права  и  возможности  с другими.  Описания  идеального  человеческого  сосуществования  в   народных утопиях  живо  напоминают картины  Царства  Божия,  обычно  рисуемые людьми, искренне верующими, но не слишком сведущими в богословии.

 

Насколько  соответствовал  этому  пестрому набору  надежд и  чаяний наш герой,   какие   из  перечисленных   выше   слоев  населения  страны   могло удовлетворить его  воцарение,  что он  был в силах сделать,  а  против  чего оказался  бессилен? Александр  Николаевич  являлся  одним из образованнейших монархов, когда  бы то ни  было вступавших на российский престол. Он обладал не   только   широкими   теоретическими   сведениями,   но  и   достаточными практическими навыками управления государством. В  последнем случае особенно важно знание  принципов  деятельности  бюрократического  аппарата,  так  как направление  его деятельности  во многом  зависит от мнений  монарха  и  его умения  направлять эту деятельность  в нужном ему  направлении. С механизмом работы государственной машины наш герой был знаком очень неплохо.

 

Второе,  о  чем   следует  поговорить,  анализируя  его  готовность   к преобразованиям  или, напротив, к защите традиционных  устоев, является  тот самый  дух  времени,  на  который  так любят  в  трудных  случаях  ссылаться историки.  Когда пишут о  Крымской  войне, то  единодушно  отмечают, что она стала  рубежным  моментом  именно для  России.  Это  утверждение  совершенно справедливо,  и  у нас  еще  будет время в  этом убедиться.  Однако при этом как-то забывается,  что Крымская  война  стала своеобразным водоразделом для всей Европы. В середине 1850-х годов происходят важнейшие престижные потери, заметно повлиявшие на  дальнейшее развитие стран континента.  Во-первых, был положен конец политическому и военному диктату России, которыми упивались не только императоры, но и большинство образованных русских людей.

 

Во-вторых, завершается  духовный  диктат  французской  революции  конца XVIII века, финал которого был предрешен рядом революций 1830-1840-х  годов.

 

Закончился  великий  революционный  кризис в Западной Европе и началась стабилизация  ее политического и гражданского устройства. Абсолютизм сменяется    конституционализмом,  феодальное  право -  буржуазным, демократическим,  отменяются  сословные  привилегии.  В-третьих,  с Крымской войной заканчивается «первый тур»  европеизации России, «тур»  политический, когда происходило становление имперских высших и местных органов, утрясалось взаимодействие  церковных  и   светских  властей,  нарождалось  общественное движение.

 

Иными словами, перед правительством Александра II вырисовывалась задача начать   «второй  тур»  европеизации  страны,  прежде  всего  ее  социальных отношений (отмена  крепостного права, судебная и военная реформы, изменение финансовой и  образовательной  систем). Заметим в скобках,  что  этот «тур» обещал быть более трудным, чем предыдущий, так как надо  было ограничить или уничтожить  тот  самый  механизм,   с  помощью  которого  до  Александра  II европеизация производилась, то есть саму крепостническую систему.

 

Однако  если   качества   личности   нашего   героя   и   дух   времени благоприятствовали восшествию его на престол, то в чем, собственно, сущность разногласий по поводу того, был ли он именно тем императором, которого ждала Россия?  Судя по всему,  сложность заключается  в  идейной и,  если  хотите, психологической   предрасположенности   или   нерасположенности   Александра Николаевича к тем или иным шагам на  новом  посту. И  здесь  мы  вступаем на зыбкую  почву предположений и догадок,  когда можем руководствоваться только тем, что знаем о его детстве и юности, а также о том, что будет совершено им позже. Тем не менее позволим  себе задержаться на данной теме, поскольку она во многом определяет наше отношение к императору.

 

Если говорить  об идеологии, то позицию Александра Николаевича вряд ли удастся определить однозначно, как  либеральную или, скажем, консервативную.  И вовсе не потому, что наш герой был политически всеяден или, как выражаются политологи,  являлся   конформистом.  Он  искренне и  убежденно был  готов действовать по обстоятельствам, но эти действия определялись не столько его политическими  симпатиями,  сколько  личным  пожеланием главы государства, монарха. В силу исторических  обстоятельств  хозяин  Зимнего  дворца и  его ближайшее окружение, как  уже отмечалось, лучше кого бы то ни  было в России ощущали  дыхание  времени  и,  если не  зашоривались, не пытались навязать времени свою  точку  зрения, то  имели  реальный  шанс вести страну по пути постепенных, но необходимых изменений без ненужных потерь и потрясений.

 

Говоря  иначе,  Александр  Николаевич  являлся  эволюционистом  и  ради постепенного,  но непрерывного движения вперед был готов поддерживать либералов либо консерваторов,  то  есть тех, чьи позиции в данный конкретный момент жизни России  наиболее  соответствовали,  с точки  зрения  монарха, историческим  реалиям. Именно  эти реалии задавали курс государственному кораблю, а задача капитана корабля  заключалась в том, чтобы вверенное ему судно не получило критического крена ни на один борт и благополучно достигло промежуточной  гавани. Ведь  каждое царствование - это благополучное или  не очень благополучное плавание от одного порта к другому.

 

Когда ближайшие соратники Александра II сетовали на невнятность позиции императора  (а  это  случалось  достаточно  часто),   они,  при  всей  своей формальной  правоте,  не  понимали  главного.  Определенность  политической позиции важна и обязательна для члена  партии  или политической организации.  Монарх же, даже самый жесткий, обречен на немыслимые компромиссы,  внезапные и не всегда осознанные изменения курса. Он не  может стать  членом  какой-то одной партии, потому что сам по себе является уникальной партией, в которую нет доступа посторонним и которая обречена на одинокое существование.

 

Если  говорить  о  характере,  о личности  Александра  Николаевича,  то давайте в  первую очередь вспомним,  что он вступил на престол в возрасте 37 лет,  то  есть  совершенно  зрелым  человеком.  О  каком-то  психологическом взрослении, изменении черт характера и т. п.  в такие  годы говорить уже  не приходится. Родившийся наследником престола и воспитанный Зимним дворцом, он усвоил традиционное отношение к положению  монарха. Это положение требовало полнейшего самоотречения, растворения  царствующего   лица  в  том,  что называется монаршим долгом, подчинения каждого  дня жизни  императора,  всех сторон его существования выполнению этого долга.

 

Однако,  когда  речь заходит  о  нашем  герое, во  всех  этих вроде  бы бесспорных   сентенциях   начинает   проклевываться    некая    особенность, привлекательная для любителей загадок хитрость, характерная  не  столько для Александра II, сколько для времени его правления. Абсолютная монархия, иными словами, все  абсолютное, связанное с  монархией, изживало  себя, постепенно отмирало, в том  числе и абсолютное одиночество монарха, абсолютное  отличие его  от других  людей, вознесенность над ними. В силу черт своего  характера наш  герой был готов к  такому  развитию  событий  более,  чем  любой из его предшественников и преемников. Можно сказать, что он с детских лет мечтал об изменении имиджа российского самодержца.

 

Те   исследователи,   которые   считают   Александра   II  недостаточно подготовленным к миссии, выпавшей на его долю, по  сути,  укоряют его в том, что он не был новым Петром Великим. Но, во-первых, как он мог им стать, если ему предстояло разрушить как раз ту крепостническую систему, на которой Петр возвел  здание  новой  России? А во-вторых,  дело  заключалось  в  том,  что освобождение крестьян от безграничной  власти помещиков,  слова от  цензуры, армии от рекрутчины и т. п. переплелось  для Александра Николаевича со своим собственным освобождением от  абсолютизации положения монарха,  отсутствия у него частной жизни.  Он  хотел быть на  престоле  человеком,  а не символом.  Стоит  ли  его  за  это  осуждать или  надо призывать восхищаться  смелостью решения императора? Не будем спешить  с выводами, посмотрим, к чему  привели попытки  нашего  героя  сделать  монарха  в   глазах   россиян  обыкновенным человеком.

 

Впрочем,  почему  только  россиян?  Уже  упоминавшийся  в  ходе  нашего разговора  Бисмарк  был  неплохим  психологом, но  всяком  случае,  он  умел подмечать  незаметные  на первый  взгляд, но «говорящие» черточки характеров своих  собеседников.  Так, вот, прусский канцлер однажды записал в  дневнике следующее: «Я всегда чувствовал симпатию к  нему  (Александру II - Л. Л.) на обедах  у  нашего императора,  где  подают  немецкое шампанское  и  по одной котлетке на человека, царь ел и  пил с отвращением и не очень умело старался это скрыть. Он бывал мил за столом... Я более типичного русского не видел...  А эта способность влюбляться... Он всегда был влюблен  и потому почти всегда благожелателен к людям».

 

Можно  вести  долгие  и достаточно  интересные  теоретические  споры  о человечности  или бессердечии  того  или  иного монарха - вряд  ли  подобные дискуссии прибавят что-то значимое к нашим знаниям об этих людях. Ясно лишь, что  одиночество   монархов,  связанное   с  чином,  который  они   приняли, неотъемлемая  часть их  жизненного пути.  И  так  же ясно,  что полноценного разговора  о  конкретном правителе  не  получится до тех  пор,  пока  мы  не углубимся в  изучение всех сфер его  жизни, пока не попытаемся посмотреть на него  не только как на самодержца, но и как  на общественного деятеля, сына, брата, мужа, отца. Куда  же нам теперь направить  наш  разговор,  какую тему затронуть? Забавную фразу бросил Бисмарк, помните «Он был всегда влюблен...» Вас она не заинтриговала? А вот меня, признаться, задела за живое...