Тютчева, фрейлина императрицы Марии Александровны, в эти дни в своем дневнике записала: «Получен номер «Правительственного вестника», в котором помещена циркулярная нота князя Горчакова... Эта нота произвела сильное впечатление. С одной стороны, смелая выходка русского правительства льстит русскому, столь пострадавшему политическому самолюбию, с другой - все страшатся войны, к которой мы, вероятно, не довольно подготовлены... Английские газеты, в особенности Times, ужасно восстают против намерения России и говорят, что нужно ему воспрепятствовать во что бы то ни стало».
Эта запись довольно точно отражает реакцию на циркуляр, как в самой России, так и в Европе, где тогда прислушивались к тому, что говорят в Берлине, Вене и Лондоне. Мнение Парижа, терпевшего крушение в столкновении с пруссаками, в этот момент стоило немного. Между тем, в главных европейских столицах совершенно по-разному смотрели не только на данный дипломатический демарш, но и на всю внешнюю политику Александра II и Горчакова: Бисмарк считал ее наивной, австрийцы постоянно обвиняли русских в нахальстве, а англичане с тревогой наблюдали за усилением русских позиций на Кавказе и в Азии, считая, что это напрямую угрожает их собственным колониальным планам. С их точки зрения, русская политика была отнюдь не наивной, а крайне опасной.
«Если бы они, в Петербурге, были беззастенчивы, - писал Бисмарк, то воздержались бы от подобных заявлений, стали бы спокойно строить суда на Черном море и ждать, пока их о том запросят. Тогда они сказали бы, что им ничего неизвестно, что нужно осведомиться, и затянули бы дело. Оно могло бы продлиться при русских порядках и, в конце концов, с ним бы свыклись». «Если бы русская дипломатия не была такой наивной (candide), - продолжал Бисмарк, - то она совершенно разорвала бы Парижский трактат. Тогда ей были бы благодарны за то, что она снова признала бы некоторые из его условий и удовольствовалась бы восстановлением своих державных прав на Черном море».
Иначе смотрели на внешнюю политику России в Вене. Как заявил русскому послу австрийский канцлер Бейст, решение, принятое Петербургом по Парижскому трактату, компрометирует не только существующие международные договоренности, но и те, что могут быть заключены в будущем: оно может облегчить их заключение, но отнюдь не содействовать их прочности. На замечание русского посла, что австрийцы сами однажды поднимали вопрос о восстановлении державных прав России на Черном море, Бейст раздраженно и язвительно заметил: «Мы предлагали раскрыть перед вами дверь, вы же ломитесь в окно; а это совсем не то же самое».
Подобная рекомендация Великобритании, трепетно оберегавшей свой статус крупнейшей морской державы, подходила, конечно, мало, поэтому англичане вместе с австрийцами предпочли смириться и переписать часть статей Парижского договора. «Наивная», «наглая» и «опасная» Россия получила то, что так страстно желала.
Обижаться на все эти малоприятные эпитеты русским не стоит, потому что в определенной мере они верны.
Внешняя политика «двух Александров» - Романова и Горчакова - действительно в чем-то оставалась еще наивной, поскольку появилась не на пустом месте, а была отягощена николаевским наследием и славянофильскими иллюзиями. Новая Балканская война с Турцией это покажет наглядно. Но, с другой стороны, та же внешняя политика России была уже и на буржуазный, западноевропейский лад инициативной, наступательной и в чем-то даже дерзкой. Александр II и сам Горчаков, преследуя национальные интересы, умели принимать решения одновременно рискованные и расчетливые. Еще не оправившись полностью от поражения в Крымской войне, русские не раз в своей европейской политике на глазах у изумленной публики вызывающе смело прошли по канату, не раз дернули могучего английского льва за усы. А это и есть, в конце концов, своего рода «политическое нахальство».
Наконец, политика России в этот период оставалась и экспансионистской, а значит, в определенном смысле «опасной». Но и здесь Александр II и Горчаков вели себя абсолютно так же, как и большинство современных им западноевропейских политиков. Все тогда страдали приблизительно одними и теми же предрассудками.
Примечателен циркуляр, направленный Горчаковым иностранным державам в связи с действиями русских войск в Средней Азии. «Положение России в Средней Азии, - писал он, - одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими, бродячими, без твердой общественной организации. В подобном случае интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют, чтобы более образованное государство имело известную власть над соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными... Если государство ограничится наказанием хищников и потом удалиться, то урок скоро забудется; удаление будет приписано слабости: азиатские народы по преимуществу уважают только видимую и осязательную силу; нравственная сила ума и интересов образования еще нисколько не действует на них. Поэтому работа должна начинаться снова... Таким образом, государство должно решиться на что-нибудь одно: или отказаться от этой непрерывной работы и обречь свои границы на постоянные неурядицы, делающие невозможными здесь благосостояние, безопасность и просвещение, или же все более и более подвигаться в глубь диких стран... Такова была участь всех государств, поставленных в те же условия. Соединенные Штаты в Америке, Франция в Африке, Голландия в своих колониях, Англия в Ост-Индии - все неизбежно увлекались на путь движения вперед, в котором менее честолюбия, чем крайней необходимости, и где величайшая трудность состоит в умении остановиться».
Конечно, современный человек может внести в эту «теорию обреченного экспансионизма» свои существенные поправки и будет прав. Но это был всего лишь XIX, а не XXI век, поэтому не стоит от Горчакова требовать невозможного. Тем более что азиатские походы русских, точно так же, как и походы англичан, диктовались (помимо мотивов, изложенных министром) и очевидными экономическими соображениями.
Среднеазиатские ханства и Иран стали тогда для русских промышленников, вытесненных англичанами из Китая, важнейшим рынком сбыта. С другой стороны, продвижение русских в Азию - это результат негативных последствий гражданской войны в США, вызвавшей острейший хлопковый голод в Европе. Хлопчатобумажная промышленность России, на 90% работавшая на американском сырье, оказалась в катастрофическом положении. Хлопковый голод и гнал русских в Среднюю Азию.
Когда англичане говорили об «опасности» русских, то в их голове возникала мысль о безопасности не азиатов, а лишь собственных экономических интересов. Особенно тревожила Англию судьба ее Ост-Индских владений. В 1869 году под впечатлением записки, составленной сэром Генри Раулинсоном, где утверждалось, что, если русские дойдут до Мерва, в их руках окажется ключ от Индии, английское правительство сочло необходимым договориться с Петербургом о разделе зон влияния в Азиатском регионе.
Россия на переговоры с англичанами пошла, хотя бесконечные разговоры в Лондоне о том, как и когда русские захватят Индию и Константинополь, Петербург уже начали раздражать. В одном из своих писем русскому послу в Лондон Горчаков искренне выражает недоумение, как могут здравомыслящие англичане так долго и настойчиво пережевывать старую жвачку, то есть выстраивать современную политику на основе мифологии - фальшивого завещания Петра Великого. В результате трехлетних переговоров между Петербургом и Лондоном стороны договорились, что буферной зоной, разделяющей русских и англичан в Азии, станет Афганистан.
Для полноты картины стоит добавить, что внешняя политика России в этот период была не только «наивной», «наглой» и «опасной», но еще и мирной. Без кавычек. Россия Александра II выступила с целым рядом гуманных инициатив. Часть из них Европа одобрила, другие отвергла. В 1868 году, например, по инициативе русских в Петербурге прошла представительная международная конференция (в ней участвовали 16 европейских стран), где было принято обязательство не использовать в ходе военных действий на суше и на море разрывных пуль, их признали «противными законам человеколюбия». В 1874 году, и снова по инициативе России, в Брюсселе прошла еще одна международная конференция, обсудившая составленный российским МИДом проект конвенции о законах и обычаях войны. Речь шла о правах воюющих сторон в отношении частных лиц, о сношениях между воюющими сторонами и о репрессалиях. С точки зрения русских, такие договоренности укрепили бы и развили процесс, начатый подписанием в 1864 году в Женеве договора о Красном Кресте и в 1868 году в Петербурге договора о разрывных пулях.
К сожалению, конференция закончилась неудачей. В первую очередь из-за решительного нежелания Англии договариваться по всем этим вопросам. С точки зрения Лондона, русские предложения ущемляли право англичан на самооборону в случае иностранного вторжения.
Как легко заметить, русская внешняя политика шла тогда в ногу со временем и была ничуть не хуже политики других европейских держав.
