Лермонтов и Мартынов. О. П. Попов - Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-1841) - ЛИТЕРАТУРА И КНИГОИЗДАНИЕ - Культура и искусство: русские имена - История России

ЛЕРМОНТОВ И МАРТЫНОВ

Нет надобности доказывать, насколько была политизирована вся наша жизнь на протяжении десятилетий. Это относится и к литературоведению. По версии, бывшей, в сущности, официальной, главной причиной гибели Лермонтова была ненависть царя к бунтарю-поэту и соответствующая деятельность шефа жандармов Бенкендорфа. Усилия лермонтоведов были направлены на обоснование этой версии. Роль организатора дуэли отводилась князю А. Васильчикову, сына одного из царских любимцев. Н. Мартынову давалась простейшая характеристика: глуп, самолюбив, озлобленный неудачник, графоман, всегда под чьим-либо влиянием. Словом, самая подходящая кандидатура для выполнения чужих замыслов. Даже под защиту его брали: один современный автор писал, что Мартынова на дуэль вели чуть не под руку. Это Мартынова, настоявшего на исключительно тяжелых условиях дуэли (стреляться до трех раз).

Роль царя в судьбе поэта изучена довольно основательно, хотя кое в чем преувеличена. Он резко отозвался о романе Лермонтова, отказывал ему в отставке — это во многом предопределило судьбу поэта. Роль князя Васильчикова больше сочинена, чем изучена, и вряд ли была значительной.

Но главную роль сыграл Николай Мартынов, и следует прежде всего обратиться к его личности и к истории его отношений с Лермонтовым, отказавшись при этом от его примитивной характеристики. Какой же он неудачник, если в 25 лет имел чин майора и орден! Напомним, что лермонтовский Максим Максимыч, всю жизнь прослуживший на Кавказе, был лишь штабс-капитаном, сам Лермонтов — поручиком, а грибоедовский Скалозуб — образец успешного карьериста — в тридцать лет стал полковником. Мартыновы были богаты и достаточно известны в Москве.

О самом Н. Мартынове знавший его декабрист Лорер писал, что он имел блестящее светское образование. Вряд ли справедливо называть его графоманом. Графоманы пишут постоянно и много, а Мартынов брался за перо редко, и все написанное им поместится в небольшую книжку. Не свидетельствует оно и о глупости автора, хотя и особой глубиной не отличается. Вероятно, писал Мартынов легко, а это создаст у пишущего преувеличенное мнение о своих способностях. Вот, например, образец его стихов — отрывок из поэмы "Страшный сон", в которой он иронически описывает парад:

Как стройный лес, мелькают пики,
Пестреют ярко флюгера,
Все люди, лошади велики,
Как монумент царя Петра!
Все лица на один покрой,
И станом тот, как и другой,
Вся амуниция с иголки,
У лошадей надменный вид,
И от хвоста до самой холки
Шерсть одинаково блестит.
Любой солдат — краса природы,
Любая лошадь — тип породы.
Что офицеры? — ряд картин,
И все — как будто бы один!

Поэма, как обычно, не дописана. Желания и умения доводить начатое до конца, стремления к совершенствованию у Мартынова явно не было. Были способности — не было поэтической души. Но самолюбия и самоуверенности — достаточно. Добротой, судя по стихам, не отличался. По убеждениям во многом был противоположен Лермонтову.

Знакомы они были с юности. Знаменское, имение Мартыновых, находилось рядом с Средниковым, где Лермонтов провел три лета подряд (1828—1830). Семнадцатилетний Лермонтов посвятил старшей сестре Мартынова стихотворение, в котором отдаст должное ее уму. И в дальнейшем судьба странным образом вновь и вновь сводила их, вплоть до роковой дуэли. Почти одновременно поступили они в военную школу. Там не раз соперничали в силе и ловкости, вряд ли сильному, рослому Мартынову нравилось, что невысокий, неуклюжий с виду "Майошка" (так прозвали Лермонтова по имени горбуна — героя французских карикатур) нередко оказывался и ловчее, и сильнее. Состязались они не только в ловкости (во всей школе, кроме них, только один юнкер владел саблей, остальные предпочитали шпагу), но и в стихах. Это может показаться маловероятным, но свидетельствует старшая сестра Мартынова — они постоянно старались уколоть друг друга. Ведь, как писал их общий товарищ Меринский, "никто из нас не подозревал, конечно, великого таланта Лермонтова". И больше того: "Все мы писали тогда не хуже Лермонтова" (Арнольди). Сам Лермонтов серьезные вещи скрывал от товарищей, ценивших только лихой разгул. Так отчего бы Мартынову не считать себя достойным соперником Майошки?

После окончания военной школы Лермонтов определен в гусарский полк, а Мартынов в кавалергардский, в котором тогда служил и Дантес. Лермонтов в это время пишет мало, он увлечен светской жизнью. Но вот все общество потрясла гибель Пушкина. В офицерской среде взгляды разделились. Большинство сослуживцев Дантеса оправдывало его, обвиняя во всем происшедшем Пушкина. Мы не знаем, принадлежал ли к этому большинству Мартынов. Но зато все знают написанное в те дни стихотворение Лермонтова "Смерть поэта", заклеймившее на века и Дантеса, и его защитников. За эти стихи Лермонтов был сослан на Кавказ. По пути он останавливался в Москве и почти каждый день встречался с Мартыновым и его семьей. А вскоре едет на Кавказ, в действующую армию, и Мартынов едет добровольно, надеясь, очевидно, на приключения и успехи по службе.

Не стоит повторять утверждение, будто тогда поэт был сослан "под пули горцев". В военных действиях он не участвовал и сам писал, что за весь год слышал два-три выстрела. Зато он изъездил любимый им с детства Кавказ, сделал много зарисовок. Словом,через год, когда окончилась ссылка, он возвратился в Россию, как Одиссей, "пространством и временем полный", с богатым запасом материалов для будущих произведений, овеянный славой смелого поэта, пострадавшего за свои стихи. Он был прекрасно принят в петербургском свете, хотя "ни состояние, ни привычки детских лет не позволяли ему вполне стать человеком большого света" (Дружинин). В одном письме Лермонтов так говорит о своих успехах: "На меня была мода, меня буквально разрывали... Весь этот свет, который я оскорблял в своих стихах, старается осыпать меня лестью; самые хорошенькие женщины выпрашивают у меня стихи." Вернулся с Кавказа и Мартынов, заслуживший там орден. Однако, особой славы это ему не принесло. Шумный успех товарища он не мог не заметить, для зависти были все основания. Те круги, в которых теперь бывал Лермонтов, для него оставались недоступными, несмотря на богатство, гвардейский мундир и орден. Ведь московское консервативное дворянство стояло как бы в стороне от столичной жизни, а расслоение дворянства в те годы было особенно заметно.

Здесь необходимо небольшое отступление. Когда Лермонтов был еще в ссылке, он заезжал для лечения "на воды". Старшая сестра Мартынова, Наталья, очень симпатизировала Лермонтову и нравилась ему. Когда Лермонтов уезжал в полк, Мартыновы вручили ему пакет с письмами и деньгами для передачи Николаю Мартынову. В пути у Лермонтова пропали вещи, а с ними и этот пакет. Мать Мартынова подозревала, что Лермонтов вскрыл пакет, прочитал и уничтожил письма. Лермонтоведы убедительно доказывают, что никакой вины Лермонтова тут не было, но Мартынова-то думала иначе.

Но вернемся в столицу. Лермонтов пишет много, его стихи печатают в лучших журналах. Императрица делает выписки из них в своем дневнике, а позже дарит своей сестре его книги. Интересуются поэтом царские дочери. А на свадьбе одной из фрейлин, во дворце, присутствуют и сам царь, и Лермонтов. Сомнительно, чтобы это было возможно, если бы тогда царь ненавидел поэта. Кстати, "Бородино" царю понравилось и, возможно, сократило срок ссылки. В 1839 году в печати появляются части романа "Герой нашего времени". Первой увидела свет "Бэла". Тогда же или позже Мартынов начал (и, конечно, не закончил) повесть "Гуаша", во многом напоминающую "Бэлу": такое же случайное знакомство русского офицера с юной черкешенкой, взаимная влюбленность и обещанная автором драма. Вряд ли это простое совпадение. Но главное даже не в сюжете. Герой повести Мартынова — прямая противоположность лермонтовскому Печорину. Как будто Мартынов проанализировал роман Лермонтова и все "минусы" его героя старательно исправил на "плюсы". Печорин — эгоист, в людях видит больше плохого, бывает порой беспощаден и т. п. Герой повести Мартынова, князь Долгорукий (одна из самых знатных фамилий), абсолютно благороден, "хорошо воспитан, имел веселый нрав, неисчерпаемое добродушие; притом никогда ни о ком дурно не отзывался и никому не завидовал,— два качества, весьма редкие меж людьми". И дальше, рассказав об исключительной доброте Долгорукого, Мартынов гневно обрушивается на петербургское дворянство, к которому принадлежал Печорин ("петербургским слетком" называет его кто-то в романс Лермонтова): "Петербургская среда портит людей...

В петербургском свете берут начало и развиваются все тс мелкие страсти и пороки, которыми так страдает наше современное общество: эгоизм, тщеславие, интриги, фанфаронство... У людей суживается взгляд на жизнь, составляется совершенно превратное и одностороннее суждение о достоинствах человека вообще". И наконец совет Печорину, а заодно и Лермонтову: "Судить об этом крае или измерять достоинства людей, в нем живущих, на петербургский аршин не приходится". Позже о Лермонтове Мартынов напишет: "Свет его окончательно испортил". Известно, что роман Лермонтова, особенно образ Печорина, весьма не понравился царю. Как знать, если бы повесть Мартынова была закончена так, как начата, она бы могла царю понравиться.

В конце 1839 года Мартынов вновь добровольно едет на Кавказ. И вскоре судьба снова сведет их. В начале следующего года произошла дуэль Лермонтова с французом Барантом, сыном посла. Не стоит искать в этой истории политической подоплеки. Было соперничество в салонах, чьи-то обычные сплетни, заносчивость молодого Баранта и неуступчивый характер Лермонтова, недолюбливавшего приезжавших в Россию "на ловлю счастья и чинов" французов, особенно после гибели Пушкина. Дуэли в России были строго запрещены, Лермонтова арестовали. Царь сказал, что "если бы Лермонтов подрался с русским, он бы знал, что с ним делать, но когда с французом, то три четверти вины слагается". Но Лермонтов сам осложнил обстановку. Узнав, что Барант называет его показания на следствии ложными, он пригласил его на гауптвахту, где находился под арестом, для объяснения и предложил драться вторично. К счастью, до этого дело не дошло, но прибавило Лермонтову еще два обвинения. К тому же родители Баранта, опасаясь повторения дуэли, добивались того, чтобы Лермонтов в Петербурге не оставался. А царь к этому времени прочитал только что вышедший полностью роман "Герой нашего времени" и нашел его "отвратительным" и вредным. Императрица, по-видимому, пыталась его переубедить, но он с ней мало считался. В итоге — вторая ссылка и пожелание царя: "Счастливого пути, господин Лермонтов; пусть он очистит свою голову, если это возможно".

В Чечне уже шла большая война, и там-то снова встретились Лермонтов с Мартыновым. А по пути Лермонтов снова задержался в Москве и часто бывал у Мартыновых. Мать писала сыну на Кавказ: "Лермонтов у нас чуть не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю: у него слишком злой язык, и, хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом случае он не пощадит и их".

Повесть "Княжна Мери" до того в печати не появлялась, ее прочитали только в полном издании романа. Хорошо знавший Лермонтова Сатин вспоминал: "Те, кто были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушниц-кого". К сожалению, Сатин не уточнил свои заметки, но почему-то он выделил только эти два имени, хотя легко было узнать и доктора Вернера. Современные лермонтоведы считают, что княжна Мери — это обобщенный образ, а в Грушницком находят черты двух реальных людей — Колюбакина и Мартынова. Но в то время судили иначе. Многие увидели в княжне младшую сестру Мартынова, Наталью, москвичку, бывшую с матерью в том году в Пятигорске. Да и ее симпатия к Лермонтову (в котором "узнавали" Печорина) не для всех была секретом. Не только досужие сплетники, но и вполне серьезные читатели романа (Т. Грановский, Катков и др.) делали такие же выводы, причем считали, что княжна, как и ее мать, изображена в невыгодном свете. По-видимому, Мартыновы до отъезда Лермонтова из Москвы роман не прочитали, или во всяком случае, разговоры о том, что они изображены в романс, до них еще не дошли. Иначе в письме к сыну Мартынова высказалась бы определеннее и резче. А сам Николай Мартынов мог прочитать роман и узнать о ходивших слухах и сплетнях только летом 1840 года в Чечне, куда и прибыл Лермонтов. Сомнительно, чтобы Мартынов тогда же стал требовать от Лермонтова объяснений — шла война, оба участвовали в боях, и ссора выглядела бы неуместной. К тому же, показать свою обиду — значило бы подтвердить справедливость слухов; так и объясняла его внешнюю сдержанность В. Оболенская. Но именно в этом году Мартынов делает резкие выпады против Лермонтова, словно провоцирует его на ссору. Сравнительно недавно была обнаружена его злая эпиграмма:

Mon cher Michel.
Оставь Adel!
А нет сил,
Пей эликсир...
И вернется снова
К тебе Реброва.
Рецепт возврати не иной,
Лишь Эмиль Верзилиной!

Рукой Лермонтова наискось написано: "Подлец Мартышка". Сторонники "политической" версии дуэли считают, что до лета 1841 года (то есть до появления на сцене князя Васильчикова) отношения между Лермонтовым и Мартыновым были вполне дружескими. Поэтому они и эту эпиграмму датируют 1841-м годом. Но француженка Омер де Гель, о которой говорится в эпиграмме (Адель) была на Кавказе в 1840 году. Правда, задетая в эпиграмме Эмилия Верзилина (правильнее Клингенберг) отрицала знакомство с Лермонтовым до 41-го года. Но и эта эпиграмма, и вполне беспристрастные воспоминания офицера Магденко подтверждают более раннее их знакомство. Впрочем, дальше обмена резкостями дело не пошло. Возможно, Мартынову не показали листок с лермонтовской надписью.

Живя в станице Червленной, где бывал и Лермонтов, Мартынов писал довольно много. Наверно, Лермонтов читал ему свои стихи, иначе как мог Мартынов знать стихотворение "Валерик"? А он его знал. Его поэма "Герзель-аул" явно противопоставлена "Валерику", направлена против взглядов Лермонтова на войну. Если Лермонтов еще задолго до "Валерика" с сочувствием писал:

"Горят аулы, нет у них защиты",— то Мартынов в восторге от карательных экспедиций против горцев:

Горит аул невдалеке... Там наша конница гуляет, В чужих владеньях суд творит, Детей погреться приглашает,

Хозяйкам кашицу варит. На всем пути, где мы проходим, Пылают сакли беглецов. Застанем скот — его уводим,

Пожива есть для казаков. Поля засеянные топчем, Уничтожаем все у них... Мы их травили по долинам И застигали на горах...

И в этой же поэме есть шаржированный портрет Лермонтова, похожий, правда, больше на Грушницкого, чем на Печорина:

Вот офицер прилег на бурке С ученой книгою в руках, А сам мечтает о мазурке, О Пятигорске, о балах. Ему все грезится блондинка, В нее он по уши влюблен. Вот он героем поединка, Гвардеец тотчас удален. Мечты сменяются мечтами, Воображенью дан простор, И путь, усеянный цветами. Он проскакал во весь опор.

М. Уманская (Ярославль) обнаружила в этих стихах измененную умышленно цитату из "Валерика" (у Лермонтова "простора нет воображенью"). Но каким убогим выглядит это воображенье в глазах Мартынова! Тут и мнимая победа армейца (а Лермонтов был переведен в армейский полк) над гвардейцем, и "ученая книга" для виду (а Лермонтов даже во время боя спорил с декабристом Лихаревым о Канте и Гегеле), и мечты о провинциальных балах (будто Лермонтову не знакомы балы петербургские!). Но гораздо серьезнее выглядит написанная Мартыновым тогда же и там же "Горская песня". Почему-то она оставалась вне поля зрения лермонтоведов. А ее последняя строфа многозначительна:

Я убью узденя!
Не дожить ему дня!
Дева, плачь ты заране о нем!..
Как безумцу любовь,
Мне нужна его кровь,
С ним на свете нам тесно вдвоем!..

Это не только ответ на лермонтовское "на свете места много всем", но и слегка измененные предсмертные слова Грушницкого: "Нам на свете вдвоем нет места". Мартынов умел при случае использовать строки Лермонтова. Да, в "Княжне Мери" Грушницкий вначале не может выстрелить в безоружного Печорина, потом стреляет ему в ноги и сам погибает. Но то в романе. А Мартынов докажет, что он не Грушницкий.

Олег Пантелеймонович Попов

Международная Лермонтовская Ассоциация