Глава первая

Эпизод первый

М.А. Вербов происходил из почтенной и состоятельной еврейской семьи. Жили они на тихой ташкентской улице Московской, в собственном добротном доме No 44. С 1906 по 1914 г. он учился в Ташкентской гимназии и уже в те годы славился тем, что хорошо рисовал. В 1914 году, по совету родителей перейдя из иудейства в православие, Михаил уехал в Петроград. По рекомендации К.И. Чуковского, стал учиться мастерству живописи у художника Е.И. Репина. Через год по настоянию родителей поступил на юридический факультет Петроградского университета. Вяло проучившись два курса, в конце ноября 1917 года, совершенно аполитичный, он не без удовольствия покинул бушующий революционными страстями Петроград. По приезду в родной город уже в середине января 1918 года поступил на работу учителем в Ташкентскую среднюю школу. И буквально день в день, как пишут его современные биографы, принял предложение выполнять по совместительству обязанности директора местного художественного музея.

В ноябре 1920 года молодого художника командируют для учёбы в Москву и Петроград. Признанный знатоками русской школы портретной живописи талантливым и подающим большие надежды художником, он тем не менее, в 1924 году уезжает из России в Германию. Чуть позже во Францию. Через несколько лет, окончательно осев в Америке, становится её гражданином.

С годами он становится всё более известен во многих странах Европы и Америки как художник-портретист. И всё благодаря созданной им галереи портретов: М.А. Алданова, И.А. Бунина, Д.С. Лихачева, А.Ф. Керенского, Ф.И. Шаляпина, А.Т. Гречанинова, С.А. Кусевицкого, К.А. Коровина, С.Ю. Жуковского, Э.Г. Гилельса, Н. Гедды, Л.В. Собинова, А. Моруа, Э. Вуйара, Ингрид Бергман, Вселенского патриарха Афиногена, королей Фердинанда I, Густава V Шведского, Хуана Карлоса Испанского, герцога Альбы, Индиры и Раджива Ганди.

В годы Второй мировой войны художник создает 100 портретов морских пехотинцев США для их матерей. В 1973–1975 гг. к 200-летию независимости Америки им были написаны портреты 56 членов Конгресса, подписавших Декларацию независимости.

Практически всё перечисленное выше – фрагменты из официальной биографии художника М.А. Вербова. При всем уважении к её современным авторам-составителям, многое требует поправок и важных дополнений.

Эпизод второй

В начале 2017 года стало возможным расшифровать историю написания небольшого, предсмертного портрета великого князя Николая Константиновича. Портрет выполнен в января 1918 года в Ташкенте Михаилом Вербовым.

Художника к умирающему допустили не случайно. Близкое окружение Николая Константиновича знало, какие надежды он возлагал на юношу. Не случись в России событий 1917 года, быть ему в ташкентском Дворце великого князя смотрителем и реставратором его художественной коллекции.

Вспоминал ли он впоследствии о часах, проведённых у кровати угасающего Николая Константиновича? Несомненно. Но почему никогда публично не говорил о карандашном наброске его про- филя на белом листе своего небольшого альбома? Об этом можно строить только версии. Наиболее реальная – боялся за судьбы близких ему людей, оставшихся в СССР.

Никогда публично не вспоминал М. Вербов и о совместной работе с ташкентским художником А.Н. Волковым и овдовевшей Надеждой Александровной Искандер над сохранением художественных ценностей ташкентского Дворца. Этот их добровольный союз обрёл контуры организации, когда согласно Постановлению, принятому на заседании Коллегии Комиссариата образования 1 февраля 1919 года, при бывшем Дворце была создана Коллегия по управлению музеем. В её составе всё те же: «художник А.Н. Волков – председатель, художник М. Вербов и смотрительница экспозиций Н.А. Искандер».

Одним из важных мероприятий, проведённых Коллегией в феврале того же года, стало составление «Описи (491 наименование – прим. автора) художественных ценностей находящихся в Музее-дворце, принадлежащих покойному Великому князю Николаю Константиновичу Романову». Машинописный документ, датированный 26 февраля 1919 года, заверили своими подписями: его составитель, Искандер, А.Н. Волков и М. Вербов.

Эпизод третий

Проводимые Коллегией мероприятия до середины марта 1919 года квалифицировались как «добровольное содействие сохранению национализированных в пользу трудового народа культурных ценностей, ранее принадлежавших б.. великому князю Романову». Как служебные обязанности, их стали рассматривать после принятого 8 марта 1919 года на заседании коллегии Комиссариата народного образования Туркестанской республики пункта Постановления: «Утвердить зарплату Заведующему Художественным музеем художнику А.Н. Волкову и членам коллегии М.А. Вербову и Романовой (имеется в виду Надежда Александровна Искандер – прим. автора). Первому 850 рублей и вторым по 840 рублей в месяц, обязав их составить в самое непродолжительное время Каталог Художественного музея...».

Эпизод четвёртый

Документальных иллюстраций того, как проходил рабочий день первых трёх хранителей ценностей Художественного музея до настоящего времени никто не представил. Впрочем... В одном из фондов Государственного архива Республики Узбекистан имеется документально зафиксированное упоминание о том, как в тот период Надежда Александровна Искандер и Михаил Вербов боролись за сохранение целостности художественного наследия вели- кого князя Николая Константиновича.

Фрагмент из журнала протоколов No86 заседания коллегии Комиссариата народного образования Туркестанской республики, состоявшегося 3 мая 1919 года: «Слушали... п. 3. Об открытии Музея


и вновь открытой в нём комнаты для публики. Постановили: Для публичного пользования открыть музей по воскресным и праздничным дням, по средам и пятницам с 9.00 до 2-х часов. Во вновь открытой комнате все вещи взять на учет и включить в инвентарь музея. Фамильные вещи, если таковые окажутся, возвратить владелице и из помещения музея их удалить».

Фрагмент из протокола заседания коллегии Комиссариата народного образования Туркестанской республики, состоявшегося 12 мая 1919 года: «Пункт 5. Слушали: Заявление товарища Вербова о пересмотре вопроса о комнате с художественными вещами, принадлежащими Искандер-Романовой и представляемого ею для осмотра желающим с мая музея (согласно журнала Коллегии за No86, п. 3, от 3 мая с.г.). Постановили: Ввиду того, что комната и художественные вещи, о которых идет речь, остаются в распоряжении гражданки Искандер, признать ее право открывать доступ к этой комнате всем желающим из публики, осматривающей музей, для осмотра художественных произведений принадлежащих этой гражданке».

Эпизод пятый

Михаил Вербов уехал из Ташкента в ноябре 1920 года. Сложно сказать, почему из всех талантливых художников Туркестанского края именно он обратил на себя внимания Комиссариата народно- го образования Туркестанской республики, но факт остаётся фак- том, Михаила Вербова отправили учиться, «имея в этом острую необходимости для местного музея».

Подтверждение тому датированное 19 января 1920 года письмо Комиссариата народного образования Туркестанской республики. Документ адресован двум российским художникам – А.Н. Бенуа и М.В. Добужинскому: «Комиссариат Народного просвещения Туркестанской ССР обращается к Вам с убедительной просьбой о Вашем приезде в город Ташкент для экспертизы Собрания картин Музея ранее принадлежащих б. великому князю Н.К. Романову, заключающей несколько сотен полотен». Официальная просьба Комиссариата народного просвещения республики российскими художниками по объективным причинам удовлетворена не была.

Эпизод шестой

Судьба посмертного портрета была предрешена в апреле 1918 года. В один из дней того месяца в Ташкент вернулся Александр Николаевич Искандер. Именно ему, не заставшему отца в живых, мать подарила рисунок Михаила Вербова. После участия в неудавшемся в Ташкенте январском 1919 года вооружённом противостоянии большевикам, Александр тайно покинул Ташкент. Памятный портрет до конца жизни он хранил как бесценную реликвию, но с автором никогда связан не был.

Уже после кончины Александра Николаевича Искандер во Франции в 1957 году его вторая супруга Н.К. Искандер (Ханыкова, 1893–1982 гг.) передала портрет вместе с некоторыми прочими документами мужа в Бахметьевский архив Колумбийского университета (Bakhmeteff Archive. Rare Book and Manuscript Library. Columbia University. BAR Ms Coll/Iskander).

Напомню, вторая часть оригиналов личных документов была передана Владимиру Конкордовичу Абданк-Косовскому, в итоге став частью его фонда, несколько десятилетий хранящегося в библиотеке, расположенной недалеко от Нью-Йорка, в Свято-Троицкой духовной семинарии. Летом 2016 года мне была предоставлена возможность исследовать их.

Архивные документы этого фонда подтвердили не только сыновью любовь Александра Искандер к отцу, но и гордость за уважение, которое испытывали к нему его современники – простые люди, учёные, политики и военные. Фрагмент из текста некролога на смерть «князя А.Н. Искандер», напечатанный в популярной газете русской эмиграции, издаваемой в Париже:

«Сын великого князя Николая Константиновича, князь Александр Николаевич, всю свою жизнь глубоко переживал трагедию своего отца, столь мало освещенную историей. С какой любовью собирал он скудные материалы, касающиеся его скромной деятельности в Туркестанском крае, несомненно, недооцененной. В громадной государственной работе там происходившей, великий князь Николай Константинович сделал очень много, о чем будет со временем широко известно».

Автор некролога, хорошо известный в среде русской эмиграции Франции того периода, А.С. Крапивин (1894–1976 гг.). Глубокий эрудит, зная историю российского отчества, был осведомлен и о «подковёрных» интригах императорской ветви Александровичей в отношении равных по родству Константиновичей. Глубоко уважая Александра Николаевича Искандер за его человеческие качества, Крапивин по мере своих возможностей участвовал в его непростой судьбе эмигранта. И в этом уважении не был одинок. Большое впечатление на знакомых Александра Николаевича производило его стоичекое нежелание в трудные периоды своей эмиграции обращаться за помощью к сановным родственникам. В первую очередь к младшей сестре отца, Королеве Эллинов, великой княгине Ольге Константиновне. Она же, не раз предлагавшая племяннику разного рода помощь и каждый раз получая его предельно мягкий отказ принять ее, нежно произносила: «Горд он. Весь в отца. Боже, храни его». В хороших отношениях А.Н. Искандер был и с жившим в эмиграции двоюродным братом, князем Гавриилом Константиновичем. Их, если и не дружба, то добрые взаимоотношения сложились ещё в детскую пору. С десяти лет Александр учился в Санкт-Петербурге в Александровском лицее. Это позволяло ему в течение многих лет в сопровождение матери посещать Мраморный дворец и, не терпя ущемления, общаться практически со всей родней по линии родителя.

Эпизод седьмой

В эмиграции отношение к Александру до некоторой степени изменилось летом 1935 года. В тот год он, исходя из условий Указа, провозглашённого 28 июля Главой Императорского Дома Романовых в изгнании, великим князем Кириллом Владимировичем, вошёл в права княжеского титула без добавления фамилии Романовский к своей – Искандер. Некоторые современные авторы считают, что фамилия Романовский, согласно упоминаемому Указу 1935 года, официально предшествовала фамилии Искандер. Доказательством обратного служит статья историка Александра Закатова «Российский Императорский Дом и Великая Отечественная война 1941–1945 гг.»: [фрагмент] «Для морганатических родственников был разработан специальный статус князей Романовских, титул которых, с добавлением еще какой-то фамилии, по их выбору, могли получить морганатические жены и дети членов династии, если на брак было испрошено дозволение у Главы Императорского Дома (Указ Императора Кирилла Владимировича от 28 июля 1935 г.)... Морганатический сын Великого Князя Николая Константиновича А.Н. Искандер получил княжеский титул без добавления фамилии Романовский».

Подтверждением того что «А.Н. Искандер принял княжеский титул без добавления фамилии Романовский» стали и некоторые официальные документы хранящиеся в архиве библиотеки Свято-Троицкой духовной семинарии, датированные периодом 1935–1957 гг. В них указаны: княжеский титул, имя Александр, отчество Николаевич, фамилия Искандер.

В те дни 1935 года в русской эмиграции, многие задавались вопросом – насколько легитимными могут быть подобные титулования? Ведь великий князь Кирилл Владимирович в нарушение основных Законов Российской Империи, самозвано провозгласивший себя в 1922 году «блюстителем Российского престола», в 1924 году издал Манифест при живой вдовствующей Императрице-Матери Марии Федоровне:

Фрагмент: «... А посему Я, Старший в Роде Царском, единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского... Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему титула Великого Князя, Наследника и Цесаревича... Обещаю и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о Престолонаследии...».

По мнению прямого свидетеля тех событий Н.Д. Тальберга «... Императором Великого Князя Кирилла Владимировича при- знали немногие. О его непризнании объявили в печати вдовствую- щая Государыня Императрица Мария Федоровна и Великий Князь Николай Николаевич. Не признало его большинство остальных Членов Царственного Дома, в их числе старейшие: Королева Элли- нов Ольга Константиновна, великий князь Петр Николаевич, Его Императорское Высочество Принц Александр Петрович. Не признали Архиерейский Собор и Синод, а также Высший Монархический Совет», считавшие: «Великий Князь Кирилл Владимирович не мог быть венчанным на царство».

Сам Александр Николаевич Искандер полученным титулом только внешне тешил своё больное самолюбие морганатического потомка Дома Романовых. Иногда, рассматривая себя в зеркале, произносил давний, ещё в юности придуманный им же приговор: «Узаконенный, незаконный отпрыск Члена Царственного Дома».

Эпизод восьмой

В архиве библиотеки Свято-Троицкой духовной семинарии хранится, письмо, написанное безымянным автором А.Н. Искандер по поручению известного деятеля русской эмиграции во Франции Владимира Конкордовича Абданк-Коссовского:

«По поводу родословной «князей Искандер», упоминаемых в Родословье Дома Романовых... печатаемого в журнале «Салон Дворян»... Для точности должен добавить, что Редакция журнала воспроизвела лишь линию Вел. Кн. Николая Константиновича, женатого на Н.А. фон Дрейер, р. 13\2 1882., ум 1929 г в Ташкенте. По данным барона Tipolt, представившего сведения о Вас и Вашем брате Артемии Николаевиче, допущены ошибки, которые Редакция не имела возможности своевременно проверить..., они в настоящее время обнаруживаются в письмах, получаемых по этому поводу от наших подписчиков и читателей, в частности... от А. Литвинова, который... ошибки эти подчеркивает. Т.к, к моему сожалению, не могу выслать Вам No VI. журнала «Салон Дворян»..., они все разошлись..., делаю выписку, которая ранее была получена от бар. Tipolt. В настоящее время, имея возможность лично написать Вам, очень прошу:

1. Исправить ошибки и дополнить, что найдете нужным.

2. Дать сведения о Ваших детях и их потомстве.

Все эти данные будут дополнительно помещены в журнале «Салон Дворян» в сентябре или октябре. Желательно получить от Вас просимые сведения с точными датами и особенно о последних представителях Вашей семьи. Уважающий Вас...». (неразборчивая фамилия и подпись – прим. автора).

Как ответил на полученное письмо «князь А.Н. Искандер»? Документально подтверждённого ответа на этот вопрос в коллекции Абданк-Коссовского нет. Впрочем, можно не сомневаться, что о судьбе брата Артемия после своего бегства из Ташкента Алек- сандр ничего не знал. Ничего не знал он и о своих детях. Редкие известия о них, да и то в виде слухов, приносили прибывающие во Францию русские эмигранты. Но и этот источник с годами все более истощался. Активно искать новые каналы связи с ними он не решался, не желая осложнять их жизнь своим памятным для Лубянки участием в ташкентских событиях 1919 года. Писать письма и тайно переправлять им в Москву через эмигрантское подполье? Для них это всё тот же риск великий. От безысходности он успокаивал себя только тем, что они все живы и после нового замужества первой жены носят фамилию Андросовы, а не Искандер.

Эпизод девятый

После смерти Александра Николаевича Искандер его вдова Наталья Константиновна Искандер-Ханыкова (1893–1982 гг.) в последние годы своей жизни, помня многолетнюю тоску мужа по детям, восстановила связь с его жившей в Москве дочерью Натальей Александровной Искандер (в последующем – Андросовой, Досталь). В своих письмах писала о тоске её отца по родине, прошлой жизни и любви к своим единственным детям. Сообщала и о некоторых эпизодах его дореволюционной и эмигрантской жизни. Но никогда она не упоминала, что бедствует после кончины мужа. Не упоминала и о том, что в последние годы живет только на гонорары от его воспоминаний о детстве и юности, публикуемых в издаваемых во Франции эмигрантских газетах. Через несколько лет после кончины Натальи Александровны Искандер из эмигрантских справочников на постсоветское пространство просочилась информация, дополнившая биографию Н.К. Ханыковой. После заключения брака с А.Н. Искандер во Франции, она была сестрой милосердия и общественным деятелем, участвуя в общественной и культурной жизни русских союзов и обществ. В 1949 г. провела благотворительную лотерею в пользу Русской секции Национального союза комбатантов, входила в почётный комитет Союза русских писателей и журналистов в Париже, занималась организацией благотворительных балов (1950-е гг.).