За двенадцать лет существования гимназии состоялось восемь выпусков, ее закончили 105 человек, среди которых писатели Н. В. Кукольник, Е. П. Гребенка, В. Н. Забила, ученый-философ П. Г. Редькин и другие видные деятели, внесшие заметный вклад в русскую и украинскую культуру. Лицей, особенно на начальном этапе, отличался передовыми для того времени методами преподавания, способствовавшими развитию демократических и прогрессивных традиций в отечественном просвещении.

 

Возникновение лицеев было во многом вызвано потребностью в создании культурных центров регионов, удаленных от университетов, а появление лицеев на Украине (Волынский, Нежинский, Ришельевский) — еще и необходимостью укрепления связей украинских (малороссийских) областей, относительно недавно (а то и совсем недавно) вошедших в состав Российской империи, с имперским центром. Открытие лицея в Нежине явилось своего рода признанием заслуг этого города в истории Украины. Именно здесь в XVII веке заседали рады, на которых избирали гетманов Левобережья. Столетие спустя видный екатерининский вельможа, государственный деятель и дипломат князь Александр Андреевич Безбородко выстроил в центре Нежина дом и окружил его огромным парком. Землю вместе с тремя тысячами душ крестьян Безбородко завещал «на обеспечение» будущего учебного заведения, которое должно было стать «рассадником наук и нравственности».

 

Сам Александр Андреевич не дожил до воплощения своего замысла в жизнь, его мечту реализовал брат, граф Илья Андреевич Безбородко. Усилиями Ильи Андреевича и во многом на его средства на месте старого дома в центре парка по проекту известного академика архитектуры Алоиза Руска в 1805‑1817 годах было возведено монументальное трехэтажное сооружение в стиле классицизма, фасад которого украшают двенадцать стройных белых колонн (колоннада «Белый лебедь»). Надпись на фронтоне Labore et zelo призывает жить «трудом и усердием». Здесь и открылась в 1820 году «Гимназия высших наук и лицей князя Безбородко». По своему уставу учебное заведение было приравнено к университету и напоминало Царскосельский лицей. Нежин получил статус университетского города и стал единственным в Российской империи уездным центром, который имел собственный, как бы мы сейчас сказали, вуз.

 

В Нежинский лицей принимали только дворян, учились там девять лет. Выпускников гимназии-лицея, как и тех, кто оканчивал университет, освобождали от экзаменов по производству в высшие чины. Лицей находился в ведении попечителя Харьковского округа (Царскосельский лицей подчинялся непосредственно министру народного просвещения), но содержали его на средства учредителей.

 

В уставе, утвержденном Александром I, было записано: «Управление гимназии есть четырех родов: 1) нравст-венное, 2) учебное, 3) хозяйственное, 4) полицейское». Полицейский подход к воспитанию нравственно-сти, как правило, рождает весьма тривиальный продукт — розги. Их применяли и в стенах Нежинской гимназии. Пороли и «Никошу» Гоголя-Яновского, отданного отцом в лицей в 1821 году после окончания им Полтавского поветового (уездного) училища. Нестор Кукольник, учившийся вместе с Гоголем в Нежине, вспоминал, что во время порки Гоголь пронзительно кричал. «До того искусно притворился, — писал Кукольник, — что мы все были убеждены в его помешательстве».

 

 

Впрочем, первый директор заведения Иван Семенович Орлай весьма редко и крайне неохотно прибегал к подобным воспитательным мерам. Как свидетельствовал тот же Кукольник, он «даже хворал, подписывая приговор». А вообще‑то Орлай был в полном смысле этого слова замечательным человеком. Выходец из Венгрии, он нашел в России вторую родину и отдал ей свои таланты и знания. В 19 лет он являлся уже профессором, слушал лекции в Вене и Львове, в Кенигсбергском университете, где философию читали «по тетрадкам Канта». Одно время он состоял даже гофхирургом при Павле I, участвовал в войне 1812 года и оперировал раненых. Когда Орлай стал директором в Нежине, он имел звания и доктора медицины, и доктора философии. Страстный почитатель языка Горация, он зазывал к себе учеников, угощал их обедом и за столом беседовал с ними на латинском языке. В лицее Орлай стремился внедрить методы Песталоцци, весьма популярного тогда в Европе педагога, главным в системе которого было положение о необходимости установления взаимопонимания между учащимися и учителями. Подбирая педагогов, Орлай за некоторым исключением находил прежде всего людей образованных, мыслящих, способных привить своим ученикам ценности европейской культуры. Многие из нежинских преподавателей (среди них были русские, греки, венгры, французы, итальянцы, швейцарцы) имели по два высших образования, причем многие из них оканчивали в свое время университет, знали по несколько языков и были энциклопедически образованны. Именно такими педагогами являлись младший профессор немецкой словесности Федор Иванович Зингер и профессор французской словесности Иван Яковлевич Ландражин, которые не только отлично знали свой предмет, но и давали воспитанникам читать книги из своих личных библиотек, принимали их у себя дома, где проходили литературные и ученые собеседования, читали в подлиннике французских и немецких классиков, переводили Шиллера, немецких романтиков, а то и самого Вольтера. Среди выдающихся нежинских преподавателей — Казимир Варфоломеевич Шапалинский, одинаково блестяще знавший и математику, и русскую литературу, и профессор ботаники Никита Федорович Соловьев.

 

 

О стиле управления Орлая говорит выписка из «Журнала конференции «Гимназии высших наук»: «Г-н Директор изъявил свое желание, чтобы каждый из присутствующих в заседаниях на счет управления гимназии объявлял свои мысли свободно и вольно, хотя бы случилось то против какой‑либо меры, предлагаемой самим Господином Директором, и чьи окажутся основательнейшими суждения, записывать в параграфах журнала под его именем».

 

Пожалуй, самым большим богатством гимназии была библиотека, начало которой положил почетный попечитель граф А. Г. Кушелев‑Безбородко, внучатый племянник А. А. Безбородко. Он старался полагаться на опыт Царскосельского лицея (который сам и окончил). Граф подарил гимназии две с половиной тысячи томов. То были по преимуществу книги переводные и исторические.

 

Недаром в гимназии так любили именно историю — это было влияние эпохи. Представители образованных слоев общества находились под впечатлением выхода в свет одиннадцати томов «Истории государства Российского» Карамзина (они тоже стояли на полках лицейской библиотеки) и романов Вальтера Скотта. Гимназисты образовали даже историческое общество, где самостоятельно переводили произведения иностранных историков и составляли свод всемирной истории на основе компиляций и самостоятельных изысканий.

 

Впрочем, это не была заслуга гимназического историка Моисеева (Гоголь называл его козаком), который просто заставлял зубрить главы из учебника, а на лекциях требовал их пересказывать. Однажды Моисеев, желая поймать Гоголя на том, что он не слушает урока, внезапно оборвал рассказ и спросил: «Господин Гоголь-Яновский, а по смерти Александра Македонского что последовало?» Гоголь (весь урок рисовавший вид за окном) вскочил и бодро ответил: «Похороны». Класс грохнул. Подсмеивались и над учителем русской словесности Никольским, который ограничивался в своих пристрастиях Херасковым и Сумароковым. Лицеисты подсовывали ему стихи Языкова и Пушкина, выдавая их за свои. он правил «опусы» и говорил, что поэтические опыты созданы с нарушением правил слога. А вот старшего профессора политических наук Михаила Билевича, сыгравшего затем прямо‑таки роковую роль в истории гимназии, гимназисты не любили, издевались над ним.

 

 

В такой обстановке учился и воспитанник «Никоша». Приходилось ему зачастую несладко, особенно в первые годы. Здесь было все: и насмешки (нередко очень злые) однокашников, и трудности в учебе, особенно в изучении языков, и столкновения с преподавателями (некоторые из них Гоголя откровенно преследовали)… Правда, и сам Гоголь прилежным учеником не был и к тому же имел нелегкий характер. Но здесь же формировался его великий талант: в годы учебы Гоголь создал свои первые литературные произведения: стихотворную балладу «Две рыбки», трагедию «Разбойники», «Славянскую повесть», «Братьев Твердиславичей», идиллию «Ганц Кюхельгартен», а также «Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан». Ближайшими друзьями Гоголя на всю жизнь стали его соученики А. С. Данилевский и Н. Я. Прокопович. В последние годы учебы в Нежине будущий писатель принимал активное участие в жизни гимназии: издавал рукописные журналы, исполнял обязанности библиотекаря, играл на сцене гимназического театра, который с разрешения Орлая появился в 1824 году. Открытие театра завертело какой‑то праздничный вихрь, который закружил и «Никошу». Гоголя приняли в труппу и предложили ему роль Креона в трагедии В. Озерова «Эдип в Афинах». В общем, понятно, почему она досталась Гоголю: Креон был некрасив, самолюбив и одинок.

 

С театра, кстати, начались все неприятности Нежинского лицея. Вернее, он стал формальным поводом для возникновения этих неурядиц. В мае 1825 года в гимназии появился профессор естественного права Николай Григорьевич Белоусов. В 15 лет он окончил Киевскую духовную академию, затем поступил в Харьковский университет, считавшийся лучшим учебным заведением в Украине (Харьков тогда называли украинскими Афинами). Особенно силен был в университете философский факультет, на котором с 1804 по 1816 год читал лекции профессор Иоганн Шад, рекомендованный в Харьков Гете и Шиллером. Два аттестата, выданные Белоусову по окончании университета, свидетельствовали, что он «с отличными успехами» обучался на этико-филологическом отделении философского факультета и на юридическом факультете.

 

Орлай предложил Белоусову преподавать естественное и гражданское право, которым раньше занимался упоминавшийся выше Билевич. Билевич затаил на Белоусова злобу и стал ждать удобного повода, чтобы подсидеть молодого профессора. Тем более что ситуация тому благоприятствовала: в декабре 1825 года произошли известные события на Сенатской площади, а характер уроков Белоусова, его методы преподавания и отношения с учениками позволяли выставить профессора вольнодумцем, растлителем юношества и чуть ли не сообщником декабристов.

 

В августе 1826 года Орлай ушел в отставку. Период его директорства стали считать временем беспорядков. Но именно из‑за этих «беспорядков», из‑за свободы общения профессоров с директором, а учащихся с профессорами и родился дух лицея, который не так‑то легко было вытравить. Однако желающих искоренить его оказалось предостаточно. Через четыре месяца после ухода Орлая в конференцию гимназии поступило прошение, вернее, донос от Билевича, в котором тот сообщал (как о выведанной им новости) о создании театра, где «воспитанники пансиона будут представлять разные театральные пьесы без особого дозволения высшего учебного начальства». Таким стал первый выпад против Шапалинского, занявшего место Орлая, и Белоусова, которому покровительствовал новый директор, назначивший его на должность инспектора. Билевичу, конечно, было известно, что разрешение на создание театра дал Орлай. Но при Иване Семеновиче он молчал, зная о связях того при дворе.

 

 

Новый донос поступил в конференцию гимназии 16 апреля 1827 года. Это был рапорт профессора Никольского о недозволенных чтениях, которым предаются воспитанники. Речь шла и о театре, за который придется отвечать «в случае каких‑либо по оному предмету востребований правитель-ства». Белоусов вынужден был произвести осмотр личного имущества пансионеров и отобрать у них запрещенные сочинения. Среди них оказались поэмы Пушкина «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы», «Братья-разбойники», а также «Горе от ума» Грибоедова, «Исповедь Наливайки» и «Войнаровский» Рылеева. Книги и рукописи Белоусов, однако, не сдал администрации гимназии, а оставил у себя.

 

 

Но не успела конференция обсудить рапорт Никольского, как пришла новая бумага от Билевича. Донос, датированный 7 мая 1827 года, был направлен против студентов, слушающих право у Белоусова. Поминался среди них и пансионер Гоголь-Яновский. Билевич писал: «Приметил у некоторых учеников некоторые основания вольнодумства, а сие, полагаю, может происходить от заблуждения в основаниях права естественного, которое, хотя и предписано преподавать здесь по системе г-на Демартина, он, г-н младший профессор Белоусов, проходит оное естественное право по своим запискам, следуя в основаниях философии Канта и Шада». Так начало фигурировать словечко «вольнодумство», которое переросло в конце концов в «Дело о вольнодумстве».

 

 

Белоусов читал лекции по своим записям, а не по учебнику. Но «преступление» состояло даже не в этом, а в самой трактовке естественного права, которую давал Белоусов. Осенью 1827 года начались допросы гимназистов о характере лекций крамольного педагога. Большинство показаний было в пользу профессора. Гоголь тоже говорил, что Белоусов на уроках «давал объяснения по книге», то есть по учебнику.

 

Билевич не унимался, пошли слухи о существовании какого‑то общества, «братства Шапалинского». Звучали имена других «вольнодумцев» — Зингера и Ландражина, первый из которых жил за границей и читал в подлиннике Канта, а второй воевал в армии Наполеона против русских и вообще мог оказаться французским агентом. «Дело о вольнодумстве» завершилось увольнением виновных в 1829 году, уже после отъезда Гоголя из Нежина.

 

Стремясь не допустить распространения революционных идей среди молодежи, власти решили изменить профиль гимназии. В 1832 году ее реорганизовали в физико-математический лицей, а в 1840 году — в юридический лицей. Их выпускниками являлись известный украинский баснописец Л. И. Глибов, украинский и русский писатель и этнограф А. С. Афанасьев (Чужбинский), основатель новой белорусской реалистической литературы Ф. К. Богушевич, поэт и переводчик Н. В. Гербель, известные инженеры, основоположники русской школы мостостроения Д. И. Журавский и П. И. Собко.

 

В 1875 году на базе юридического лицея был создан Нежинский историко-филологический институт, который готовил учителей классических языков, русского языка и истории для средних учебных заведений. Сюда разрешили поступать крестьянам, мещанам и представителям других сословий. Из стен института вышли известные ученые Е. Ф. Карский, Н. С. Державин, Н. Н. Петровский, И. Н. Кириченко, В. И. Резанов, художник Н. С. Самокиш, педагог П. К. Волынский и другие. В 1920 году учебное заведение реорганизовали в Нежинский институт народного образования, в 1934 году — в Нежинский педагогический институт. Сегодня это Нежинский государственный университет имени Николая Гоголя. Он находится в том же здании с «белым лебедем» и девизом Labore et zelo. Здесь же расположены музей великого русского писателя и коллекция картин русских и западноевропейских художников XVI‑XVIII веков. На стене здания в 1909 году установлена мемориальная доска: «Здесь учился Гоголь с мая 1821 по июнь 1828 года».