Праздничная трапеза афонитов и моя красауля

 

В это утро, войдя в трапезную монастыря Святого Павла, я постарался быть несколько скромнее и присел не отдельно, а за один стол с монахами-паломниками из России. Присел на краешек лавки, предварительно осведомившись:

 

– У вас свободно, братья?

 

– Да, пожалуйста, присаживайтесь!

 

Ближе всех сидевший ко мне монах еще немножко отодвинулся, предлагая занять освободившееся пространство.

 

– Спаси, Господи!

 

Как часто мы слышим эти слова в наших храмах и на храмовой территории. Обыкновенное православное благодарение иногда, правда, принимает совершенно удивительные и неожиданные формы. Например, пробирается, кто-нибудь во время уже начавшегося богослужения, чтобы самолично воткнуть или поставить свечу праздничной иконе. Извиняется за причиненные неудобства, шепча то в одну, то в другую сторону: «Простите! Простите ради Бога! Извините, пожалуйста!» И тут, о! это просто ужасно! Этот опоздавший недотепа вдруг потревожил молящуюся гремучую змею – очень православную тётеньку с благостным лицом и прикрытыми глазами. Лучше бы он сегодня зашел в другой храм! Испепелив взглядом нарушителя молитвенного состояния, «песчаная эфа» (поразительное сходство), через поточенные морщинками ненакрашенные губы, шипя, произносит с раздражением: «Спасси-и тебя, Госсподи»! (Вот, лучше бы палкой огрела). И тот, кто нес свечу празднику, потерял ориентацию. «Где я? – думает он, – в троллейбусе или в церкви?»

 

Рассидеться не удалось. Впрочем, я уже привык. Ко мне подошел отец иеродьякон и попросил пересесть. Я последовал за ним. Сегодня отец игумен сидел за другим столом, лицом к дверям собора в честь Сретения Господня. И меня усадили за этот же стол, по левую руку отца настоятеля. Напротив разместился отец Давид, а около меня монах, который вел службу с правого клироса – чтец (Или у них это певец? Он распевал все тексты в византийской витиеватой манере. Ох, и голосище!) Внешний вид у этого чтеца был тоже могучий, как и голос: широкая седая борода, высокий рост, крепкие руки, по виду вроде старец, но присмотришься – вполне еще годный к строевой службе в армии. Одним словом, столп Православия.

 

Помолились. Сел настоятель и после него все остальные. Принялись за еду. Меню было праздничным: тушеные овощи, опять красный помидор(!), брынза и завернутая в пергаментную бумажку сладость – десерт, приготовленный из чего-то похожего на нугу с орехами, по форме – наша конфета трюфель. Но и это еще не все! Перед каждым трапезующим стояла красауля (маленький кувшинчик грамм на 250) с вином. Сразу чувствуется, что день воскресный. И прежде, чем кушать, я потянулся за своим кувшинчиком. Отец Давид, сидя напротив, глазами подал знак, мол, подожди, рановато. Моего движения, кроме него, никто не заметил, так как я плавно переориентировал руку и взял хлеб. Но, Боже мой! Как мне стало неловко. Все время следил за коренными жителями монастырей и повторял за ними все действия во время молитвы ли, или во время приема пищи, а тут расслабился… Опустил голову и стал утешаться едой. Но вдруг дзинькнул колокольчик от настоятельской руки, я взглянул на отца Давида, а он мне кивнул, типа: «А вот теперь давай, брат, твое здоровье!».

 

От своего друга-писателя я слышал, что греки разбавляют сухое вино водой, а кто не так пьет, тот доверия не заслуживает – склонный к винопитию, значит. Я чинно налил половину металлической кружки вина и столько же из кувшина воды. Чтоб знали, что мы тоже можем воздерживаться от пагубных страстей. Богатырь-чтец, сидевший подле, налил себе полную кружку вина и, не разбавляя, стал с удовольствием (труда ради бденного) подкрепляться. Я посмотрел вокруг и увидел, что никто, кроме меня, не разбавлял этот нектар афонской лозы. Глотнул и понял: зря я это сделал. В своем начальном состоянии вино было ароматным и изысканным, но разбавленное стало просто кислой розовой водой (аромат между тем остался). Но, так или иначе – это был мой Афон.

 

Затем каждому раздали по кусочку богородичной просфоры. Я отщипнул крошечку, а остальное с конфетой завернул в салфетку и припрятал для сынули.

 

Пройдя под благословением, мы не спеша пошли собираться. Войдя в келию, я снял с себя прекрасный монашеский кожаный ремень и, неся его на двух вытянутых руках, торжественно вручил нашему попутчику Николаю.

 

– Коля, это тебе!

 

– ?!!

 

– Молись за меня, убогого иерея Николая, со сродниками! Николай держал ремень, остолбенев от неожиданности (ох, и потешил я свое тщеславие).

 

– Спаси, Господи! Я за вас за всех буду молиться!

 

– Николай вытащил из полиэтиленового пакета маленький блокнотик и на листочках в клеточку записал нас «со сродниками». На душе стало еще светлее. Владимир Георгиевич предложил оставить здесь и гостинцы, пускай братия утешается. В черный пакет из своих рюкзаков мы сложили сушки, конфеты, консервы, носки и даже средство от комаров. А зачем нам средство от комаров, если везде, где мы ночевали, на окнах были москитные сетки, а днем комаров мы нигде не встречали?

 

Я взял на себя почетную миссию передать гостинцы братии. Но никого из наших знакомых мне отыскать не удалось, и я отдал пакет первому встретившемуся насельнику обители. Монах Феодот был приятно удивлен. Спаси Вас Бог, братия монастыря Святого Павла!