Не заслужил еще русский народ прекращения грозного Божьего испытания: конец войны не принес вожделенного освобождения России от безбожного большевистского кошмара. Только усугубились страдания нашего несчастного народа, обманувшегося в своих сокровенных надеждах.
     
     Не будучи в состоянии больше жить в страшной атмосфере постоянной лжи, ненависти, злоба и страха, русские люди, по мере отступления немцев, стали покидать насиженные места и начали второй великий исход из родной земли, снова становившейся землей власти злого нечестия.
     
     Все дальше и дальше на Запад движется волна беженцев. С плачем и скорбью оставляет она, наконец, родные пределы и устремляется в соседние с нею братские славянские страны. Увы, братья славяне, ослепленные давно искусно ведшейся коммунистической пропагандой, исполненные к тому не ненавистью к поработителям немцам, холодно, если не враждебно, встречали у себя русских собратьев, считая их отребьем своего народа.
     
     А фронт неумолимо двигался все дальше и дальше на Запад. Большевики заняли Прибалтику, Польшу, Румынию и Болгарию. Советская армия вошла в Югославию.
     
     Владыка митрополит Анастасий, как возглавитель свободной Зарубежной Русской Церкви, не мог и не желал попасть в пленение к безбожниками и, со множеством преданной ему паствы, отбыл в Германию. С Синодом отбыла и его Охранительница – Курская Чудотворная Икона Божией Матери. Часть клира Белградской русской церкви поддались лживой советской пропаганде и решила ждать прихода "освободительной красной армии". Некоторые из священников, как, например, протоиерей Иоанн Соколь и Владислав Неклюдов и др. дерзко требовали от митрополита Анастасия оставить Чудотворную Икону в Белграде и даже пытались чуть ли не силой ее удержать.
     
     Нелегко было старцу митрополиту справиться с и их напористостью, но, видно, сама Царица Небесная не пожелала оставить русских зарубежников без Своего Небесного Покрова, и святая Икона была благополучно вывезена и Югославии. Она покинула Белград 8 сентября н. ст. 1944 года, пробыв в этой стране без малого четверть века.
     
     Первым этапом в Ея шествии на Запад был город Вена. Там она пребывала вместе с Синодом несколько месяцев. Вена в это время очень часто подвергалась воздушным бомбардировкам. И вот, милостью Царицы Небесной, и в этом неправославном городе начали твориться те же чудеса, что и в Белграде: те квартиры, куда приглашали Икону, и те люде, которые ее приглашали, оставались целыми и невредимыми, хотя, подчас, находились в центре бомбардировок.
     
     Мне лично довелось самому пережить две-три таких бомбардировки в Вене, когда я из Братиславы приезжал по церковным делам в Синод. Последний тогда помещался в маленьком стареньком отеле "Пратештерн", почти рядом с большим вокзалом "Нордбангоф". Этот вокзал был важным объектом для союзных летчиков, и те часто его бомбардировали. Одна бомбардировка, которую я пережил в Вене, была довольно сильной. Я говорю "довольно" потому, что в Берлине потом пришлось пережить еще более страшные бомбардировки.
     
     Все архиереи-синодалы, во главе с митрополитом Анастасием, сопровождаемые духовенством, спустились, после тревоги в малый и тесный подвал этого ветхого отеля. Мне – я тогда бы в сане архимандрита – разрешили нести Чудотворный Образ. Едва мы успели спуститься вниз, началась бомбардировка. Сотни больших и малых бомб устилали ковром разрушенный вокзал и прилегающие кварталы. Наш маленький отельчик качало и трясло, как во время сильного землетрясения. Шум стоял невообразимый.
     
     В подвале было душно и темно, т.к. электричество перестало действовать. Только едва-едва мерцал слабенький огонек тоненькой свечечки в руках о. Аверкия, тихо, но проникновенно читавшего акафист Царице Небесной перед Иконой, которую я держал на руках. Архиереи и все находившиеся в подвале, не очень стройным, но довольно дружным хором, припевали:
     
     "Радуйся, Невесто Неневестная".
     
     Все невольно жались к Иконе, особенно когда взрывы были сильнее и ближе. С потолка обваливалась на нас штукатурка. Серая, удушливая пыль кружилась в воздухе. Пахло сыростью и плесенью. Было совсем неуютно. Трепетно замирало сердце...
     
     Но, ведь с нами Чудотворная Икона – Необоримая Стена и Источник чудес, Дверь Спасения, Церкве Непоколебимый Столп... И, сердце, бьющееся в груди, как птица в тенетах, вот-вот готовое разорваться от страшного душевного напряжения, начинает стучать ровнее, спокойнее. Совсем по новому звучит в душе дивная песнь: "Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых".
     
     И, как бы по слову молитвы, начинает затихать небо, дом перестает скрипеть и трястись и, наконец, слышится, на этот раз уже отрадный и вожделенный, отрывистый вой сирен – отбой воздушной тревоги. Все крестимся с облегченным вздохом и поднимаемся наверх, спеша покинуть негостеприимный подвал, могший стать для нас могилой. Совершаем там благодарственный молебен и расходимся по своим комнатам, дать отдых нервам после страшного напряжения.
     
     В такой нелегкой обстановке Синод провел около двух месяцев, пережив по крайней мере два десятка подобных бомбардировок. Естественно, общей радостью была встречена весть о получении от властей разрешения переселиться Синоду в тихий Карлсбад, который еще ни разу не подвергался бомбардировке, и где была прекрасная русская церковь.
     
     Карлсбадское, относительно спокойное, житие продолжалось недолго, всего 3-4 месяца. В апреле 1945 года большевистская военная лава подкатилась и к этому тихому городу. Произошло это как-то неожиданно. Надеялись, что скоро будет заключен мир, и большевики остановятся в своем движении на Запад. Пришлось быстро собираться и спешно уезжать. Для Владыки митрополита удалось добыть два места в автобусе генерала Власова, и он с Чудотворной Иконой, в сопровождении своего личного секретаря А.П. Рудко уезжал на юг Баварии и временно поселился в маленьком городке Фюссене, около Кемптена. Синоду же был предоставлен товарный вагон и, после долгого, мучительного и опасного, из-за частых воздушных бомбардировок, переезда, он добрался до города Куель около Зальцбурга, в Австрии.
     
     В это самое время наше монашеское братство преподобного Иова Почаевского, настоятелем которого я тогда состоял, после сложных, далеко не безопасных перипетий, оказалось в Вюртемберге и, как только окончилась война, перебралось через Швейцарскую границу и очутилось в Женеве, оставив временно в Вюртемберге часть братии, которым, из-за неисправности документов, не удалось сразу получить пропуск в Швейцарию.
     
     Когда мы шли к швейцарской границе, на кто-то сообщил, что недалеко проживает какой-то недавно приехавший русский архиерей. Мы поручили одному из сопровождавших нас до границы собратий выяснить, какой это архиерей, и, если это владыка Анастасий, немедленно дать нам знать в Женеву. Оказалось, что это именно он, и с Чудотворной Иконой. Как только мы получили об этом известие, тотчас же приступили к хлопотам о получении для владыки визы в Швейцарию, а заодно хлопотали о визах для оставшейся в Германии нашей братии. На хлопоты ушло около двух месяцев. Тем временем, Синод переехал в Мюнхен, куда переселился и владыка митрополит.
     
     Произведя некоторую реорганизацию Синода и наладив его работу, владыка, немедленно по получении швейцарской визы, вместе с Чудотворной Иконой, отбыл в Женеву, дабы установить связь со всеми частями Русской Зарубежной Церкви, т.к. из Германии почтовая связь с заграницей еще не существовала. Прибытие митрополита Анастасия в Женеву было исключительно важным событием в жизни нашей Зарубежной Церкви. Прежде всего оно сразу разрушило легенду, распускавшуюся большевиками, что Синод больше не существует, и что митрополит Анастасий увезен в Москву. На эту легенду попался парижский митрополит Серафим, и чуть было не попался шанхайский епископ (ныне архиепископ) и некоторые другие архиереи и священники.
     
     Владыка митрополит Анастасий сразу телеграфировал всем епархиальным преосвященным по всему свободному Зарубежью о своем прибытии в Женеву с Чудотворным Образом, указал, что Русская Зарубежная Церковь должна оставаться независимой от Москвы, просил не поддаваться агитации большевистских агентов и тем спас Зарубежную Церковь от возможного разложения.
     
     Чудотворная Икона, по прибытии в Женеву, была передана митрополитом на временное хранение нашему монашескому Братству преподобного Иова Почаевского, которое сняло на окраине Женевы небольшой двухэтажный дом, в котором устроило домовую церковь и некое подобие монастыря, с ежедневными службами и т.п. Братство в это время готовилось к отбытию в США.
     
     Мне, как курянину, особенно дорога была родная для меня Курская Чудотворная Икона. В Европе было тогда очень неспокойно. Многие опасались, что большевики соблазняться ее тогдашней беззащитностью и попытаются ее захватить. Поэтому я стал умолять владыку митрополита отпустить с нами в США Чудотворную Икону, хотя бы на время, пока в Европе не наступит известное спокойствие.
     
     Владыка колебался. С одной стороны, ему было жалко расставаться со Святыней, которая около 20 лет пребывала в Синоде и являлась как бы символом единства нашей Зарубежной Церкви; с другой стороны, положение в Европе действительно внушало большие опасения, и было вполне естественно отправить временно такую великую историческую русскую Святыню в более безопасное место. В то же время жалко было лишать Иконы огромную массу русского верующего народа, находящегося в очень тяжелом положении, особенно в Германии, где начались массовые выдачи большевикам.
     
     Я стал говорить владыке, что для утешения этих людей мы можем изготовить точный список с Иконы, а подлинную все же лучше увести в недоступное для большевиков место. Владыка митрополит благословил писать список, а там... видно будет.
     
     Иконописец Братства иеромонах Киприан, ныне архимандрит, подвизающийся в Троицком монастыре, с благоговением и усердием взялся за это святой делание. Отслужили молебен Владычице и осторожно сняли ризу с Чудотворного Образа. Обнаружилась старая, сильно поврежденная червоточинами доска, лицевая сторона которой была почти сплошь черной от вековой копоти, и только едва просвечивали контуры венчиков и одежд Богоматери и Младенца. Ликов Их совершенно не было видно. Сплошной копотью были покрыты и края Иконы, на которых должны были находиться изображения пророков.
     
     Как тут писать список, когда почти ничего не видно. Доложили митрополиту. Он прибыл в Обитель, посмотрел... Отец Киприан, будучи не только опытным иконописцем, но и хорошим реставратором, стал просить благословение осторожно отмыть копоть с Иконы.
     
     Владыка митрополит замахал руками:
     
     – Что вы, что вы! Если в России никто не решался столько лет коснуться Иконы, как же мы можем осмелиться такое сделать.
     
     Ничего не поделаешь. Изготовил о. Киприан точного размера доску. Надо приступить к писанию иконы. А что писать, когда ничего не видно? Покрыть все черной краской и сделать несколько едва заметных штрихов?
     
     Мучается бедный иконописец. Места не находит. Никак не может приступить к работе. И вот, в одно раннее утро, когда братия еще спала, он неожиданно решается, берет теплую воду и осторожно, чистой тряпочкой, пробует отмывать верхний левый угол Иконы. Быстро появляется позолота венчика царя Давида. Это одушевляет о. Киприана, и он, забыв про все на свете, про запрещение митрополита и могущие быть за это последствия, лихорадочно, и вместе с тем осторожно, часть за частью, начинает отмывать Икону. Постепенно показываются все пророки, чудной работы искусных изографов царя Феодора Иоанновича. У большинства сохранились лики, одежды и даже надписи на свитках.
     
     Наконец, самое страшное и ответственное – лики Царицы Небесной и Богомладенце. Видно, есть на то соизволение Пречистой Девы: легко открывается Ея чудный лик, вместе с ликом Ея Божественного Сына, а равно и золото их одежд. Кончена работа. Сияет обновленный Образ дивным светом мягких древних красок. Строг лик Богоматери. Неземная мудрость запечатлена на высоком челе Богомладенца.
     
     Бежит вниз о. Киприан. Будит меня. Зовет к себе в иконописную: очень важное, мол, дело. Вхожу... и не верю своим глазам. То, что вчера было черной старой доской, горит, сияет и светится, ласкает, умиляет и проникает в сердце солнцесиянным, горненебесным, благодатным светом.
     
     Падаю на колени, плачу, трепещу от радости и счастья... Но, как доложить владыке митрополиту? Ведь совершенно явное непослушание. Едва можем дождаться времени, когда можно будет уже уехать к владыке с докладом. Беру такси ради такого случая и умоляю владыку поехать в монастырь по одному важному, не терпящему отлагательства делу. Не говорю, по какому – боюсь...
     
     Владыка, видя мое возбужденное состояние, не расспрашивает, молча собирается, садится в машину. Ведем его наверх, в мастерскую. На камине стоит обновленная Чудотворная Икона. При ней старшая монастырская братия, как бы на страже.
     
     Видно, поражен и Первосвятитель. Долго молча он созерцает дивный Образ. Потом медленно поворачивается и едва слышно ласково молвит:
     
     "Изредка и непослушание бывает полезно"...
     
     Служим молебен Божией Матери, и о. Киприан с особым рвением принимается за писание списка. Легко и радостно ему теперь работается. Всю душу вкладывает он, чтобы сотворить список поточнее. Не только над лицевой стороной работает, но и над обратной. Пригодился тут его реставрационный опыт: все трещины, даже червоточины воспроизведены – дерево постарело и выглядит так, как будто ему не одна сотня лет. Краски на лицевой стороне также мягко блеклы, как и на самой Иконе.
     
     Кончена работа. Если поставить обе иконы рядом, конечно без риз, то отличить их очень трудно, почти невозможно, особенно с некоторого расстояния. Мы сначала произвели этот опыт среди братии, а когда дождались приезда митрополита, посещавшего Обитель на реже двух раз в неделю, повели его в иконописную, показал рядом обе иконы, и я, шутя, предложил владыке выбирать любую.
     
     Владыка митрополит подошел к иконам, внимательно на них посмотрел, взял в руки сначала одну, потом другую, взглянул на их обратные стороны, надеясь по ним узнать, какая же подлинная. Увы, и сзади обе иконы выглядели совершенно одинаково. Тогда Первосвятитель поставил обе иконы на место и сказал мне несколько встревоженно:
     
     – Нет, вы уж отдайте мне настоящую.
     
     Конечно, мы немедленно успокоили владыку и указали ему признаки, по которым можно различить иконы. Чтобы положить преграду возможным дальнейшим недоразумениям, владыка митрополит благословил отщепить от Чудотворной Иконы с нижней стороны небольшую щепочку и вделать ее в серебряной оправе в список.
     
     Подлинник немедленно был облечен в свою ризу, а для списка, трудами иноков Пимена и Алипия, была сооружена тоже серебряная риза, похожая на настоящую, но не такая массивная.
     
     Вскоре после этого совершилась в Женеве моя хиротония во епископы, после чего владыка митрополит начал готовиться к возвращению в Германию, где положение несколько стабилизировалось, и где находился Синод со своей канцелярией. Мы пытались было снова упрашивать владыку оставить у нас Чудотворную Икону, для сопровождения в США, куда мы надеялись выехать в самом близком будущем, а в Германию взять сооруженный братством список. Однако, владыка на этот раз твердо и решительно отклонил наши моления, указав, что Икона в Германии нужнее, дабы духовно подбодрять и утешать десятки тысяч наших несчастных соотечественников, за которыми, как за зверями, охотятся чекисты из репатриационных комиссий.
     
     Первосвятитель прозорливо заметил, что настанет время, когда Чудотворная Икона посетит Америку, а пока, пусть предтечей ея отбудет туда сей ея точный список. И владыка оказался прав. Когда мы прибыли в США со списком Чудотворной Иконы, там начался длящийся и доныне наш печальный церковный раскол. К иконе отнеслись совершенно равнодушно, и она была отправлена в Троицкий монастырь, где заняла скромное место в ряду других привезенных нами святынь.
     
     Между тем, сама Чудотворная Икона, водворившись в Мюнхене, во Владимировской домовой синодальной церкви, стала истинным "приятелищем сирых, странников предстательницей, скорбящих радостью, обидимых покровительницей, благой утешительницей всех, прибегающих к ней с усердием и верою".
     
     Началось ея странствование по лагерям обездоленных русских "дипийцев". Снова море слез было пролито у великой русской народной Святыни. Сколько страждущих было утешено, сколько неверов или маловеров прозрело и обрело или укрепило свою веру!
     
     Пять долгих лет пробыла в Европе Владычица, имея свое постоянно пребывание в Мюнхене и разъезжая оттуда по всей Германии, а равно и по Западной Европе. Посетила Она снова Париж, Лондон, Брюссель и другие места сосредоточения русских эмигрантов. Дни посещения беженских лагерей были для их насельников подлинными великими праздниками. Обычно, все обитатели лагеря оставляли все свои дела и устремлялись навстречу Святыне. Провожали в свой лагерный храм, выстаивали долгое богослужение, а затем многие следовали за ней длинной вереницей, когда Икону носили по баракам.
     
     Много чудес совершилось в это время от Чудотворного Образа.
     
     Синодальный Владимировский храм, где пребывала постоянно Икона, сделался средоточием духовной жизни не только Мюнхена, но и многих русских эмигрантов во всей Германии. Привожу одно трогательное воспоминание об этом Галины Дейнициной:
     
     «Вспоминается Мюнхен и маленькая уютная церковка на Донауштрассе, где находилась Икона несколько лет. Резные царские врата, со слегка колышущейся завесой теплого светло-коричневого тона, образа Спасителя и Богоматери в старинном стиле, а слева, в специальной сени с витыми русскими колонками, озаренная мерцающим с двух сторон лампадами, голубеет сама Икона.
     
     У лампад всегда живые цветы, а у подножия Иконы – коленопреклоненная людская фигура. Здесь выплакивают тяжкое горе, молятся о тех, кто в "стране далече", просят сил для будничных, но ставших такими необычными, дней. И каждый уносит в сердце облегчение и надежду. Матерь Божия не оставит... заступится... поможет... Целым венком окружают после литургии Икону дети. Поднимаясь на носки, прижимаются розовыми личиками к краешку ризы. Смотрят восторженно и сосредоточенно ясными глазками.
     
     Церковь на Донауштрассе за несколько лет вырастила целую плеяду верных маленьких прихожан, которых сперва вносили в храм на сорокадневную молитву, а в последние дни нашего пребывания в Мюнхене, это уже были чинно стоящие мальчуганы и девочки, самостоятельно подходящие к Причастию.
     
     Вспоминается – прелестная черноглазая Аленушка, розовая, в золотистых кудряшках Анечка, подпоясанный красным кушачком в русской рубашечке Коленька – подходящие гуськом приложиться к золотому вышитому кресту, украшавшему плат перед Иконой. До самой Иконы им не дотянуться. Но им усердно помогают старшие дети: Женя М., Тамара Б., Таня, Люда, Вера.
     
     Интересно, что были дети, которые посещали церковь по собственной инициативе – без родителей, не отличавшихся, иногда, к сожалению, религиозностью. Девочки приходили неизменно и аккуратно выстаивали всю службу. А нередко, особенно принаряженные и сосредоточенные, сами шли к исповеди и Причастию. На это было так трогательно, так радостно, но и так грустно смотреть. Грустно за родителей, по своей воле лишавших себя радости видеть рост самого чудесного в душе своего ребенка.
     
     Таких было, к счастью, мало. Гораздо больше было взволнованных матерей, поджидавших той минуты, когда о. Аверкий вынет Икону из сени, чтобы нести ее в свою келлию, где она обыкновенно хранилась в часы, когда не было богослужения. Становясь на пути следования Иконы, матери еще раз подводили и подносили детей к ней, и сами тоже благоговейно прикладывались. Начался разъезд Дипи за океан, и перед Чудотворной Иконой ежедневно служились напутственные молебны. С чувством разлуки с самым дорогим и светлым, прощались люди с любимой Иконой, увозя с собой, как ея благословение, маленькие ея, освященные на ней, копии». 

                Архиепископ СЕРАФИМ (Иванов)