Жизнь и творчество о. Сергия неразрывно связана с русской эмиграцией и, более конкретно, с Русским студенческим христианским движением, пастырем которого он являлся на протяжении многих лет. В Финляндии Движение имело также многих своих сторонников и о. Сергий часто бывал здесь — то по делам, связанным с его духовным окормлением молодежи, то просто на отдыхе в чудном Валаамском монастыре. В течении четырех военных лет он служил в Никольском храме Хельсинки в качестве священника, так как выезд в Словакию, где оставалась его семья, был затруднен.

Автобиографический очерк
Православный символ веры как выражение религиозного сознания православного русского народа
Тысячелетнее Царство Христово

Как я сделался православным пастырем и о моем пастырстве в Русском студенческом христианском движении.

(Приводится с небольшими сокращениями)

 

     Узнав, что мои братья-сопастыри, мои духовные друзья и чада хотят устроить собрание по поводу исполнившегося 50-летия моего священства, хотят собраться для общей молитвы о моем недостоинстве и друг о друге, я очень обрадовался и мне хочется, хотя и заочно, откликнуться на это молитвенное собрание и вместе с моими друзьями и любящими меня пережить этот мой достопамятный для меня юбилей. Только теперь я начинаю понимать, что пережить 50 лет священства дело — нешуточное. До сих пор я этого не понимал и не задумывался над этим. Только теперь я чувствую, что взобрался на вершину какой-то огромной горы, восхождение на которую произошло для меня совершенно незаметно, как обычное будничное дело, на самом деле, далеко не так. И я чувствую себя сейчас похожим на того полководца, который, взойдя на верх неприступной крепости, говорил своим друзьям и товарищам: «Посмотрите, братцы, куда мы забрались! К самому престолу Божию! Как это мы сумели! Какую высоту, какие твердыни преодолели!» А как все, казалось, совершалось незаметно! Ходил на уроки, служил обедни и всенощные и вдруг оказался перед престолом Божиим и должен посмотреть Богу в глаза! «Страшно впасть в руки Бога Живаго»! А много ли я об этом задумывался?! Что теперь скажем? Какой отчет отдадим? Ведь мы добрались до самого престола Божия! Что скажем? Господи, прости? Господи, помилуй? Но не мало ли этого? А ведь шли день за днем, как будто по ровному месту, ничего не замечая… День за днем, день за днем…Достаточно ли было этого?! Господи, прости и помилуй…

 

     …Братья-сопастыри! Отдаете ли вы себе ясный, сознательный отчет в своем положении? Где вы стоите? Перед кем? Что вы совершаете? Что вас ожидает? Я радуюсь, если отдаете. А я, грешный, не отдаю. «Страшно впасть в руки Бога Живаго», — сказал даже великий Апостол языков. А я этого никогда себе не говорил. Слова, может быть, и говорил, но не переживал их как должно.

 

     И вот теперь, с высоты 50-ти лет моего священства открывается передо мною весь пройденный путь моего священства. И не только путь священства, но и тот путь, которым я пришел к священству, не принадлежа по происхождению к духовному званию.

 

     Я происхожу из небогатой и глубоко религиозной купеческой семьи маленького уездного города. И вот мне вспоминается неизгладимая картина. Моя мать лежит в гробу в нашем маленьком домике, крытом соломой, из трех небольших комнат. Гроб ее стоит в святом углу под иконами и окружен толпой плачущих женщин. Я, двухлетний ребенок, на руках какой-то женщины, вижу лежащую в гробу фигуру матери и понимаю, что это мать, но почему она лежит на столе в гробу — не понимаю.

 

     Вспоминается и другой момент в том же маленьком доме. Масса веселых гостей. Молодая, красивая, нарядная дама входит со двора в комнату, подходит ко мне и с приветливой улыбкой протягивает мне большое, красивое яблоко. Я отворачиваюсь от нее и прячусь за сундук.

 

     С тех пор образ моей умершей матери для меня навсегда ассоциировался с образом Богоматери, а образ Иисуса Христа — с образом моего младшего брата, от родов которого скончалась моя мать, который и сам скоро умер.

 

     Прекрасная дама, подарившая мне яблоко, оказалась моей мачехой, с которой мы потом были очень дружны, на коленях которой я засыпал за чайным столом, которая возилась со мной в моих частых болезнях и стала для меня почти родной матерью. Отец научил меня молиться, любить церковь и церковное пение. Благодаря отцу церковь и праздники, особенно, Рождество и Пасха занимали в нашей домашней жизни центральное место, явились ее главным содержанием и воспитывающим элементом. Каждую субботу я ходил с отцом ко всенощной и полюбил церковное пение. Без наставлений и поучений церковь овладела моей душою.

 

     Старшая сестра научила меня в свое время читать и писать. Старушка хозяйка, у которой мы жили потом на квартире, приучила меня читать ей и любить «Родное слово» Ушинского. Рождественские Святки и Пасха проходили радостно и весело. Христославы принимались с любовью и приветливо, награждались щедро и были любимым и единственным рождественским развлечением.

 

     Семи лет меня отдали в школу к старому николаевскому солдату — Павлу Даниловичу. Девяти лет отдали в приготовительный класс Духовного училища не потому, что хотели сделать из меня священника, а потому что другой школы в нашем городе тогда не было.

 

     Когда через три года у нас открылась прогимназия, меня приняли туда без экзаменов во второй класс. Учитель приготовительного класса навсегда остался в моей памяти любимым учителем. Он весь отдавался работе с нами. У него была прекрасно подобранная классная библиотека, и он руководил нашим чтением. Его странностью было то, что он курил в классе.

 

     Начавшаяся русско-турецкая война захватила все наше внимание. Мы все были большие патриоты и славянофилы. Генералы Гурко, Скобелев и другие приводили нас в восторг. Император Александр II был нашим кумиром. Мы провожали на фронт уходившие из нашего города партии солдат, носили подарки раненым — кисеты с табаком и папиросы, смотрели на пленных турок, которых наши базарные торговки жалостливо кормили хлебом и арбузами…

 

     …Наступил жуткий 81-й год. Я был в 3-м классе. В воскресенье 1 марта, часа в 4 приходит гимназический сторож. Плачет. Что такое? — Царя убили в Петербурге. — Как, царя, освободителя крестьян и славян? Бегу в собор, который был рядом с нашей квартирой. Собор переполнен народом. Плачут. Протоиерей говорит проповедь и сам плачет. Жутко стало. Гимназисты стоят на своем месте. Той же осенью в гимназии был литературный вечер, посвященный царю-освободителю. Меня назначили читать перед портретом императора вступительное стихотворение из какой-то газеты, посвященное убитому императору. Это событие наложило тяжелый колорит на весь год.

 

     Летом мы ловили бабочек, на крыльях которых с нижней стороны были отчетливо видны цифры: на одном крыле — 18, на другом — 81. Бабочки были разных видов, но цифры были одинаковые и совершенно отчетливые.

 

     В следующем году я окончил прогимназию. Н акте мне подарили собрание сочинений Лермонтова. Первому ученику подарили собрание сочинений Пушкина. Лермонтова я очень полюбил и крепко сроднился с ним. Но он мне принес больше вреда чем пользы, что особенно сказалось уже в старших классах гимназии: 6-м, 7-м и 8-м…

 

    …Он испортил мою душу. И я с трудом избавился потом от того, что он вложил в нее. В Таганроге я пережил самые тяжелые годы моей жизни, во мне угасла вера, утратилась душевная и телесная чистота. Поддержки не откуда не было. Я стал оживать и возрождаться только с 7-го класса гимназии, когда начались мои летние поездки в Крым к моей замужней сестре. Туда же приезжали две молодые девушки, учительницы, с которыми я познакомился и очень подружился. Своей чистотою и дружбою они согрели и очистили мою душу. Ничего романтического между нами не было. Мы катались на лодке, гуляли по окрестностям Севастополя, ходили по шоссе вдоль южного берега до Ялты… Эта чистая дружба, продолжавшаяся несколько лет, оживила, очистила, согрела и воскресила мою душу. Таганрогские переживание забылись, умерли, началась новая, чистая, светлая, духовная жизнь.

 

     Толстой прошел мимо моей души, не задев ее, хотя я и перечитал все его запрещенные вещи. Его психология не соответствовала моему духовному складу.. Я склонен был не к рассудочной жизни, а к жизни духа и чувства. Когда после нашего путешествия в Киев и в Крым мы вернулись в Москву, я почувствовал, что мне надо предпринять какой-то решительный шаг, иначе я дойду до Хитрова рынка, убежища московской голытьбы, среди которой много было «товарищей-студентов», горьких пьяниц… И я решил поехать в Сергиеву Лавру посоветоваться с молодым новым ректором Духовной академии, архимандритом Антонием, слава которого уже гремела по Москве, и статьи которого о Толстом и Соловьеве уже были мне известны. Он сразу же пленил меня своей теплотою, простотою и светлым сияющим лицом. Беседа наша продолжалась часа два. Он посоветовал мне переходить в Академию и продолжать образование, но не уходить «в жизнь»; снабдил меня книгами и велел в следующем году приезжать в августе на приемный экзамен в Академию.

 

     Всю зиму и лето я усердно занимался. В августе на экзамен съехалось 80 человек, лучших питомцев семинарии, прекрасно подготовленных, приехал и я со своей домашней подготовкой. Из 80-ти человек только 30 первых, выдержавших экзамен, могли рассчитывать на казенное содержание. Я выдержал экзамен 30-м по списку и был принят на стипендию преп. Сергия. Таковых Лаврских стипендий было в Академии четыре, по одной на каждом курсе…

 

     …С поступлением в Духовную академию окончился период моих блужданий. Я нашел свой путь и успокоился.

 

    Слушая лекции профессоров, я вместе с тем все время проводил среди толпы богомольцев со всех концов России — в Троицком Соборе у мощей преп. Сергия и преп. Никона, в часовне на месте кельи преподобного, где ему являлась Божия матерь и где каждую пятницу в два часа ночи, в память этого моления служился молебен Божией Матери с акафистом при пении полного хора лаврских певчих; в Гефсиманском скиту у духовника старца Германа; в скиту Черниговской иконы Божией Матери у духовника старца Варнавы, который и был моим духовником. Я вступил в новую жизнь, радостную и мирную, полную научного богословского труда, которая совершенно захватила мою душу и вполне меня удовлетворила. Ко мне вернулись чувства и свежесть моего детства.

 

     Через четыре года я окончил курс в Академии и тотчас же сделался священником в Крестовоздвиженском трудовом братстве, возникшем при сельскохозяйственных школах, мужской и женской, основанной черниговским помещиком Н. Н. Неплюевым.

 

    Следующим местом моего пастырства была знаменитая Пятницкая Церковь XII века в Чернигове, а затем началось мое законоучительство в Саратовской второй гимназии, в Саратовском епархиальном училище и в Полтавском Петровском кадетском корпусе, где оно продолжалось 12 лет до эвакуации из России вместе с Корпусом в 1919 году. В эмиграции я был некоторое время еще законоучителем в Корпусе, но по нервному расстройству оставил законоучительство и перешел в Сербский сельский приход, а затем в Братиславу, где и положил основание Братиславскому крестовоздвиженскому приходу.

 

     Через четыре года был перемещен митрополитом Евлогием в Париж священником Русского студенческого христианского движения и основал там Движенскую церковь во имя Введения во храм Божией Матери. Наступили лучшие годы моего эмигрантского пастырства и продолжались они десять лет. О них нельзя говорить кратко. До такой степени они были полны глубокого содержания, так много давали мне глубоких и трогательных переживаний как в Париже, так и на летних съездах во всех концах Европы — от Франции до Финляндии, на Юге и на Севере. У меня образовались огромные духовные связи как с молодежью, так и со взрослыми членами Движения, огромная переписка. Наступившие десять лет были лучшими годами не только моей эмигрантской, но и всей моей 50-летней пастырской жизни. Центром этой жизни и деятельности был Париж, органами ее были съезды и отчасти лагери. Путями — огромная переписка. Чувствовалось, что мы все носим молитвенно друг друга в своих сердцах. И ничего в этом не было искусственного, напускного, притворного. Была естественная, духовная, молитвенная общая жизнь со Христом, вполне искренняя, с отсутствием всякого притворства и ханжества, по крайней мере, так я ее воспринимал. Эта наша 10-летняя молитвенная жизнь во Христе была истинной милостью к нам Божией, по крайней мере, так я ее воспринимал. И Бог давал мне силы выдерживать ее. Слава Богу за все…

Православный символ веры как выражение религиозного сознания православного русского народа

     Тысячу лет тому назад, при святом равноапостольном князе Владимире русский народ принял христианскую веру. Он принял ее главным образом по доверию к Великому князю и к его бабке, св. Ольге, но не только поэтому. Его привлекали и сама христианская вера, сам Христос, Божия Матерь, святые мученики, Отцы Церкви, подвижники. Проповедники христианской веры посещали Русскую землю с апостольских времен. На ней побывали апостол Павел, апостол Андрей Первозванный со своими учениками и спутниками. При Владимире христианская вера стала нашим всенародным достоянием, основанием жизни не только отдельных верующих, но и принципом жизни всего русского народа. Русская земля стала землею Святорусскою. В православном Символе Веры нашло свое выражение христианское самосознание русского народа. Вместе с Евангелием, с псалтырью, с житиями святых, с писаниями Отцов Церкви, с церковными песнопениями Символ Веры выразил и направил нашу православную христианскую мысль, установил наше отношение к Богу, к людям и к жизни. Если это и не было у всех совершенно ясно и отчетливо осознанным и сформулированным миросозерцанием, во всяком случае, это было глубоко живущим в тайниках души двигателем и вдохновителем совести и поведения верующих русских людей. Плохо это было или хорошо, разумно или неразумно, удачно или неудачно — это показала вся последующая жизнь русского народа, его тысячелетняя история и духовный облик, сложившийся под влиянием Православной Церкви и примеров православных святых.

 

     Русский народ создал единственную в мире страну не только по размерам, но и по нравственному ее облику, сохранив добрые отношения со всеми многочисленными народами, вошедшими в состав его государства; и так же добрые отношения он стремился поддерживать со всеми другими народами его окружающими. Для русского народа, проникнувшегося духом христианства, не существовало и не существует народа и племен презираемых, ненавистных, нетерпимых и гонимых. Он стоит на широком основании христианской любви. В каждом человеке он умеет находить и видеть образ Божий. У него широкое вместительное сердце. И это дала, этому его научила не только данная ему Богом природа, но и его святая православная вера, христианство в его чистейшем выражении без примеси человеческих домыслов, изменений и дополнений. Мы глубоко и любовно воспринимаем примеры и заветы мучеников, наставления святых отцов и подвижников Церкви, своих собственных святых, Христа-ради юродивых и старцев. Особенно же мы почитаем близких нам по духу святых — святителя Николая, святых великомучеников Георгия и Пантелеймона, святых великомучениц Варвару и Екатерину, святую равноапостольную Нину, св. Алексея (человека Божия), св. Филарета Милостивого, св. пророка Илию, а из наших русских — преп. Сергия Радонежского, преп. Антония и Феодосия Печерских, преп. Зосиму и Савватия Соловецких, преп. Сергия и Германа Валаамских, святителей Митрофана Воронежского, Тихона Задонского, Иосифа Белогородского и всех других святых и подвижников, юродивых и странников, своей жизнью, наставлениями и беседами, осветивших, осмысливших и указавших русскому народу образ и путь христианской святости, научивших его каяться и молиться. Конечно. Русский народ не святой народ. В его жизни и в его душе много нечистоты и грязи. Но он знает, где находится и в чем состоит подлинная правда и святость. Его не обманешь фальшивой напускной святостью. Он тонко отличит истину от лжи во всяком человеке. И в тоже время он ничем и нисколько не застрахован от того, что он не предпочтет дьявольский путь зла Христовому пути добра и правды. Примеры Разина и Пугачева с их товарищами это ясно показывают.

 

     Не можем не отметить и еще одного обстоятельства в исторической судьбе русского народа — его исключительное и замечательное географическое положение между Европой, Азией и Америкой, на необъятных просторах Европейской России и Северо-Восточной Азии. Это положение поставило русский народ в особые отношения ко всем народам мира, связывает его с людьми самыми разнообразными по своей истории и культуре, с одной стороны — простыми и первобытными по вере и понятиям, с другой стороны — хранящими остатки древних великих культур и традиций индусов, китайцев, монголов, японцев, арабов евреев, а также и с людьми самой последней современной европейской культуры. Такое международное положение русского народа в связи с особенностями его собственной культуры, с одной стороны, делает ему близкими и понятными все эти разнообразные по культуре народы, а с другой — отмежевывает его от них, обязывает его понимать, любить и беречь свои собственные духовные особенности, свой собственный духовный облик и свой особый жизненный путь. Этим определяется необычное, загадочное, но и чрезвычайно важное назначение русского народа в судьбах и в жизни европейских и азиатских народов, не теряя своей самобытности и своего особого пути, быть духовным связующим узлом и центром мировой жизни в будущих неведомых, загадочных судьбах и обстоятельствах человеческой истории.

Тысячелетнее Царство Христово

     Тысячелетнее Царство Христово, о котором говорит Откровение св. Иоанна, есть не только Царство Христово, но царство христиан (Откр. ХХ. 4)относили и относят к разным моментам в истории христианского человечества, из которых каждый, действительно, охватывает тысячу лет. Таких периодов в истории христианского человечества усматривают три, не считая того последнего, который описывается в Апокалипсисе.

 

     Первым таким периодом является время от Апостольского собора (54-й г. по Р. Х.) до отделения Западной церкви в 1054 г. В течение этого 1000-летия вся христианская церковь, от Испании до Греции, составляла единое нераздельное Царство Христово, собиралось на общих вселенских соборах, уяснила и установила на них все основные догматы христианской веры, составила православный Символ Веры, утвердила на все времена свое православное догматическое самосознание. Этот период времени, по всей справедливости, заслуживает наименования «1000-летнего Царства Христова». И хотя Церковь в эти годы подвергалась особенно жестоким гонениям со стороны язычников и раздиралась ересями, но оставалась единой и непоколебимой в своем православно-христианском самосознании, которое она утвердила на семи Вселенских Соборах.

 

     Есть и другой период в истории Православной Церкви, менее определенный, но заслуживающий наименования «1000-летнего Царства Христова на земле». Это — эпоха Византийской империи от Константина Великого, основателя Византии в 325 году до завоевания Константинополя Магометом II в 1453 году. Этот период времени превышает 1000 лет приблизительно на 120 лет.

 

     Наконец, третье 1000-летнее Царство Христово на земле, от крещения русского народа (988 год) до падения Русской империи в 1917 году. Оно не дожило до 1000 лет почти на 70 лет.

 

     Во все эти периоды времени именем Христовым освящались и возглавлялись идеология и жизнь целых народов христианских. Господь трижды осуществлял на земле апокалипсическое пророчество, как бы подтверждая этим нерушимость Божиих определений. Нельзя, однако, сказать, чтобы христиане с должным вниманием относились к этим предупреждениям. Впрочем, старые русские книжники их понимали, помнили и говорили: «Первый Рим — Ветхий Рим; второй Рим — Византия; третий Рим — Москва, а четвертому — не бывать». Так оно и вышло. В настоящее время, с падением Русской православной империи, не осталось на земле ни одного такого огромного, сознающего себя коллектива православия, какими были три предыдущих. Существуют, правда, и теперь православные народы и государства — Греция, Сербия, Румыния, Болгария, но ни одно из них не считает себя, да и не может считать по своей незначительности, выразителем общецерковного православного самосознания, никто из них не претендует на такое свое значение и назначение. Их голоса никто в мире не станет принимать во внимание, никто не будет с ними считаться. (Примечание редакции: сейчас, после падения коммунизма в Советском Союзе и раздробления страны, с одной стороны — с мнением России в мире не склонны считаться, что видно на примере Сербии, Ирака, с другой — правящие элиты постсоветской России при всем их кажущемся благоволении к Православию на деле проникнуты духом совсем иным, что видно на примерах запрещения урока Закона Божия в школах, блокировании организации православного национального телевизионного канала и других подобных, которым несть числа). Те же коллективы, с голосом которых считаются, не станут говорить о Христе. О Христе и Христовой правде мы теперь не услышим ни от Англии, ни от Америки. У них у всех, если и есть свои слова, то во всяком случае не слова Христовой правды. Земля потеряла свое не только православное, но и просто христианское лицо. Безмолвствуют и святейшие патриархи и митрополиты. Невольно думается, что человечество вступило в беспросветную мглу грядущего царства антихриста. Светлый и святой лик Христа, сиявший в мире, как знамя вечной правды, померк в сознании человечества. Люди стали жить иными идеалами. Человечество вступило в беспросветную мглу грядущего царства антихриста. Жутко и страшно становится жить на земле среди этого современного ада злобы, ненависти, насилия и взаимного истребления так называемого «культурного человечества». Да воздаст ему Господь по делам его.