Русская община в Англии занимала не последнее место в кругу других центров русского рассеяния: если не по своей численности, то по своей политической активности в 19201930-х гг. Выпуск журналов и брошюр на английском языке, поддержка связей с английскими политиками, учеными, журналистами, контакты с другими центрами русского зарубежья, особенно тесные с Парижем, все это оказывало влияние на формирование общественного мнения в Англии по русскому вопросу и на развитие англо-русских отношений(1).

Русская колония в Англии, как и в других центрах рассеяния, была неоднородной по своему социальному составу и политическим ориентациям. Часть эмиграции быстро сливалась с английской культурной средой: среди русских, приехавших в Англию после революции, было некоторое число англизированных аристократов. Нашли свое место в английской жизни русские предприниматели, банкиры, деловые люди, юристы, врачи, ученые, люди искусства. Но были в Англии и особые эмигранты патриоты, которые до конца дней верили в возрождение России, не принимали нового гражданства, не поступались своей русскостью. Виднейшим представителем этой группы был Евгений Васильевич Саблин (18751949) последний небольшевистский посол в Англии.

После революции Саблин возглавил русскую колонию в Лондоне, и во многом благодаря ему она оставалась малым государством в государстве, хранила культурные и политические традиции уходившей в историю России. На важнейшие события английской жизни Саблин откликался от имени русской колонии в британской прессе. А. Казем-бек писал: Ни один из русских послов, оставшихся не у дел, не сумел занять такого положения, как Саблин в Лондоне. Его продолжали приглашать на придворные церемонии и гарден-парти, на приемы в Форейн-Оффис, как бывало в годы его официального представительства. С мнением его считались и считаются до сих пор(2).

Саблин вел документацию членов русской общины, выдавал необходимые справки и рекомендации для поступления на работу или в университет, пользуясь своими дипломатическими связями помогал эмигрантам из других центров получить английскую визу, что было нелегко для обладателей нансеновских паспортов. Большой интерес представляет его переписка: среди его адресатов были многие видные политики, писатели, издатели. Не удивительно, что документальные материала их коллекций Саблина, хранящиеся в Бахметевском архиве в НьюЙорке, Гуверовском архиве в Стэнфорде (Калифорния), а также в Русском архиве Лидса, являются ценнейшим источником по истории русской эмиграции в Англии. Постепенно эти материалы становятся достоянием специалистов и читателей.

Переписка Саблина нередко освещает скрытую от взгляда историка частную сторону жизни русских в Англии, бросает свет на характеры, отношения между людьми, помогает понять их взгляды. Добавить еще несколько страниц к этой внутренней истории эмиграции позволяет переписка Саблина с Г.П. Струве(3), А.В. Тырковой-Вильямс(4), бароном Б.А. Нольде(5), на основе которой, с использованием дополнительных архивных материалов, написана предлагаемая статья.

В архиве М.Д. Врангель, собиравшей сведения о русской эмиграции, сохранилась краткая автобиография Е.В. Саблина, написанная в апреле 1932 г. Он пишет о себе: Евгений Васильевич Саблин, 56 лет от роду. Уроженец Области Войска Донского. Родился в г. Новочеркасске 20 октября 1976 г. Вероисповедания православного. Воспитывался в санкт-петербургской третьей гимназии до 16-летнего возраста. Затем поступил в Императорский Александровский лицей, который и окончил в 1898 г. Поступил в Министерство иностранных дел в августе 1898 г., причисленным к первому (азиатскому) департаменту. В ноябре 1899 г. назначен состоять при Миссии в Белграде. В 1903 г. там же назначен вторым секретарем. В январе 1905 г. назначен секретарем миссии в Марокко, каковою управлял до октября 1908 г. в качестве поверенного в делах. Пожалован званием камер-юнкера. В октябре 1908 г. назначен первым секретарем миссии в Тегеране. В декабре 1914 г. командирован из Тегерана в распоряжение Императорского посла в Лондоне. В декабре 1915 г. назначен первым секретарем Императорского посольства в Лондоне. За управление миссиями в Марокко и Тегеране имеет две Высочайшие благодарности. Временным правительством назначен Советником посольства в Лондоне. После революции с разрешения Великобританского правительства был управляющим делами бывшего Российского посольства в Лондоне и в таковом звании числился на дипломатическом листе до момента признания Советского Правительства. В 1924 г. был избран единогласно представителем интересов русской колонии в Лондоне. Представлял в Лондоне интересы генерала Деникина, адмирала Колчака и генерала барона Врангеля. В 1924 г. покинул здание бывшего посольства и основал в Лондоне Русский дом. С тех пор занимается в Лондоне общественно-политической деятельностью, находясь во главе русской колонии. Состоит десять лет почетным попечителем русской церкви в Лондоне и церковным старостой. Состоит казначеем Российского Общества Красного креста в Лондоне(6).

В меморандуме, написанном 6 февраля 1942 г. по-английски для налогового отчета, Саблин сообщает еще некоторые детали: Я нахожусь в этой стране с августа 1914 г., когда я был назначен первым секретарем Императорского посольства в Лондоне при Сент-Джеймском дворе. Позднее, после смерти в 1917 г. последнего императорского посла России графа А. Бенкендорфа, был назначен поверенным в делах России. До 1924 г. занимался ликвидацией дел Имперского посольства и посольства Временного правительства. Затем стал представителем русской беженской общины в Англии, с одобрения правительства Его Величества Короля. Я до сих пор занимаю это положение(7).

Е.В. Саблин принял на себя обязанности советника посольства в сентябре 1919 г. в сложнейшей политической обстановке. Надежда на победу Колчака рухнула, представлявший его правительство в Англии К.Д. Набоков был освобожден от занимаемой должности. Саблину было поручено принять от него дела и он был назначен управляющим делами посольства. В это время волны русских беженцев, хлынувших в Европу, начали достигать Лондона. Многие русские бежали северным морским путем, через Финляндию. Другие добирались с юга, через Константинополь, Балканы, Париж. Если до 1917 г. российское посольство было изолировано от русской колонии, то революция в корне изменила это положение. Теперь, помимо выполнения своих дипломатических задач, посольство должно было объединять и направлять русских, волей судьбы оказавшихся в Англии. В посольстве устраивались собрания разных групп беженцев. Посольство (Chesham House) и консульство (30, Bedford Sq.) стали центрами, объединявшими эмигрантов различных политических ориентаций, но противостоявших большевизму.

Саблин возглавлял посольство до признания Великобританией Советского государства де факто в 1921 г. Однако здание посольства он удерживал как оплот небольшевистской России еще несколько лет до официального признания Англией советской власти в 1924 г. После своей отставки Саблин стал представителем русских эмигрантов в фонде Нансена и возглавил эмигрантскую колонию в Лондоне, которая, как предполагали некоторые английские политики, представляла ту Россию, которая еще могла возродиться. Когда в 1924 г. Е.В. Саблину пришлось покинуть здание посольства, он приобрел дом в Кенсингтоне, посольском квартале Лондона Королевской слободе. А.Л. Казем-Бек писал: Это в наши дни самый строгий и благородный район в южной части Вестенда. Лучше нет района во всем огромном Лондоне, перед которым и Нью-Йорк кажется городом умеренных масштабов. В Кенсингтоне много скверов с задумчивыми деревьями, вокруг которых стоят бесчисленные узкие особняки, то тюдоровские, то викторианские(8). Викторианский особняк, приобретенный Саблиным, стал Русским Домом, символическим штабом эмиграции. Саблин не считал его своей личной собственностью, он занимал в нем четыре комнаты, а остальные помещения были предоставлены организациям русской колонии. Нижний этаж занимал Русский Красный Крест, в доме проходили заседания Комитета помощи русским беженцам. Русские, приезжавшие в Лондон могли бесплатно остановиться в этом доме.

Создавать Русский дом помогала Саблину его жена Надежда Ивановна (ур. Баженова, 1892-1966). Она происходила из артистической русско-итальянской семьи Де Лазари, была незаурядным ценителем искусства. Собранная Саблиными коллекция предметов искусства была перевезена в Русский дом, который со временем превратился в музей русской культуры и истории. Этот музей, как это бывает, стал привлекать новые поступления.

В марте 1933 г. с Е.В. Саблиным встретился последний председатель Англо-Русского Торгового Общества Ивлин Хабард. Эта торговая компания была основана Ричардом Ченслором в 1553 г. Первый англо-русский торговый договор, узаконивший эту компанию, был подписан Иваном Грозным (документ хранится в Британском музее). Русские цари неоднократно оказывали компании знаки внимание, дарили свои портреты. Представители этой компании, просуществовавшей 380 лет, не хотели вести дела с большевистским правительством и решили закрыть свое Общество. Ивлин Хабард передал в коллекцию Е.В. Саблина царские портреты, пожалованные компании Петром I, Екатериной I, Екатериной II и Николаем I. Описанию этой коллекции Саблин посвятил статью в Возрождении(9). Зал заседаний, где находилась эта великолепная портретная галерея, напоминал русский столичный особняк. Первый этаж занимала гостиная со старинной русской мебелью красного дерева, которая напоминала русскую загородную усадьбу. Вдоль лестницы были развешаны гравюры с изображением русских памятников, храмов, дворцов, форм обмундирования русских полков в разные эпохи. На втором этаже помещалась столовая и еще одна гостиная. В углу стоял большой рояль. На третьем этаже располагался рабочий кабинет Саблина.

В Русском доме читали лекции и доклады политики и философы, о положении в России рассказывали очевидцы с чтением своих произведений выступали И.А. Бунин, М.И. Цветаева, Б.К. Зайцев, М. Алданов, Н.А. Теффи, В.В. Набоков, пел Ф.И. Шаляпин. Саблин и сам неоднократно читал доклады в Русском доме. В 1926 г. в газете Возрождение в изложении корреспондента под псевдонимом N был опубликован доклад Саблина Движение русской проблемы в Англии в 1924 и 1925 годах. Мысли и воспоминания(10). Этот доклад Саблин прочел на заседании в Русском доме 8 января 1926 г. Он начал свое сообщение со дня прихода к власти в Англии рабочего правительства Мак Дональда. Это правительство, как подчеркнул Саблин, весьма поспешно даровало признание де юре советскому правительству. За время правления Мак Дональда положение русских в Лондоне не ухудшилось, но их постоянно подозревали в деятельности, подрывающей англо-русские политические отношения. В докладе рассказано о том, как в этих неблагоприятных условиях русская колония в Англии сумела организоваться и наладить ознакомление англичан с сущностью большевистских доктрин и положением в России. Саблин постоянно давал корреспонденции об английской политике и о русских в Англии в газете Возрождение, выходившей в первые два года под редакцией П.Б. Струве, а после того как Струве вынужден был уйти их этой газеты, Саблин сотрудничал в новых изданиях основанных П.Б. Струве России и России и славянстве(11).

В 1928 г. в газете Россия и славянство появилось интервью Саблина с Г.П. Струве по поводу задач эмиграции. В нем Саблин предлагает русским зарубежникам объединяться и содействовать избавлению родины от большевистской власти. Для этого, считает он, нужно создать в своей среде внепартийную силу и искать помощи на стороне. Помощь мы получим, только если будем представлять нечто единое, пишет он(12). Частное письмо Саблина к Г.П. Струве более детально раскрывает его представления о задачах эмиграции. В письме от 29 мая 1930 г. он предлагает на основе статей в России и славянстве создать информационные бюллетени для иностранцев, разъясняя им сущность советской экономики: Общее мнение все еще не уясняет себе опасности большевизма как не понимает и создавшееся в нашем отечестве положение. И наш долг - разъяснять им это(13). Он предлагает публиковать меморандумы, подготовленные в соответствии с характером той страны, где они издаются: То, что можно преподнести французской публике, нельзя дать англичанам. Он пишет, что поддерживая искусственный товарообмен с советами, англичане подрывают собственное хозяйство. Пятилетний план, по его мнению, представляет собой спекулятивное предприятие советского правительственного капитализма, рассчитанное на создание государственной промышленности с использованием принудительного труда, с целью получения валюты.

Хотя русских эмигрантов в Англии было сравнительно немного, между ними и там существовали непримиримые расхождения в политических и религиозных взглядах. Поэтому при попытке объединения образовалось два соперничающих центра Русский дом Саблина и основанное в 1926 г. Общество северян и сибиряков. Общество состояло из эсеров и меньшевиков, к которым тяготели представители торгового и делового мира, банкиры, предприниматели. Русский дом привлекал более консервативно настроенных людей, членов партии кадетов, офицеров белой армии, представителей духовенства. Эти два центра стремились во всем превзойти друг друга, что особенно заметно проявлялось в культурной жизни. У Северян было свое театральное общество, была студия и у Русского дома. И те и другие устраивали театральные представления и концерты. Каждый центр провел свой День Русской культуры и по-своему отметил Пушкинские дни. Тем не менее, многие русские знаменитости, приезжавшие из Европы, выступали и в том и в другом центре, так как приезжали они в Лондон в основном для заработка.

В письме к Г.П. Струве от 16 июня 1930 г. Саблин рассказывает о внутренних отношениях между разными группами эмигрантов в Англии, о разногласиях, проявившихся во время подготовки к Дню русской культуры: Никакой особенной вражды у нас здесь не наблюдалось, а как только заговорили об объединении, так и разошлись по целому ряду пунктов. Здесь нам страшно мешает наша церковная распря. Лондон в этом отношении крупный пост, так как так называемые карловчане достаточно сильно здесь представлены. <...> Здешняя наша группа, подчиняющаяся в церковно-политическом отношении митрополиту Антонию, тотчас же возбудила вопрос о придании Дню Русской культуры характера церковного торжества. Пушкина они еще не посмели отвергнуть, но раскол внесли, и от нас отдалились. Вот тут и объединяй соотечествеников(14).

В этом же письме Саблин пишет о кончине в Лондоне бывшего российского министра земледелия А.А. Риттиха, которого он называет одним из самых замечательных наших людей. Риттих был либеральным консерватором, явился зачинателем и исполнителем столыпинской земельной реформы. В Лондоне он оказался после деникинской эвакуации, и там познакомился с Саблиным и Тырковой(15).

В письме к Г. Струве от 4 ноября 1930 г. Саблин критикует аполитичность русских читателей в Лондоне: Русская колония в Лондоне не читает Россию и славянство, которой восхищаются британские друзья. <...> Средний русский обыватель более тянется за Ренниковым, за Яблоновским, за Доном Аминадо(16), за разоблачениями невозвращенцев, а главным образом за мало приличной перебранкой между Возрождением и Последними новостями(17).

1930-е годы розовое десятилетие в английской политике, когда правительством был взят курс на сближение с советами. Саблину в эти годы нередко приходилось встречаться с советскими представителями, часто бывавшими в Лондоне. Ему хотелось разобраться, что в действительности происходит в России и может ли эмиграция сыграть какую-то роль в новых политических процессах. Он пишет в этом же письме: Я часто вижу здесь приезжающих из России и у меня все более крепнет впечатление, что там назревают крупные события. Однако значительная часть нашей эмиграции все еще утешается игрою в солдатики и дает волю своим писательским способностям, - которых никто, конечно, не может отрицать в нашем народе. В одном из писем Саблин сообщает о прозвучавшем в Русском доме докладе о московском процессе о деле Бухарина, Рыкова, Крестинского, Раковского и др. по обвинению их в шпионаже. Такого рода факт, считал он, может приподнять завесу будущего.

Саблин сообщает Г. Струве о ведущейся в Лондоне украинской попаганде и о загадочной личности В.К. Коростовца. В 1930 г. на нашем здешнем горизонте появился бывший чиновник канцелярии Министерства Иностранных дел Владимир Константинович Коростовец. Я давно знаю этого человека. В Министерстве он не пользовался симпатиями, его считали неуравновешенным и интриганом, но достаточно умным и энергичным. До 1930 г. Коростовец жил в Берлине, затем познакомился с англичанином Маунди-Грегори, богатым человеком, который интересовался политикой, финансировал Скоропадского. Маунди-Грегори был католиком и монархистом и проявлял особый интерес к личности претендента на русский престол. Он пригласил Коростовца в Англию писать на антисоветские темы и щедро финансировал его издания. На его средства Коростовец издавал в Лондоне ежемесячное обозрение "Whitehall Gazette and St.James Review", которое рассылалось влиятельным лицам, министрам, дипломатам и даже королю. С 1930 г. Коростовец начал вести в Англии бурную пропаганду в пользу отделения Украины от России. Русских он ненавидел сильнее, чем большевиков. Деятельность Коростовца не оставила Саблина равнодушным: он сумел убедить Маунди-Грегори в том, что не стоит поддерживать подобного политического авантюриста. Однако Коростовец сумел найти нового финансиста, председателя правления одного из крупнейших лондонских банков. Тогда к деятельности Коростовца Саблин привлек внимание английского министерства иностранных дел Foreign Office, и сам не оставлял борьбу: он пригласил Коростовца для личной беседы и постарался убедить его переехать в Берлин. Тот уехал, но через некоторое время снова всплыл в Лондоне.

В письме Г. Струве от 30 марта 1931 г. Саблин дает сатирическую зарисовку сценок в советском представительстве: Гарольд Никольсон сделался завсегдатаем советского полпредства и пляшет там русскую вместе с сыном Болдуина Оливером. Об этом Оливер с гордостью рассказывал, причем показывал, как мадам Сокольникова(18) машет платочком, а он Оливер, выделывает казачьи прыжки. Времена меняются. 9 августа 1931 г. Саблин сообщает о расколе церкви в Лондоне, образовании нескольких приходов, содержании большого штата духовенства: Все храмы бедствуют и пустуют, а англичане, которые дают деньги на православие, не знают, куда им ходить.

В письме от 13 апреля 1932 г. Г. Струве сообщал Саблину из Франции: Я имел письмо от сэра Бернарда Пэрса, из которого заключаю, что шансы мои на получение лекторства в Лондоне весьма реальны. Дело, вероятно, решится в течение мая. Действительно 31 мая 1932 г. Г. Струве оповестил Саблина о своем назначении лектором на место Д.П. СвятополкМирского в Лондонском Университете: Вчера получил извещение от Лондонского Университета о том, что назначение мое на место Мирского состоялось - с 1 октября с.г. я Assistant Lecturer in Russian Literature(19). 4 июня 1932 г. Саблин поздравляет его с этим назначением, о котором он уже слышал от самого Бернарда Пэрса(20). Б.Пэрс был одним из основателей и директором Института Славяноведения при Королевском колледже Лондонского университета. Он был инициатором приглашения в Лондон и Д. Мирского, и Г.Струве, так как был знаком с их семьями еще в России, где неоднократно бывал до революции. В одном из своих писем Г. Струве дает ему пространную характеристику в ответ на просьбу Саблина, которому нередко приходится с ним общаться (см. Приложение II). Как и большинство русских знакомых Пэрса, Саблин и Струве называют его между собой Персом или Персиком.

В последующих письмах Саблин нередко упоминает Пэрса и характеризует эволюцию его взглядов на новый строй в России. В 1935 г., после своей первой со времени революции поездки в Россию, Пэрс сменил вехи и сделался завзятым сталинистом. Он с большим трудом добился разрешения бывать России и бывая там, восхищался достижениями советского строя. Временами он позволял себе и поучить советское руководство уму-разуму, как это видно из книги Москва принимает критику, с которой он выступил в том же 1935 г. Над советами Пэрса которыми он поделился с широкой публикой, посмеивались и русские, и англичане. 26 февраля 1941 г. Саблин сообщает о Пэрсе: Наш любезный Персик бывает у нас ныне каждую неделю. Ищет сочувствия и симпатии, ибо понимает или быть может не понимает что он уже устарел и Форейн Офису более не нужен <...> Любовь его к России трогательна.

Вторая мировая война вскрыла глубинную сущность отношения английского правительства к России. Краеугольным камнем этого отношения была торговля. Рынок сбыта и сырьевые ресурсы России в это время нужны были правительству Англии любой ценой. 26 февраля 1941 г. Саблин пишет: Времена наступают тяжкие и какая-то развязка приближается, развязка, которая вряд ли развяжет то, что нужно, ибо меня страшит не столько конец войны, сколько начало нового мира и мiра. В сей разлюбезной стране много обнаружилось, чего не должно было бы быть в стране культурной, и в государстве демократическом.

14 июня 1941 г. Саблин рассказывает Г.П. Струве о том, как он консультирует Пэрса, пишущего о России в Manchester Guardian. Он внушал Пэрсу: России без своих прежних границ не обойтись. Нам необходим Персидский Азербайджан, Каспийское море, Персия должна быть почти наша, так же как Финляндия. Выход к Персидскому заливу должен быть нам обеспечен, так же как особое соглашение о Дарданеллах. Реакцию Пэрса он описывает со свойственным ему чувством юмора: Пэрс хотя и спрашивает меня, не сошел ли я с ума, но тем не менее многое уже пишет в этом направлении.

5 июля 1941 г. Саблин комментирует свое открытое письмо в Таймс, в котором он высказал симпатии погибающим на фронтах Иванам и Петрам, простому русскому народу. Выступление было поддержано многими русскими в Лондоне, но А.В. Байкалову и Г. Струве оно пришлось не по вкусу. Саблин разъясняет своему адресату, что его сочувствие русскому народу отнюдь не равно признанию законности советского правительства. Он лишь высказал общие чувства большой группы эмигрантов. Саблин пишет: Появилась тяга в Россию. Возможно, конечно, что лишь на словах. Но во всяком случае проявляется самое обыкновенное патриотическое настроение. Это настроение я и уловил, и о нем засвидетельствовал в Таймс. Мое письмо не являлось декларацией. Я против каких бы то ни было деклараций в виду вообще полной незначительности эмиграции. Не упускайте из виду, что нас, т.е. лиц, не принявших иностранных подданств, осталось очень мало. Но какую-то манифестацию нужно было сделать, и я ее сделал. Саблин был убежден, что своим выступлением он оказал услугу соотечественникам, которых в Европе стали подозревать в сочувствии Гитлеру.

Саблин продолжает там же: Мы с Вами как будто по-разному понимаем слово патриотизм. Для меня в момент решающий судьбы нашей страны, нашего отечества, дорогой Глеб Петрович, нет никакого различия между гражданами России, независимо от их политических верований, если только они активно участвуют в защите отечества от нападений врага. Большевик, монархист, демократ, жизнью своей платящие, чтобы отстоять независимость России, для меня они все ныне одинаково русские люди, какими они являются фактически на боевом фронте, не испрашивая на это нашего с Вами соизволения. И до тех пор, пока они, объединенные лишь мыслью одержать победу над врагами, будут продолжать это делать, как это делали их предки в отечественную войну, ОНИ мои братья по единой РОДИНЕ. После победы, которую мы с вами одинаково желаем, мы все, вероятно включая и большевиков, должны будем занять совершенно новые позиции в возрожденной России, свобода и самоуправление которой станет вновь нашей практической политикой. Но эти позиции станут для нас ясными лишь тогда. А до тех пор будем самыми обыкновенными русскими людьми, будем печалиться о судьбах родины, на которую напал наш исконный враг, который, конечно, не пошел на нас, чтобы избавить нас от большевистского ига, а по соображениям иным.

С течением войны Саблин все больше разочаровывался в способности эмиграции что-то сделать для России. 9 июля 1943 г., посылая соболезнование по поводу смерти матери Г. Струве Нины Александровны, Саблин пишет: Жалеть надо не тех кто уходит, а тех, которые остаются жить в этом обезумевшем мире. Но никакие трудности не вынуждали Саблина забыть о своем отечестве. Он был одним из немногих эмигрантов, не принявших нового гражданства, хотя такая возможность у него, конечно, была. 2 августа 1944 г. он писал Г. Струве: За 45 лет жизни моей заграницей я не осербился, не обиспанился и даже не обангличанился, но обрусел. От моей русскости я никогда не избавлюсь. Для меня Россия превыше всего. В нее я верю и в конечном итоге спасение придет оттуда. Во время войны Саблин оставался представителем русской колонии в Англии. 19 октября 1944 г. он писал Тырковой: Что касается Лондона, то представители СССР никакого отношения к вопросу о нашей эмиграции не имеют и все здесь обстоит по-старому. Я являюсь представителем эмиграции, занимаюсь ее текущими делами и никто мне не чинит никаких препятствий. Представители Советского посольства проявили инициативу в установлении добрых отношений с Саблиным. Однако он не позволял им переходить определенные границы. Когда Советское посольство предложило приобрести его музей и архивы, он наотрез отказался. Лишь некоторые из своих коллекций предметов искусства он по завещанию передал в Россию. О своих отношениях с посольством он подробно пишет в приводимом ниже письме к борону Б.Э. Нольде (см. Приложение III).

Принято думать, что война задела Англию в меньшей степени, чем другие страны, в силу ее островного характера. На самом деле Англия отдала войне много сил, Страшнее всего для англичан оказалась предсказанная еще Г. Уэллсом война в воздухе: нелеты немецких самолетов лишили англичан чувства островной безопасности. Во всей полноте ощутили это на себе русские эмигранты. Немецкая бомба настигла в Лондоне и русских, разрушив их штаб Русский дом.

 

Е. В. Саблин описывал это событие в письме А. В. Тырковой:

19 августа сего года в 72 шагах от нашего дома упала крылатая бомба, которая повредила верхние этажи Русского дома. Жена, я и прислуга спаслись от ужасной смерти буквально каким-то чудом. Погибло много ценного русского имущества. Мы продолжаем жить в полуразрушенном доме, надеясь на лучшее будущее. А.В. Тыркова отвечала ему из Франции: С печальным волнением прочла Ваше описание бомбардировки Вашего дома. Какое счастье, что Вы и Надежда Ивановна не потеряли присутствия духа. Хотя это даже не вы. Это просто милость Божья, за которую я горячо благодарю создателя. Я мечтаю весной пробраться в Англию и тогда, забравшись в Ваш подвал, посидеть около вас обоих, поделиться переживаниями этих долгих, ошеломительных лет. Я очень скучаю без английских друзей, среди которых вы занимаете одно из почетных мест. И вещей ваших мне более чем жалко. Они были не только ваши, но и наши. Устраивая Русский Дом, вы оба проявили не только верный, тонкий вкус, но и русскую вашу подлинность. Для всех нас, томившихся без России, ваш дом всегда был и останется кусочком родины. Пусть отдельные, ценнейшие вещи погибли, но дух остался. Его и немецкая демоническая бомба не вышибет.

С особой остротой экономический кризис, вызванный войной, проявился в послевоенные годы. В стране была нехватка продовольствия, электроэнегрии, топлива, отчего сократилось количество транспорта, бытовыеи условия жизни резко ухудшились. В повседневной жизни русские, жившие в Англии, как и англичане, испытывали множество лишений, о чем свидетельствуют письма Саблина к Тырковой и Нольде. Во всех деталях раскрываются трудности послевоенной жизни в Англии в письмах Саблина к Г. Струве, который в 1946 г. переехал в Америку, оставив в Англии жену и детей. Г. Струве получил приглашение в Калифорнийский университет и эта работа обеспечивала его существование значительно лучше, чем лекторский оклад в Лондоне. Саблин взял на себя хлопоты, связанные с помощью его семье, которая после войны переживала особенно тяжелые времена.

16 марта 1945 г. Саблин пишет Г. Струве о сложностях послевоенного положения в Лондоне, очередях и продовольственных рационах. В 1947 г. положение семьи резко ухудшилось в связи с болезнью Юлии Юльевны Струве. Лечение поглощало все деньги, которые семье удалось выручить от продажи дома. Дочь Марина жила в Шотландии и одна воспитывала троих детей, муж ее скрылся. Саблин описывает бедствия Юлии, Нины, Марины и ее детей, живущих в Ричмонде в бунгало, небольшом летнем домике: им было нечего есть и нечем обогреться. Отсутствие топлива и бензина было общей трагедией, другой проблемой было столпотворение в поездах. Саблин считал, что возвращаться из Америки для Струве не имело смысла по экономическим соображениям. В то же время устроенность Струве мешала его семье обращаться за помощью к эмигрантским организациям: всюду они получали ответ, что глава семьи зарабатывает достаточно. В последнем из сохранившихся писем к Г. Струве, датированном 15 сентября 1948 г., Саблин снова пишет о сложном хозяйственном положении Англии, о трудностях повседневной жизни. Во время войны и вскоре после ее окончания в понимании патриотизма между представителями эмиграции обнаружились особенно острые расхождения. Многие русские в эмиграции надеялись, что поражение России в войне принесет ей освобождение от советской власти. в одном из поздних своих писем Г. Струве, что эту точку зрения разделала А.В. Тыркова. Он пишет, что по причине ее прогитлеровских симпатий, будто бы, и он сам и его отец разошлись с ней. Чтобы восстановить справедливость, достаточно прочесть письма Тырковой к Саблину за 1945 г., в которых она пишет о своем отношении к войне и к Гитлеру, о своей любви к России, а также о страстном желании вернуться в Англию из Франции, где ее лишь случайно задержало начало войны.

В письме за 31 января 1945 г. она пишет: Сердце мое болело за Россию несчастную и готово радоваться России воскресшей. Но для меня не в силе Бог, а в правде. Сила там накоплена, а на что ее направлять? Вот что волнует, а иногда и пугает. Нечего и говорить, как я счастлива, что немцев выгнали из России, что сломлена дьявольская гордость Гитлера. Но и кроме него еще много дьяволов на свете. Я никогда не сомневалась, что Англия победит. Но, само собой разумеется, мне и не снилось, какой победоносный героизм внесет в эту борьбу наш народ. После всего, что он выносил в течение четверти века, проявить такую поразительную стойкость и крепость, это может только народ-богатырь.

Письма показывают, что даже самая здравомыслящая представительница кадетов питала надежды, которые ее собственный разум расценивал как иллюзорные. Она, например, пишет Саблину, что надеялась издать в Москве свою книгу о Пушкине: Я, кончая Пушкина, все на Москву надеялась. Думала, авось после всех встрясок произойдут крутые перемены и опять раздастся свободная русская речь. И сейчас верю, что раздастся, но мы мыслим и мечтаем минутами, днями, а история двигается годами. Не всем дано дождаться результатов исторического процесса, разве только мысленно. Для меня нет сомнения, что там, в любезном отечестве, как говорилось в манифестах Екатерины и в докладах Саблина, что-то происходит значительное, быть может решающее. На этот процесс мы с Вами по-разному смотрим. Я считаю, что он совершается против желания власти и что теперь они дадут обратный ход, если смогут.

В ответном письме от 17 ноября 1945 г. Саблин убеждает Тыркову, что ее взгляды по этому вопросу ему очень близки: Почему Вы думаете, что мы с Вами на происходящее в России смотрит различно? Для меня Россия, Советским Союзом ныне именуемая, продолжает быть моим отечеством. Но нынешний режим в этом мое отечестве я не одобряю.

В конце войны многим эмигрантам стало казаться, что победа России над Германией должна в корне изменить советский строй и что при новом строе эмигрантам можно будет вернуться на родину. 12 февраля 1945 г. бывший русской посол во Франции В.А. Маклаков с небольшой делегацией эмигрантов посетил советское посольство в Париже для выяснения этого вопроса. От имени представителей эмиграции Маклаков заявил об их готовности к сближению с советской властью, желании работать для взаимного понимания и примирения. Завершая беседу, Маклаков обобщил: Крушения советской власти мы уже не хотим. Мы знаем, чего стоит стране революция, и еще новой революции для России не пожелаем. Мы надеемся на дальнейшую ее эволюцию. Полгода спустя после Маклакова на приглашение посольства ответил А.И. Бунин. Возвращаясь в памяти к этому времени, А. Седых отметил, что в конце войны слишком много было пережито, слишком велики были надежды эмигрантов на то, что к старому теперь не может быть возврата. Вопрос о возвращении и налаживании контактов с советским посольством встал и перед Саблиным. Саблин не раз обсуждал с Тырковой проблему возвращения в Россию молодежи. Дорога на родину была закрыта старшему поколению, но молодежь, как он считал, могла бы попытаться увидеть родину отцов. Однако жизнь показывала, что молодые русские незаметно вросли в английскую жизнь, русскую историю почти не знали и вовсе не мечтали о возвращении. Саблин, постоянно общавшийся с молодежью, живший ее проблемами, вполне отдавал себе в этом отчет. Мечтают ли они, вот эти, которые помоложе? размышляет он в ноябре 1945 г. Боюсь, что нет. Мечтает ли об этом Миша Звегинцов, думает ли об этом сын нашего Отца Владимира, мечтает ли об этом Зина Коренчевская, Маша Пущина, Оля Бер и те, которые помоложе? Сомневаюсь даже относительно милейшего Расторгуева, этого восторженного поклонника Отца Народов. Все они пустили здесь глубокие корни. Да, патриотизм у них имеется, но боюсь, постольку-поскольку. Да есть и другие причины: большинство нашей молодежи здесь обзавелись семьями. Например Дмитрик Звегинцов, трое дочерей от жены англичанки, а сам он уже подполковник и профессор в здешней академии Генерального Штаба <> Предоставим сей вопрос совести каждого. На вопрос корреспондента "Evening News", не собирается ли он сам возвращаться в Россию, Саблин ответил: Нет, не собираюсь, я прожил тридцать лет в Лондоне и сделался лондонцем Саблину в это время было семьдесят пять лет и он считал, что о возвращении должны думать те, кто помоложе. Ярко описаны Саблиным симптомы ухода со сцены старой эмиграции и превращение нового поколения поколения их детей в европейцев: англичан, французов, немцев. Саблин принадлежал к тем эмигрантам, которых война с особой остротой заставила осознать свою русскость. 2 мая 1949 г. Саблин умер после продолжительной болезни. А.В. Тыркова, переехавшая к этому времени в Америку, писала к Г.П. Струве в Калифорнию: В Англии стало пусто без Саблина. Даже больной, он оставался центром колонии. Дальше она сообщает об изменившемся положении русских в Англии, о новой, послевоенной волне эмиграции: Сейчас самое понятие - русская колония в Лондоне, переменилось. С появлением новых эмигрантов старость, а главное безжизненость старых эмигрантов выступает еще явственнее. Зернов своим приятием патриаршей церкви отдаляет себя от того, что для меня есть подлинное русское дело. Маленький, но живой центрик представляет семья Франков. Семен Людвигович говорит по радио о Соловьеве, о Пушкине. Война положила конец эпохе так называемой первой волны русской эмиграции. Русская колония в Англии в этом отношении столь же показательна, как и другие центры.

 

     Казнина О.А. Русские в Англии: из переписки Е.В. Саблина // Россика в США: Сборник статей (Материалы к истории русской политической эмиграции; вып. 7) - М.: Институт политического и военного анализа. - 2001. - С. 161-185

 

Приложение I.

В 1927 г. Тыркова ответила на анкету об Англии для собиравшей архивы эмиграции баронессы М.Д. Врангель, матери генерала Врангеля. Этот любопытный документ за 1927 г. лишь приблизительно отражает реальную ситуацию, но многое говорит о личных впечатлениях автора.

А. В. Тыркова-Вильямс. Письмо к М. Д. Врангель от 16 октября 1927 г.

1) Определить число русских эмигрантов в Англии мне трудно. Думала, что настоящих "беженцев" не более 1000-1500. Но очень много евреев со старыми русскими паспортами, что не мешает им иметь иногда и советские паспорта.

Приложение II.

6-I-1939 114 Great West Rd, Hounslow (Middx)

Дорогой Евгений Васильевич!

Вот информация о Пэрсе, которую Вы просите.

К России он, по его собственным словам в его Мемуарах, был привлечен еще с детства, когда был в Preparatory School. Более серьезно думать о руссоведении он стал, по-видимому, в Harrow и в Cambridge. В Cambridge он изучал классическую филологию, но по окончании университета решил посвятить себя новейшей истории и для этой цели несколько лет провел, занимаясь заграницей - во Франции, Германии и Италии. Но все это он рассматривал как подготовительный этап к России, куда он поехал впервые в 1898 г. Покойный П.Г. Виноградов помог ему устроиться вольнослушателем в Московский университет, где он слушал лекции Ключевского и Виноградова. 1898-99 гг он провел в России. Вторую поездку туда он совершил в 1904-05 г. и после этого до войны ездил каждый год, постепенно расширяя свои политические и научные связи там и служа неофициальным осведомителем Британского посольства в Петербурге и Foreign Office. В 1909 г. он организовал поездку думской делегации в Англию. Еще до этого, в 1906 г. он был назначен доцентом (Reader) in Modern Russian History в Ливерпуле, а в 1907 г. создал там же Liverpool School of Russian Studies, первым стипендиатом которой был В.Ф.Гефдинг, по рекомендации моего отца. С 1912 г. при этом Институте стал выходить журнал "Russian Review", предшественник "Slavonic Review". В 1914 г. Пэрс вызвался ехать в Россию и был назначен "official correspondent of the British Government" с поручением находиться при Армии. С 1915 г. он стал корреспондентом "Daily Telegraph", продолжая находиться при русской армии до самой революции (с перерывами, конечно, для кратковременных поездок в Англию). Во время революции 1917 г. он организовал, при содействии Плехановской группы "Единство" "Лигу Личного Примера". В 1919 г. состоял при адмирале Колчаке в качестве представителя великобританского правительства. С 1921 г. (кажется) - профессор руссковедения в Лондонском университете (до 1936 г.) и директор School of Slavonic and East European Studies (каковой пост покидает в октябре 1939 г.).

Главнейшие труды Пэрса:

Кроме того им переведены на английский язык басни Крылова, "Горе от ума" Грибоедова, ряд стихотворений Пушкина, написаны предисловия к письмам Государыни и ряду других книг, статьи о России в Cambridge Modern History и т.д. Сейчас им закончена и скоро выходит из печати книга о крушении монархии в России.

Надеюсь, что эти сведения Вас удовлетворят.

Позволяю себе еще раз напомнить Вам свою просьбу, о которой Вы обещали подумать. для меня насущно важно было бы получить деньги в начале будущей недели, мне за газ так и не удалось заплатить (надо на что-то жить это время) и газ могут отрезать. Мои апрельские получения выразятся в сумме 28 фунтов. Я бы хотел 25 фунтов из них заложить.

Приложение III

Русские в Англии после Второй мировой войны. Из переписки Е.В.Саблина с Б.Э.Нольде.

Дорогой Барон Борис Эммануилович,

Посещение меня Вашим сыном было тем более для меня ценным и приятным, что инициатива этого визита исходила от Вас, что свидетельствует, что Вы меня не забыли. Очень Вам признателен.

Что касается нашей колонии, то она очень отличается от Вашей. Прежде всего так называемых нансенистов здесь уже очень мало. Наша молодежь сплошь в Британском подданстве и русскость свою благодаря английским школам и вообще жизни в английской среде теряет не по дням, а по часам. Никаких эмоций подобных тем, которые по слухам наблюдаются в вас, у нас просто нет. Люди моего поколения слишком стары для каких бы то ни было эмоций. Ну а те, которые помоложе, либо совсем не имеют эмоций патриотического характера, либо оные скрывают, уподобляясь англичанам. Никаких комитетов, организаций и т.п. у нас здесь более нет. Политическую работу, когда она возникает, веду я, советуясь с двумя-тремя лицами, мнением которых я дорожу. А все остальные деятели моего возраста занимаются своими каждодневными делами, от всякой политики отошли.

Слышу, что у вас затевается какой-то конгресс, на который просят присылать делегатов. Ведь нельзя же посылать на такой конгресс лиц, находящихся в британском подданстве. А таких подавляющее большинство. И большинство в армии, во флоте, в различных департаментах Британского правительства. Даже девицы наши щеголяют в военной форме, а некоторые из них уже усланы в Грецию, в Египет, в Югославию. Многие работают в цензуре, в Би-Би-Си и т.п. Что им Парижский конгресс, он им решительно ничего не говорит... Да и нужен ли этот конгресс? Вот вопрос. Что сим конгрессом достигнется? Какие цели преследуют его организаторы. Если таким путем думают получить амнистию, то это вряд ли удастся. По моим сведениям такая амнистия в течение войны дарована не будет. Да и вообще общая амнистия дана не будет даже по окончании войны. На этот счет у меня имеются самые определенные сведения. Или, быть может, конгресс решит признать нынешнее Правительство нашего отечества? Тогда возникнет вопрос нуждается ли советское правительство в таком признании с нашей стороны? Мне думается, что нашу лояльность можно выявлять какими-то иными путями, менее эмоциональными. Мы, например, в самом начале внесли постановление прекратить какую бы то ни было неблагоприятную советскому правительству пропаганду и придерживаемся этого решения честно и определенно. Никаких иных собраний мы более не устраивали и устраивать не собираемся. Посему я и сомневаюсь, чтобы у нас здесь определилась какая-нибудь группа, которой апеллировала идея какого-то конгресса в Париже. Я во всяком случае воздержался бы от какой бы то ни было инициативы в этом направлении.

О постигшем мой дом несчастии в результате падения крылатой бомбы в непосредственной близости от входа в дом, Вы, вероятно, знаете от В.А. Маклакова. Жене моей пришлось уехать из Лондона и она проживает у друзей в центре Англии. Я иногда туда езжу ее наведать, но предпочитаю жить в столице. Если у Вас найдется время напишите мне о Ваших мыслях и соображениях в связи с нынешним моментом. Буду очень признателен.

Б. Э. Нольде Е. В. Саблину. 15 апреля 1945 г.

Дорогой Евгений Васильевич,

Я был очень рад получить Ваше интересное письмо от 10 марта, которое попало ко мне с некоторым запозданием. Спасибо за милый прием, который Вы оказали моему сыну. Он подробно написал мне содержание всего того, что Вы ему сказали. Несмотря на то, что он совсем француз, он продолжает живо интересоваться всем, что касается и России, и эмиграции. Я только что получил от него письмо из Калькутты. Он добрался благополучно и собирается слетать к Пешкову в Чунг-Кинг по делу.

Я в основном совершенно согласен с Вами относительно положения, которое должна занять эмиграция в отношении СССР. Два факта должны быть признаны как обязательный исходный пункт: государственный и национальный характер военного усилия Советов и государственный и национальный характер внешней политики, которые они вели до сих пор. В этом последнем отношении я готов закрыть глаза на их симпатии к балканским клиентам, не всегда, быть может, первого класса. Но мое безоговорочное признание правильности и блестящего успеха этой внешней политики заставляет меня с некоторым волнением думать о возможности и опасности появления течений, которые толкнули бы Москву за пределы того, что до сих пор было ее внешней программой, суммарно определяемой как шестнадцать республик. Пока я не вижу этих течений, и посредственность клиентов меня мне смущает. Само собой разумеется, если бы в Москве решили выбросить за борт программу шестнадцати республик в пользу империалистических авантюр, это было бы величайшим несчастием, которое заставило бы меня самым решительным образом отмежеваться от всякой поддержки таких вожделений. Повторяю, пока я не вижу реальной опасности подобной конъюнктуры.

По тому или иному основанию, а вернее по весьма разным основаниям, Парижская эмиграция которая еще существует, несмотря на зрелый возраст своих членов отнеслась в большинстве весьма холодно к проповеди В.А. Маклакова. Его затея с партией сближения в общем не удалась и, как и следовало ожидать, оказалась беспредметной. Как человек умный, он это почувствовал и отказался от ее возглавления, ссылаясь на свое официальное назначение директором русского эмигрантского офиса, который восстановлен во всех своих обязанностях.

Я прожил все эти годы внешне вполне благополучно. Можно сказать, под диктатурой английского радио, диктатурой, которая была здесь гораздо более сильной, чем Петеновская. Впрочем, сам я ни минуты не сомневался, что Германия будет разбита, даже до того, как она совершила безумнейший поступок своей истории и от жадности решила воевать на два фронта. Немцы здесь вели себя прилично, но необыкновенно глупо решительно во всем, в малом и в большом. Странно, что после Бисмарка в этой стране выносятся на верх только круглые дураки. Посмотрим, что будет на этот раз после поражения.

Примечания:

1. О русской эмиграции в Англии см.: Казнина О.А. Русские в Англии: русская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в ХХ-м веке. М.: Наследие (ИМЛИ РАН), 1997.