Елена Мамфорд

– Большинство людей в России пребывают в полном недоумении относительно печальных событий, происходящих в Сурожской епархии…

– Для нас сказать «недоумение» – это ничего не сказать. Для нас это был просто шок и потрясение. Когда в одну из воскресных служб владыка Василий (Осборн) вышел к народу и сообщил о своем обращении к Святейшему патриарху Алексию II с объявлением о том, что наша епархия отошла в константинопольскую юрисдикцию, все были просто потрясены, потому что наш приход считает себя русским приходом. И, несмотря на то, что храм находится в Англии, никому в голову не могло прийти, что мы будем принадлежать к какой-то другой Церкви. Конечно, сразу возникла масса вопросов, прихожане объединились и стали выяснять, что же происходит. Информация была очень разная и путанная, и было совершенно непонятно, что нас всех ждет. Но то, что все хотят находиться в лоне Русской Церкви, – это однозначно.

– А в чем выразилось ваше потрясение?

– Ну, во-первых, когда мы это услышали, то никто даже из храма уходить не хотел. Тут же устроили собрание, стали писать какие-то письма, собирать подписи. Ну, конечно, наши люди со свойственным им пылом иногда не очень корректно себя вели, но, тем не менее, их понять тоже можно. Если бы была проведена какая-нибудь подготовительная и разъяснительная работа: чем это обусловлено, почему это происходит…

– Владыка объяснил своей пастве, почему он это делает?

– Нет. Никакого объяснения не было. Мы были просто поставлены перед фактом.

А еще мы были потрясены, что наш пастырь нас бросает. В Евангелии есть слова, что «наемник иже несть пастырь, емуже не суть овцы своя, видит волка грядуща, и оставляет овцы, и бегает, а волк расхитит овцы, а наемник бежит, яко наемник есть, и не радит об овцах». Эти слова как-то сразу приходят в голову. Мы по-разному относились к владыке Василию: кто-то его почитал, кто-то был в стороне от него, но все равно для всех нас он был архипастырем. И вдруг этот пастырь бросает свою паству и уходит! Это совершенно не вмещается в сознание людей, и, конечно, для очень многих это страшное испытание их веры, потому что вера людей была поколеблена.

– Многие, как говорят, перестали ходить в храм.

– Абсолютно точно, потому что люди не знают, куда они должны идти, куда их ведут. И сам факт, что такие вещи могут происходить в Церкви…

Мы все понимаем символ – церковный корабль. Но когда вдруг кормчий начинает рушить этот корабль, то люди не знают, что делать. Не знают, как спасаться на корабле: сам кормчий начинает разделять, разрушать этот корабль… Конечно, для людей это шок, и поэтому они уже и не приходят на этот корабль, не приходят в храм.

– В прессе сейчас часто говорится о том, что восемьдесят процентов паствы перейдет за владыкой Василием под омофор Константинопольского патриарха. А вы как считаете?

– Такого не может быть. Однозначно, это неправомочное заявление, потому что восемьдесят процентов паствы состоит из русских людей. А русским людям Константинопольская Церковь ни о чем не говорит, она для них не своя. Невозможно представить, чтобы они отправились за владыкой Василием. Это исключено. И более того, насколько известно из разговоров со священнослужителями, и они не планируют переходить. Говорили, что отец Джон собирался переходить, и отец Иосиф… Но диакон Иосиф категорически заявляет, что он остается в Русской Церкви. Как-то трудно представить, о каких восьмидесяти процентах идет речь.

– А кто же, по-вашему, может перейти?

– Ну, может быть, перейдут англичане, но тоже не факт, что все. Возможно, с ними была проведена какая-нибудь работа по этому вопросу. Но однозначно, что это единственные прихожане, которые могут перейти.

– Существует ли фактическое различие между русскими православными и православными англичанами. Чувствуется это или нет?

– Это различие чисто культурное, оно, безусловно, существует. Понятно, что если англичанин будет сдержанно и прохладно о чем-то говорить, то русский будет рвать на себе рубаху. Но не думаю, что есть какое-то принципиальное различие. Есть нерусские люди – активные прихожане, которые очень активно выступают против того, что происходит. И это как раз англичане.

– А что собой представляют те русские, которые оказались сейчас в Лондоне?

– Это люди, которые приехали в поисках новой жизни и каких-то новых возможностей. И, независимо от того, чего они добились, они там живут, им там нравится, и они приходят в храм. Это совершенно нормальные граждане Англии и России. Кто-то из них богат, кто-то беден.

– Владыка Василий неоднократно заявлял, что идея перехода в Константинопольский патриархат была в мыслях еще у митрополита Антония. Однако в трудах митрополита Антония, в его проповедях ничего подобного мы не находим. Может быть, владыка Антоний говорил об этом, общаясь с паствой? Может быть, были какие-то тихие намеки со стороны владыки Антония?

– Ничего подобного не происходило! Я бывала неоднократно и на его проповедях, и на его четвергах, когда владыка Антоний рассуждал и разговаривал с людьми. Ни разу я не слышала ничего подобного. Честно говоря, для нас, прихожан, все эти события были шоком, потому что никто не знал о том, что были какие-то разговоры о переходе. Может быть, речь об этом шла уже давно, но об этом никто из прихожан не знал.

– Владыка Антоний был очень откровенным человеком. Он ничего не держал в себе. За это его и любили в России, что он всегда прямо говорил то, что он думает. Это было одним из его лучших качеств.

– Наверное, поэтому люди так и тянулись к нему, потому что они испытывали к нему абсолютное доверие.

– А как давно вы знали владыку Антония?

– С 1993 года. Но в храм я приходила, начиная с 1992 года. Я замужем за православным англичанином. У нас трое детей. Я живу в Лондоне с 1992 года.

– Сейчас в прессе много говорят о вопросах собственности. Какие перспективы у вашего храма в Лондоне, если владыка Василий будет все-таки упорен в своем решении.

– То, что я могу сказать, это скорее слухи и домыслы, которыми полнится храм. Насколько мы знаем, изначально храм был приобретен на деньги русской эмиграции, для того чтобы их потомки могли приходить в храм молиться. Кому конкретно с юридической точки зрения принадлежит храм, мы не знаем. Но, опять же, говорят, что в течение последних двух-трех лет церковным советом была проведена какая-то работа, и храм был переведен в какие-то благотворительные фонды – трасты. Это произошло уже после смерти владыки Антония. И они – эти трасты – распоряжаются всей недвижимостью, всем имуществом. То есть не община распоряжается, а какие-то фонды.

Честно говоря, никто не представляет, что будет со зданием храма, и это самый больной вопрос для всех, потому что все привыкли к этому храму, это намоленное нами место, и, более того, храм только что подвергся большой реставрации, которой не было более 100 лет. Средства на эту реставрацию собирались нами, прихожанами, мы сами активно участвовали в ремонте, проводили разные благотворительные мероприятия. Российское посольство пожертвовало большую сумму денег на храм. То есть храм был отреставрирован людьми, которые считают себя прихожанами Русской Православной Церкви и, естественно, никто бы не хотел видеть храм ушедшим из ее юрисдикции. Одно дело, решение владыки Василия и его личный переход в другую юрисдикцию… Но что будет с храмом, с этим намоленным нами местом?

К тому же, уже после смерти владыки Антония, был продан знаменитый Пушкинский дом, и, опять же, никто не знает, что произошло с деньгами. Этой информации нигде не было.

– И что же можно сказать в заключение?

– Я считаю, что ко всем этим вопросам нужно подходить практически и прагматически. Нужно изыскивать средства, чтобы доказать юридически, что храм принадлежит нам, чадам Русской Православной Церкви, русским прихожанам, и сохранить его. Нет сомнений, что Московская Патриархия поможет нам в духовном плане. Наверняка нам пришлют хорошего духовника, и нам будет к кому приходить. Но сейчас вопрос состоит и в том – куда физически приходить?