Школа Батюшки  

Пресс-секретарь епископа Панкратия, игумена Валаамского монастыря,

 

Я благодарен Богу за то, что Он привел меня к батюшке, за то, что, когда у меня возникал вопрос, касающийся житейской суеты, того, что творится вокруг, где правильный совет, где неправильный – можно было прийти и у него спросить. И за свой путь, который я прошел с батюшкой, – почти 15 лет. Он мне давал ответы на разные вопросы: и житейские, и церковные – мне этого запаса хватает и сейчас.  

 

Господь привел меня к батюшке 21 год назад – 4 ноября, на 40 лет его пастырской службы. И, когда после Литургии я подошел к нему, он поднял палец вверх и сказал: «Я познал Бога и тебя» – и ткнул мне пальцем прямо в крест. Сказал: «Ходи ко мне, и все у тебя будет хорошо». А пришел я, естественно, как и все мы приходим, в самую трудную минуту жизни, находясь на распутье, когда не знал, как мне жить дальше, хотел уйти в монастырь, были такие мысли. Но Господь повернул все по-другому, я женился, и в конечном итоге пришел в монастырь. Через некоторое время после того, как я пришел к батюшке, он сказал: «Давай помолимся вместе». Работы у меня тогда не было, поскольку я из бизнеса ушел, все оставил и стал ходить в Казанский собор, стал воцерковляться и, естественно, не знал, куда мне дальше идти по жизни. И вот такой я пришел к батюшке, он меня взял, и через несколько месяцев после того, как мы с ним помолились вместе, мне предложили работу. Я прибежал к батюшке, радостный, говорю: «Батюшка, мне предложили работу на подворье Валаамского монастыря», – и он мне сказал: «Тебе Господь дает, иди, помогай Игумену в восстановлении Валаамской обители, пока тебе не скажут, что перестали нуждаться в твоей помощи». Это был такой наказ батюшкин, который до сих пор меня держит, и помогает проходить монастырские искушения вместе с братией, понимая, что все, что происходит с нами – это наши страсти, наши искушения и мы должны их переживать на том месте, на которое нас поставил Господь. Вот так я оказался на Валааме, как раз будет двадцать лет, как я несу это батюшкино благословение. Батюшка всегда давал мне советы, как проходить определенные искушения, которые бывают в монастырях, потому что это – передовая духовной войны. Он отвечал мне на все вопросы: и духовные, и человеческие. И когда происходят какие-то искушения, сразу вспоминаешь, какие батюшка давал советы. Иногда бывали такие ситуации, что уже отчаивался и не понимал зачем, например, ты делаешь то или иное, и не видишь конца и края, и будет ли вообще когда-нибудь просвет. Батюшка говорил: «Мишенька, ты должен делать все так, чтобы поставить свой кирпичик в работе на Валааме и чтобы, когда за тобой пойдут другие люди, то они могли бы встать на него, опереться и не провалиться». Он давал образные, короткие советы, и все становилось ясно. Самое главное, что этот опыт он передал, и если у кого-то случаются точно такие же ситуации, я теперь могу сказать, что на это говорил батюшка. Вот это то, что является самым главным – преемственность. Потому что преемственность должна быть не по книгам, не по букве, а должна быть от человека, который сам прошел все эти искушения, знает, как из них выходить, не цитируя слова Евангелия, чего очень-очень мало сейчас. Учиться не у кого. Помню слова батюшки, которые он мне сказал, как только я к нему пришел в первый день: «Ну что, Миша, представляешь, ты мне сейчас задал вопрос, а я бы тебе ответил цитатой из Евангелия. Причем на церковно-славянском. Ты бы покрутил у виска и сказал: «вот дед дает, пойду к другому, который мне разъяснит по-человечески, по мирскому, как это понять». Господь ставит духовных старцев, опытных священников именно для того, что-бы они переводили Евангелие на современный язык, доступный и понятный человеку. Чтобы мы в страстях, в житейских проблемах приходили к такому священнику, который все прошел, который знает уже, и отвечает по любви и опыту жизни, а не по цитатам Буквы. Кто с батюшкой ездил в паломнических группах, знает, что мы как-то духовно наполнялись, настолько, что потом можно было месяца два-три не причащаться, если не грешить (смеется – ред.) Я боюсь пойти вразрез с богословием, но хочу сказать, что молиться в храме с духовно чистым и бесстрастным священником – совершенно особое дело.  

 

Однажды идя в храм и видя, что там как обычно много народу, я зашел в кухоньку и спрашиваю батюшку: «Батюшка, не пора ли Вам менять кольчужку? Храм-то маленький для Вас». «Тихо, молчи» – «А что такое, батюшка?» Он мне тогда ничего не сказал, он вообще как партизан, к нему придешь: «Вася был? Лена была?» – «Не знаю, не видел, народу много было». Он же прошел школу советского времени, когда ни на какие вопросы отвечать нельзя было. Кажется, вот стоял тут, рядом человек! «Батюшка, Вы не видели, куда ушел?» – « Нет, не видел, народу много было». И в этот раз он молчал, не давал никаких ответов. А потом сам мне сказал: «Миша, мне предлагали Казанский собор». Я говорю: «Вам как раз и место там». Он отвечает: «15 лет надо храм отмаливать и паству вымаливать у Бога». У него уже какие-то цифры были по опыту его жизни, он понимал, сколько времени требуется, чтобы отмолить храм, вымолить паству. Священник должен молиться Богу, что- бы тот или иной человек пришел в храм и был в помощь. В монастырях также. И Господь приведет, но приведет не идеального, а во всех страстях и грехах. И задача как раз прихода, паствы, священника, настоятеля – отмолить такого человека. Тогда он сможет послужить Богу и людям.  

 

Это очень нелегкая задача. У нас принято считать, что если взять хорошего специалиста, привести его в монастырь, то он сможет уже служить и творить. А в монастырях не так, в монастырях можно гвоздь месяц прибивать в стенку. Батюшка мне так сказал: «Неделю ищешь гвоздь, потом молоток, потом начнешь прибивать – что-то сломается, что-то отвалится. А все из-за чего? Надо хорошо помолиться сначала». Вот на таких примерах я и учился. Чем отличалась школа батюшки? Он никогда не учил: «Миша делай так, не делай так...». У него совершенно другое обучение было. Вот человек приходит и говорит: «я хочу туда-то сходить». Батюшка знает, что ему это неполезно духовно. Но если он ему запретит, это будет запрещение батюшки, а не самого человека. Он говорит: «Хорошо, сходи, посмотри». Придешь, поймешь, что это не твое, говоришь: «Батюшка, мне там не нравится», – «Ну, вот, теперь ты молодец, теперь ты знаешь». Но ведь ты сам пришел к этому, это тебя не путем запретов привели – вот особенность в школе батюшкиной. Он тебе не запретил, он тебе дал возможность самому понять, что тебе там не надо быть, тебе не надо это делать. Это и духовная, и житейская мудрость. Человеку надо понять самому, что ему это не надо, и тогда это его решение будет. А духовнику рядышком просто помолиться, чтобы чело- век не свалился.  

 

Мы часто разговаривали с батюшкой, какой должен быть настоящий монах, потому что батюшку часто обвиняли в том, что он не любит монахов. И я все время невольно находился на передовой этих вопросов, я видел братию, монахов, слышал ответы батюшки на определенные вопросы. Я задавал батюшке вопросы, почему так? А он часто пошутит, помолится, и мне попадает в руки книжка, где я находил ответ. Он никогда не разжевывал, говорил очень коротко, давал такой совет, неразвернутый, что-бы мы сами думали, размышляли над тем или иным вопросом. Как раз разговор был о монашестве, и он сказал: «Миша, приведи мне, пожалуйста, монаха, который сорок лет пробыл в монастыре, никуда не уезжая, не переезжая, я не буду спрашивать, кто он такой, я обниму его, скажу ему: здравствуй, брат». – «Почему?» – я спрашиваю батюшку, а он говорит: «Потому что сорок лет – это такой срок, когда человек отчуждается от своих страстей, при условии, что он на одном месте находится. Потому что с места послушания выгоняет что? – наши страсти. А мы думаем, оправдываем наши страсти какими-то внешними проявлениями: это виноват игумен, это виноват благочинный, еще кто-то, ситуация и прочее. В результате человека выдавливает из монастыря, но выдавливает-то собственная страсть. И поэтому получается, что если монах пробыл на одном месте сорок лет, он отчуждается от своих страстей и становится бесстрастным, он становится в Духе, и Бог в нем, а он в Боге, и тогда рождается старчество, когда монах уже говорит очищенным от своих страстей Волю Божию тому, кто к нему пришел». Так батюшка мне коротким ответом раскрыл полностью суть монашества. И таких разговоров было пятнадцать лет, еженедельных, причем батюшка очень долго проверял человека, это я по себе знаю. Мы с моей женой Светланой стояли семь лет как селедки в бочке в нашем храме, ни руку не вынуть, ни перекреститься. Притом батюшка смотрел, насколько тому или иному человеку нужно такое сильное духовное окормление. Пришел, например на Литургию, отстоял, – батюшка, мне нужно поговорить. Он говорит – да, да, да, Миша, я сейчас подойду, – и уходит до всенощной. А потом подойдет и спросит: «Что ты там хотел?». Ответит на мои вопросы, но при этом я стою целый день в храме, жду, а он смотрит, насколько мне это важно в жизни. Это я сейчас уже понимаю, тогда-то нет.  

 

Но если я приходил к нему с каким-то церковным вопросом, требовалась его помощь в вопросах монастырских, чтобы он благословил, помолился, подсказал, как лучше выполнить, то, или иное задание, которое я имел по роду своей работы – он принимал сразу, тут же увидит: «Миша, иди сюда», – и тут же говорил, что и как нужно сделать. Нам уже не надо объяснять, что батюшка имел дар прозорливости, и мы, кто давно уже с ним был, не удивлялись, просто это знали. А стоит задать вопрос личный – «Подожди меня там», – и подойдет тогда, когда подойдет моя очередь, духовная. Это могло продолжаться до конца всенощной. Некоторые ответы, которые он мне давал, я еще до сих пор духовно не пережил. А другие потом пережил – и понял смысл. Конечно, когда люди говорят, я знаю батюшку лучше, чем ты, это смешно. Для каждого батюшка был свой и умел любить каждого из нас так, как будто он любит только его, и знал все проблемы человека, и умел окормлять и давать советы именно для него – и естественно, каждый человек считает, что только он знал батюшку. По отношению к себе – да, а чтобы увидеть батюшку более широко – на это надо уже годы.  

 

Сколько я наслушался – батюшка деспот и тиран, батюшка строит свою паству так, что трещат все по швам. Да, батюшка любил дисциплину, любил порядок. Но если вспоминать из нашего опыта: насколько тонко он духовно руководил! Кто это знал? О батюшке очень много внешних суждений. А как поближе подойдешь, когда сам походишь, тогда увидишь, как тонко он это делал. У нас много проблемных людей в приходах. Но церковь-то – лечебница. Я так скажу, чем сильнее священник, тем тяжелее больные, которые к нему приходят, а как иначе? Чем сильнее хирург, тем более сложные случаи у него, потому что требуются серьезные хирургические операции.  

 

 

Батюшка настолько был загружен, что найти лазейку в 2-3 дня ему было очень сложно. Мы знаем по нашей жизни, как это сложно, а о батюшкиной что говорить, он спал с телефоном, ему звонили из Америки, из Японии, откуда угодно. Когда вопрос заходил о монашестве, я говорил: «Батюшка, монахи говорят, что не может мирской священник давать советы монахам». А он посмотрит на меня и говорит: «Миша, а чем я не монах?» И больше ничего не сказал. А потом Господь начинает открывать. Ни с того, ни с сего ко мне подходит водитель Коля и говорит: «Миша, а батюшка с матушкой уж лет тридцать живут как брат с сестрой», – а у меня внутри так: обет безбрачия. Мы все знаем, как батюшка раздавал то, что ему давали и несли люди, а у меня внутри – обет нестяжания. А обет послушания: кто как не батюшка, учил нас послушаться – голосу Церкви через Патриарха, голосу правящего архиерея митрополита Владимира – я не знаю, кто еще умел так нас научить слушаться всй вышестоящее священноначалие и архиерея. Возникает вопрос, зачем брать на себя обеты безбрачия, нестяжания, послушания и их не выполнять? Или их не брать и выполнять? Я находился все время между монастырем и миром – у меня все время были вопросы, которые возникают у братии, и ответы батюшки на все эти вопросы. Я прихожу и говорю: «Батюшка, старец Вы, не старец, все о Вас судачат?» – а он говорит: «А кто Иоанн Кронштадтский был?» – и ушел опять. Он научил меня самому главному: «Приходи, Миша, и спрашивай все у первоисточника, никогда не опирайся на всякие слухи. Пришел, меня спроси, я тебе все отвечу».  

 

 

По поводу того, как батюшка смирял – это школа, действительно, которую нужно было пройти. Как он смирял дающего и отдавал тому, кому это нужно. Когда мы приходим, что-то даем, особенно батюшке, и мы все такие ревнивые: «Батюшка, вот Вам то-то, вот Вам денежку, вот Вам покушать», – и вдруг батюшка, чтобы смирить нас и дать человеку в то же время нуждающемуся, кричал: «Маня, иди, у тебя там денег нет, кормить нечем семью», – и тут же на твоих глазах отдавал. Как это ревностно мы все принимали! А как батюшка говорил: «Я с вас шкурку снимаю, как говорится». И потом только – годы проходят, когда ты начинаешь понимать, что ты отдал Богу в лице батюшки, а Бог распорядился твоей жертвой как Он считает нужным. Он периодически говорил мне: «Миша, я хочу съездить на Валаам». «Я готов, батюшка, как только слово скажете, сразу организую Вам приезд». Первый раз удалось нам батюшке поездку сделать на теплоходе «Родина» вместе с Патриархом, такой трехпалубный маленький кораблик. Это был 1994-й или 1995-й год, Патриарх Алексий II ехал на Валаам на праздник Сергия и Германа. Мы владыку, тогда архимандрита Панкратия, просили выделить нашему духовнику билет и место, он дал. Батюшка взял матушку и они отправились на Валаам. А потом, уже в 1998-м году ездили. К нему всегда и везде подходили люди, начинали атаковать вопросами. Батюшке была интересна жизнь монастырей, как они поднимаются, что в них происходит, что меняется. И у меня сохранились две съемки, когда он благодарил игумена, увидев, что в его руках монастырь поднимается, и он обрадовался тому, что увидел. И следующий третий приезд, батюшка собрал маленькую группу паломников с нашего прихода. Ездили по скитам, я все время за батюшкой подсматривал как человек, который фотографирует и снимает, и заметил интересную вещь: когда он уезжал с какого-то острова или скита, он все время благословлял остров или скит. Это было удивительно. Помню, как он со Святого острова уезжал, молился там Александру Свирскому за Президента, Игумена и братию и благословил остров. Я уверен, что он молился и о возрождении Валаамской обители. В одной из бесед он сказал, что очень рад, что Валаам возрождается, что возродится Валаам – возродится Россия.

 

 

Он молился и просил у Бога о возрождении той или иной обители, в которую он приезжал. Беседовал с молодыми послушниками, монахами для того, чтобы их поддержать в их служении и дать им то, что он давал всем нам – это Свет в конце туннеля. Потому что мы идем-идем в темноте, особенно сейчас – это мрак, ужас, безнравственность. Нам мало дают позитива, но равняться надо на Свет, он победит тьму. А батюшка давал это. И в Валаамском монастыре, когда он был на Всесвятском скиту, братия его обступила и не отпускала несколько часов. Он всем отвечал на их вопросы, давал какие-то советы. Многих из этих братьев – прошло уже десять лет – выросли, возросли, стали духовными священниками. Батюшка видел это основной своей задачей. Точно так же мы приехали на Новый Валаам, он походил, с настоятелем побеседовал, помолился у чудотворных икон. Там один интересный эпизод был. Шли мы по аллее, и он говорит: «Миша, представляешь, я боролся-боролся и победил – я шаркать перестал». То есть он постоянно находился в войне с самим собой, со своим телом, он заметил, что шаркает, как старики, и победил это – даже с этим боролся. Я не говорю о духовных вопросах, я уверен, что там не такие войны были. Он говорил: «Ты что думаешь, у меня нет искушений, также есть войны свои духовные на своем уровне». Но то, что человек может бороться с тем, чтобы не шаркать, для меня это было удивительно. Где-то за неделю-две до того, как батюшка отошел ко Господу, он позвал меня в алтарь, где сидел в креслице, я к нему наклонился, он мне и говорит: «Миша, я тебя, наверное, зря на Валаам послал». – «Как зря?» – «Ну, ты теперь все знаешь, как у нас в Церкви, какие монахи и все прочее». – «Ну да, знаю». – «И как ты?» – «Нормально, ни- чего страшного. Вот если бы я туда попал без Вас, я Вам честно скажу, месяц, может быть, и продержался бы. На второй бы точно ушел. Но Вы меня научили, что главное, что второстепенное, как пережить эти искушения, без Вас я бы это не прошел. А то, что мы видим, это все страсти человеческие, которые у всех есть, но причем тут Бог». – «Ну ладно тогда». Батюшка проверил мое духовное состояние. Ответ мне был один раз дан очень простой, – батюшкин. Когда я однажды прибежал в эмоциях: «Ах, тот поступает так, а этот так», – а он мне ответил очень коротко: «Миша. Ты в храм зачем ходишь? К Богу. Так вот Ему и молись. И не смотри вокруг».

 

 

С этим ответом я и иду по жизни. Он говорил: «Мы люди, мы всегда грешим, у каждого есть свои грехи, страсти и все остальное. Согрешил – приди в храм, упади на колени, попроси у Бога прощения, и завтра с чистого листа. Не надо себя придавливать своими грехами. Для этого лукавый все и делает. Борись со своими страстями каждый день. Одно и то же – упал, встал, попросил у Бога прощения – и опять с чистого листа». Я так и иду. Потому что бывает впадаешь в уныние: я грешный, и давай ниже, ниже, ниже, и все - ты стал рабом своих грехов и страстей, служить Богу уже не можешь, я имею ввиду нести какое-то послушание. А когда ты: да, я знаю, да, согрешил, пошел, покаялся – покаяние главное, что должно быть в церкви – и на следующий день опять с нуля. А если ты приходишь, а тебе говорят: вот, ты такой-сякой. И что дальше? Человек сломан. А человек не должен быть сломан. Человек должен быть свободен. И падать, и вставать – всему этому нужно учиться. Потому что эти падения в конечном итоге переходят в духовный опыт. Не может ребенок научиться ходить не падая. Вот такая школа.