К концу XIX века Мексика находилась на периферии мировых миграционных движений. Попытки правительства генерала Порфирио Диаса (1884-1911) содействовать крупным колонизационным предприятиям и эмиграции в эту страну не имели большого успеха. Существовавшие в Мексике экономические условия, в частности низкие заработки рабочих, не позволяли надеяться на значительный приток эмигрантов.

     Тем не менее, мексиканское правительство предпринимало усилия на привлечение эмигрантов и колонистов в страну, в том числе и из России. Так, мексиканские дипломаты в Петербурге обращали внимание на выгоды от переселения в Мексику поволжских немцев, финнов, ратовали за временный выезд на железнодорожное строительство русских рабочих с Дальнего Востока. К 1910-м гг. появились и проекты широкой аграрной колонизации на севере Мексики усилиями немцев-меннонитов из России.

     Русская трудовая эмиграция в эти годы направлялась в основном в США, а также в Аргентину и Бразилию. Мексика же играла роль "переходной ступени" для переезда в США. За исключением единичных случаев, выходцы из России не стремились в эту страну, хотя ряд русских подданых и в эти годы смог обустроиться здесь. Некоторые из них, как например князь Альберто Радзивилл, слыли настоящими миллионерами. Радзивилл имел крупное банковское дело в Монтеррее и владел накануне мексиканской революции (1910-1917 гг.) определенными земельными владениями на севере страны. Впрочем, он был и крупным собственником в России. С 1909 г. Радзивилл выполнял обязанности русского консула в Монтеррее – финансовом центре Мексики. В свою очередь, иностранные нефтяные компании, работавшие в начале ХХ века в Мексике, обращались к технической помощи русских инженеров. Любопытно, что один из крупнейших в этой стране в те годы нефтеперерабатывающих заводов был построен при их участии. Однако наиболее заметный след русской эмиграции в Мексике связан с колонией русских сектантов, обосновавшихся в начале ХХ века.

     Религиозные преследования царских властей и широкая поддержка со стороны Л.Н. Толстого содействовали переселению в начале ХХ века за океан духовной секты молокан. В 1906 г. 82 семьи молокан решили приобрести в собственность земли бывшей миссии монахов-доминиканцев (13000 акров) по реке Гуаделупе в Мексике. Каждая семья имела сад и огород. Поселение молокан представляло собой деревню, все дома которой выходили на единственную центральную улицу. Хотя формально земля была продана в частную собственность, хозяйственная деятельность колонии была построена на общинных принципах. Первые поселенцы ревностно хранили обычаи предков, сами пекли хлеб, готовили русские блюда, шили русскую одежду, дома говорили лишь по-русски, стремились не допустить браков с мексиканцами. Только с начала 1930-х гг. молокане начали принимать мексиканское гражданство. Колония жила почти абсолютно оторванной от окружающей ее жизни. Однако с 1960-х гг. под давлением властей молокане все чаще вынуждены были продавать свои наделы мексиканцам. Многие стали уезжать в США. К 1980-м гг. колония практически исчезла, в ней проживало всего 12 семей.

     Специфика русского эмигрантского движения в Мексику в период после свержения диктатуры Порфирио Диаса была обусловлена как уже сформировавшимися к этому времени основными центрами притяжения русской послереволюционных эмигрантов за океаном (США, Аргентина), так и ужесточением мексиканской политики в области эмиграции и натурализации. Хотя в 1920-1930-х гг. в страну направлялось довольно заметное число евреев из СССР, тем не менее, следуя "революционной традиции", правительство Мексики (кстати, первой из государств Латинской Америки, установившей дипломатические отношения с Советской Россией в 1924 г.) делало все возможное, чтобы затруднить прибытие туда так называемых "русос бланкос" – "белых" русских. Эта политика лишь частично ослабла после разрыва дипломатических отношений с СССР в 1930 году.

     Несмотря на такое трудное положение, послереволюционная волна эмиграции все же проложила дорогу в Мексику. В большинстве случаев эмигранты добирались сюда через вторые и третьи страны, в основном из Китая, Японии, в меньшей степени из Франции, в частности в годы "великой депрессии". Судьба заносила в те годы в Мексику артистов, инженеров, ученых. Многие из эмигрантов ехали через нее в ожидании очередной "квоты" для русских беженцев и эмигрантов в США и застревали по разным причинам в Мексике.

     Следует заметить, что уже к 1920-м гг. одним из факторов, способствовавших возможности русских устроиться, было связано с наличием в городе Мехико небольшой русской колонии, группировавшейся вокруг бывшего генерального русского консула в этом городе Владимира Венденгаузена-Розенберга, проживавшего в Мексике с 1907 года. В начале 1920-х гг. он помогал русским эмигрантам остаться в этой стране, хотя и, вероятно, не совсем бескорыстно, что и приводило к его конфликтам с некоторыми беженцами. Позднее русская колония группировалась вокруг салона баронессы Венденгаузен. Несмотря на отсутствие русской православной церкви, в Мехико вплоть до 1960-х гг. специально приезжал русский священник из Хьюстона.

     В начале 1920-х гг. в Мексике обосновался русский инженер-нефтяник Коржухин. Оказавшийся за рубежом после долгой и трагической колчаковской эпопеи, он через Китай и США добрался до Мексики, где основал отделение нефтяной инженерии в Национальном университете Мехико. Благодаря его содействию в страну приехали несколько русских инженеров, в том числе из Советского Союза. В небольшой группе инженеров-нефтяников, сумевших выбраться из Советской России, находился Владимир Ольхович. Позднее смог приехать через Польшу его брат Вадим. Его сын, известный мексиканский кинорежиссер Сергей Ольхович, в 1990 г. снял, пожалуй, единственную художественную картину о русской эмиграции на примере судьбы своего отца. При содействии Коржухина из США перебрался и другой русский инженер Олег Зайцевский. Бывший русский военно-морской летчик, участник белого движения и один из основателей финской военной авиации, Зайцевский, женатый на киевской уроженке, много работал на севере Мексики в горнорудной отрасли, ему также принадлежал завод по производству крахмала в Сан-Луис Потоси. Его сын и внуки продолжают семейную традицию, занимаясь бизнесом в сталелитейной промышленности и на рынке ценных бумаг. Среди русских инженеров, работавших с 1930-х гг. для мексиканской государственной нефтяной компании "Пемекс", помимо Ольховичей, следует назвать имена Федора Рябишкина, Григория Офсеенко. Немало было и русских артистов, в том числе внесших заметный вклад в развитие классического балета в этой стране, в частности Петр Сахаров. Так, в 1923-1924 гг. после токийского землетрясения перебрались из Японии русские цирковые артисты Станислав Жилинский и Федоренко. Позднее Жилинский способствовал становлению известного мексиканского комического актера и кинозвезды Кантифласа. Вплоть до 1960-х гг. пользовались успехом цирковая труппа и хор донских казаков под руководством Николая Гниебеда.

     Послевоенная эмиграция также оставила свой след в Мексике. Большинство "перемещенных лиц" попали в эту страну чрез вторые и третьи страны, в частности, через Италию, Испанию, Францию и через некоторые латиноамериканские страны. К таким семьям можно отнести русско-итальянского предпринимателя Самсонова – родственника знаменитого генерала, а также Н.И. Бострем – сына русского адмирала, находившегося долгое время в руководстве русского Черноморского флота. Вокруг семьи Бострем, прибывшей в начале 1960-х гг. из Венесуэлы, долгое время группировались остатки русской "белой" колонии. Немалую роль в этом играла вдова Бострема (умерла в 1993 г.), Валентина Бострем, возглавлявшая русское отделение факультета иностранных языков Национального университета в Мехико.

     С 1970-1980-х гг. начали прибывать в Мексику и русские иммигранты из Советского Союза. Помимо евреев, ехавших в США или воссоединяющихся со своими родственниками в Мексике, довольно многочисленную группу составили супруги мексиканских студентов и студенток, дипломатических работников. Преимущественно эта категория иммигрантов состояла из женщин и в наибольшей степени оказалась подвержена ассимиляции.

     В целом же русские в Мексике к 1980-м гг. не превышали, по всей видимости, 3000 человек, правда, в конце 1980-х гг. потянулся поток русских ученых, коммерсантов и просто авантюристов (так называемая "волна-перестройка").

     По своему социальному статусу русские занимают довольно высокое положение, впрочем, как и большинство иммигрантов из Европы и Дальнего Востока. Они принадлежат к высшему и среднему классу. Среди них много врачей (к примеру, известна в Мехико престижная клиника Дмитрия Османчука, сына русского певца, очутившегося в Мексике в начале 1930-х гг.), адвокатов, коммерсантов. Некоторые из них, как, к примеру, Иван Трофимов, даже пытается наладить бизнес с Россией. В городе Куэрновака, известном тем, что здесь проживает и имеет свои загородные резиденции мексиканская элита, популярен фешенебельный русский ресторан, открытый бывшей русской женой мексиканского дипломата. Директор метеорологической станции в городе Гвадалахара, втором по величине в Мексике, является русская. В начале 1990-х гг. практически в любом крупном мексиканском университете можно было встретить преподавателей из России.

     Отсутствие каких-либо русских культурных центров, церкви, оторванность от русской диаспоры в США, физическое вымирание первого поколения иммигрантов привели "русскую жизнь" в Мексике в состояние "запустения".

     Невостребованность русского языка, в частности, в связи с неразвитостью торговых связей с СССР, слабой надеждой на возвращение и даже просто посещение России, содействовало быстрой ассимиляции русских иммигрантов. Уже во втором поколении они, даже в случае, когда оба родителя были русскими, не знают русский язык. Среди них распространены смешанные браки. Последующие же поколения полностью интегрированы в мексиканское общество и практически утратили свою связь с Россией за исключением лишь фамилии.