Фильм «Адмирал» многое должен сказать русскому сердцу. И сказать новое. Вопреки всем художественным огрехам и за счёт сильной актёрской игры показ фильма породил широкий интерес и симпатии к личности Александра Васильевича Колчака. Но желает ли Россия подлинно знать, кто был её Верховный Правитель и чем жертвовал ради неё. Стоило выйти на экраны фильму, где Колчак и белые, без оговоров, изображены героями, как загустел шум: да зачем переписывать вновь – ту историю!?

 

Белым вообще не повезло в российском лихолетье отошедшего века. Они сделали многое. Ещё больше пытались сделать. Политически и исторически дело их, видимо, следовало считать проигранным. Но белые никогда не сомневались в честности избранного ими обречённого пути.

 

В фильме «Адмирал», впервые за долгое время, один из самых выдающихся возглавителей Белого движения показан как борец за правое дело. При этом не значит, что в фильме досконально сохранены все исторические детали. Замечания историков к обнаруженным недоглядам, конечно, правомерны. Но художественный фильм на историческую тему главной целью полагает достоверно угаданную передачу образа эпохи и её трудников. А средства – могут быть разные. «Андрей Рублёв» Тарковского не детальное историческое исследование. Но в этой картине – духовный облик народа, и под игом не утратившего богозданных черт.

 

Кино «Адмирал» взывает обратиться к исторической правде и опамятоваться. Настоящее покаяние – это ведь осуждение, а прежде того, честное называние своих грехов, всех какие помнишь. Это не самобичевание – а Богом заповеданный исход к духовному обновлению. Но русская нация не желает совершать этот исход. Коли уж тяготеем мы всячески оправдываться в беззакониях семидесятилетней давности, – ещё хуже: вбивать их в гранитную плиту своих заслуг, – это знак так и не минувшего духовного опустошения. Ведь гораздо проще, и необременительно для духа, объяснить все наши провалы – чужими происками, а собственные грехи – многими силами постараться пригладить и обелить.

 

Потому так легко выполняются все укорительные упражнения с личной драмой адмирала. Сегодня она всем хорошо известна. Удивительно только, до чего поспешны оказались на осуждение Колчака, с его беззаконной любовью, «консервативно-православные» моралисты. Но ощущение – что во всех осуждениях такого рода, при всей их библейской справедливости, звучит одно только чувство превосходства «незапятнанных» осуждающих, и нет чуткости к человеку, болезнующему грехом. А ведь в фильме выражено: Колчак сопротивлялся любовному чувству. В чём правда и историческая, и чисто человеческая. Фильм не героизирует грех Колчака. Но – так было. Эта жестокая любовная история – случилась. Для военной среды старой России, особенно для морского офицерства, строжайше берегшего традиционный уклад, поступок Колчака выглядел вопиющим. Но и сам отверженный муж флотоводец Тимирёв нашёл в себе силы простить друга.

 

И всё же, мы можем видеть и судить по делам Верховного Правителя, что для него как политика оставался руководящим христианский критерий. И за то, чтобы он оставался таковым для граждан России, Колчак и боролся, до своего расстрельного часа. Господень Крест действительно был написан на знамени Колчака. Церковь в лице пастырей-новомучеников благословила Верховного Правителя и поминала его за богослужениями. И мы вправе считать болярина Александра последним законным главою Великой России.

 

Режиссёр Андрей Кравчук показует зрителю своих героев на фоне необратимого крушения Отечества. «Катастрофы глобальной, которая коснулась, в отличие от нынешнего экономического кризиса, когда все беспокоятся за свои деньги, вклады и за то, что будет завтра, – всего: устоев, человеческих отношений, мировоззрения, традиций»., отменив закон Боежственный и человеческий, и тех, кто противостал беззаконником хотя бы как человек, - вели

 

Революция до самой глубины прокалила всё русское сознание. Это каление не изжито до сих пор. Посткоммунистический катарсис в России не наступил. Потому столь много в стране симпатизирующих красным, и столь мало – белым. Или иначе: почивших белых с нарочитой наивностью (или с лукавством?) «примиряют» с красными – либо с их здравствующими потомками.

 

Наше революционное самопогубление, в духе мирочувствия Достоевского, можно бы назвать – реализованное «право не бесчестье».  Уравнять тех, кто позволил себе войти в это право, оттолкнувши закон Божеский и человеческий, и тех, кто противостал беззаконникам хотя бы «человечески, слишком человечески», – было бы нравственным ослеплением. Ибо исторический спор белых и красных – это не спор «двух правд». Это кровью и подвигом поделённый спор правды и кривды.