Я был начальником протокола на корабле, на котором Патриарх Алексий II ехал на Валаам. Туда были приглашены священнослужители Санкт-Петербургской епархии, среди них оказался отец Василий с матушкой. В этом водном путешествии мы и познакомились. Я помню, была очень лютая жара, выпили всю воду, и негде было ее достать. Какой-то священник пожилой, я не знал, что это отец Васиий, попросил где-то воды достать. Я принес ему две бутылки воды. А он говорит: «Надо же, какой внимательный человек». Ну, вот с этого начались наши дружеские отношения. Потом оказалось, что мы земляки, что мы Орловские, что очень много нас связывает исторически. Потом и мама моя стала окормляться у отца Василия духовно, приезжая из Орла, и в Орле они встречались, и в Болхове. Потом и я к батюшке приезжал с различными вопросами пастырскими: и по своему духовному устроению, и как окормлять прихожан, паломников... Вот так началось дружба. Вместе служили, общались. К сожалению, казалось, что отец Василий вечный и будет с нами всегда, и поэтому всего было несколько встреч за полтора десятилетия, но очень хороших качественных, реальных, которые принесли большую духовную пользу.  

 

Беседовали о разном. Он рассказывал, как Церковь жила в годы гонений, про концлагерь, как он встретился с Патриархом Алексием II, когда они еще были юношами. Много рассказывал о детстве, о том, как он страдал. Как был практически разрушен красивый город церквей Болхов, где он родился, где он жил. Рассказывал много об оккупации, о годах службы в советском Ленинграде, когда за одно только слово или проповедь или активное общение с прихожанами можно было получить перевод, что собственно и произошло с ним в Никольском соборе. Ну, и очень много на память приходит. Очень тепло он рассказывал о Патриархе Алексии, как они познакомились, как молодой Алеша Ридигер прислал ему письмо: «Вася приезжай. В Ленинграде открылась Духовная Семинария, можно поступить». И действительно они вместе поступили и учились в одном классе Семинарии. Рассказывал о профессорах, преподавателях дореволюционной школы, которые им преподавали. Затрагивал большие пласты жизни, и всегда с юмором, обязательно с какой-то мыслью, с моралью, которая выходит из какой-то смешной может быть истории и становиться для нас душеполезной.  

 

Говорили про нашу Орловскую епархию, отец Василий все хотел меня сосватать туда в епископы, тоже все время эту тему поднимал.  

 

Много было разговоров и о Болхове, и о питерской жизни. О монашестве он очень хорошо наставлял, всегда мне говорил: «Я монахов не люблю».  

 

Наверное, и правильно, потому что я тоже потом перестал любить, потому что современное монашество оно не всегда на высоте, там много неофитства, много, к сожалению, такой показной внешней духовности, мало образования, которое, например, есть у белого духовенства и у людей, реально учившихся в Семинариях, Академиях. Поэтому он не любил младостарчества и поэтому так в общем говорил, что монахов не любит. Но меня лично он любил. И я знаю очень многих других отцов и братьев. Валаамцев он очень любил. Он просто не любил, когда люди считают себя выше других, считают себя более духовными. Проявляют аскетизм внешний, а не внутренний. Это, конечно, было ему чуждо. И он всегда об этом с шуткой отзывался, с шуткой критиковал, но попадал в самую точку.  

 

Я помню одну фразу, которую мне мама передала, я думаю, он очень многим женщинам это говорил. Он ей сказал: «Женя, будь христианкой, а не бабой». И я как-то очень проникся в эти слова, я и для себя отнес подобные слова, потому что нужно действительно в первую очередь быть христианином. Ведь христианин не боится ни гонений, ни смерти, ни болезней, ни оскорблений, ничего. И когда он этого не боится, то у него и настроение лучше, и путь яснее, и жизнь более цельная. Эти слова мне очень запомнились и можно сказать они что-то внутри меня перевернули, потому что я действительно как-то осмыслил и перестал бояться смерти. По- тому что отец Василий сказал: «Ведь смерти нет». Вообще это понятно. Это написано во всех книгах богословских, в песнопениях церковных, но мы как-то пробрасываем. А он как-то реально, спокойно это сказал: «А чего бояться нам христианам гонений, болезней и смерти? Ничего это на нас не действует. Мы – с Богом, мы – в вечности». Это, действительно, меня настолько укрепило, хотя не было каких- то длинных бесед спасительных, а две-три точно сказанные им фразы, они как бы выводили лично меня на какой-то такой духовный уровень, что я перестал бояться жизненных скорбей, ничто не было страшно. Это, конечно, я приобрел благодаря отцу Василию.  

 

Все его фразы крылатые, даже вот та, которую я процитировал «будь христианкой, а не бабой», я на это опираюсь. Передаю его слова молодым людям, которые ищут себе спутницу жизни, о том, что «жена должна быть как посох в руках, а ни как тяжелая котомка за плечами». Но и многое другое, которое может, и сейчас не помню, но когда приходят жизненные ситуации, то я вспоминаю, что говорил отец Василий, как учил. Поэтому, конечно, бесценный дар пастырский, который у него был, он оставил след. И при жизни он был очень действенный, и после исхода батюшки в мир иной, он продолжает действовать и оказывать реальное влияние на христианские души.  

 

 

Прежде всего, он запомнился мне простым. Вот как говорил Амвросий Оптинский, который тоже жил недалеко от тех мест, где мы с ним родились: «Где просто – там ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного». Отец Василий был простым человеком, хотя он прожил большую жизнь, тяжелую, сложную, красивую. Он получил духовное образование в одной из лучших Духовных Школ, в Санкт-Петербурге. Служил в великолепных соборах: Никольском соборе и других ленинградских соборах того времени, которые были открыты. Конечно, он был человеком высокой культуры, но вести себя предпочитал просто и порой даже как-то юродствовал, демонстрируя эту простоту в противоположность величавости. Есть у меня такой термин «смиренномордие», не «смиренномудрие», а «смиренномордие», когда люди внутри гордые, страстные, но внешне пытаются разыграть благочестие. У отца Василия даже тени этого не было, он маскировался под простеца и был весел. Меня всегда поражало его веселое настроение, болел ли он, старел ли он, какие-то притеснения от начальствовавших испытывал, от чад какие-то огорчения, тем не менее, всегда он был весел, всегда у него была шутка, всегда у него было доброе слово и, главное, внимание к людям. Вот этим мне он запомнился, вот этим своим вниманием к людям. Это очень ценно, потому что мы сейчас друг к другу не внимательны – и врачи к пациентам, и власть к людям, и пастыри к своей пастве. Очень часто бывает надо совершать какие-то великие дела, богослужения, конференции... не до людей. А вот ему всегда было дело до людей. Это, конечно, очень ценно, очень правильно, и именно это отозвалось в сердцах людей той любовью, тем почитанием, которое они по-прежнему воздают отцу Василию.