После смерти Ивана Грозного и восшествия на русский престол слабого и тихого Федора, посвящавшего весь свой досуг молитвам, реальным правителем России стал  зять царя Борис Годунов. Четырнадцать лет формального царствования Федора -  и реального правления Годунова - запомнились летописцам, как одни из самых спокойных и благополучных в русской истории.

А вот Борис-царь, в отличие Бориса-премьера оказался неудачником, будто злой рок начал преследовать его после восшествия на престол, хотя Годунов сделал, кажется, все возможное по тем временам, чтобы его коронование выглядело достойно.

Но самое главное, ситуация была для Руси абсолютно непривычная: государство переставало быть наследственной собственностью. Стать царем означало теперь получить «должность царя», причем не от Бога, а от народа, как носителя государственной воли. Учитывая именно это обстоятельство, Годунов перед своим избранием требовал созыва государственных чинов по 8-10 человек от каждого города, «дабы весь народ решил единодушно, кого возвести на престол». Претендент отлично понимал, что выборный царь не может смотреть на страну взглядом наследственного царя, да и сама страна будет глядеть на царя теперь несколько иначе.

Реальный голос на выборах имели совет патриарха, Боярская дума, представители служилых людей (сегодня их назвали бы государственными чиновниками) и торгово-промышленного населения Москвы. По сравнению с будущим собором 1613 года, избравшим Михаила Романова, этот собор, конечно, не был столь представительным, тем не менее, учитывая время и обстоятельства проведения, и то избирательное собрание, безусловно, было юридически легитимным. К тому же среди дворянства и чиновничества, избиравшего Бориса, было немало людей, тесно связанных с провинцией, а потому в целом объективно отражавших доминирующие в стране в ту пору взгляды.

Таким образом, в феврале 1598 года Борис Годунов был избран царем единогласно. Однако и после этого еще какое-то время не соглашался взойти на престол, отказываясь от столь высокой чести. Впрочем, в те времена это являлось обычным ритуалом: сразу же соглашаться на столь высокий пост было бы нескромно. Лишь после того, как церковь пригрозила Борису, что прекратит в храмах богослужения, если он не согласится на престол, Годунов, наконец, сел на царский трон. Т.е., паузу Годунов выдержал длительную. Венчание на царство произошло лишь 1 сентября.

Годунов, во многом воспитанник Грозного, оставив в прошлом тиранический характер правления своего предшественника, вместе с тем  унаследовал от него огромный интерес к иностранцам и откровенную расположенность к Западу. Буквально все воспоминания того периода свидетельствуют о необычайной любезности Годунова к  иностранцам.

В прошлое ушли все запреты на выезд из страны прибывавших на службу в Россию иноземцев. Для иностранной торговли власть создала режим наибольшего благоприятствования. При этом, строго ограждая русские интересы, Годунов сумел удовлетворить всех непримиримых конкурентов, в частности англичан и голландцев.  Он, также как и Грозный, не дал англичанам эксклюзивного права на пользование северными гаванями, о чем они снова просили, но при этом оказал им  такую массу любезностей и второстепенных услуг, что те были от нового русского правителя в восторге.

Зачастили в Москву иностранцы и так, без особого дела, фактически в качестве туристов, просто посмотреть на загадочную страну.  Русский посол в Англии Григорий Микулин о таких гостях писал, что они «ездили по разным государствам для науки  и посмотреть в государствах обычаев, своею вольностью».

Борис не только продолжил практику приглашения в страну иностранных специалистов, но и всерьез прорабатывал вопрос об открытии в Москве университета. При нем же была предпринята первая, правда, неудачная попытка отправить группу молодых русских дворян за рубеж на учебу. Точно известно о посылке в Любек пяти человек, и в Англию - четырех. По другим источникам, при Годунове  направили учиться «накрепко грамоте и языку» 18 человек, по шести в Англию, Францию и Германию. Ни один из уехавших  пользы России не принес: кто-то умер, кто-то оказался бездельником,  а кто-то, наоборот, блестяще закончив обучение, был востребован на Западе и не захотел возвращаться на родину. Все дипломатические попытки вернуть отступников домой закончились провалом.

Вообще, умному Годунову слишком часто не везло. И во внутренней, и во внешней политике. А где-то он, видимо, просто в желании укрепить роль России забегал немного вперед.

Безуспешно, например, закончилась попытка Годунова сыграть на возникших в тот момент противоречиях между Польшей и Швецией. Москва вела переговоры и с той, и с другой стороной, пытаясь блефовать и шантажировать партнеров по переговорам: полякам говорили о близкой договоренности со шведами, а шведам - о договоренности с поляками. Целью дипломатической игры являлось возвращение Московскому государству хотя бы части старинных русских земель, в частности Ливонии, что открывало выход к Балтийскому морю.

У партнеров по переговорам были, однако, свои планы. Вместо условий вечного мира, на чем настаивали русские, польский посол Лев Сапега предложил Москве план такого союза, который фактически вел дело к слиянию двух государств в одно. Причем Польша, как и прежде, главной своей задачей считала унию церквей. Согласно этому плану, предусматривалось разрешение на свободный въезд на русские земли католических священников, строительство католических храмов и другие меры, способные открыть Ватикану дорогу на Русь.

Все эти пункты польского плана, как, впрочем,  и вопрос о Ливонии, вызывали в ходе переговоров столь бурные дебаты, что они чуть не доходили до драк. Вот лишь один фрагмент из стенограммы переговоров. Думный дворянин Татищев говорил польскому послу: «Ты, Лев, еще очень молод, ты говоришь все неправду, ты лжешь». В ответ разъяренный Сапега отвечал: «Ты сам лжешь, холоп, а я все время говорил правду, не с знаменитыми бы послами тебе говорить, а с кучерами в конюшне, да и те говорят приличнее, чем ты». И так далее, и тому подобное. Ясно, что столь непродуктивный дипломатический диалог к успеху привести не мог.  

Сам царь Борис очень хотел укрепить свои связи с Западом, породнившись с  европейской династией, и предпринял немало усилий, чтобы выгодно выдать замуж свою дочь Ксению.

И здесь, однако, его преследовали неудачи. Шведский королевич Густав, приглашенный в Москву в качестве потенциального промосковского правителя Ливонии,  оказался человеком легкого поведения, привез с собой любовницу и не желал с ней расставаться, несмотря на предстоящую свадьбу. В результате получил отказ и отправился домой. 

Датский королевич герцог Голштинский Ганс,  наоборот, чрезвычайно понравился Годунову, но через полтора месяца по прибытии в Москву жених заболел и умер. Датский посол свидетельствовал о необычайной ласке Бориса к посольству и его искренней печали в связи с кончиной жениха. По словам посла, у гроба герцога Борис Годунов плакал и причитал: «Ах, герцог Ганс, свет мой и утешение мое! По грехам нашим не могли мы сохранить его!»

Еще позже и также неудачно царь искал жениха для дочери в Австрии и  Англии.

 «По грехам нашим», - говорил  Борис и, Бог знает, может быть, не зря. Правление Годунова омрачалось страшным пятном - загадочной смертью царевича Дмитрия,  сына Ивана Грозного от пятого брака.

 Маленький Дмитрий, видимо в отца, страдал психическими отклонениями, не раз впадал в беспричинный гнев, кидался с кулаками даже на мать, бился в падучей. Все это, однако, не отменяло того факта, что он являлся царевичем и после смерти Федора должен был взойти на отцовский трон.

Дмитрий представлял реальную угрозу для  многих: боярская знать достаточно натерпелась от Ивана Грозного, поэтому с тревогой наблюдала за буйным наследником.  Но больше всего царевич был опасен, конечно, тем силам, что опирались на Годунова. Именно поэтому, когда из Углича, куда восьмилетнего Дмитрия отправили на жительство с родными, пришла весть о его странной смерти, народная молва тут же, ничуть не сомневаясь в своей правоте, указала на Бориса Годунова, как на заказчика преступления.

Официальное заключение, что царевич убил себя сам: во время игры с ножом у него якобы случился приступ падучей, и он в конвульсиях нанес себе удар в горло,  мало кого убедило.

Положить конец слухам, а Годунов,  став царем,  пытался это сделать силой, не удалось. Чем активнее царь боролся с людской молвой, тем она становилась шире и громче.

На гребне этих слухов Борис и умер, доказав всем, что не каждый удачливый премьер может стать удачливым царем.