Фигура императора Николая II – одна из самых противоречивых в российской истории. Одни считают его величайшим святым, другие – крайне неудачным политиком. РПЦ в 2000 году канонизировала его вместе с семьей, чем вызвала недовольство как противников его святости, так и слишком рьяных почитателей, которые считали его почти что Христом.

 

О жизни и смерти Николая Александровича Романова, с одной стороны, известно довольно много, с другой – практически невозможно из воспоминаний современников и работ историков понять, что же это был за человек.

 

Чехов называл его "полковником", некоторые представители Церкви отзывались о нем весьма сдержанно, а пламенные воспоминания о том, какой это был замечательный человек, люди написали после его смерти, находясь в эмиграции. Но даже в этих воспоминаниях, а также в следственном деле об убийстве царской семьи следователя Соколова стойко присутствует ощущение некой двойственности фигуры последнего царя.

 

Вот следователь приводит описание предметов, бывших с царем в Тобольске и Екатеринбурге. Среди прочего упоминаются брюки императора, на которых было написано: "Начаты в 1900 году, возобновлены в 1916-м". Можно, конечно, долго умиляться личной скромностью "хозяина земли русской", но что-то удерживает от желания подбросить чепчик в воздух. И дело не в брюках, а в том, что эти штаны положили начало мифу об аскетизме Николая II, в то время как сознательно выстраиваемый недостоверный образ исторической личности всегда плох. Не важно при этом, насколько он положительный или отрицательный. Он затрудняет процесс более или менее объективной оценки политика в истории. К тому же сам этот факт можно истолковать двояко: император был бережлив или... чрезмерно скуп. В любом случае царя нельзя оценивать с точки зрения его гардероба.

 

Точно такое же странное впечатление производит и Александра Федоровна. По описаниям современников, это властная, нервная и не слишком умная (в государственном смысле) женщина, поступки которой подтолкнули страну к катастрофе. Простейший пример: императрица упорно верила в то, что народ ее любит, а окружение царя пытается помещать ее обожаемому Ники править. Причем внутренняя и внешняя политика не слишком интересовала императрицу, но она тем не менее давала советы мужу и вмешивалась в его дела, либо поддаваясь влиянию сторонних лиц, либо следуя своим идеальным представлениям о стране и народе.

 

Соколов описывает библиотеку жены Николая II в Екатеринбурге и Тобольске. В ней всего два светских автора – Чехов и Аверченко, все остальное – это сборники молитв, тексты святых отцов и благочестивая литература. Кроме того, тот же Соколов приводит многочисленные воспоминания о религиозности царицы, иногда переходящей в экзальтацию. При этом Александра Федоровна отнюдь не была строгим воцерковленным христианином – возле царской семьи всегда обретались разные мистики сомнительного пошиба (типа Распутина), отношения с церковными иерархами тоже были весьма своеобразными (когда представители Синода выступили против Распутина, царица в письме к мужу потребовала "разогнать этих животных"). Ее религиозность, вера были лишь средством, с помощью которого она хотела добиться исцеления или облегчения страданий сына. Она настойчиво требовала чуда, не задумываясь о том, из какого источника оно проистекает и соответствует ли то, что она видит, реальному положению вещей. (Врач из окружения императрицы рассказывал, что Распутин не обладал никакими способностями облегчать страдания царевича, он просто узнавал, когда у ребенка наступал кризис, и появлялся незадолго до него. В результате царица полагала, что именно благодаря молитвам "старца" наследнику становилось легче.) Чувства матери можно понять, но совсем не нужно создавать миф о том, что императрица была образцом христианки в семейной жизни, а ее опыт делать обязательным для всех.

 

Между тем в магазинах православной литературы сейчас можно найти довольно много брошюрок с заглавием типа "Мысли Александры Федоровны о семейной жизни". При этом многие издатели и читатели забывают, что эти тексты совсем не святоотеческая литература в строгом терминологическом смысле, поскольку царскую семью канонизировали не за их жизнь, а за обстоятельства их кончины (об этом говорится в официальном докладе Комиссии по канонизации святых). В итоге православный миф о царской семье выглядит следующим образом. В июле 1918 года была убита идеальная христианская семья, которая к тому же сама по себе сакрализовала монархию как единственно желаемую для православных форму правления.

 

Наиболее неумеренные почитатели добавляют туда историю о ритуальном убийстве, лицах определенной национальности, о предательстве русским народом "царя-батюшки", в котором необходимо каяться до сих пор. Совсем неумеренные царепоклонники договорились до того, что Николай II своей кончиной ("умучен от жидов", как было написано в одном неофициальном акафисте) искупил грехи русского народа. Эта элегантная, но совершенно нехристианская теория приравнивает последнего царя ко Христу, фактически превращая его в антихриста – человека, занявшего место Христа. Для всех христиан очевидно, что искупительная жертва было только одна – распятие и воскресение Христа, а любые дополнительные "искупители" лишь нивелируют евангельскую историю, делая земную жизнь, страдания, смерть и воскресение Спасителя как бы ненужными.

 

Очевидно, что Церковь не могла принять такое "учение о спасении", а потому царская семья была прославлена в чине страстотерпцев, то есть лиц, убитых по политическим мотивам и не противящихся, принимающих свою кончину. Естественно, что такое осторожное и взвешенное решение возмутило царебожников и РПЦ оказалась критикуемой с их стороны.

 

От православной мифологии царя перейдем к мифологии светской. Если оставить за скобками традиционное советское определение Николая II как "кровавого", то светский миф о последнем русском царе выглядит следующим образом. Считается, что при царском режиме жизнь была не в пример лучше, чем сейчас. Лучше всего прекраснодушный образ жизни до 1917 года описала Татьяна Толстая:

 

"...Крестьяне купались в зерне. Пролетарии завтракали икрой. Жандармы были вежливы, торговцы честны, священники набожны, а все почему? Потому что у нас был царь. Сливки, изумруды, колокольный звон, яйца Фаберже, честные и просвещенные купцы, порядочные женщины, прозрачные реки, полные севрюги – туманные образы русского рая, золотого века мучают мечтателей, вызывая острые приступы ностальгии по тому, что вряд ли когда-либо существовало: в раю не бывает революций".

 

Однако русский человек почти никогда не выбирал реальность, если она противоречила сказке. Современным монархистам (как православным, так и не очень) неплохо бы было посмотреть воспоминания дореволюционных епископов: митрополита Евлогия (Георгиевского) или митрополита Вениамина (Федченкова). Их картины дореволюционной и революционной жизни совсем не укладывается в мифы о прекрасном режиме. Напротив, к 1917 году семья Романовых потеряла поддержку даже большинства церковных иерархов, что уж говорить об интеллигенции, дворянстве и чиновничестве. Да и простой народ вел себя весьма своеобразно: в 1914 году люди, стоя на коленях, приветствовали начало войны "в поддержку братской Сербии", а в 1916 году те же люди устраивали на фронте братания с врагом, а простые солдаты и офицеры часто не хотели даже отдавать честь "гражданину Романову". И в этой ситуации не в последнюю очередь виноват и сам царь с царицей: живя мифами и творя вокруг себя сказку, окружая себя советчиками, которые говорили только то, что им хотелось слышать, правители фактически предопределили ту катастрофу, что разразилась в феврале 1917 года. Из маленькой искры бунта в Петербурге разгорелось огромное пламя одного из самых кровавых политических режимов в истории человечества.

 

Однако даже ХХ век не избавил россиян от желания верить в собственные сказки о царях. Самая фантастическая история была связана с останками царской семьи. Якобы сразу после расстрела головы были отделены от тел, заспиртованы и в таком виде перевезены в Москву. Потом кто-то видел голову Николая II в банке, стоящей в сейфе то ли у Свердлова, то ли у Ленина. В этой истории сконцентрировались все мифологические представления о царях, как добрые, так и злые. С одной стороны, казнь, убийство, но, с другой стороны, большевики хранят головы как некий талисман, жуткий символ преемственности власти или, наоборот, нарочитого презрения к прошлому. В результате "настоящая" история последнего царя и его семьи оказалась не нужна как восторженным почитателям, так и оголтелым противникам. В этом, наверное, и состоит главная трагедия последнего царя: его охотнее считают святым или злодеем, чем обычным человеком. А ведь именно этого права он и добивался всю свою жизнь. "Хозяин земли русской" был лишен простого человеческого счастья, а после смерти не досталось ему и типичной человеческой биографии.