В 2017 году отмечался столетний юбилей Февральской и Октябрьской революций в России. 2018 год – год столетия начала Гражданской войны. Именно поэтому в настоящее время данным событиям уделяется повышенное внимание в научной литературе и СМИ. Роль революций 1917 г. и их последствия для XX столетия неоспоримы: они сыграли огромную роль в российской и мировой истории. Однако их сущность вызывает много споров, и результаты Октябрьской революции подвергаются самым разным оценкам – от крайне негативных до идеализированных, принятых в советской историографии. Более того, проблематика «русской революции» на протяжении века способствовала появлению наибольшего количества исторических работ. Выработка новых подходов к этой теме началась в 1990-е годы и продолжается в настоящее время. Как справедливо заметил в.н.с. ИНИОН РАН, к.и.н. В.М. Шевырин, «в новейших исследованиях идет мощная волна переосмысления революций 1917 г….» [2, с. 4]. Подобное утверждение применимо и к проблематике Гражданской войны.  

 

 

Сергей Васильевич Рахманинов

В то же время тема взаимоотношений революционеров и интеллигенции еще не получила достаточного освещения в отечественной и зарубежной историографии. Следует отметить, что творческие люди в революционное время не могли оставаться вне политики, не могли не реагировать на происходившие в стране события. А Гражданская война явилась страшным бедствием для нашего народа, и многим деятелям культуры пришлось вынужденно эмигрировать из страны. В данной публикации мы опираемся на информацию из воспоминаний выдающегося русского композитора и дирижера Сергея Васильевича Рахманинова (1873–1943), известного баса Федора Ивановича Шаляпина (1873–1938) и крупнейшего театрального деятеля Константина Сергеевича Станиславского (1863–1938).

 

 

Федор Иванович Шаляпин

Композитор С.В. Рахманинов в своих воспоминаниях, записанных и прокомментированных Оскаром фон Риземаном, не смог обойти 1917-й год. Что касается Февральской революции 1917 г., то композитор объективно оценил ее. В революции 1905 г. Рахманинов видел радостное событие и полагал, что она «предоставляла возможность осуществить социальные преобразования государства, остро нуждавшегося в реформах» [1, с. 193]. А февральские события 1917 г., что следует из его воспоминаний, вызвали у него глубокое разочарование. Он одним из первых «понял неизбежность приближающейся гибели, а пассивность, вялость и слабость Временного правительства приводили его в отчаяние. Композитора одолевали мрачные предчувствия, касавшиеся не столько его самого, сколько любимой родины, которая шаг за шагом все глубже погружалась в пучину несчастий. Казалось, что из этой ситуации, становившейся все более непереносимой, нет выхода» [1, с. 194]. Вот что говорит Рахманинов о своем отношении к захвату власти большевиками: «Я не принадлежал к тем, кто слеп к действительности и снисходителен к смутным утопическим иллюзиям. Как только я ближе столкнулся с теми людьми, которые взяли в свои руки судьбу нашего народа и всей нашей страны, я с ужасающей ясностью увидел, что это начало конца – конца, который наполнит действительность ужасами. Анархия, царившая вокруг, безжалостное выкорчевывание всех основ искусства, бессмысленное уничтожение всех возможностей его восстановления не оставляли надежды на нормальную жизнь в России» [1, с. 195].

 

 

 

Известный русский певец Ф.И. Шаляпин тоже отреагировал на революционные события 1917 года, отметив, как и Рахманинов, их негативные последствия. Как пишет певец, «произошло то, что все «медали» обернулись в русской действительности своей оборотной стороной. «Свобода» превратилась в тиранию, «братство» - в гражданскую войну, а «равенство» привело к принижению всякого, кто смеет поднять голову выше уровня болота. Строительство приняло форму сплошного разрушения, и «любовь к будущему человечеству» вылилась в ненависть и пытку для современников» [4, с. 253].

Ф.И. Шаляпин в своей книге «Маска и душа» приводит собственные наблюдения за происходящим в стране в 1917 году: «События стали развертываться со страшной быстротой. В столице не хватало продовольствия, образовались хвосты, в которых люди заражали друг друга возмущением. Заволновались солдаты в казармах. Какой-то солдат застрелил в строю офицера. Вышел из повиновения весь полк. Не стало императорской армии. Выпал один кирпич, и все здание рухнуло. Не очень крепко, значит, оно держалось» [4, с. 193]. Здесь же Шаляпин фиксирует и то, что происходило возле его дома в Петербурге: «Из окна моего дома я увидел огромнейшие клубы дыма. Это горел подожженный толпой Окружной суд. Началась революция. Народ, представители армии, флотские люди потянулись к Государственной думе, где приобщались к революции. С царем разговаривал фронт. Столицы зашумели в невообразимом нервном напряжении» [4, с. 193].

Певец пишет и о том, как революционная ситуация отразилась на театральной жизни: «Скоро политика, образцы которой мы видели на Невском проспекте, ворвалась в Петербургские театры. Во время спектаклей в театрах начали появляться какие-то люди – между ними бывал и Троцкий – и прерывали действия на сцене речами к публике. Они говорили, что пора кончать радостные зрелища, что пора прекратить праздные забавы. Народ на фронте, а столицы поют и пляшут» [4, с. 196].

Театральная жизнь, как и жизнь в стране вообще, погрузилась в смуту. «Началось брожение и в императорских театрах, - продолжает Шаляпин. - Старая дирекция во главе с Теляковским была Временным правительством сменена. Бедный Теляковский был арестован и уведен в Государственную думу» [4, с. 196]. В то же время Шаляпин признает необходимость перемен в театре: «При всей моей симпатии и при всем моем уважении к прекрасному человеку, каким был В.А. Теляковский, я не могу отрицать, что в смене дирекции была, может быть, известная логика, да и сам Теляковский разделял это мнение. Императорские театры были переименованы в государственные, должны были сделаться национальными. Дирекция, проникнутая дворцовым духом, была неуместна в новых условиях» [4, с. 196–197].
    

Ф.И. Шаляпин проводит также параллели между политической ситуацией в стране и положением в театрах. Он пишет, что «двоевластие, бывшее тогда модным во всем государстве, восторжествовало и в государственных театрах. Была новая дирекция и художественный совет, как бы “Временное правительство“, и наряду с ним утвердился за кулисами как бы “Совет рабочих депутатов” – из хористов, музыкантов и рабочих, вообще из театрального пролетариата» [4, с. 197].
    

Все эти явления имели место на фоне всеобщего хаоса. «А революция “углублялась”, - продолжает певец. - Все смелее подымали голову большевики. Я жил на Каменноостровском проспекте, и мой путь из дому в театр Народного дома лежал близко от главного штаба большевиков, который помещался во дворце знаменитой танцовщицы Мариинского балета М.Ф. Кшесинской. Большевики захватили самовластно дворец и превратили его обширный балкон в революционный форум. Проходя мимо дворца, я останавливался на некоторое время наблюдать сцены и послушать ораторов, которые беспрерывно сменяли друг друга» [4, с. 201].
    

Шаляпин, по его же признанию, осознавал, что Временное правительство доживает свои последние дни. И это, как он сам пишет, понимали даже в кругах, близких к Временному правительству. В связи с этим певец вспоминает петербургский обед с друзьями-политиками, который многое ему прояснил. «Обед был устроен депутатом М.С. Аджемовым, видным деятелем кадетской партии и другом Временного правительства, в честь наших общих друзей В.А. Маклакова и М.А. Стаховича. Оба они только что были назначены Временным правительством на важные дипломатические посты: Маклаков – послом в Париж, Стахович – послом в Мадрид. На следующий день они покидали родину, и дружеская встреча за прощальным обедом носила очень сердечный характер. Остроумный Аджемов как хозяин дома давал тон веселой беседе. <…> Но сквозь веселье, смех и юмор прорывалась внутренняя печаль. Очень уж грустны были наши шутки: говорили о том, как по частям и скопом Временное правительство будет скоро посажено в тюрьмы Лениным и Троцким, приближение которых уже чувствовалось в воздухе» [4, с. 202]. Запомнились Шаляпину и прощальные слова Маклакова, относившиеся к последствиям революции: «Не будет ни одного человека, совершенно ни одного, кто бы избегнул в будущем страданий» [4, с. 202]. Артист знал, что Маклаков уезжает из России тайно, как контрабандист. «Правительство опасалось, что если об отъезде “империалиста” Маклакова на пост посла в Париже узнает революционная чернь, то она его так же задержит на вокзале и не позволит ему уехать, как до этого задержала на Финляндском вокзале бывшего министра иностранных дел С.Д. Сазонова, назначенного российским послом в Лондон…» [4, с. 203].

 

Говоря о периоде после свержения Временного правительства, Шаляпин пишет прежде всего о фигуре В.И. Ленина. Певец признается в своей невежественности и аполитичности: «О людях, ставших с ночи на утро властителями России я имел весьма слабое понятие. В частности, я не знал, что такое Ленин. Мне вообще кажется, что исторические «фигуры» складываются либо тогда, когда их везут на эшафот, либо тогда, когда они посылают на эшафот других людей» [4, с. 205]. Ленин был тогда для Шаляпина мало заметен, он больше знал о Троцком. «Насчет Ленина же, - пишет певец, - я был совершенно невежественным и потому встречать его на Финляндский вокзал я не поехал, хотя его встречал Горький, который в то время относился к к большевикам, кажется, враждебно» [4, с. 205]. За приездом Ленина последовало неприятное для артиста событие – у него конфисковали автомобиль. «Я рассудил, что мой автомобиль нужен «народу», и весьма легко утешился», - констатирует артист [4, с. 205].
    

В первые дни после революции, как справедливо замечает Шаляпин, «столица еще не отдавала себе ясного отчета в том, чем на практике будет для России большевистский режим. И вот первое страшное потрясение. В госпитале зверским образом матросами убиты «враги народа» – больные Кокошкин и Шингарев, арестованные министры Временного правительства, лучшие представители либеральной интеллигенции» [4, с. 205].
    

Интересны наблюдения Шаляпина за позицией М. Горького в отношении революции. Как отмечается в воспоминаниях артиста, изначально Горький был на стороне социал-демократов и их революционных планов. Однако ход и результаты революции глубоко разочаровали писателя. Шаляпин пишет по этому поводу следующее: «Горький не скрывал своих чувств и открыто порицал большевистскую демагогию. Помню его речь в Михайловском театре. Революция, говорил он, не дебош, а благородная сила, сосредоточенная в руках трудящегося народа. Это торжество труда, стимула, двигающего мир. Как эти благородные соображения разнились от тех речей, которые раздавались в том же Михайловском театре, на площадях и улицах, от кровожадных призывов к погромам! Я очень скоро почувствовал, как разочарованно смотрел Горький на развивающиеся события и на выдвигающихся новых деятелей революции» [4, с. 206–207]. Интересно, что Шаляпин, будучи другом писателя, не стремился приукрасить его отношение к революции, его взгляды. Возможно, это объясняется тем, что мнение Шаляпина и Горького в отношении событий 1917 года совпало.

 

Певец пишет и о театрах в революционное время. В 1917 году театры не закрывались, но постепенно менялся социальный состав публики, а театральные залы начали использоваться не по назначению. Вот что пишет об изменениях в социальном составе публики Ф.И. Шаляпин: «Обычная наша театральная публика, состоявшая из богатых, зажиточных и интеллигентных людей, постепенно исчезла. Залы наполнялись новой публикой. Перемена эта произошла не сразу, но скоро солдаты, рабочие и простонародье уже господствовали в составе театральных зал» [4, с. 208]. Однако певец не связывает это со стремлением простого народа приобщиться к культуре. «Но напрасно думают и утверждают, что до седьмого пота будто бы добивался русский народ театральных радостей, которых его раньше лишали, - утверждает Шаляпин, - и что революция открыла для народа двери театра, в которые он раньше безнадежно стучался. Правда то, что народ в театр не шел и не бежал по собственной охоте, а был подталкиваем либо партийными, либо военными ячейками» [4, с. 208].

Артист рассказывает и о своем материальном положении в 1917 г. «Материально страдая, - пишет Шаляпин, - я все-таки кое-как перебивался и жил. Если я о чем-нибудь беспокоился, так это о моих малолетних детях, которым зачастую не хватало того-другого, а то даже просто молока. Какие-то бывшие парикмахеры, ставшие впоследствии революционерами и завладевшие продовольственными организациями, стали довольно неприлично кричать на нашу милую старую служанку и друга нашего дома Пелагею, называя меня буржуем, капиталистом и вообще всеми теми прилагательными, которые полагались людям в галстуках. Конечно, это была частность, выходка невежественного и грубого партийца. Но таких невежественных и грубых партийцев оказывалось, к несчастью, очень много и на каждом шагу. И не только среди мелкой сошки, но и среди настоящих правителей» [4, c. 214]. Шаляпин вспоминает, как петербургский губернатор Москвин самовольно запретил его концерт, хотя выступления певца не были признаны противозаконными и обычно разрешались в то трудное для страны время. Половину аванса за концерт Шаляпин уже успел израсходовать и решил выяснить причины отмены концерта. Во время телефонного разговора Москвин беседовал грубо и издевательски. На вопрос о том, почему был запрещен концерт он ответил:

 

«- А потому, чтобы вы не воображали много о себе. Вы думаете, что вы Шаляпин, так вам все позволено?» [4, с. 215].

Певцу удалось дипломатично уладить возникшую проблему, но он справедливо заметил, что товарищи Москвины «составляли самую суть режима и отравляли российским людям и без того печальное существование» [4, с. 215].
    

Ф.И. Шаляпин запечатлел в своих воспоминаниях еще один характерный для революционного времени случай. Как-то артист купил у знакомой балерины 15 бутылок вина. Ночью к нему постучались молодые солдаты с ружьями и штыками, ведомые штатскими людьми. Они учинили обыск в доме артиста, и, не найдя запрещенной литературы, забрали вино, игральные карты и револьвер, на который у певца было разрешение. В другой раз какой-то комиссар невежливо обошелся с супругой Шаляпина и хотел приехать к ним в гости в 3 часа ночи. Артисту надоели такие «визиты», он хлопотал об их прекращении. Вино и револьвер ему удалось вернуть. Однако Совет солдатских и матросских депутатов Ялты снял со счета певца 200 000 рублей, которые были для него потеряны. «Это не в моем ведении», - сказал Ф.И. Шаляпину председатель Петроградского совета Г.Е. Зиновьев [4, c. 219].

 

Каковы были последствия революций для С.В. Рахманинова и Ф.И. Шаляпина? Семье Рахманинова после Октябрьской революции удалось выехать в Европу, а затем Америку. «Помимо денежного состояния, поместья и квартиры Рахманинов оставил большевикам куда более ценное имущество: все рукописи, опубликованные и неопубликованные» [1, с. 197]. Шаляпин тоже оказался в эмиграции, но позднее – в 1922 г. Артист не желал покидать родину, но бесцеремонная и жестокая политика большевистких властей вынудила его это сделать. Наряду с Рахманиновым и Шаляпиным из страны эмигрировали многие деятели науки и искусства, в том числе авиаконструктор И.И. Сикорский, химики П.И. Вальден и И.Р. Пригожин, композитор И.Ф. Стравинский, артист А.Н. Вертинский, писатели И.А. Бунин, А.И. Куприн и Д.С. Мережковский, художники В.В. Кандинский и М.З. Шагал.

 

К.С. Станиславский, гениальный преобразователь сценического искусства, режиссер, актер, педагог, теоретик театра, Россию не покинул. Но не отреагировать на катастрофу, потрясшую его родину, не мог. Отдельный параграф воспоминаний Константина Сергеевича «Моя жизнь в искусстве» посвящен революционному времени. «Но вот в 1917 году грянула Февральская революция, - пишет Станиславский, - а за ней и Октябрьская. Театр получил новую миссию: он должен был открыть свои двери для самых широких слоев зрителей, для тех миллионов людей, которые до того времени не имели возможности пользоваться культурными удовольствиями» [3, c. 417]. Первое время после революции публика в театре была разной: бедные и богатые, простые люди и интеллигенты. «Раз или два в неделю мы играли свой обычный репертуар в огромном здании Солодовниковского театра, перетаскивая туда свою обстановку и декорации», - вспоминает Станиславский [3, c. 417]. Спектакли проходили в переполненном зале при напряженном внимании зрителя. После революции через театр прошло много слоев населения: «был период военных депутатов, съезжавшихся со всех концов России, потом – молодежи и, наконец, рабочих и вообще зрителя, еще не приобщившегося к культуре…» [3, c. 421]. В это время появились и крайне отрицательные явления в театральном искусстве: театр заполонили люди, называвшиеся артистами, но не имевшие никакого отношения к сцене. Они «грубо эксплуатировали театр, присасываясь к выгодным халтурным выступлениям перед доверчивым зрителем, заинтересовавшимся искусством» [3, c. 421].
    

В 1918 г. Станиславский предложил устроить Оперную студию при Большом театре. Как пишет он сам, в этой студии «певцы могли бы совещаться со мной по вопросам сценической игры, а молодежь готовила бы из себя будущих певцов-артистов, систематически проходя для этого необходимый курс» [3, c. 429]. В декабре 1918 г. состоялся торжественный раут по поводу сближения Большого театра с Московским Художественным. «Это был очень милый, веселый, трогательный вечер, - вспоминает Станиславский. В залах и фойе Большого театра были накрыты столы и устроена эстрада. Сами артистки и артисты прислуживали и угощали нас по тогдашнему голодному времени весьма роскошно» [3, c. 429]. Уже через несколько дней прошла первая встреча Станиславского с певцами Большого театра. Вскоре он добился разрешения самому набирать молодых студийцев, которые прежде чем выступить в студии, должны были пройти под руководством Константина Сергеевича целый ряд предметов. Станиславский заключает, что «в музыке Оперная студия пользовалась вековой культурой Большого театра, а в сценической области – культурой Художественного театра» [3, c. 433].
    

В начале лета 1919 г. труппу МХТ постигла катастрофа: она была расколота пополам и фактически перестала существовать, а пополнение кадров не происходило в течение многих лет. Вот что рассказывает о случившемся Станиславский: «В июне 1919 года группа артистов Московского Художественного театра с О.Л. Книппер и В.И. Качаловым во главе выехала на гастроли в Харьков и месяц спустя была настигнута и отрезана от Москвы наступлением Деникина. Очутившись по другую сторону фронта, наши товарищи не могли уже вернуться к нам: большинство из них были с семьями, другие физически не в состоянии были предпринять непосильно трудного и опасного перехода через фронт» [3, c. 422].
    

Таким образом, в 1910-е годы творческая интеллигенция остро восприняла революционную ситуацию, попыталась дать ей свою оценку, которая оказалась негативной. Правда, К.С. Станиславский в своих мемуарах предпочел сделать акцент на деятельности театра, а не на политической ситуации. Что же касается композитора С.В. Рахманинова и артиста Ф.И. Шаляпина, то их нельзя обвинить в предвзятости суждений, субъективности, так как они были очевидцами революционных событий и даже пострадали от бездумных действий большевиков и их сторонников. Художественная жизнь в революционное время не остановилась, но подверглась серьезным переменам: в нее начали вмешиваться новые власти.                                                                              

 

Революции 1917 г. и Гражданская война вынудили С.В. Рахманинова и Ф.И. Шаляпина, как и многих других творческих людей, покинуть Россию. А К.С. Станиславский нашел в себе силы остаться на родине, чтобы работать во имя сохранения лучших традиций русской театральной культуры.                                                                             

© Бабенко Оксана Васильевна,
кандидат исторических наук, научный сотрудник (ИНИОН РАН)

Литература:

1. Рахманинов С.В. Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном / Пер. с англ., послесл. и коммент. В.Н. Чемберджи. – М.: Изд-во АСТ, 2016. – 320 с.

2. 1917 год. Россия революционная: Сборник обзоров и рефератов / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отдел истории. – М., 2009. – 188 с.

3. Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве. – М.: «Искусство», 1972. – 536 с.

4. Шаляпин Ф.И. Маска и душа / Ф.И. Шаляпин. – М.: АСТ, 2014. – 320 с.