2 июня (21 мая по ст. стилю) 2007 года исполнилось 180 лет со дня рождения Константина Петровича Победоносцева. А два месяца назад, 23 марта, отмечалась другая дата - столетие со дня его смерти. Прошедшее время, однако, не сделало его фигуру свободной от пристрастного внимания наших современников-исследователей: философов, историков и даже политиков.

Победоносцев - герой смутного времени, герой конца империи, когда старая Россия, сохранению и охранению которой он посвятил жизнь, уходила в историческое небытие. Восстановление той России для многих современных монархистов часто связывается с именем этого человека, справедливо называемого ими столпом самодержавия. Он воспринимался именно так и либеральными деятелями начала XX века. Правда, для них это определение было скорее негативной характеристикой, заставлявшей аттестовывать Победоносцева «реакционером». Таким образом, политизация образа Победоносцева, начавшаяся еще при его жизни, до сих пор не прекратилась. Это создает значительные сложности при оценке его многогранной личности.

На протяжении более чем 25 лет он был обер-прокурором Святейшего Правительствующего Синода. За это время отношение к нему церковных иерархов сильно изменилось. Если большинство из них приветствовало его назначение в 1880 году, то уход его в 1905 русские архиереи восприняли если не с радостью, то и без особого сожаления. Стремление обер-прокурора регламентировать жизнь Церкви в духе «синодального благочестия» к началу XX века воспринималось как досадная ошибка, мешающая развитию главной конфессии империи. Будучи глубоко верующим христианином, обер-прокурор не терпел самодеятельности в делах церковного управления и был противником кардинальных церковных реформ (в том числе и противником созыва Поместного Собора).

Победоносцев понимал, что «дисциплинировать дух» нельзя. Но, считал он, дисциплинировать человека и можно, и нужно. Однажды он высказал это предельно откровенно: некто выразил восхищение единодушием архиереев на заседаниях Синода. «Они нарушают единство своими подписями, - возразил ему обер-прокурор, - у каждого из них разный почерк». В этом циничном замечании хорошо проявляется его характер, в котором уживались черты чуткого христианина и холодного петербургского бюрократа.

Победоносцев - своего рода последний рыцарь империи, который стремился защищать ее от любых пополз­новений нового времени. Не случайно он учил Николая II тому, что монарх получает свои права «Божьею милостью своих предков» и поэтому не может отказываться в угоду политическим веяниям от полученного наследия - ни в целом, ни в частностях.

Победоносцеву близки были формы самодержавной власти, сложившиеся в эпоху Николая I и сформулированные в известной уваровской триаде. По этой причине он, очевидно, стремился сохранять и status quo в отношениях Православной Российской Церкви и государства, т. е. был сторонником синодальной системы в том виде, как она сложилась в XVIII-XIX вв. Он считал государство не только мирским институтом, но и своего рода духовно-нравственной величиной, поэтому рассматривать Церковь как нечто отдельное, никак не относящееся к государству, для него было невозможно. Отказ государства от союза с Церковью закономерно привел бы, считал Победоносцев, к отказу от духовно-нравственного влияния государства.

Говоря о вере и Церкви, Победоносцев действовал не как христианин, а как политик, оправдываясь довольно зыбким утверждением, что для необразованного народа свобода совести будет сущим обманом. Таким образом, его борьба против созыва Поместного Собора и избрания Патриарха зиждилась не на «тупом консерватизме», а на представлении об опасности любых пертурбаций - и государственных, и церковных. Однако судьба преподнесла Победоносцеву горький урок: 1905 год разрушил все то, что с такой последовательностью обер-прокурор Синода старался сохранить. После Манифеста 17 октября 1905 года он не только лишился власти (за нее он никогда и не цеплялся) - он лишился надежды. Полтора года спустя он умер, и его смерть не вызвала никаких потрясений в жизни империи… Он был человеком прошлого, что продемонстрировали и состоявшиеся в марте 1907 г. в Петербурге похороны, на которые Император - его ученик, отстаиванию самодержавия которого он отдал столько сил, - не только лично не приехал, но даже не послал венка.

Политический реакционер - всегда ответчик «духу време­ни», с которым он не согласен. Не всегда эта реакция оправдана исторически, но реакционер не обязательно глуп и не видит дня сегодняшнего. Дело было, конечно, не в конституции (по слову Победоносцева - «великой лжи нашего времени»). Дело было в той идеологии, которую исповедовал и которую отстаивал Константин Петрович. Он не сумел найти ответ на актуальные вопросы своего времени, но сумел предсказать последствия утверждения новых идей в России. Пророчески звучат слова, впервые опубликованные в «Московском сборнике» (1896): «Наши реформаторы, воспитавшись сами в кругу тех представлений, понятий и ощущений, которые отрицают, не в состоянии представить себе ту страшную пустоту, которую окажет нрав­ственный мир, когда эти понятия будут из него изгнаны». Победоносцев прекрасно понимал негативные последствия глобальных церковных и государственных изменений, но у него не было позитивных предложений.

Как бы то ни было, Константин Петрович Победоносцев знал, чего делать не надо, хотя и не мог ничего предложить взамен.