Б. В. ШЕРГИН  

Здесь предлагается текст северного рассказа о Пушкине. Происхождение его таково. В зиму 1934/35 года, когда начиналась подготовка к пушкинскому юбилею, я читал и рассказывал о Пушкине в квартире пинежанки С. И. Черной. Я на опыте знал, что как сама С. И. Черная, неграмотная, но обладающая поэтическим даром, так и её земляки - гости её, в особенности даровитейшая А. В. Щёголева (сумская поморка), не замедлят отразить слышанное в ярких пересказах.

Эти пересказы, впечатления, отображения слышанного, своеобразно понятого, реплики, афоризмы, отрывочные, но эмоционально насыщенные и поэтически образные, послужили материалом для компоновки "пинежского" рассказа о Пушкине.

 * * *

Он певец был, песенной наблюдатель, книгам сказитель, грамоты списатель. Землю, как цветами, стихами украсил.

Он порато в братии велик, острота ума нелюдска была.

Книги списал, слово к слову приплетал круто и гораздо. Книги работал и радовался над има.

Ленин Пушкина книги целовал и к сердцу прижимал.

Он пусты книги наполнил, неустроену речь устроил, несвершоно совершил. Теперешны писатели от Пушкина взялись да пошли.

Родился умной, постатной, разумом быстрой, взором острой, всех светле видел.

А род давношной, от араплян - этого роду черных людей, а закону греческого.

Я его карточку ночи две продержала: высокой, тонененькой… Ему только песни петь да у грамоты сидеть, а так-то робить он не сильной.

Ужо кто у нас на Пинеге экой есть… Якуня Туголуков. Только Пушкин-то порусее.

Отроком читал много и часто. Всяку грамоту навык, иноземску и русску.

Ребята-ти буки, он с каждым заговорит, каждому-то уму, что надо, скажет. Люди-то дивятся: "Что уж этот Саня! Год бы с ним шел да слушал".

Возрастом поспел рано, красивенькой, пряменькой такой, всё бы пел да веселился. У его молодость широка была, и к женскому полу подпадывал, и это умел не худо.

Долго молодцевал-то долго летал по подругам. Ну, он не на семнадцатом году девушка. Неладно делал, дак себе…

Пушкин курил ли, не курил?.. Не курил. Выпивать выпивал, а не курил. Нету на портретах-то ни с трубкой, ни с папиросой.

Не помню, что ише проказил он мальчишечкой…

Не бывало от сотворенья, чтобы таки многолюдны книги в такой короткой век кто сложил. Век короткой, да разум быстрой: годы молоды, да ум тысячелетен. Пенье безмолчно - стихам нет конца.

У другого человека ум никуда не ходит, на спокое стоит. У Пушкина как стрела, как птица, ум-от.

Что люди помыслят, то он делом сотворит. В его стихах как ветер столь ли быстрой. Вот дак птица! Поёт, забудет - ел ли, пил ли…

И настолько он хитрой прикладывать слово-то к слову! Слово-то выговаривашь одно-то, друго-то - ведь надо взять скоро… Пушкин говорил, как с полки брал; и всё разно сказывал. Век не придумать никому, как он придумывал.

Пушкин нов чин завёл в стихах. Сердцем весел, не хотел над старыма остатками. Сам повёл, никого не спросился. Сел выше всех, думу сдумал крепче всех. В еговых словах не заблудиссе. Кабыть в росстил лежит. Всё-то видишь, всё-то понятно: выговаривать-то не спуташь. Сколь письмл егово до людей дохоже! Старых утешат, молодых забавлят, малых учит…

У Пушкина речь умильна, голос светлой, выводить-то мог без отрыву. Други водят круто либо тихо, есть читатели --читают, как собаки отгрызают, он выносит каждо слово как следует; разводно поёт, голос не перепевается, не дребезжит.

У других писателей колосина, и мякина, и зерно - в одно место, у Пушкина - хлеб чистой.

Я даве упряг слушала Пушкина-то. Он тяжелы мысли уводит, на скуку не молвит ничего. Весело умет, опять друго-грозно да заунывно по старому образу.

Бориса Годунова долги-ти строки, кручинны-ти речи, вот чего люблю! "Счастья нету в душе", - голосом-то так по слезам ездит…

В кую пору гремят трубы-ти да набаты-ти, в ту пору Годунов-от слово-то выпеват.

У Пушкина показана солева-то строка, строчной-то развод. В исподи головой горько-то слово поётся. Начинают выговаривать стоя, открыто лицо-то, а станет преклоняться, проведёт по лицу-ту платом. Это пенье Пушкин сам списал.

Я сегодня навидалась Пушкина-та в окне в магазине. На книгах стоит. И женочка рядом, не в ту сторону личешком… Не эта ли Наташа-та егова?.. Краса бы холостому, как лошадка на воле? Нет, женился, влепил голову-ту. Много подруг было, одну ей пуще всех зажалел…

Наташа-та на карточки: глаза грубы, волосы как ящерицы, грудешко голо. Эку бы только на выставку, напоказ стоя возить… Замуж-то с пятнадцати годов собиралась: "Не жарьте рыбы крупной. Жонихи приедут, дак чем принимать будете?.." А женихи-ти - дуга за дугой - всё мимо. Хоть на пирах, на балах она всех красивее, да приданого-то - веретеном тряхнуть…

Пушкин на придано не смотрит. Сватается у ейной матери:

- Маменька, вы бы мне бы Наташу дали…

- У меня дочки как пробки замуж летят, и всё за богатых. Вы ей голодом заморите. Вам папа много ли выделят?

- Я не на папу надеюсь, всё на своё письмо.

- Я подумаю.

Ей родня и ругат:

- Что ты, дика, этажиссе, он у всех в славы, приданого не спрашиват… На сухари будешь сушить девку-ту?..

Свадьба отошла, зажили молоды… Натальюшка выспится, вылежится, вытешется, тогда будет косу плести, у ей зажигалка така была пучок завивать. Где бы пошить или чашку вымыть, у Наташи шляпка наложена, ножка сряжена погулять… Придёт - рукавицы, катанцы мокры бросит кучей. Пушкин высушит, в руки ей подаст. Он чего спросит, она как не чует… Ложки по тарелкам забросат порато, хлебать сядет без хлеба. И сказать нельзя… Как скажешь?.. Пушкина матка ли, сестра ли обиходила коров-та. Наталья-то не радела по хозяйству.

Живут задью наперёд. С утра гости - по хлебам ходят, куски топчут, курят, о кака скверна!.. Станут плясать, гром эдакой учинится: "Держите двери-то, чтобы не зашел Пушкин. Что он мешать-то!" Гремят да шумят, да нарошно, да никак не уймёшь…

Всё к изъяну да к убытку пошло. Пушкин всё как не по своей воле. От табаку-то он весь угорел!

Пробовал Наташу-ту добра доводить. Она уши затыкат:

- Вы мне уши опеваете своими стихами, всю квартиру заставили книгами да засыпали бумагой!

Знакомые спрашивают Пушкина:

- Всё-то успокоится, в ночь-то вы пишете ли?

- Весна была, дак ручей-то летел, кипел, ломал. А холодна пора, дак вода-то не шевелится…

Долго он терпел, только стихом подкреплялся, песнями отманивался от бед.

А к Наташе приезжой кавалер Дантест заподскакивал, долгой, как ящерица…

Пушкину свои наговаривают:

- Ты в бумагах-то сидишь, ничего не видишь?

- Вы ничего не понимаете!

Только горюет в стихах:

Куда бежу?

Тесен град Петров.

Негде спрятаться от клеветы,

Жена меня в беду положила,

Обещание своё борзо позабыла…

Наташа, что ты надо мною сделала?!

Которы ему привержены, плачут:

- Саня, не жалей ты жену-то; жалей, да с умом. Не падай духом. Без такого песенного наблюдателя нельзя стоять царству. Не роняй своего чину…

Вот газету добыла, почитай-ко, почему он на белом свете нажился скоро… Ужо молчи, я засказываю сама.

Ноне досмотрелись в книгах, что царь кавалера-то подослал. Дантест-то был на жалованье, что он царю на ложе чужих жен да дочерей добывал.

Царь-то хоть бравой, как сунут кол, как палка прям, а плоть-та обленилась - дак всё нова надо. Царь, а вот что проделывал!

Он Пушкина женочку прилюбовал на гулянках. Самому ей доступать неприлично, приезжего кавалера и нанял. Ему от дела тысячу посулил. Чуть Дантест через порог, царь встречу бежит:

- Наташу видел ли? Давно ли видел? В гости-то сулилась ли?

Однако и Пушкин знат свою очередь. Он не хочет навыкнуть срам терпеть. А некуда на царя просить. И некуда убежать…

Чины и вельможи видят, что Пушкину от царя управы не будет, стали с маху щелкать:

- Ты велик ли зверь-то, Пушкин! Шириссе больно. На твоё место охочих много будет стихи писать. Кому нужны эки-ти комары летучи!

Пушкин их зачнёт пинать, хвостать…

Царь тоже забоялся. Он давно Пушкина ненавидел, для того что Пушкин смала письмами да стихом властям задосадил. Этот Перьвой Николай терпеть не может людей, которы звыше его учёны. Выговску пустыню, эко место знаменито, он сожгал.

Укладывают с Дантестом:

- Женку мы у его ували, тепере надо самого убить.

А не убить, дак от него быть убитым. Кто его, смутьяна, хлопнет, тот у меня первым генералом будет.

Этот кавалер побродяга была всемирна, бесстрашна. Всю жизнь с пистолетами промышлял.

Пушкин этот заговор узнал, высказал Дантесту при народе:

- Мне с тобой говорить не с кем… Бесчестно мне о тебе рук марать, да уж негде деться, выходи на прямой бой…

Тут была беда месяца января в двадцать девятой день. Белы снеги кровию знаменуются. Не в городе, не в поле: в пусте месте четыре человека приходили, четыре ружья приносили. Учинился дым с огнём на обе стороны. Где Пушкин - тут огнём одено, где Дантест - тут как дым. Царски полаты затряслися, царь с вельможами по ямам сидя, выглянуть не смеют.

Кавалер-от был стрелять горазд, пустил пулю не в очередь, отшиб звезду от месяца, убил соловья в саду. Упал наш Олександрушко, за ёлочку захватился:

- Рости, рости, ёлочка, без верха; живи, живи, Россиюшка, без меня!

Ударила Пушкину пуля под сердце, прошла меж крыл. Пал на белы снеги, честным лицом о сыру землю. Пал, да и не встал. Который стоял выше всех, тот склонился ниже всех…

Кровь-то рекой потекла кругом града. Не могли семь дён из реки воду пить.

…Он выкушал смертную чашу, зачал с белым светом расставаться:

- Прости, красное солнце; прости, мать сыра земля и все на тебе живущие. Я в мире сем положен был как знамя на стреляние, летели в меня стрелы от всех сторон. Мне в миру было место не по чину. Я неволей пил горьку смертную чашу…

Жене сказал:

- Я устал, дак рад спокою-то. В день покоя моего не плачь.

………………………………………………………………….

Тут Давыдов псалмы, тут заунывное пение… Пушкин глаза смежил, а город розбудился. Пушкин умолк, а в городе громко стало: "Пушкин в соборе лежит, застрелен!.."

К царю пристава летят:

- Народу в домах уж нет, все у Пушкина…

У Пушкина лицо светло и весело. Вокруг народное множество от мала до велика. И все плачут с причетью:

Звезда восточна на запад ушла.

Жизнь пробежала, как речка быстрина.

Молодость прошла непомилована.

Жито пожато недозрелое!

Горе ходило под ручку с тобой.

Не мог ты от горя еухати…

Во гробе изволил вселитися,

От горя землёю укрытися…

………………………………

Чтенья не слышно во многом-то плаче.

Царь в окно эти дни смотрит:

- Почему все чёрно одели, как вороны?!

- Вдовственны дни…

Где в Пушкина стреляли, теперь там пусто место безугодно; ничего не ростёт, только ветер свистит.

Пушкин поминал:

- Буду сказывать, дак вы забудете. Я в книгу свой ум спишу.

Он многих людей в грамоту завёл. В каждом доме Пушкин сердце всем веселит речью своей и письмом.

Егово письмо как вешна вода. Его стихам нет конца. Сотворена река, она всё течёт - как Пушкин. Землю он посетил да напоил. Что на свете есть, у него всё поётся.

Пушкин с ласковым словом приходил. Он как летний ветер, хоть и бухат, да тёплой…