У 1937 года, коллективизации и гражданской войны была своя предтеча - время, когда определилось то, что произошло с нашей страной в ХХ веке. Недавно вышло несколько книг, посвященных этому периоду, и читаются они лучше любого романа.

 

Морис Палеолог с 1914 по 1917 год был послом Французской Республики в Петербурге - все это время он вел дневник. Палеолог записывал в него свои мысли о русском императоре и русском народе, Распутине, забастовках, немецкой агентуре, высшем обществе, петроградских дамах и судьбе России. В СССР "Дневник посла" напечатали в 1923 году, сократив почти наполовину и кое-что дописав - сейчас его выпустило издательство "Захаров". "Харвест" опубликовал дневники Николая II (1916-1917 годы) и документы из личного архива царя. Издательство "Дмитрий Буланин" напечатало письма Анны Тимиревой, будущей гражданской жены адмирала Колчака, - она писала ему на Черноморский флот с июля 1916-го по май 1917 года.

 

Морис Палеолог глядит на происходящее как на страшный спектакль (и пролог к еще более ужасному действу); дневники императора позволяют заглянуть во внутренний мир его главного актера - оказывается, француз многое понял в Николае Александровиче. А Анна Тимирева представляет тех, на чье легкомыслие и непоследовательность сетовал Палеолог.

 

Император ощущает себя Иовом многострадальным и предчувствует такую же судьбу: он сломлен пришедшимися на его царство неудачами и неспособен к борьбе с обстоятельствами. Так кажется Палеологу, дневники Николая II это подтверждают - после отречения у сдержанного и замкнутого императора прорываются слова о крайнем отчаянии, но вернувшись в Царское Село, он растворяется в заботах о семье. Все остальное уже не его дело.

 

Холодноватая отстраненность автора относится к числу достоинств книги - он смотрит на Россию извне и поэтому больше замечает. Палеолог пишет о том, что еще до Февральской революции империю охватила эпидемия жестокости, волна невиданных по изуверству убийств, повальная наркомания. Война была временем стремительной модернизации, и архаичное крестьянское сознание не выдерживало ее напора (здесь и один из истоков зверств 1917 года). Но общие рассуждения французского посла интересней: его замечания о том, что "ни один народ не податлив до такой степени проповедям и апостольству", многое говорят о характере будущей революции и о свойствах ожидающей Россию советской государственности. Палеолог совершенно разделял мнение близко видевшей 1905 год петербургской дамы: "В революции русский народ интересуется не политическими или социальными идеями. Его привлекают зрелища, красные знамена, иконы, убийства, торжественные похороны". Умный наблюдатель любил русскую культуру, но русский народ его пугал. Он не ждал от него ничего хорошего.

 

Его мнение о российской элите начала века применимо и к тем, кто представляет сегодняшнюю Россию. "За те почти два года, что я живу в Петербурге (это написано 29 октября 1915 года), одна черта поражала меня чаще всего при разговорах с политическими деятелями, с военными, со светскими людьми, с должностными лицами, журналистами, промышленниками, профессорами - это неопределенный, подвижный, бессодержательный характер их воззрений и проектов. В них всегда какой-нибудь недостаток равновесия или цельности, расчеты приблизительны, построения смутны и неопределенны. Сколько несчастий и ошибочных расчетов в этой войне объясняется тем, что русские видят действительность только сквозь дымку мечтательности..."

 

Анна Тимирева тоже видела действительность сквозь дымку мечтательности. В 1920 году она, по словам зампредседателя Иркутской губЧК, "добровольно самоарестовалась вместе с Колчаком". Последнюю записку Колчака ("Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботу обо мне... Я только думаю о тебе и твоей участи единственно...") ЧК перехватило, и Тимирева прочла ее в 1972-м, за 3 года до смерти. Работавший над книгой об адмирале журналист скопировал текст из следственного дела.

 

Она чудом избежала расстрела, чудом уцелела во время большого террора, мыкалась по лагерям, работала маляром, доживала на пенсию в 46 рублей - и жила памятью о Колчаке, "милой химере в адмиральской форме". Эту присущую "мечтательному и неопределенному" русскому человеку особенность - умение выдержать невозможное благодаря вере в несбыточное - Морис Палеолог проглядел. 17 мая 1917 года, в последних строках дневника, он поставил на России большой и жирный крест: "Плачь, святая Россия, плачь! Ты скоро умрешь".

 Алексей ФИЛИППОВ
   14.04.03