Города, поднятые грамотою патриарха Гермогена, про­должали формироваться в Нижнем Новгороде при содействии знаменитой Троице-Сергиевой обители. Обитель преподобного Сергия явилась продолжательницею патриотического подвига главы русского государства. Несмотря на то, что эпоха “лихолетья” коснулась обители, она жила бессмерт­ными подвигами своего великого основателя – преподобного Сергия. В это безгосударственное время, когда насильст­венная смерть закрыла уста “второго великого Златоуста”, “вместо грамот патриарших, шли призывные грамоты от вла­стей прославленного недавно новою славою Троицкого Сергиева монастыря, от архимандрита Дионисия и келаря Авраамия Палицына”. 296)

 

Троицкие власти, в лице архимандрита Дионисия и Авраамия Палицына, получив известие от боярского сына Якова Алеханова – “страшную весть (восстание и сожжение Москвы поляками в 1611 году) еже сотворися над царствующим градом Москвою”, 298) то они “разослаша грамоты во вся грады Российска державы”, 299) призывая воевод “поспешити немедленно царствующему граду на богомерзких польских и литовских людей и на русских изменников ко отомщению крови христианския”. 300)

 

По свидетельству Палицына, грамоты “от обители Живоначальные Троицы во вся Российска грады достизающим, и слуху сему во ушеса всех распространяющуся, и милостию Пребезначальне Троицы по всем градом вси бояре и воеводы и все христолюбивое воинство и всенародное множество православных христиан помале разгорающеся духом ратным. И вскоре сославшеся, сподвигошася от всех градов, со все­ми своими воинствы поидоша к царствующему граду на отмщение крови христианския”. 301)

Таким образом, Троицкие грамоты во многом помогли в деле организации народного ополчения в 1611 г.

 

Троицкий архимандрит Дионисий внимательно следил за действиями народного ополчения, которое в летние месяцы 1611 года уже стояло под Москвою. Когда до него стали доходить известия о тех настроениях, которые проис­ходили внутри ополчения, архимандрит Дионисий в своей обители ежедневно служил молебны о прекращении вражды, а один раз, с целью нравственного воздействия на враж­дующих, послал Авраамия Палицына со святой водой. Кроме этого, желая увеличить силы народного ополчения, преп. Дионисий со своим келарем Палицыным вновь рассылают грамоты в Казань, Понизовые города, в Великий Новгород, в Вологду, Пермь и Поморье. Идейное содержание грамот таково: Отечество гибнет от врагов, а вместе с ним и православная вера. Поэтому, во имя христианской любви, необходимо объединиться для борьбы с врагами Отечества и веры.

 

“Православные христиане, – говорится в грамоте, – вспомните истинную православную христианскую веру, что все мы родились от христианских родителей, знаменовались печатию, святым крещением, обещались веровать в Святую Троицу. Возложите упование на силу Креста Господня и покажите подвиг свой, молите служилых людей, чтоб быть всем православным христианам в соединении и стать сообща против предателей христианских, Михайлы Салтыкова и Федьки Андропова, и против вечных врагов христианства, польских и литовских людей”. Далее описывается страшная картина бедствия Московского государства, глумление ин­тервентов над священными предметами русских людей. “Сами видите конечную от них (врагов) погибель всем христианам, видите, какое разорение учинили они в Московском государстве; где святые Божии церкви и Божии образа; где ино­ки, сединами цветущие, инокини, добродетелями украшенные? – Не все ли до конца разорено и обругано злым поруганием; не пощажены ни старики, ни младенцы грудные”. Затем следует призыв к объединению и всеобщему наступле­нию на Москву. “Все мы испили чашу постигшего нас гнева Божия... Вспомните это и смилуйтесь при общей смерт­ной опасности, чтобы и вас самих не постигла такая же гибель. Пусть служилые люди без всякого промедления спешат в Москву на собрание всем православным христиа­нам. Сами знаете, что всякому делу бывает одно время, дело не во время не ведет к цели. Отложите всякое недовольство и вражду между собою, ради Бога, чтобы еди­нодушно всем положить подвиг страдания для избавления православной христианской веры. Если совокупным и еди­ногласным молением прибегнем к Богу, Пресвятой Богоро­дице, Московским чудотворцам и всем святым и сообща дадим обещание положить жизнь за православную христианскую веру, то Господь услышит молитву нашу и избавит нас от нашествия лютой смерти и вечного порабощения латинского. Смилуйтесь и умилитесь, немедленно возьмитесь за это дело ради крестьянского избавления, помогите казною и посылкой ратных людей, чтобы собравшиеся под Москвой ради скудости не разошлись, об этом вас со слезами усерд­но всем народом христианским слезно челом бьем”. 302)

 

Города единодушно поддержали призыв Троицких вла­стей и отправили своих служилых людей под Москву. Однако увеличение численности ополчения не прекратило в нем внутренней вражды, которая, как было рассмотрено, окончи­лась убийством Ляпунова.

После убийства вождя ополчение стало разлагаться. Москва была сожжена врагами, а казаки занялись грабежом, отнимая у населения последние средства их существования. Истерзанное самозванческими смутами, нашествием польских интервентов, Русское государство представляло страшную картину. Города, села, деревни были разрушены и сожжены; цветущие поля истоптаны ногами врагов; церкви и монастыри подверглись той же участи; все жители разбежались, скитаясь по лесам и оврагам. Всюду были слышны крики, стон, проклятия измученных, изголодавших, израненных людей, – но некому было облегчить их страдания. На этой удручающей картине, как оазис в знойной пустыне, выделялась Троицкая обитель, которая после 16-месячной осады быстро была восстановлена и вооружена. Сюда, к источнику спасения, шли все русские обездоленные люди, ища крова, пищи, защиты, утешения и облегчения в своих страданиях, и она сделалась единственным прибежищем для несчастных. Вся Троицкая обитель была переполнена умирающими от голода, ран и страшных болезней русскими людьми. Видя страдания своих братьев во Христе, архимандрит Дионисий решается помочь им. С этой целью он созывает братский совет монастыря, на котором было решено всеми мерами облегчить страдания несчастных. Для того чтобы это святое дело шло успешно, преп. Дионисий предлагает братии делать для несчастных все то, кто к чему призван, – “промышляти, как говорил он, – кто, что смыслит; или собирать на потре­бу бедным, или служити, кто может”. 303)

 

По благословению архимандрита Дионисия, прежде всего, были построены больницы и странноприимницы для всех при­ходящих. Не довольствуясь приходящими, он приказывал мо­настырским слугам разыскивать по окрестным селам, дорогам и лесам всех пострадавших, которые сами не в силах были прийти под гостеприимный кров Троицкой обители и привозить их в монастырь. Здоровые помогали братии в уходе за боль­ными, женщины стирали белье, шили саваны и рубашки. К себе на помощь преп. Дионисий пригласил и врачей. Всеми зависящими мерами монастырская братия старалась сохранить жизнь пришедшим, но, несмотря на такой акт милосердия, многие из приходящих умирали. Погребением умерших, по благословению архимандрита Дионисия, занимались Иван Наседка со своим братом Симоном и священник Синьковский Иван. Так, по свидетельству Д. Скворцова: “Наседка с братом сво­им погреб 4000 человек, а потом, в продолжение 30 недель с священником Синьковским предал земле еще более 3000 че­ловек “. 304)

 

Очевидец событий Иван Наседка свидетельствует, что в тяжелую эпоху “лихолетья” в этом христианском деле деятельное участие принимало и белое приходское духовен­ство, в лице Синьковского Ивана. Троицкий архимандрит также заботился и о том, чтобы умирающие исповедывались и причащались. Так Троицкая обитель, возглавляемая преп. Дионисием и Авраамием Палицыным, в тяжелую годину народ­ных переживаний явилась “ближайшим убежищем, где русские люди спасали свое христианское звание. Но в этой обители жила несокрушимая вера в будущность Москвы, России, в их способность жить”. 305)

 

Когда Троицкие власти увидели, что начинает пробуждаться “будущность России”, в лице нижегородского ополчения, то они, вслед за патриаршей грамотой, в Нижний по­слали свою. Находясь в сфере казачьего влияния, Троиц­кие грамоты призывали города объединиться в единой борь­бе с казаками против польских и литовских людей.

 

Итак, программа Троицких властей в борьбе с врагами Русского государства отличалась от программы патриарха Гермогена, так как “для патриарха таборы были вражеским станом, для монастыря они были правительственным центром; патриарх предостерегал города от общения с подмосковным войском, а монастырь взывал к тем же городам о помощи этому войску и о соединении с ним на общего врага”. 306)

 

Таким образом, партийная зависимость монастыря от казаков отразилась на знаменитых Троицких грамотах 1611–1612 года.

 

Так, когда Хоткевич стал теснить подмосковные табо­ры казаков, то Трубецкой обратился в монастырь с прось­бой о помощи ратными людьми, о присылке ему свинца и пороха, и просил об этой просьбе написать во все города Московского государства. Монастырские грамоты не отражали ту вражду, которая явилась причиной разложения опол­чения, ибо “в течение всего 1611 года Дионисий и его “писцы борзые” еще верят в возможность общего действия и прочного единения казачества и земских слоев и рознь их представляют временною и случайной”. 307) Зная о всех беспорядках в ополчении, почему же троицкие иноки молчали о них? По мнению проф. С. Ф. Платонова: “монахи должны были молчать уже из простого приличия и из боязни оглашением их повредить делу народного единения”. 308) Но в 1612 году монастырская братия изменила свой взгляд на казаков, увидев их “заводчиками” новых беспорядков.

 

Из всего сказанного можно сделать вывод, что “грамоты патриарха и грамоты троицких властей говорили мос­ковским людям не одно и то же. Патриарх призывал москов­ских людей сплотиться для борьбы не только с польскою властью, но и с казачьем беззаконием, а троицкая братия звала города соединиться с казачеством и поддержать его в борьбе с поляками и Литвою”. Но “смерть Ляпунова и возобновление самозванщины, в подмосковных таборах пока­зали земщине, как опасна идеализация казаческой среды, – и все замосковные, понизовые и поморские города и волости, поднимаясь в исходе 1611 года на подвиг очищения Москвы, усвоили себе то отношение к казачеству, какое находим у Гермогена”. 309)

 

Вопрос о том, которая из указанных грамот – грамота патриарха Гермогена или Троицкая грамота – подняла нижегородцев на борьбу с польскими интервентами, давно служит предметом спора между историками. И. Е. Забелин в своем труде “Минин и Пожарский” первый поднял вопрос о роли для Нижнего Новгорода Троицкой октябрьской гра­моты от 1611 года. Рассмотрев содержание Троицкой гра­моты и на основании хронологических соображений, он при­шел к выводу, что октябрьская грамота застала нижегородцев подготовленными, а не была новшеством для них. Забелин так говорит: “если б Троицкие власти изобразили вообще погибельное положение дел и призвали бы всех, как патриарх Гермоген; образумиться, покаяться и соединившись в одну мысль, спасти государство не от одной беды для казаков, от Хоткевича, а от общей беды, от общей смуты и разорения, – тогда бы их грамота имела действительно тот смысл, какой приписывают ей историки, и была бы принята в народе, как принимались грамоты Гермогена, Ляпунова, все грамоты городов. Эта же грамота своим содержанием, после множества таких же грамот, пересылавшихся в городах прежде, никого не могла возбудить, а тем менее нижегород­цев, которые состояние дел знали гораздо точнее и под­робнее, а главное гораздо истиннее”. 310)

 

Противниками Забелина явились: Кедров, Скворцов, которые, высказываясь по данному вопросу, пришли к заклю­чению, что грамота Троицкой обители имела решающее зна­чение для нижегородцев, уже поднявшихся на защиту своей Родины под влиянием грамоты русского первосвятителя. Д. Скворцов в своем сочинении “Дионисий Зобниновский” говорит: “Троицкой грамоте мы придаем значение последне­го толчка и это не значит, что мы считаем ее единственной силой, поднявшей восстание; последним толчком Троицкая грамота явилась потому, что она пришла в Нижний в такое время, когда нижегородцы были уже достаточно возбуждены и настроены, чтобы встать за общее дело; не доставало, если можно так выразиться, еще некоторых градусов этой настроенности, чтобы она перешла на степень самоотверженности; эти недостающие градусы и были восполнены Троицкой грамотой и речью Минина”. 311)

 

Однако аргументация Скворцова не особенно убеди­тельна, так как Троицкая грамота решающего действия не произвела на нижегородцев. Хронологические данные, приводимые Забелиным, заставляют согласиться с его мнением, что нижегородское ополчение было поднято исключительно патриотическими грамотами патриарха Гермогена, с чем, хо­тя и не прямо, соглашается Скворцов, говоря о Троицкой грамоте, что она явилась “последним толчком”. Следовательно, “первые толчки”, поднявшие нижегородцев, и были патриаршие грамоты.

 

В действительности нижегородцы давно были возбуждены патриархом Гермогеном, который еще в августе 1611 г. призывает их писать во все города, чтобы там не присягали Маринкину сыну, выдвигаемому казаками. Смелые патриоты родины Родион Моисеев и Роман Пахомов, имевшие свидание с заключенным святителем, подробно разъяснили своим собратьям сущность всех событий, происходивших в государ­стве, и в сентябре 1611 года, можно предполагать, в Нижнем Новгороде под руководством Минина стало формиро­ваться народное ополчение.

 

Если же допустить, что нижегородцы стали формироваться только по получении Троицкой октябрьской грамоты 1611 года, как думают Кедров и Скворцов, тогда на орга­низацию ополчения в Нижнем приходится не более двух не­дель, так как 26 октября этого года смольняне получили известие идти в Нижний. Такой короткий промежуток вре­мени безусловно был недостаточен для оформления такого сложного и обдуманного плана, как организация народно­го ополчения. Следовательно, нижегородцы поднялись и стали ополчаться раньше получения Троицкой грамоты, в чем едва ли можно теперь сомневаться.

 

“Большую заслугу И. Е. Забелина перед русской наукой, – говорит проф. С. Ф. Платонов, – составляет его исследова­ние о начале нижегородского ополчения. Он вывел вопрос из круга летописных преданий в область критического изу­чения и впервые показал, что не случайное влияние монашеской грамоты, а сложная работа общественного самосоз­нания подняла нижегородский “мир” на его знаменитый подвиг. Нижегородское движение И. Е. Забелин ведет от грамоты Гермогена о Воренке и начало нижегородских сбо­ров относит ко времени этой грамоты. После всего ска­занного выше не может быть, кажется, сомнений в том, что нижегородцы действительно стояли гораздо ближе к патриарху, чем к троицкой братии. После хронологических соображений И. Е. Забелина, можно считать доказанным, что троицкая грамота от 6 октября 1611 года – та самая, которой приписывали решительное влияние на Нижний Новгород, застала там уже до нее начатое движение”. 312)

 

Таково последнее слово исторической науки по выше­изложенному вопросу, которое нами всецело признается.

 

Относительно Троицкой грамоты можно сказать, что она не была лишней и бездейственной. Нет! Троицкая гра­мота окончательно укрепила патриотический подъем нижегородцев в их выступлении против иностранных интервентов.

 

В этот тяжелый период для Русского государства объединительным центром народного движения против ино­странного нашествия становится Нижний Новгород. Под вли­янием патриаршей грамоты народное движение возглавляет бессмертный патриот родины – Кузьма Минин, который “по-Зоровавельски” скорбел душой о страдании своего Отечества. Симон Азарьин, в своей книге о новоявленных чудесах преп. Сергия, так характеризует этого замечательного на­родного героя: “человек живый благочестивым житием и целомудрием и в прочих добродетелях живот свой, препровож­дая... безмолвия любя, отходя в особую храмину, Бога присно имея в сердце своем”. 313) Этот глубоко верующий человек, чудесным образом, как об этом повествуется у Кедрова, был призван организовать народное ополчение. 314) Явившийся покровитель русской земли преп. Сергий, говорит ему: “не рек ти о сем, понеже изволение праведных судеб Божиих помиловать пра­вославных христиан и от многого мятежа в тишину привести. Сего ради рек ти казну собирати и ратных людей поделити, да очистят с Божиею помощью Московское государство от безбожных поляков и прогонят еретиков”. 315)

 

После этого Кузьма Минин был избран “всем нижегородским миром” земским старостой. Вскоре после своего избрания он стал горячо призывать нижегородцев об единодушном восстании против врагов, дабы спасти гибнущее Отечество.

 

Таким образом, “Минин не ждал троицкой грамоты 6 октября 1611 года и задолго до нее начал свой подвиг. Возбужденный вестями из-под Москвы о гибели Ляпунова, о распадении земских дружин, о переходе правительственной власти в руки казачьих бояр, наконец, о возобновлении самозванщины и появлении имен Маринки и Воренка, Минин без монашеских увещаний мог уразуметь, что земское ополчение привело к торжеству давнего врага земщины – казачества – и что, в интересах общественных следует не повиноваться казачьим властям, а противодействовать им. Видение, о котором он сам рассказывал в Троицком монастыре, внушило ему смелость выступить открыто на проповедь”. 316) В это же время, когда нижегородский “мир”, под влиянием грамоты патриарха Гермогена и выступлений Минина, стал подниматься на спасение своего Отечества, в Нижний пришла от 6 октября 1611 года Троицкая грамота. По получении этой грамоты нижегородские власти организо­вали совет, в состав которого вошли “Феодосий, архимандрит Печерского монастыря, Савва, Спасский протопоп, с братиею, да иные попы, да Биркин, да Юдин, и дворяне, и дети боярские, и головы, и старосты, от них же и Кузьма Минин”. 317)

 

Вышеуказанный совет решил на другой день собрать всех нижегородцев в Спасо-Преображенский собор и там про­честь Троицкую грамоту и звать весь народ на помощь родному государству. На следующий день колокольный звон собрал горожан в соборную церковь. По окончании литургии протопоп Савва “пред святыми вратами” стал читать Троиц­кую грамоту и затем обратился к народу с следующей речью. Увы нам господне чада мои и братия мои, увы нам! Се-бо приидоша дни конечные гибели: гибнет Московское государство и вера православная гибнет. О горе нам! О лютаго обстояния! Польские и литовские люди в нечестивом совете своем умыслили (решили) Московское государство разорити и непорочную веру Христову в латинскую многопрелестную ересь обратити. И кто не восплачет зде, кто не источит слез от очей своих. Грехов ради наших попущает Господь врагам нашим возноситися. Увы нам, братия мои и чада – благокрасный-бо град Москву оные еретики до основания разорили и людей его всеядному мечу предали. Что сотворим братие и что возглаголем? Не утвердимся ли в соединении и не станем ли до смерти стояти за веру христианскую и за святую церковь Успения и за многоцелебные мощи московских чудотворцев? Се же и грамота просительная властей Живоначальные Троицы Сергиева монастыря”. 318) После протопопа с речью выступил Минин: “Захотим помочь Московскому государству, – так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, – дворы продавать, жен и детей закладывать – и бить челом, – кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником”. 319)

 

Таким образом, “в Минине нашла своего вожака тяглая масса, Савва Евфимьев явился первым выразителем выс­ших слоев нижегородского общества. За ними увлеклось все население их города, причем служилый люд и духовенство пошли за тяглыми людьми, которым по праву должно принад­лежать данное им летописью название “Московского госу­дарства последних людей”. 320)

 

Кузьма Минин первый отдал все свое состояние в общую казну “на строение ратных людей”. Патриотический пример Минина воодушевил нижегородцев, и они начали отдавать все самое лучшее дорогое на общее народное дело. В короткий срок были собраны значительные средства мате­риальной помощи собирающемуся ополчению. Нижегородский “мир” определил, чтобы сборами ведал Минин и сообразно распределял по обычаям их податной практики. Так были устроены хозяйственные дела будущего народного ополчения.

 

Пред нижегородцами во всей полноте встал новый вопрос: как сформировать рать и кому доверить командование. В это время, изгнанные из своих родных мест нашествием Сигизмунда, служилые люди из Смоленска, Дрогобужа, Вязь­мы ходили по разным городам Русского государства. Когда они услышали о начинающемся нижегородском народном дви­жении, то послали “челобитников” в город с просьбой принять их. Нижегородцы с честью их приняли, и они со­ставили первое основное ядро нового войска. К ним присоединились и местные служилые люди. На призыв нижегородского старосты многие ратные люди из Понизовых городов собирались в Нижний, чтобы оттуда идти на Москву.

 

Таким образом, Нижний Новгород стал сборным фор­мировочным пунктом нового народного ополчения.

 

Как только стало формироваться народное ополчение, пред нижегородцами встал вопрос о выборе военачальника, которому можно было бы доверить ответственное дело – командование ополчением. Военачальник соединял бы в се­бе опытность в ратных делах с преданностью и верностью своему народу, и “был в таком деле искусен и... во измене не явился”. 321)

 

По предложению Кузьмы Минина нижегородцы остановились на кандидатуре князя Димитрия Михайловича Пожарского. Димитрий Михайлович происходил из старинного рода стародубских князей. При Василии Шуйском он служил воеводой в полках и завоевал известность как талантливый и храбрый военачальник, горячо преданный своей Родине. За проявленное мужество в боях с войсками Лжедимитрия II при осаде Москвы, Пожарский был награжден особой грамотой, в которой говорилось: “пожаловали за его прямую службу, что будучи в Москве в осаде в нужное и прискорбное время, против врагов он стоял крепко и мужественно и многую службу и дородство показал, голод и во всем оскуденье и всякую осадную нужду терпел многое время, а на воров­скую прелесть и смуту ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо, безо всякия шатости...” 322) Особенно высокое мужество и отвагу он показал во время московского восстания 1611 г., что, конечно, было известно нижегородцам. Вот почему они, собирая отовсюду ратных людей, единодушно поддержали предложение Минина о назначении Димитрия Пожарского вое­водой всенародного ополчения. К этому человеку, заслу­живающему “уважение за безупречное поведение, за то, что не приставал, подобно многим, ни к полякам, ни к шведам, ни к русским ворам”, 323) нижегородцы отправи­ли посольство, состоящее из архимандрита Феодосия, “из всех чинов лучших людей бить ему челом, чтобы ехал к ним в Нижний Новгород, стал бы за православную веру и помочь государству учинил бы”. 324) Предложение выборных людей Пожарский принял и прибыл в Нижний в конце октября 1611 года.

 

С приездом Пожарского в Нижний Новгород началась самая трудная и ответственная работа по созданию опол­чения. Так как патриотическое движение стало всенарод­ным, то поэтому необходимо было объединить народ в еди­ной национальной борьбе против общего врага – польских интервентов и русских изменников, казаков. С этой целью Пожарский, от лица всего Нижнего, обратился с призывной грамотой к Поморским и Поволжским городам, и прежде все­го к Вологде, Ярославлю и Рязани. В своей грамоте он много говорит о казачьем “воровстве”, о их желании на­чать “новую кровь” – междоусобие, поэтому он и призы­вал народ на объединение “в одном совете” и “итти на польских литовских людей всем”, “чтобы казаки по-прежнему низовой рати своим воровством, грабежи и иными воровскими заводы и Маринкиным сыном не разгонили”. 325) Грамота Пожарского произвела сильнейшее впечатление на города. “Те, кто желал восстановления порядка не с казачьим правительством, устремились в Нижний: “поидоша изо всех городов, – говорит летопись, первое приидоша коломичи, потом рязанцы, потом же из украинских городов многие люди и казаки и стрельцы, кои сидели на Москве при царе Василье”. 326)

 

В результате неутомимой работы нижегородских властей – Минина и Пожарского, к началу февраля 1612 года нижегородское ополчение представляло собой грозную военную единицу. Таким образом, “в горниле бедствий очистились и возвысились: русское религиозное воодушевление, русская военная служба и русская торговая чуткость. К благу родины соединились воедино для спасения Отечества и выдвинули каждая необыкновенно – доровитых и чистых представителей, – Троицко-Сергиевского архимандрита Дионисия, Кузьму Минина и князя Димитрия Михайловича Пожарского”. 327)

 

Вожди ополчения решили еще по зимнему пути выступить в поход на Москву. О движении ополченцев узнали казаки, и Заруцкий, стремясь изолировать Заволжские города от Поморских, послал Просовецкого захватить важный в стратегическом отношении приволжский город Ярославль. Об этом злом казачьем умысле узнал Пожарский, и он по­слал отряд ополченцев под командованием Д. Пожарского-Лопаты захватить город. В кратчайший срок отряд достиг Ярославля, опередив Просовецкого и заставив последнего с боями отойти в свой подмосковный лагерь. Получив из­вестие об успешных действиях отряда, Пожарский отдает приказ о выступлении главных сил в поход на Ярославль. В начале апреля 1612 года ополчение, усиленное отрядами из многих приволжских городов, вступило в Ярославль.

 

“Этим закончился первый период деятельности ниже­городских воевод. В Нижнем они были местною властью, в Ярославле им было суждено стать общегосударственною. “Общий совет” нижегородский в Ярославле должен был превратиться в совет “всея земли” и был пополнен новыми элементами. Деятельность воевод и этого совета в Нижнем была военно-административною, а в Ярославле получила характер политический. Словом, в Ярославле нижегородская власть преобразовалась в новое правительство всей Русской земли”. 328)

 

Нижегородское ополчение надолго остановилось в Ярославле. К Москве оно не торопилось двигаться, так как подмосковные таборы, во главе с Трубецким и Заруцким, целовали крест новому самозванцу, и в лице Просовецкого выступили в открытые военные действия против народного ополчения. Казаки вновь показали себя врагами нового ополчения, и “примирение и соединение обеих сторон в сов­местных действиях против поляков оказывалось невозмож­ным, и Пожарскому по одной этой причине не было расчета спешить под Москву”. 329)

 

Из Ярославля власти земского ополчения во главе с Д. Пожарским вновь рассылают грамоты во все города русской земли. В них они призывают народ к “общему соединению”, а казаков называют “старыми заводчиками вели­кого зла”. Они также просят города прислать людей для общего земского совета и по “совету всего государства” избрать русское правительство, чтобы с ним вместе идти “против общих врагов, польских и литовских и немец­ких людей и русских воров, которые новую кровь в государстве всчинают”. 330)

 

О походе на Москву эти грамоты ничего не говорят, считая более важным делом образование законной власти. В Ярославле законное русское правительство не было из­брано, но вместо него образовалось временное народное правительство во главе с Мининым и Пожарским. По сви­детельству проф. С. Ф. Платонова, “В совокупности своей оно представляло собою земский собор обычной московской конструкции, иначе говоря, оно слагалось из духовного совета, заменявшего патриарший “освященный собор”, боярского совета, заменявшего московскую государеву думу, и земских выборных служилых и тяглых чинов. Во главе освященного собора или “властей”, по терминологии летописи, был поставлен живший на покое в Троицком монастыре бывший Ростовский и Ярославский митрополит Кирилл, тот самый, который был в Ростове перед назначением туда Филарета”. 331)

 

Ярославскому правительству необходимо было иметь представителя Церкви, чтобы вместе с ним решать те или иные государственные вопросы, и чтобы он сопровождал русское народное ополчение и мог почитаться как глава всего русского духовенства. В это время патриарх Гермоген мученически скончался в заключении и церковное управление до избрания нового патриарха должно было перейти к следующему старейшему митрополиту, каким обычно и был Новгородский владыка. Но он находился в шведском плену и не мог управлять Русской Церковью.

 

За ним правом чести пользовался Казанский митрополит, за которым следовал Ростовский. Казанской митрополией управлял митрополит Ефрем, но он не мог оставить свою паству, так как в Казани не было надежных воевод, а на дьяка Шульгина нельзя было надеяться. Поэтому митрополита Ростовского Кирилла призвали в Ярославль, но по всем важнейшим вопросам обращались в Казань к старейшему в иерархической степени, митрополиту Ефрему, о чем свидетельствует грамота Пожарского от июля м-ца 1612 года. Пожарский пишет от имени всех нижегородских воевод казанскому митрополиту: “за преумножение греха всех нас, православных христиан, Вседержитель Бог наш, по свое­му праведному наказанию, совершил ярость гнева своего в народе нашем, угасил два великия светил в мире отъят от нас главу Московского государства... и пасты­ря и учителя словесных овец стада его, святейшего па­триарха Московского и всея Руси, но и по градам многие пастыри наши и учители, митрополиты, архипастыри и епископы, яко пресветлыя звезды погасоша; и ныне оставил нас сиротствующих, и быхом в посмех на поругание языком. Но сия вся наведе на ны Бога за грехи наша, понеже-бо несть конца злобе нашей: но еще не до конца оставил нас сирых, дарова нам едино утешение – тебя великого господина, яко некое великое светило положи на свещнице в Российском государстве сию а... И ныне, великий господин, немало скорбь нам налетит, что под Москвою вся земля в собрания, а пастыря и учителя у нас нет: единая соборная церковь осталась на Крутицах и та вдовствует. И мы, по совету всея земли, приговори­ли в дому Пречистыя Богородицы быти на Крутицах бывшего митрополита на Пафнутьево место, митрополитом Старожевского монастыря игумену Исаию, а тот игумен Исаия от многих свидетельствован, что житье имеет по Бозе. И мы игумена Исаию послали к тебе, господину, в Казань, и молим твое преподобие всею землею, чтобы тебе, велико­му господину не оставити нас в последней скорби и беспастырных: пожаловати бы тебе игумена Исаию совершити в дом Пречистые Богородицы на Крутицах митрополитом и отпустить его под Москву к нам в полки вскоре, да и ризницу бы тебе, великому господину, пожаловати дати ему совсем понеже церковь Пречистые Богородицы в послед­нем оскудении и разореньи да твоим, великого господина, благословением паки на Московском государстве угасший светильник возжется”. 332)

 

Таким образом, на “великое светило”, “на Ефрема тогда смотрели все, как на главного архипастыря всей России”, 333) к которому обращалось по всем делам вре­менное Ярославское правительство. “Поэтому, ярославские воеводы, – говорит проф. С. Ф. Платонов, – чествуя Ефрема, “яко некое великое светило”, в то же время не звали его к рати в Ярославль. За казанским митрополитом следую­щее место принадлежало ростовскому митрополиту, которого местопребывание было всего ближе к Ярославлю. Так как Филарет Ростовский был в польском плену, то вспомнили о его предшественнике, и потому поставили Кирилла во главе духовных властей в Ярославле, а в то же время обращались по важнейшим делам и в Казань к первенствовав­шему в иерархии Ефрему. Так образовано было временное церковное управление. 334)

 

Итак, русское православное духовенство принимало самое энергичное участие в нижегородском движении, и ее представители входили в состав Ярославского временного правительства.

 

В период нахождения нижегородского ополчения в Яро­славле, Минин и Пожарский проявили большие дипломатические способности. Для того чтобы успешно вести борьбу с главным врагом – польскими интервентами и русскими изменниками, необходимо было избавиться от второстепенных противников. Прежде всего, надо было обезопасить свой тыл с северо-запада, т.е. лишить шведов возможности нанесения внезапного удара по русскому войску. С этой целью, стремясь отвлечь их внимание от действий народного ополчения, Пожарский вступил в переговоры о признании шведского королевича царем всей Руси. Затяги­вая переговоры, Пожарский, в свою очередь, стремился укрепить ряд важных в стратегическом отношении пунктов, которые могли быть в первую очередь захвачены шведами. Так, по его приказу, в очень короткий срок были восстановлены полуразрушенные крепости в районе Тихвина и Белоозера. Так, на время, обе стороны решили мирно ожидать, следя за дальнейший ходом политических событий.

 

Обезопасив себя с северо-запада, Пожарский решил умело использовать в своих интересах старую вражду между Австрией и Польшей. В грамоте, посланной австрийскому императору, он напоминал о помощи, оказываемой Россией Австрии в прежние годы и просил императора воз­действовать на Сигизмунда, чтобы последний вывел войска из Русского государства.

 

Ведя переговоры с Пожарским, Австрия, как и Швеция, лелеяли себя надеждой, что русским царем будет избран один из представителей их династий. В результате перего­воров с Швецией и Австрией, Польша лишилась своих веро­ятных союзников, так как они в некоторой степени были заинтересованы в победе русских над польскими интервентами. Против казаков ярославские власти вновь посыла­ют Пожарского-Лопату, и в результате его действий – Суздаль, Углич, Переяславль-Залесский оказались в руках нижегородских властей.

 

В результате многогранной деятельности вождей народного ополчения, половина всей территории Русского государства: Сибирь, Понизовье, Поморье и др. центры оказались под властью народного ополчения.

 

В то время, когда ярославские власти готовили силы для решающей битвы с врагами родины, в стране еще более увеличился патриотический подъем. Освободительное дви­жение росло и ширилось.

 

В это же время положение в подмосковных “таборах” казаков было крайне нездоровым: морально разложившиеся казаки грабили местное население и целовали крест новому самозванцу. Питая злобу к Пожарскому, Заруцкий послал шпиона казака Стеньку, чтобы тот убил его. Но, благодаря бдительности ополченцев, бандиту не удалось осуществить свой гнусный план. Потерпев неудачу в своем коварном плане, боясь народной мести, Заруцкий с не­большим казачьим отрядом бежал в Коломну и, разграбив город, объединившись с бандой воров бывшей жены “Тушинского Вора” – Марины Мнишек, бежал на юг в прикаспийские степи.

 

Медлительность ярославских властей казалось не­уместной троицким властям, и они вновь в своих грамотах призывают нижегородское ополчение объединиться с казаками и идти к Москве. Свою грамоту Троицкие власти отправили к Пожарскому с двумя старцами – Макарием Куровским и Илларионом Бровциным, напоминая ополченцам, что казаки и земцы – братья во Христе по вере, а потому между ними должно быть взаимное единение. Для освобождения страны от врагов надо забыть взаимную вражду. 335)

 

Эта грамота Троицкого монастыря написана в таком же примирительном тоне, в каком были написаны и прежние грамоты.

 

По свидетельству Авраамия Палицына, грамоту Троицких властей Пожарский “в презрение положил”. 336) Не­смотря на такой результат грамоты, Троице-Сергиевская Лавра вновь отправляет послов к Пожарскому – старцев Серапиона Воейкова и Афанасия Ощерина, которые “много моляще Пожарского вскоре притти к Москве помощь учинити, ово пишуще ему с молением, ово же с запрещением... и к сему прирекше... еще прежде вашего пришествия к Москве гетман Хоткевич приидет с множеством войска, то всуе труд ваш будет и тще ваше собрание”. 337) Но По­жарский продолжал оставаться в Ярославле. Тогда в Ярославль поехал Авраамий Палицын, и здесь “все воинство довольно поучив от Божественных писаний и много молив их поспешити под град Москву”. 338)

 

В это же время затворник Борисоглебского монастыря – Иринарх – так же призывал Пожарского не бояться ка­заков и идти на Москву. Узнав, что ярославские власти медлят с походом, опасаясь казачьих беспорядков, он прислал им просфору и челобитную, призывая выступать без боязни. Выступая из Ярославля, Минин и Пожарский в Ростове зашли к нему за благословением. Он их благосло­вил и в помощь дал свой подвижнический крест, с которым народное ополчение совершило очищение столицы от врагов”. 339)

 

Внимая призыву Троицких властей и слушая совет подвижника Иринарха, в августе 1612 года Пожарский стал готовиться к походу на Москву. Сложившаяся обстановка требовала немедленного выступления, так как польские интервенты под командованием Хоткевича двигались к сто­лице на помощь осажденному гарнизону. Узнав о выступле­нии иноземцев, Пожарский посылает к Москве передовые отряды народного ополчения под командованием Димитриева, Пожарского-Лопаты и Самсонова, а сам “отслужив молебен в Спасском монастыре у гроба Ярославских чудотворцев (знаменитого князя Феодора Ростиславича Черного и сыновей его Давида и Константина), взял благословение у ми­трополита Кирилла и у всех властей духовных”, 340) с основными силами выступил из Ярославля.

 

14 августа народное ополчение под командованием Минина и Пожарского подошло к Троице-Сергиевской лавре. Троицкие власти с великою радостью встретили ополчен­цев. Видя народные силы, объединенные ценой великих усилий и страданий, они теперь могли вполне надеяться, что их заветная мечта осуществится и Отечество будет спасено. Пожарский предполагал остановиться на некото­рое время в стенах обители и окончательно выяснить обстановку, сложившуюся под Москвой. Для него важно было узнать, какую позицию будет занимать казачий атаман Тру­бецкой, но нижегородским властям долго раздумывать не пришлось. Вскоре они получили известие о том, что польские войска, под командованием Хоткевича, подходят к Москве. 18 августа народное ополчение выстроилось на горе Волкуше по направлению к Москве, ожидая дальнейшего распоряжения. Перед своим выступлением Пожарский просил архимандрита Дионисия отслужить напутственный молебен. После молебна, который был совершен самим архимандритом с братией, ополчение подходило к священнослужителям и прикладывалось к образам. Архимандрит благословлял их крестом и окроплял святою водою, после чего войско дви­нулось к Москве. Архимандрит Дионисий, осеняя народное ополчение крестом, напутствовал их следующими словами: “идите, чада мои, Бог да поможет вам, постраждите яко добрые воины Христовы”. 341) Напутствуемые молитвами и благословением преп. Дионисия, ополченцы бодро двинулись к Москве, обещая умереть за дом Пречистые Богородицы и за православную христианскую веру.

 

Вместе с нижегородским ополчением отправился в – Москву и Авраамий Палицын, вероятно для того, чтобы уго­ворить казаков поддержать Пожарского, так как он среди них пользовался большим авторитетом. Так Троицкая оби­тель напутствовала русский народ на последнюю решитель­ную битву с врагами своей веры и государственности.

 

20 августа 1612 года народное ополчение достигло Москвы и расположилось отдельно от казацкого войска. В это время к Пожарскому прибыли послы от Трубецкого с предложением соединиться и действовать сообща против Хоткевича и польского гарнизона, находящегося в Москве. Но вожди ополчения отвергли это предложение, и объединение казаков с земцами не состоялось.

 

Мы не будем описывать ход битвы русских с поляками, но укажем на то обстоятельство, что казаки, хотя и были недовольны на земских людей, но тем не менее участвовали в сражении и во многом помогли делу. В решающей битве русских с поляками 24 августа 1612 года они сыграли важную роль. Несмотря на все их жестокие действия, в них еще жило религиозное чувство, на которое воздейство­вал Палицын в решающий момент битвы.

 

Решив нанести удар врагу общими силами, Минин и Пожарский послали в стан Трубецкого Авраамия Палицына, про­ся его убедить казаков поддержать их. Со слезами на глазах он обратился к казакам: “от вас начась дело доброе крепкого стояния за истинную православную христианскую веру. Вы приняли многие раны, терпели наготу и голод, – храбрость ваша известна во многих дальних государствах... Теперь ли это доброе начинание единим разом хотите погу­бить”. Умная речь Палицына имела успех. Большинство казаков обещало умереть, чем вернуться без победы. Он переходил от одного табора в другой, призывая казаков “пострадать за православную веру”. В решающий момент битвы (24 августа) казаки, с криками воодушевления “Сергиев, Сергиев”, бросились в бой и решили исход бит­вы. Пораженный Хоткевич ушел в свой лагерь к Донскому монастырю, а оттуда перебрался на Воробьевы горы.

 

После этой победы в стане Пожарского Авраамий отслужил благодарственный молебен пред сопровождавшими ополчение иконами из Троице-Сергиевой Лавры. 342)

 

Так была одержана решающая победа над Хоткевичем, в которой участвовали земцы и казаки. Но после этой победы вражда между ними не прекратилась. Казаки были недовольны тем, что земцы живут в полном довольствии, а они наги и голодны, и вследствие этого казаки хотели уйти из-под Москвы. О всех этих беспорядках знали Тро­ицкие власти. Принимая самое энергичное участие в по­следних политических событиях родного государства, они не могли не скорбеть о тех неурядицах, происходивших под Москвою. И вот монастырские старцы решили исполь­зовать последнее средство: “к воеводам Пожарскому и Трубецкому они отправили увещательную грамоту, призывая их к объединению и любви, 343) а казакам, за неимением казны, решили послать всю драгоценную церковную утварь.

 

Мы не имеем исторических сведений о том, какое впечатление произвела Троицкая грамота на воевод. Но по свидетельству автора “Очерков по истории смуты”, “в конце сентября или в начале октября 1612 года в та­борах совсем оставили мысль о борьбе с земским войском, и боярин Трубецкой уступил стольнику Пожарскому и “вы­борному человеку” Кузьме Минину”. 344)

 

Поразительное впечатление произвела и имела пре­красные последствия посылка казакам Троицкими властями церковной утвари в залог уплаты 1000 рублей. Вместе с материальной помощью Троицкая обитель на имя казаков послала грамоту, призывая их донести свой подвиг во имя родины до конца и от стен Москвы не отходить. Казацкая вольница, увидев пред собою вековые труды насельников Троицкой обители, по выражению Палицына “приидоша в разум и страх Божий”, 345) “и рече сия, многими леты собирана и возложена в дар Господеви на службу устыдешася”, 346) и все присланное отослали обители. После этого, прослушав Троицкую грамоту, казаки были тронуты приношением иноков и, избрав из своей среды двух прослав­ленных атаманов, “отправили (их) с ризницей в монастырь и с грамотами к Троицким властям, в которых они обещали, не взявши Москвы и не отомстивши врагам христианской веры, не отходить из ополчения. 347)

 

Таким образом, в примирении этих двух враждующих элементов, только при их объединенном и взаимном дейст­вии наша родина могла освободиться от иностранной интервенции, а в этом примирительном действии заслуга Троицкого монастыря неоценима, так как “своими грамотами, своим призывом русских людей к скорейшей и дружной защите от иноверных, своей широкой благотворитель­ностью и своим участием на поле брани, в рядах ополчения, Троицкий монастырь явился живой, деятельной силой в народном движении, – имел большое значение в организации ополчения и в успехе его деятельности”. 348)

 

Данное слово Троицким властям казаки с честью выпол­нили. Поляки, истощенные голодом, не могли оказывать упорного сопротивления. Объединенные народные силы 22 октября 1612 года захватили Китай-город. Убедившись в бесполезности дальнейшего сопротивления, поляки, сидевшие в Кремле, сдались. 27 октября 1612 года русские войска вступили в Кремль, и столица русского государства была очищена от интервентов.

 

Свою величайшую победу над иностранными захватчиками русские люди решили торжественно отпраздновать. После освобождения Кремля, первый воскресный день, объ­единенное народное ополчение собралось на Красной пло­щади у Лобного места. Здесь архимандрит Дионисий, по случаю победы прибывший из Троицкой обители, при стече­нии многочисленного народа, отслужил торжественный благодарственный молебен. В этом духовном торжестве русского народа участвовал и архиепископ Елласский (Архангельский) Арсений, который “пришел из Кремля со всем освященным собором, с крестами, иконами и с главною святынею московскою, иконою Владимирской Богородицы, один вид которой привел в умиление все православное воинство”. 349)

 

По совершении благодарственного молебна все напра­вились в Кремль и их взору представилась страшная карти­на бесчинства польских интервентов: церкви и престолы были осквернены, иконы рассечены и уничтожены, а в чанах находились человеческие трупы”. “Что безумия сего безумнейши, – пишет Палицын, – еже сотвориша окаянии лютори с треклятыми и богомерзкими отступники и прелагатаи с русскими изменники? Видяху бо святыя Божии церкви осквернены и обруганы и скверных мотыл наполнены. Святыя же и поклоняемые образы Владыки Христа и Пречистые Его Богоматери и всех святых рассчены и очеса извергаемы и престола Божия осквернены и ободраны и всяку святыню до конца разорену и обругану злым поруганием и мно­жество трупа человеча рассечены от человекоядец и в сосудех лежащих”. 350)

 

“Обеднею и молебном в Успенском соборе окончилось великое народное торжество, подобное которому видели отцы наши ровно через два века”. 351)

 

Освободив столицу от иноземных захватчиков, народ­ное ополчение положило прочное основание делу освобождения всей страны и восстановлению независимого русского государства. Одержанная победа окружила ореолом немеркнущей славы героев битвы за Москву, ‘’выборного человека” Кузьму Минина и “большого богатыря” Димитрия Пожар­ского.

 

С уничтожением интервентов под Москвой и в Москве еще не была окончательно ликвидирована опасность, угро­жавшая родному Отечеству. Польские паны, несмотря на неоднократные поражения, не хотели отказываться от мысли о захвате всего Русского государства. Польский король Сигизмунд III, узнав о взятии Москвы русскими войсками, в конце ноября 1612 года выступил из Смоленска походом на Москву. В Вязьме к нему присоединились разбитые ос­татки войск Хоткевича. Выступив из Вязьмы, польский ко­роль вновь военною силою хотел заставить русский народ признать его власть. Однако, в самом начале своего по­хода, он встретил упорное сопротивление жителей неболь­шого города Погорелое, откуда и пошел на Волоколамск. Из-под Волоколамска он отправил в Москву “великое по­сольство”, охраняемое большим отрядом войск, которое везло в Москву “приказ” о признании Владислава русским царем. Но русские не допустили “посольство” к Москве и с боем их прогнали. В этом бою к полякам попал в плен русский и на вопрос интервентов, хотят ли русские взять на царство Владислава, отвечал: “все обещались помереть за православную веру, а королевича на царство не брать”. 352)

 

Простояв около месяца под Волоколамском, Сигизмунд не взял его. Преследуемые русскими войсками, королевские войска, неся потери от голода и холода, позорно бежали в Польшу. Так бесславно закончился поход Сигизмунда на Русское государство.

 

“Итак, – говорит Иловайский, – важнейшая и труднейшая задача была исполнена: Москва очищена от неприяте­лей и снова стала средоточием самобытной Русской государственной жизни”. 353)

 

Восстановив порядок в Москве, пред русским народом встал вопрос о формировании своего национального правительства; надобно было избрать своего русского царя. “Царское избрание, – по свидетельству проф. С. Ф. Платонова, – должно было завершить земский подвиг, дав вре­менной московской власти характер постоянного и законно­го правительства”. 354) Но такое важное дело необходи­мо было решить общим советом всей земли. С этой целью, уже в первые недели после очищения Москвы, по всем горо­дам русской земли рассылаются грамоты, приглашая “при­слать в Москву от всяких чинов людей, т.е. духовных, дворян, детей боярских, гостей, посадских, служилых и уездных, от каждого города лучших по десяти человек”, 355) для государственных и земских дел.

 

В январе 1613 года в Москве собрался новый земский совет, и в его состав вошли следующие представители от священного собора: Казанский митрополит Ефрем приехал в Москву с представителями Казанского монашествующего духовенства с “Свиятским архимандритом Корнилием, впоследствии архиепископом Вологодским, и игуменом старейшего Казанского Успенского Зилантова монастыря, Иосифом”, 356) глава русской церкви Ростовский митрополит Кирилл, Сарский митрополит Иона, архиепископы и епископы и многие другие представители духовенства.

 

Сознавая всю важность предстоящего избрания, соб­равшиеся начали свою работу молитвою и трехдневным постом. 357) Постом и молитвою лучшие представители русской земли хотели очиститься от своих прежних гре­хов пред важным и общенародным делом. По окончании по­ста собравшиеся начали совещания. Первый главный вопрос – избрать ли царя из иностранцев – был решен отрицательно. Собравшиеся постановили: “Литовского и Шведского короля и их детей и иных немецких вер и некоторых государств иноязычных, не христианской веры греческого закона на Владимирское и Московское государство не избирать, и Маринки и сына ея на государство не хотеть, потому что польского и немецкого короля видели на себе неправду и крестное преступленье и мирное нарушенье: литовский король Московское государство разорил, а шведский король Великий Новгород взял обманом”. 358)

 

Этот приговор разрушил все замыслы интервентов и утвердил прочное положение – избрать природного русско­го православного царя. В начале на соборе не было единства. Каждая партия выдвигала своих кандидатов, называя лиц с славными историческими фамилиями – князей Го­лицына, Мстиславского, Воротынского, Трубецкого и др. Но среди них, согласно официальной версии, 7 февраля впервые было названо имя Михаила Романова, – на ком все и остановились. Он и был предъизбран в цари. Избрав Михаила царем, собор отложил обнародовать свое решение до 21 февраля. А в это время из Москвы были посланы люди по городам и уездам, чтобы узнать народное мнение – кого они желают избрать царем? К 21 февраля посланные возвратились в Москву с хорошими вестями, сообщив о том, что у всех людей одна мысль, – быть царем Михаилу Романову.

Таким образом, “М. Ф. Романов был провозглашен ца­рем в большом Московском дворце в присутствии, внутри и вне, всего народа из всех городов России”. 359)

 

После избрания Романова царем, к нему было отправлено в Ипатьевский монастырь посольство из следующих лиц: Рязанского архиепископа Феодорита, Чудовского архиманд­рита Авраамия, Троицкого келаря Авраамия и иных монастырей архимандритов и игуменов, боярин Шереметьев и др. Их стараниями и уговорами юный Романов согласился на избрание. 18 апреля он прибыл в Москву. 11 июля митрополит Ефрем, при участии митрополита Кирилла Рос­товского и Вологодского архиепископа Корнилия, в Успенском соборе совершил коронование на царство Михаила.

 

Так была восстановлена в рассматриваемую нами эпоху наша национально-государственная самобытность, сохранена Православная вера, разрушенная и поруганная самозванцами и польско-шведскими интервентами. Величайшие заслуги пред Родиной в этой борьбе принадлежат православному русскому духовенству.