Ближний Восток - земля, настолько пронизанная эсхатологией, что ее невозможно понять, не пропитавшись душой, - Книгой Откровения Иоанна Богослова и древними пророчествами о конце нашего мира и о Страшном суде. "Горе тебе, Хоразин, горе тебе, Вифсаида. Ибо если в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись. Но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день Суда, нежели Вам" (Мф. 11:21).

Несколько лет тому назад, глухой, какой-то загробно глухой cредиземноморской ночью самолет, на котором я летел, снижался над горным Ливаном. Впереди был бейрутский аэропорт. Я прилетал в страну, о которой не знал почти ничего - знал только, что это и есть та самая земля, где была страшная война и где находятся и Тир, и Сидон - города, которым будет отрадно в Судный день... отраднее некоторых. Самолет снижался, и Ливанские горы светились россыпью огоньков, так похожих на поминальные свечи. Казалось, будто павшие на недавней войне никуда не исчезли, но души их превратились в ночные огоньки, облюбовавшие ночной Ливан будто огромная птичья стая.

Самолет заходил на посадку, и вся земля - от Тира и Сидона до Библоса и Гелиополиса - светилась этими поминальными огоньками, а я вспоминал строки евангелиста Матфея про Тир и Сидон и никак не мог понять, для чего я прибыл в эту страну - для жизни или для смерти. Сейчас, прожив здесь уже несколько лет, я по-прежнему этого не понимаю. Знаю только, что слова Христа о Тире и Сидоне эта страна, ее горы, развалины древних городов, цепи горных монастырей и люди, привычные к Апокалипсису, понимают и чувствуют как нигде на земле.

Ливан, Финикия - цивилизация древняя и насквозь апокалиптичная. О Книге Откровения здесь наслышан каждый камень, а со Святым Апостолом Иоанном Богословом лично дружит каждый бейрутский кот. Дело в том, что, согласно Преданию Церкви, св. Апостол Иоанн не умер, но пребывает на земле, будучи до времени сокрытым от людей. От людей, но не от бесчисленных поколений ливанских котов и кошек, населяющих бейрутские развалины, чердаки которых зияют чувством вечности и войны. В том же, что Иоанн Богослов тайно пребывает сейчас именно на ливанской земле (возможно, изредка забредая через перевал в соседнюю Сирию) у меня нет никаких сомнений. Ему просто больше негде быть.

О грядущих событиях Апокалипсиса написано у евангелиста Матфея:

"От смоковницы возьмите подобие; когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето; так, когда вы увидите все сие, знайте, что близко, при дверех". Но смоковницы не растут на среднеевропейской широте; они растут на Ближнем Востоке. Может быть, поэтому в европейских городах, таких как Лондон, Берлин или Москва, пребывающих в истоме гламурного декаданса, многим неочевидно, к какой опасной черте подошел наш мир и на какой пороховой бочке мы живем. Как хрупки небесные Печати, из последних сил сдерживающие Ангелов гнева и суда. На Ближнем Востоке смоковниц хоть отбавляй, и тотальная апокалиптичность времен, в которые мы живем, здесь очевидна абсолютно всем - от светозарных монахов в горных монастырях до бейрутских дворников и... тех же котов, друзей Апостола Любви. О котах мы расскажем еще не раз - без этих древних умных зверей ливанская метафизика вообще немыслима. Как немыслимы были без них дворы и уютные подвалы старой, любимой доперестроечной нашей столицы. Исчезли коты - не стало и Москвы.

Эсхатологическая перегрузка, свойственная Ближнему Востоку и особенно его метафизическому центру - крошечному клочку земли по имени Ливан - разумеется, пронизывает от и до все ближневосточное христианство, и арабское православие в особенности. Не так уж численно велик арабский православный мир, но на его территории находятся три важнейшие во вселенском православии патриархии - Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская (по преимуществу чести - вторая, третья и четвертая поместные церкви, после Константинопольской).

Господь пришел на землю два тысячелетия назад. И о приходе Его - и бывшем, и грядущем - слишком многие уже забыли. Но на Ближнем Востоке - помнят. Помнят не только люди, но и камни, по которым Он ходил, помнит солнце, померкшее в день Его крестной смерти. И вот эта память о Его приходе, переплетаясь с невыносимым апокалиптическим ожиданием, переполняет, будто испепеляющим огнем, все ближневосточное бытие. Возможно, из-за этого арабское православие в чем-то для русского человека не очень привычно. Менее народное, чем наше, как бы удаленнее от народного быта. Например, вряд ли какому-нибудь арабу придет в голову, что Преображение Господне может быть не только Преображением, но и Яблочным Спасом. Хорошо это или плохо? Трудно сказать - что есть, то есть. Арабская природа, как ни странно, священна своей аскетикой, строга и совсем не склонна к лирике. Может быть, поэтому арабской душе трудно увязать яблоки с Фаворским светом.

Хотя некоторые бейрутские дворы так похожи на запущенные сады Подмосковья, а яблоки... да, конечно, яблоки здесь тоже живые и с ангелами общаются не меньше людей и котов. Русского православного традиционалиста в арабском христианстве смутит многое. И григорианский календарь (кроме Пасхалии), и прихожанки с непокрытыми головами на службе, и священники, причащающие без обязательной исповеди весь храм. Непривычно солнечные, сияющие арабские священники.

Словом, во всем этом легко заподозрить некоторое легкомыслие.

Но это легкомыслие кажущееся. Вера у арабов огненная и искренняя, и когда приходят времена гонений и испытаний, они стоят за нее до смерти. И потому вера их творит чудеса, напоминающие об апостольских временах. Летом 2006 года, во время Ливанской войны, страну спасли не ракеты, а десятки монастырей, затерявшихся в ливанских горах. Монастыри, служба в которых до сих пор идет по древнехристианским уставам - Всенощная, как и положено, длится всю ночь, а ее завершение - "Слава Тебе, показавшему нам свет" - приходится как раз на восход солнца, как это и было в первые века во всех церквях, пока у людей еще не иссякла вера. Когда пришла беда, православный Ливан помолился. И смерть отступила.

Страну спасли православные ливанские монахи, молитвенная сила которых и совершила чудо. Я знаю, как молится за свою родину и за весь мир прозорливый старец Пантелеймон, настоятель Хаматурской обители.

Обитель эта находится довольно высоко в горах, примерно в часе езды от Триполи. Автомобильной дороги до монастыря нет - чтобы попасть туда, нужно оставить машину в ущелье, а потом несколько километров карабкаться наверх по крутой узенькой тропинке. Десятки паломников проделывают этот путь каждое воскресенье. Монахи же - каждый день, в жару и в ненастье, проделывают его не налегке, а часто с килограммами булыжников за плечами, нужных для строительства. Да и все остальное, необходимое для жизни, приходится нести на себе на вершину горы. Духовным отцом старца Пантелеймона, настоятеля, был знаменитый подвижник Паисий Святогорец. Старец Пантелеймон несколько лет подвизался на Афоне и, вернувшись на родину, породнил гору Афон с горами ливанскими. А небо над Афоном и так давно уже сроднилось с небесами ливанскими, и молитвы - одни на всех.

Вокруг монастыря, как в Ливане и положено, живет своей жизнью целый кошачий город. Ближе к концу литургии коты и кошки постепенно заполняют монастырский двор. Монахи делятся с ними нехитрой средиземноморской трапезой. Когда же наступает Великий пост, коты постятся вместе с монахами и заметно худеют к Пасхе. Кажется, и в церковной службе они разбираются не хуже иных паломников. В общем, земной рай, каким он был до падения Адама.

Если Хаматурская обитель прикрывает Левантийские пределы со стороны гор, то со стороны моря Ливан защищает монастырь Сеида Натур - обитель Божьей Матери - Вратарницы. В нем несет свой подвиг еще один великий светильник истинной веры и огненного христианства - матушка Катерина. Живет она здесь в одиночестве, в затворе, уже более 30 лет. За это время пережила она многое: и ковровые бомбардировки, когда бомбы каким-то чудом не угодили в обитель, и вторую половину восьмидесятых годов, когда монастырь оказался в самом пекле гражданской войны. Тогда, по словам очевидцев, здесь царил настоящий огненный ад. И все это время молитва матушки, ее любовь к своей земле и к своему народу противостояли разбушевавшемуся злу. Матушку Катерину знает весь православный Ливан, а паломники, приезжающие к ней, так ее и называют - вратарницей Ливанской земли. Матушку, кажется, это немного смущает. Но виду она не подает, улыбается в ответ солнечно и чуть печально, и тут вдруг звонит ее мобильный телефон - это подруга ее детства из Парижа, Катерина, сияя, болтает с подругой по-французски. Да, это старый, уходящий Ливан, почти уже скрывшийся во времени, летний Бейрут сороковых-пятидесятых, жаркий майский день и кафе на Place des Cannons, две благородные ливанские дамы сидят за столиком, пьют крепчайший бейрутский кофе и тихо беседуют по-французски о жизни и смерти, обо всем.

В конце восьмидесятых, уже под занавес гражданской войны, территория монастыря на какое-то время оказалась под контролем мусульманских боевиков из движения Амаль. Вооруженные боевики пришли в обитель и приказали матушке Катерине немедленно уходить. Она отказалась и заявила им, что умрет, но останется здесь. Тогда боевики сказали, что за жизнь ее они не в ответе и для убедительности дали автоматную очередь, прошедшую в сантиметрах от ее головы. Несколько недель монастырь находился в полной блокаде и под непрерывным обстрелом. В одну из ночей снарядом разрушило стену, матушка была серьезно ранена. Она до сих пор ходит прихрамывая. Через несколько дней части генерала Мишеля Ауна наконец вернули контроль над территорией и выбили шиитов из окрестностей монастыря.

Матушка Катерина, наговорившись от души с парижской подругой, уже спешит к нам со свежесваренным крепким кофе - таким же, как тогда, полвека назад, в летнем бейрутском кафе. "Радостный сегодня день, Вербное воскресенье, Господь пришел в Иерусалим, - напутствует она нас на прощание с прежней, печально-солнечной улыбкой. - Но впереди еще Страстная, не забывайте".

Я не сразу понимаю, о чем она. Ведь сейчас начало января, только что праздновали Рождество Христово, а матушка о Вербном воскресенье. И потом только догадываюсь, что говорила она совсем не о календаре. А вообще обо всем. Как всегда. О своей Родине, о нас и жизни нашей. Просто весь Ливан - это страна Вербного воскресенья, и все ливанское православие - это православие Вербного воскресенья, а то время, когда нам выпало жить - это канун Страстной. Ни одна земля больше не помнит так ясно и так буквально Самого Бога, пришедшего в мир и ходившего по ней. Даже Палестина уже начала Его забывать, но Ливан - помнит. И потому все левантийское православие вечно пронизано этими воскресными вербами, вся земля, все горы, все монастыри вечно поют Спасителю "Осанну в Вышних". Но впереди Страстная, впереди страшные и грозные события, впереди тьма последних времен, наступающая на мир. И немногие доживут до Пасхи и Воскресения.

В жизни своей не видел я ничего похожего на Крестный ход в Бейруте Вербным воскресеньем 2007 г. После страшного для Ливана 2006 года, когда страна висела на волоске, - казалось, новой гражданской не миновать - это Вербное всему Ливану было нужно как воздух. Закончилась служба, и Крестный ход с вербами и пальмовыми листьями, вместо того чтобы вернуться в наш храм, вдруг развернулся и направился на Сассинский холм, в направлении Ашрафии, через весь город. На этом же холме собрался в то Вербное весь православный Бейрут. Путь наш проходил через мусульманские кварталы, и отец Антоний, настоятель нашего храма, кажется, чуть волновался за нас всех - не случилось бы по дороге чего-нибудь плохого. Но волнения оказались напрасными - мусульмане приветливо махали нам руками с балконов и крыш и даже бросали сверху пальмовые листья.

И я понял, что Ливан, этот клочок земли под раскаленным солнцем, живущий на краю пропасти уже семь тысяч лет - потому что иначе, чем на краю пропасти, на Ближнем Востоке не живут - Ливан спасен снова. Этой страны давно уже не должно было быть, она может исчезнуть с лица Земли в любой момент, но она есть. И я верю, что она будет до скончания века. Потому что сказано - если Господь с нами, кто против нас?

После Крестного хода, уже под вечер, мы не спеша гуляли с отцом Антонием вдоль берега моря, врайоне Рамль аль-Байда. В этом месте морское течение подходит вплотную к берегу, и во время зимних штормов весь бейрутский мусор выбрасывает на этот пляж. Ближе к лету, к купальному сезону, пляж, конечно, чистят, но в начале апреля на него больно смотреть. Зато море в тот вечер было удивительным, зеркальным, чистейшим, совершенно слившимся с вечереющими небесами.

"Вот так и живем", - сказал вдруг отец Антоний. "Души наши в грехах, как этот пляж - в мусоре. Обратиться бы к небесам, к Богу", - и отец Антоний протянул руку к горизонту, но горизонта не было. Чистейшая вода и вечернее небо совершенно слились в одно.

"Чтобы очистить этот пляж от хлама, нужна настоящая буря". Отец Антоний оказался прав - день спустя началось ненастье, огромные волны заливали пляж, подбираясь к приморскому шоссе. К Пасхе Христовой ненастье закончилось, и мусора как не бывало.

Но тогда, Вербным вечером, бури еще ничто не предвещало.

 

Журнал "Русская жизнь" 30.04.2007