— Я порой слышу, что русских называют варварами. И мне от этого очень больно. Мы не такие...

В этом «мы» — готовность нести ответственность за то, каким видят в мире русского человека. На вопрос, почему о русских складывается такое неблагоприятное мнение, Лескова отвечает:

— Мне кажется, это потому, что нация теряет свою культурность. Простой пример: слово «спасибо». Это слово всегда было наполнено для меня глубочайшим смыслом. И когда я, уходя из гостей, говорю «спасибо» — это не формальное прощание, а непременно живое чувство благодарности. В современных русских я такой осмысленности слов не нахожу.

 

Когда знаменитый танцовщик Рудольф Нуриев впервые приехал в Рио-де-Жанейро, он начал материться на репетиции. Каково же было его удивление, когда его окликнули:

 

— Во-первых, я русская и понимаю, что вы говорите. А во-вторых, я дама, поэтому выбирайте выражения.

 

Это была Лескова. Позже они с Нуриевым очень подружились. И действительно, под совместные фотографии двух легенд русского западного балета в квартире Лесковой в Рио-де-Жанейро отведена отдельная стена. По словам балерины, в ее присутствии Нуриев больше не выражался. Но о первой встрече она вспоминает с ужасом:

 

— Я хоть и понимала, что он говорит по-русски, но тех ругательств, которые он употреблял, просто не знала. Это был уже совсем другой язык.

 

С ее точки зрения, это — наглядный пример разницы эмигрантского и советского воспитания.

 

— Конечно же, такая воспитанность — это своего рода лак, — говорит балерина. — Но это очень нужный лак. Потому что внешнее может влиять на внутреннее. И позволить себе быть некультурным в бытовом поведении — это шаг к тому, что беспорядок начнет происходить и в душе.

Храм на улице Дарю

В чем же основная разница между воспитанием советского человека и тем «дворянским» образцом культурности, который пронесла через свою жизнь Лескова? Чего нет в первом, что есть во втором? Лескова дала ответ: нет православной веры.

 

— Христианское отношение к человеку особенное. Оно — с любовью. И в этом — особая, специфическая роль Церкви в процессе воспитания.

Ее крестили в детстве в легендарной русской церкви на улице Дарю («рю Дарю», как было принято говорить) в Париже. В то время это был храм Московского Патриархата. В начале тридцатых годов XX века вся западноевропейская епархия РПЦ перешла под юрисдикцию Вселенского Патриарха — то есть перестала быть русской официально. Но приход на улице Дарю все равно остался центральным местом духовной жизни русской эмиграции в Париже.

 

— Русских я встречала в основном там, — вспоминает Лескова. — Все мы приходили в церковь — и чувствовали себя одной семьей. Мы рассказывали друг другу о тех родных и близких, кто остался в России. О том, как они и что у них происходит.

 

Сравнение жизни в Церкви с жизнью в семье звучит в речи Татьяны Лесковой постоянно. И во многом определяет ее отношение к вере.

 

— В Православии есть одна очень важная вещь, — говорит она, — которой я не находила ни в чем другом. Это — чувство теплоты, рождающееся в храме. Очень похоже на семью, где все друг друга любят.

 

Эта позиция проявляется и в отношении Лесковой к тем бразильцам, которые ходят в русскую православную церковь в Рио-де-Жанейро — храм во имя святой мученицы Зинаиды. Некоторые прихожане недовольны тем, что отец Василий Гелеван служит для них на португальском языке — они предпочли бы службу по-русски. Но Лескова рассуждает по-другому:

 

— Противиться бразильцам в русской церкви — это глупость. Мне очень радостно оттого, что люди, которые, казалось бы, исторически ничего общего с Православием не имеют, выбирают именно его. Я убеждена, что бразильцы тянутся к той самой «семейной теплоте», которая царит в православном приходе. Значит, им это нужно. И я их в этом понимаю. В Православии они, видимо, находят то, чего не могут найти больше нигде, и дай им Бог.

Русская по сердцу

Большинство слов о Церкви и вере в устах Лесковой — не о душе, не о культурной идентичности и смысле жизни, а о вещах более житейских — о теплоте, человеческом общении, семейности. Может быть, это оттого, что она с детства и до самой старости была и остается в Церкви и не мыслит себя по-другому. Ее вера — как воздух, который не воспринимаешь как нечто особенное, но без которого задыхаешься:

 

— Когда я приезжаю в Париж, то обязательно в ближайшее же воскресенье иду на улицу Дарю, — говорит Лескова. — А если не иду, то мне становится стыдно.

 

Она не может объяснить почему, и, может быть, в этом — самый точный ответ. Просто для нее прийти в храм более естественно, чем не прийти.

 

— Я француженка по рождению, бразильянка по месту жительства и русская — по сердцу.

 

Мы говорим о Троице-Сергиевой Лавре, о «старом городе» за Большим театром, о Царском Селе, где некоторое время после революции жила бабушка Лесковой. И конечно же, об Орле — родине прадеда.

 

Однажды Лескова приехала туда как туристка. В гостинице поселиться не удалось, поэтому ночевала Татьяна прямо в доме-музее прославленного прадеда.

 

— К сожалению, я очень немного читала его произведений, — рассказывает она, — «Соборяне», «Леди Макбет Мценского уезда». На русском мне читать все-таки тяжело, а в переводе больше ничего найти не могу. Поэтому и знаю о нем меньше, чем хотелось бы. Главным источником рассказов о прадеде была бабушка, а с ней я в детстве общалась очень немного. Но родители рассказывали, что он был чрезвычайно суров. И вы знаете, я уверена: мне это передалось и сильно проявлялось в работе.

 

Во время пребывания в Орле ее поразила бедность российской провинции:

 

— Возможно, для Бразилии, молодой формирующейся страны, бедность более или менее естественна, — рассуждает она. — Но ведь Россия — государство с совсем другой историей, другим потенциалом, другими ресурсами. И до сих пор такая острая проблема нищеты!

Род проходит, род приходит

Странно встретить в далекой Бразилии правнучку классика отечественной литературы. Но еще удивительней ощутить ту ниточку живой веры и русской культуры, что тянется из Орловской губернии середины девятнадцатого века в Рио-де-Жанейро в начало двадцать первого.

 

— Вера для меня — традиция, которая не прекращается. Когда я была маленькой, я смотрела в церкви на взрослых и пожилых людей. Сегодня я прихожу в церковь и смотрю на молодежь. И начинаю тихонько плакать слезами радости. Сама не знаю почему...

 

Революция, эмиграция, войны, бесконечные переезды по миру не сломили ее. Может быть, потому, что Татьяна Лескова знает, где ее корни. Она — последняя из рода Лесковых. Прощаясь, я вспоминаю слова Екклезиаста: Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки.

 

Имя Татьяны Лесковой известно в Америке и Европе, где она не раз выступала с гастролями. Но в России она впервые побывала только в середине 90-х. Фото Дениса Маханько

Знаменитая 38-метровая статуя Спасителя на горе Корковадо в Рио-де-Жанейро. В 2006 году официально объявлена бразильской католической святыней. Фото Дениса Маханько

Писатель Николай Лесков со своими братьями. Фото из семейного архива Т. Ю. Лесковой

Крепкая дружба связывала Лескову с Рудольфом Нуриевым. Под совместные фотографии двух звезд мирового балета в ее квартире отведена отдельная стена. Фото из семейного архива Т. Ю. Лесковой

Фото из семейного архива Т. Ю. Лесковой