Русские предприниматели-эмигранты в Японии в 1920–1930-х гг.
  

Февральская революция и октябрьский переворот 1917 года в России вызвали к жизни феномен массовой эмиграции, масштабы которой численно сопоставимы с населением небольшого европейского государства. За менее чем пять лет Россию покинуло, по разным оценкам, от полутора до двух и даже двух с половиной миллионов человек, представлявших практически все слои современного общества. Небольшая часть их впоследствии вернулась на родину, но основная масса людей, среди которых было немало выдающихся ученых, деятелей искусства, бизнеса и т. д., так или иначе вынуждена была смириться со сложившимся положением и как-то обустраиваться на чужбине; при этом многие из них своей деятельностью внесли существенный вклад в экономику и культуру приютивших их стран.

 

Масштабы российской эмиграции в Японии несопоставимы с тем, что происходило в аналогичный период в Европе и Америке. Даже в годы массового наплыва беженцев после поражения колчаковских войск, занятия красными частями Владивостока и позднее максимальное количество российских граждан (после 1925 г. — «лиц без гражданства»), по официальным данным японской полиции, одновременно не превышало 2000–2500 человек. Правда, здесь учитывались только те эмигранты, кто, планируя находиться в Японии в течение более или менее продолжительного срока, обязан был регистрироваться в полиции в качестве иностранного гражданина. Учет же лиц, чье пребывание являлось временным, а также транзитных пассажиров, едущих через японскую территорию в Америку, Австралию и т. д. и по каким-то причинам задержавшихся с выездом, но не прошедших регистрацию, позволяет увеличить эту цифру минимум вдвое. Вдобавок после распада Российской империи многие беженцы перестали идентифицировать себя как российских граждан, делая при этом акцент на своей национальной или религиозной принадлежности (это касается, в частности, поляков, иногда евреев и др., только еврейское землячество в Японии приняло после революции около 5000 беженцев). Необходимо также отметить, что помимо главных, собственно японских островов Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю Японская империя включала в рассматриваемый период остров Тайвань (Формоза), территорию Кореи, Южный Сахалин, где также находились поселения эмигрантов.

 

Первую волну представляли в большинстве своем люди, в той или иной степени случайно попавшие в Японию, не приспособленные к длительной жизни в чужеродной среде, не имеющие необходимых профессиональных навыков и, как правило, не планировавшие поселяться здесь навечно, а лишь задержавшиеся на неопределенный срок по пути в Америку и Канаду. Среди них было много представителей старой интеллигенции, аристократы, министры (как, например, бывший глава Временного правительства князь Г. Е. Львов), чиновники царской администрации и т. п. Разрушительное землетрясение 1923 года и последовавшие за ним погромы корейцев стали для них своего рода толчком к продолжению бегства. Мало кто из эмигрантов, переживших землетрясение, остался в Японии, не сделав попытки уехать.

 

Совсем другую картину являли эмигранты второго этапа, начавшегося с середины 20-х годов. Основную массу составляли представители более низких сословий, было много купцов, бывших солдат, осевших в Маньчжурии и Владивостоке после разгрома колчаковцев и боящихся за свою судьбу после нормализации советско-китайских отношений, а также местные жители Приморья, стремящиеся уйти от внезапно надвинувшейся на них «красной опасности». Среди этой группы эмигрантов было также некоторое количество, так сказать, «мигрирующих лиц», которые, сохраняя свои позиции в Маньчжурии и Приморье, вместе с тем были озабочены подготовкой к возможной срочной эвакуации — переводили за рубеж капиталы, открывали в Японии филиалы своих фирм и т. д. В это время возрастает число эмигрантов, сознательно избравших Японию конечной точкой своих странствий.

 

Многие из них к этому времени уже имели опыт неоднократных переездов из страны в страну. В отличие от представителей первой волны, это были «люди инициативы», обладающие какой-либо реальной профессией и имеющие конкретные планы относительно своей будущей жизни в Японии. Их адаптация к непривычным условиям проходила менее болезненно, хотя многие в дальнейшем не выдержали конкуренции и были вынуждены покинуть Японию, продолжая свой эмигрантский путь в Америку, Австралию и Китай, либо оказывались перед необходимостью в очередной раз сменить профессию.

 

Характерно, что многие из прибывших рабочих, крестьян, солдат и даже представителей интеллигентных профессий легко переходили от своих занятий к предпринимательству и с течением времени стали играть важную роль в деловой жизни страны, сумев не только врасти в японское общество, но и добиться достаточно высокого положения, заслужив признание и уважение местного населения.

 

Как правило, все эмигранты при этом проходили через стандартные этапы деятельности:

— торговля вразнос (преимущественно сукном, мелкой галантереей, отрезами материи, продуктами выпечки);

— мелкое кустарное и полукустарное производство в арендуемой лавке — открытие своей лавки (впоследствии магазина);

— переход к фабричному производству.

 

Российские эмигранты сыграли большую роль в бурно идущем в те послевоенные годы процессе «вестернизации» Японии. Фигура российского эмигранта с узлом материи на спине, едущего на велосипеде или бредущего по дороге от одной деревни к другой, на какое-то время стала неотъемлемой чертой пейзажа японской провинции — от северного острова Хоккайдо и вплоть до Кюсю на самом юге страны. Торговля вразнос, через которую прошли практически все из них, способствовала как знакомству их со страной, включая самые глухие ее уголки, так и созданию первичного капитала, чтобы иметь возможность открыть свое собственное дело.

 

Некоторые эмигранты впоследствии сумели достичь известного успеха, расширить производство и даже со временем внедриться на японский рынок. Среди отраслей занятости постепенно начинают преобладать такие, как пищевая промышленность — создание предприятий по производству европейских сладостей, конфет, шоколада; открытие ресторанов русской кухни, а среди других — посредническая торговля.

 

Интересно, что наиболее преуспели русские эмигранты в производстве сугубо деликатесной продукции. Отсутствие современных рефрижераторных установок на судах ограничивало доставку шоколада и сладостей из Европы и Америки зимней навигацией, а японские производители кондитерской продукции западного типа, в том числе такие крупнейшие из современных производителей шоколада, как «Мэйдзи» и «Моринага», переживали в начале 1920-х гг. период своего становления и производили главным образом простейшие виды плиточного шоколада, не удовлетворяя спрос на высокосортную штучную продукцию. Все это вместе взятое давало шанс эмигрантам при небольшом расходе затрачиваемого сырья успешно конкурировать с местными производителями.

 

Авторитет российских кондитеров (фирмы Эйнема, Бормана, Абрикосовых — современные фирмы «Красный Октябрь», «Имени П. А. Бабаева») в те времена был в мире достаточно высок, и понятие «Романовский шоколад» с тех пор прочно вошло в быт японцев.

 

Наряду с местным населением в качестве одной из основных потенциальных групп клиентуры рассматривались живущие в Японии иностранцы. Этим объясняется, в частности, выбор мест расселения эмигрантов-предпринимателей, сосредоточение их в крупных портовых городах, что, с одной стороны, облегчало получение сырья (в большинстве своем привозного), а с другой — гарантировало сбыт товара. Поэтому среди городов, населенных российскими эмигрантами, лидируют Иокогама, Токио, а на юге — Кобе, где имелись районы компактного проживания иностранцев, органы самоуправления иностранных граждан, христианские школы, клубы и т. д.

 

Особый интерес для исследования представляют проблемы взаимодействия в сфере бизнеса между российскими и японскими предпринимателями, опыт создания ими смешанных акционерных компаний, а также влияние этих контактов на поведение эмигрантов, их отношения с местным населением. На этом пути их подстерегало немало трудностей. Так, зачастую эмигранты терпели фиаско в попытках наладить сотрудничество с японскими партнерами и, попав в руки бессовестных дельцов, теряли свое состояние и «ноу-хау» на производство продукции. Так, например, произошло в середине 30-х годов с одним из наиболее преуспевавших русских предпринимателей в Японии — Ф. Д. Морозовым.

 

Федор Дмитриевич Морозов — это, пожалуй, наиболее известное в сегодняшней России среди имен российских предпринимателей-эмигрантов, живших в Японии в середине XX века. Уроженец села Тереньга Симбирской губернии, чей путь в эмиграцию начался 25 октября 1917 года, за что Морозов может быть назван «первым послеоктябрьским эмигрантом», он поселился в Японии в городе Кобе в 1924 году, имея за плечами опыт 7 лет жизни в Китае (Харбин) и Америке (Сиэтл). Пройдя, как и большинство эмигрантов, сначала путь «отрезчика» (торговец тканями вразнос. — П. П.), Морозов в марте 1926 года открыл лавку по торговле кондитерскими изделиями собственного производства. К этому же времени относится его знакомство с коллегой и будущим конкурентом Макаром Гончаровым, в прошлом — работником фирмы семьи Ткаченко во Владивостоке, который, эмигрировав в Сеул (Корея), также начал в 1923 г. производство и продажу шоколадных изделий, а в 1925 г. перебрался в Кобе. Поступившее от Гончарова предложение о совместной деятельности не вызвало интереса у Морозова, и хотя контакты между ними не прекратились полностью, в дальнейшем оба предпринимателя действовали самостоятельно.

 

В период экономического кризиса 1929–1931 гг. как Ф. Морозов, так и М. Гончаров не сумели сохранить семейный характер своих предприятий, избежать акционирования своих компаний, и в целях укрепления финансовой базы и расширения производства вступили в партнерские союзы с японскими промышленниками, причем оба в итоге потеряли свои фирмы, в которые вложили столько труда.

 

Дальнейшая жизнь «отцов» японского шоколада существенно разнится между собой: Ф. Морозов нашел силы начать все заново и восстановил кондитерское производство под названием «Валентайн Ко» (взяв для этого в качестве торговой марки имя своего сына — В. Ф. Морозова), при этом навсегда отказавшись от акционерной формы организации капитала (этот принцип сохранился и у его преемников; фирма, существующая в настоящее время под названием «Космополитан», до сих пор остается чисто семейным предприятием). М. Гончаров, полностью передав все дела японскому партнеру, покинул с семьей пределы Японии; существующая до настоящего времени компания «Goncharoff» является акционерным предприятием.

 

Но были и другие примеры успешной предпринимательской деятельности российских переселенцев в Японии. Зачастую в более выгодном положении оказывались те из предпринимателей-эмигрантов, которые, не поселяясь в Японии, вели торговлю через филиалы и представительства своих компаний (как, например, Н. Г. Анкудинов, В. М. Наумов, П. Ильин и другие).

 

При этом сами торговые фирмы, как правило, располагались за пределами Японии — в Китае, Маньчжоу-го и т. д., хотя их владельцы имели право свободного посещения Японии и другие льготы, вплоть до возможности вести антрепренерскую деятельность и становиться гарантами приезжающих на гастроли русских артистов, не будучи при этом гражданами Японии. Иные даже ухитрялись получать советское гражданство, что при сохранении фактического статуса эмигранта существенно облегчало ведение торговых операций.

 

Интересным примером может послужить деятельность В. М. Наумова, который, эмигрировав из Владивостока в Харбин осенью 1922 года, начал работать в 1923 г. у И. Я. Чурина простым приказчиком, а через пару лет сумел открыть свое дело по экспорту-импорту товаров повседневного спроса с постоянными представительствами в Токио и Иокогаме и вплоть до начала второй мировой войны увеличивал обороты торговли, параллельно содействуя проведению гастролей в Японии харбинских артистов. Будучи «лицом без гражданства», он тем не менее имел визу на регулярное посещение Японии, где и проживал почти постоянно, ведя активную торговлю в городах Токио, Иокогама, а впоследствии также в Осака и Кобе.

 

Следует особо отметить такую типичную для российских предпринимателей черту, как общественная и культурно-благотворительная деятельность. Практически всюду, где бы они ни жили, едва окрепнув экономически, эмигранты стремились к созданию культурных центров, школ и в первую очередь — православных церквей. Уже к началу 1930-х гг. в Японии существовало несколько эмигрантских обществ, ведущих разнообразную благотворительную деятельность. Так, во многом благодаря сборам среди предпринимателей и отдельных семей было собрано около 100 тысяч иен на восстановление Токийского православного собора (Николай-до), разрушенного землетрясением 1923 года, а в Кобе силами местного эмигрантского комитета и при активном содействии семьи купцов Морозовых была построена церковь, сохранившаяся до наших дней. Проводились сборы пожертвований на инвалидов, другие мероприятия.

 

В целом можно утверждать, что русская диаспора в Японии, несмотря на свою малочисленность, сумела стать заметным явлением в экономической и общественной жизни страны. Это тем более удивительно, что, не имея в своих рядах личностей уровня И. Бунина, И. Сикорского и т. п., состоя преимущественно из представителей низших сословий, в отличие от европейской и американской ветвей эмиграции лишенные реальной поддержки со стороны международных и иных организаций, эмигранты в Японии могли, по сути, рассчитывать исключительно на собственные силы. Их предпринимательская деятельность, в частности, явила множество примеров жизненной стойкости, инициативы и предприимчивости. Образно говоря, немногие из российских резидентов успели «стать кем-то» в период, предшествовавший поселению в Японии, но зачастую многие «стали кем-то», уже живя в эмиграции, что также является отличительным признаком этой ветви российской послереволюционной эмиграции.