Предками современных американцев, как известно, являются иммигранты из многих стран, их дети, внуки и правнуки, образовавшие в процессе протекавшего более десятка поколений физического и культурного смешения то, что ныне называют американским народом. Именно эту мысль выразил, назвав свою книгу "Нацией иммигрантов", президент Джон Ф. Кеннеди. Сам же процесс ассимиляции занимал обычно несколько поколений.

     Ассимиляция этнокультурной иммигрантской группы – длительный, многоступенчатый социальный и культурный процесс. Первое, что испытывает оказавшийся в чужой стране и чужом обществе иммигрант, вырванный из среды, в которой вырос и жил, из системы привычных норм и ценностей, – это особое, более или менее выраженное психическое потрясение, ощущение выпадения из привычного мира и невключенности в новый, своего рода синдром отчуждения. Такое столкновение с конфликтом традиций двух разных культур – своей и чужой – обычно принято называть "культурным шоком". Сила и интенсивность подобного психологического барьера зависит прежде всего от причин и характера массовой эмиграции из страны исхода, от обусловленной этими обстоятельствами психологической подготовки и целевых установок иммигрантов, от отношения к ним властей и общественности страны-реципиента и даже от международной ситуации.

     Например, русские первой, дореволюционной (1890 – 1914 гг.) волны иммигрантов в большинстве своем уезжали в США добровольно, сознательно, психологически подготовившись, с целью либо, подзаработав там денег, вернуться на родину, либо остаться и начать в Америке новую жизнь. Отношение к русским иммигрантам в США тогда было далеко не самое благоприятное. Переселение же второй волны русских в США, в основном в 1918 – 1923 гг., было частью вызванного экстремальными политическими обстоятельствами беженского движения. Эти иммигранты покидали Россию вопреки своему желанию, хотя и в надежде на возвращение после "скорого падения большевистского режима". Отношение к ним со стороны американских властей и большей части общественности было дружелюбным. Прибытие после Второй мировой войны в Америку так называемых перемещенных лиц, или "ди-пи", и других "беженцев от коммунизма" третьей волны (1948 – 1950-е годы) русской иммиграции, правда, в какой-то мере уже подготовленных к ней, но без ясных перспектив в новой жизни, также являлось частью массового политического беженского движения, хотя и организованного властями США и ООН.

     Русские иммигранты (и их потомки) реагировали на новую для них культуру тремя способами: 1) Стремились воспринять американскую культуру и ассимилироваться; 2) Отвергая американскую культуру, старались сохранить исходную культуру; 3) Предпочитали, совмещая обе культуры, стать бикультурными русскими американцами. Так, молокане (особенно "прыгуны") и другие русские сектантские общины, а также староверы с самого начала ориентировались на самосегрегацию, а по возможности и самоизоляцию своих закрытых общин в Америке. В какой-то мере путем обособления пытались сохранить свою исходную культуру и некоторые русские городские православные общины, основанные иммигрантами-крестьянами в начале ХХ в. В то же время значительная часть крестьян-отходников, приезжавших в США ради заработка на время и твердо ориентированных на реэмиграцию, т.е. возвращение домой в Россию (а в 1908 – 1914 гг. они составили 35 % всех русских иммигрантов в США тех лет), вообще не стремились к интеграции с американским обществом. Проведенное в 1909 г. Иммиграционной комиссией обследование около 1,5 тысяч рабочих показало, что среди русских рабочих натурализовались либо подали заявление о натурализации только 28 %. Остальные 72 % и не пытались делать это.

     Не стремилась к интеграции в американское общество в первое десятилетие своего пребывания в США и значительная часть беженцев от "большевистской революции", причем не только представителей бывшей правительственной бюрократии, титулованной и военной элиты, но и других иммигрантских слоев. Они жили надеждами на неизбежный крах большевиков и скорое возвращение в Россию. Уверенность в этом обусловила первые годы их жизни в Америке "на чемоданах", чтобы в любой момент быть готовыми вернуться в Россию. С этим же был связан упорный отказ многих из них от натурализации, т.е. принятия американского гражданства, и усилия не допустить "денационализации" своих детей. Некоторые из этих людей тогда считали переход в американское гражданство позорным, предательством своей "русскости" и России. Во всяком случае, в 1927 г. так называемые первые документы для оформления натурализации подали только 20,6% русских беженцев.

     Понадобились потрясения, связанные с "Великой депрессией" (1929 – 1933 гг.), и годы горьких разочарований, прежде чем рассеялись прежние иллюзии и надежды. Но за это время были включены всевозможные механизмы противодействия ассимиляции, и в том числе самый испытанный уже на практике в Америке до революции – Русская православная церковь с ее сетью приходских школ для детей, братствами, клубами и религиозной прессой для взрослых в качестве основного средства этнического сплочения, сохранения и передачи этнических традиций. Этой же задаче был призван служить ряд других – профессиональных, культурно-просветительных, благотворительных, гражданских, молодежных и даже политических организаций этнического и этноцентристского характера, а также появление в США в конце XIX – начале XX в. русскоязычной прессы

     Тем не менее, с годами контакты беженцев с окружавшим населением и его культурой расширялись, дети их учились в муниципальных школах, росли и становились двуязычными и бикультурными, т.е. носителями обеих культур. По мере привыкания иммигрантов к новой среде, их бытовой и культурной адаптации ощущение жизни на чемоданах в ожидании возвращения притуплялось. Действующие в американском обществе мощные ассимилирующие силы – язык, образовательные учреждения, средства массовой информации, вся массовая культура, политическая система, смешанные браки – делали свое дело. Русские беженцы начали превращаться в русских американцев, а их выросшие дети во Второй мировой войне сражались за Америку.

     Перемещенные лица прибыли в США с совершенно иными, нежели "белые" эмигранты, психологическими установками по поводу целей, сроков и характера проживания их в Америке. Они отнюдь не собирались возвращаться на родину, а приехали на постоянное место жительства в надежде построить здесь заново свою жизнь и карьеру. Не особенно заботясь о сохранении связей с Россией, они в большинстве своем старались побыстрее овладеть английским языком, натурализоваться и американизироваться. Да и детей своих многие из них хотели бы видеть гражданами новой родины. К тому же, американские власти, занимавшиеся размещением "ди-пи", расселяли их по разным штатам, средним и малым городам, стремясь не допускать создания крупных этнических общин. Это способствовало расширению повседневных контактов новых русских иммигрантов с окружающим населением, ускорению их адаптации и структурной интеграции с американским обществом, а тем самым, в конечном счете, и ускорению процесса этнокультурной ассимиляции их потомков.

     Одним из важнейших каналов адаптации и интеграции русских иммигрантов уже с начала ХХ в. были этнически смешанные браки. Большинство иммигрантов составляли тогда одинокие мужчины, и недостаток женщин привел даже к новому для русских крестьян браку по объявлению. За время с 1898 по 1914 г. женщины, по данным американской иммиграционной статистики, составили всего 14 русских иммигрантов. Нехватка русских женщин способствовала женитьбе русских мужчин на галичанках, польках, русинках и других славянках. Но кроме того, как констатировал позже один из пионеров русскоязычной прессы в США И.К. Окунцов, тысячи русских мужчин там "основательно осели, обзавелись семьями, женившись не только на славянках, но и на итальянках, на венгерках, на американках. Огромный процент из них американизировался. Русские стали "русскими американцами". У основателя городка Санкт-Петербург во Флориде – Петра Алексеевича Дементьева (известного в США как Деменс) и его жены Ларисы Борисенко было четверо детей, но только один из его потомков вступил в брак с русской.

     Во второй волне русской иммиграции в США мужчин также было больше, чем женщин, и хотя смешанные браки они предпочитали заключать внутриконфессионально, но отнюдь не так уже редко – особенно среди специалистов, научных работников, лиц творческих профессий – это обстоятельство не играло большой роли.

     Опубликованный в 1939 г. в Лондоне отчет Лиги Наций констатировал, что никакой доступной статистики по поводу смешанных браков русских беженцев отдельно от всех иммигрантов США нет. Но по данным исследования, проведенного для этого отчета, в Сан-Франциско из 385 браков, заключенных русскими беженцами, почти половина была заключена с беженцами же, около 8 % – с русскими американцами, а остальные 43 % были этнически смешанными. Исключение представлял Нью-Йорк, где проживало много русских беженцев, и доля этнически смешанных браков среди них была ниже.

     К последней трети ХХ в. в США успело вырасти, повзрослеть и обзавестись детьми уже третье поколение первой волны и второе поколение второй волны русских иммигрантов. К этому времени, по свидетельству американской официальной статистики, образовательный уровень, материальный и социальный статус "русских" в США превышал среднеамериканский.

    Взрослые иммигранты обладали уже устоявшимися и сравнительно неизменными системами ценностей и соответствующими поведенческими нормами. Между тем их дети в школе и на улице, свободно общаясь с детьми "коренных" американцев, более широко постигали американские традиции, нормы, язык, говорили на нем, и вследствие неустойчивости их детских ценностных систем склонялись к ценностям доминирующей, американской культуры. В результате, выросши, они выступали против многих традиций, норм, интересов и позиций иммигрантской общины. Различия в языке, обычаях, стремлениях, идеалах оказывались слишком велики. К тому же, повзрослевшие дети, в большой мере утратившие культурное наследие родителей и пока еще не полностью освоившие американскую культуру и потому не воспринимаемые на равных "коренными" американцами, оказались в своего рода переходном состоянии и нередко испытывали, подобно своим родителям, чувство неполноценности.

     Но если дети большинства иммигрантов, даже считая русский язык балластом для себя, все-таки не совсем забыли его, а то могли и говорить на нем, то третье и четвертое поколения – внуки и правнуки иммигрантов, как правило, им уже не владели, а подчас и вообще избегали разговоров о происхождении своих дедушек.

     Кубанский казак, полковник конного корпуса генерала Шкуро, Е. Алексеев, объехавший в 80-х годах с цирковой труппой чуть ли не полмира, воевавший с японцами во Французском Иностранном легионе во Вьетнаме, в 50-х годах осел в США. В 1982 г. в письме А.И. Солженицыну он сообщал, что его женатый на американке сын – летчик, владеющий английским и французским языками – по-русски читает с трудом, а внуки и внучка говорят только на английском". И таких примеров множество, а если и бывают исключения, то главным образом среди потомков аристократ и, либо военной, чиновной или профессиональной элиты из дворян, гордящихся своими родословными и стремившихся сохранить и передавать детям в своих семьях русский язык и культурные традиции. Это такие известные в истории России фамилии, как Романовы, Голицыны, Гагарины, Волконские, Трубецкие, Нарышкины, Лопухины, Бобринские, Щербатовы, Кочубеи, Сперанские, Осоргины и т.д. Их потомки в США до сих пор общаются и регулярно отмечают традиционные русские, а также и американские праздники благотворительными балами и вечерами, организуемыми Русским дворянским обществом и другими русскими организациями в Нью-Йорке.