Театр "Камерная сцена" всегда, как уже говорилось, был театром определенной идеи. Я убежден, что иначе быть не может. Необязательно, чтобы эта приверженность провозглашалась. Но в любом человеческом деянии она есть. Мы не говорили: мы – православный театр. Но, если не говорили мы, то это не значит, что не говорили другие, это не значит, что мы не ставили своей целью служение христианству. Так или иначе, но театральное общественное сознание, верно понимает наше субъективное устремление быть с Христом. Сейчас уже оформилась устойчивая связь со многими священниками и приходами Москвы и страны, с Московской Патриархией в лице её высшего руководства. Сейчас Правительство Москвы выделяет большой участок земли рядом с нынешним зданием театра не только для расширения театра, но и для строительства культурно-образовательного комплекса по возрождению традиционной духовности.

Театр окормляется протоиереями Николаем Кречетовым, Владимиром Ригиным, Алексием Бабуриным. Мы тесно сотрудничаем со Свято-Тихоновским Богословским институтом, в котором я в свои 50 с лишним лет получил третье высшее образование… Все так. Но эти факты не снимают сложности, связанной со взаимодействием Церкви и театра. Известно, что первые семь веков Церковь отвергала театр, называя его "позорищем". Начиная с восьмого века, театр "впускается" в храм, в котором стали играться масштабные мистерии на темы основных христианских праздников. Наш святой Димитрий Ростовский писал и ставил пьесы – тоже на сюжеты Священного Писания. Затем обнаруживается тенденция к разделению, и театр практически делается светским, как, впрочем, и все искусство. Здесь мы уже встречаемся с разнородным отношением представителей Церкви к светскому искусству и театру.

Категорически отвергал театр святой праведный Иоанн Кронштадтский. Гораздо менее однозначную позицию занимал преподобный Амвросий Оптинский. Архимандрит Киприан (Керн) говорил о том, что в отношении с театром нужно быть очень осторожным, что нельзя равнять Шекспира, Пушкина, Чехова, Художественный театр с играми мимов, гладиаторов, с вакхическими плясками, что иначе священник никогда не поймет своей паствы. И не является ли фактом признания театра присутствие на отпевании Ермоловой двух митрополитов, четырех архимандритов, четырнадцати священников?… Когда мы осознали, что иного пути кроме христианского – у нас нет, для нас очень остро встал вопрос: как совместить театральную деятельность с целью духовной жизни – спасением? Мы столкнулись с негативным отношением священства к театру. Мы очень много размышляли по этому поводу, обращались за советом к старцам. Ответ старцев был подобен ответу блаженной Любушки (ныне усопшей), которую мы отыскали несколько лет назад под Петербургом. Она сказала: "Плохая ваша работа, плохая, плохая…" Я спросил: "Что же, бросать театр?" Она задумалась и ответила: "Нет, не бросайте. Бога не забывайте".

Да, театр содержит в себе, возможно, непреодолимые искушения для христианина. Сразу оговорюсь, что я имею в виду театр, не потакающий низменным страстям человека, а стремящийся служить высшим духовным ценностям. Но и здесь есть проблема возникновения маски, личины, образа, – а это нарушение целостности души актера. Происходит отказ от собственной личности, создание в себе "паразитических личностей". Здесь огромная опасность уничтожения личности. Но… но та же опасность – в любой светской деятельности. Тщеславие – оно стимулируется всюду, не только в театре. Шекспир не для красного словца сказал: "Весь мир театр, и люди в нем актеры". Да, игра всюду, роли всюду, создание образов – всюду, выразительная речь, умение убеждать – всюду, где есть более одного человека. Театр, в определенном смысле, – язык человеческого общения. Православные богословы конца 19 – начала 20 века усматривали в творчестве человека подобие Божие. Думается, большая доля истины в этой идее присутствует, несмотря на то, что творчество есть создание образов и "иллюзорной жизни", чего так боялись святые отцы… Это далеко не все опасности для души.

Но помнятся знаменательные слова Давида: "Пред Господом играть и плясать буду". Здесь можно найти ключ к решению проблемы: нужно, чтобы творчество осуществлялось во Имя Господа. Трудно? Конечно. Но узок путь всякого христианина. Важно, чтобы в основе творчества лежало намерение исполнить наиглавнейшие заповеди: возлюби Бога и ближнего…

Я убежден, что русский театр имеет православную основу. Постижение образа, чужой души может быть не только надеванием личины, но и отождествлением себя с ближним, умением понять чужую боль и простить, и не осудить грешника. Это ли не христианские цели? Русский психологический театр в наибольшей степени наделен этими качествами. Убежден я также в том, что христианским театр должен быть не по теме, а по духу. Не нужно, мне кажется, излагать на сцене Библию, это почти неизбежно ведет к иллюстративности. А иллюстративность – враг искусства. Нужно (всего-навсего!) любить ближнего и уметь переселять эту любовь в сердца зрителей. Это Божественная идея. Это Путь человеческий. И здесь важно не то, о чем мы говорим (о святом ли, о злодее ли), а то, что мы говорим.

Известно, что Левитан мог написать лужу, – и в этом пейзаже была и атмосфера, и философия, и красота. А другой художник пишет невообразимо прекрасный (в натуре) альпийский пейзаж, а на холсте – пусто и скучно. Так и здесь. Неубедительно высказаться на тему Священного Писания – значит испортить тему, значит высказаться против Писания! Убедительно высказаться о какой-нибудь, предположим, собачонке – и возникает "Муму" или "Каштанка", например. И это по-христиански, ибо "блажен тот, кто тварь милует".

Я коснулся лишь некоторых проблем из всего их многообразия и обилия. Решение их и постижение есть тернистый путь художника-христианина.