Во время торжеств, посвященных пятилетию Коми епархии, мы познакомились с батюшкой из села Онежье, что на реке Вымь, отцом Антонием (Головиным). Было когда-то село, да осталось от него, кроме красавицы-церкви, лишь несколько десятков изб. Не приход, а скорее пустынь. Но участь эту отец Антоний избрал по доброй воле. Восстановлением храма здесь не обойтись. Нужны еще и прихожане, а значит, требуется возродить село. О попытках осуществить это мы рассказывали в № 368 газеты. Дело, на первый взгляд, неподъемное. С другой стороны, и терять-то нечего, а Дух, как сказано, в немощи дышит. Что до батюшки, то – петербуржец Бог весть в каком поколении, «из бывших», – он прожил непростую жизнь и руками привык работать, и головой, много передумал, выстрадал.

Судьба

     – Кем вы трудились, отец Антоний, прежде чем стать священником?

     – Чем только не занимался. И асфальт клал, и токарничал, преподавал гитару, баян, был директором клуба, настраивал музыкальные инструменты – рояли, пианино. Среди них, быть может, и те, что завез в Петербург один из моих предков. Он был поставщиком роялей, почетным гражданином Санкт-Петербурга.

     – А что еще вы знаете о своем роде?

     – Дед мой, по отцу, граф Головин, имел поместье на границе с Латвией. А родные матери были уральскими казаками.

     – Получается, вы тоже как бы граф?

     – Я – священник.

     – Как получилось, что вы им стали?

     – В начале 90-х годов моя жена забрала детей и переехала в Ухту. На душе было тяжело, но спустя некоторое время мне были два видения, которые перевернули всю мою жизнь. Первое – видением грехов. Все дурное, что я творил, прошло перед глазами. То, что я не замечал даже, совершал бездумно, оказалось преступлением. И весь ужас в том, что ничего уже не исправить. Ты бессилен. Столько слез, как тогда, я никогда не проливал.

     Второе видение застало меня посреди комнаты: я вдруг обнаружил себя стоящим в храме, в полумраке, перед царскими вратами. Справа были люди, а я что-то читаю, на мне облачение священническое. Произношу светильничные молитвы. При этом переживаю радость ни с чем не сравнимую, неземную.

     Очнувшись, увидел шкаф, диван – первая мысль, которая пронеслась: «Я буду священником!»

     Вскоре без боли расстался с Петербургом и поехал в Ухту. Сошел с поезда 9 октября, накануне своего дня рождения. Жена не приняла моего предложения быть вместе, стать матушкой. Три года я жил в общежитии, ждал, что она передумает. Ведь у нас двое деток.

     А в комнате моей все это время висел над креслом образ «Вход Господень в Иерусалим». И так вышло, что спустя полгода, как раз на Вербное воскресенье, меня постригли в мантию.

     Три года я плакал, молился, чтобы сохранить семью, а судьба моя была передо мной в этом образе как залог будущего монашества. К первой исповеди готовился 9 месяцев. Словно дитя вынашивал. Но воцерковление шло довольно стремительно. Как ребенок, я впитывал все на лету, читал множество книг, узнавал каждый день что-то новое. А сейчас иногда требуется немало времени, чтобы освоиться с какой-то мыслью.

     В миру меня звали Андрей, в постриге принял имя Антоний. Почему Антоний – я понял уже позже. Это имя переводится с греческого как «получивший взамен». И я действительно получил взамен распавшейся семьи, радости видеть своих детей счастье служения Богу, вместо утраченного дома – церковь. Посмотрите на нее, какая она красивая!

     Первую всенощную служил при свечах. Чувство было такое, что начало воплощаться мое петербургское видение. На Божественную литургию пришли человек сорок, часть из соседних деревень и треть жителей Онежья. Всех исповедовал, причастил.

     Первое время было, пожалуй, тяжело. В храме отсутствовало отопление, средняя температура во время службы – минус 15-20. На всенощную надевал теплую рясу, а на литургии нельзя кутаться. Поэтому появилась привычка переминаться с ноги на ногу, как медведь. К чаше с Дарами примерзали руки. Прихожане, кто потерпеливее, час-полтора стояли, потом убегали. А мне по долгу службы уходить нельзя. Сейчас, слава Богу, появилась печка, мы ее восстановили, запаслись дровами.

Онежский проект

     – Ваш прихожанин Дмитрий Алексеев опубликовал у нас недавно планы возрождения Онежья. Насколько я знаю, подготовлено сейчас прошение к Спиридонову оказать содействие проекту «Онежье – село XXI века». Насколько это все реально?

     – Что входит в эти планы? Реставрация церкви, создание православной общины – не на бумаге, на бумаге она уже существует, но общины по делам, интересам вокруг храма. Чтобы к нам приезжали люди, желающие жить в едином духовном пространстве, объединиться трудом, молитвой, трапезой, чтоб жили вместе, воспитывали детей, работали на полях. Есть мысли лесом заняться.

     Один наш прихожанин, Геннадий Петрович, собирается вскоре переезжать в Онежье из Москвы – он великолепный мастер, специалист по дереву. Сможет заняться лесопилкой, срубы делать. На этой базе можно будет строить для новых православных поселенцев дома. Желающие приехать уже есть.

     Будет возможность, кузню построим, мастерскую по витражному искусству. Ну и сельским хозяйством займемся, лесозаготовками.

     – Вы простите, отец Антоний, но как-то не очень верится, что в таком глухом месте все это планов громадье можно воплотить в жизнь.

     – Ну, во-первых, я не все перечислил. Например, создание Дома отдыха для священников. Им ведь нужно и отдыхать иногда. А у нас и храм, где можно помолиться, и река, где можно рыбу половить. С семьей можно приехать. Постепенно это уже воплощается. Батюшки начинают приезжать.

     Хотим в Онежье создать гимназию с пансионом. Ведь в современной школе говорят одно, на улице другое, в семье третье – ребенок не может устоять в христианстве. А если дети будут жить, воспитываясь в православном духе, учиться и трудиться в замечательном месте – у нас изумительная природа вокруг, – то это на всю жизнь наложит отпечаток. Здесь он сможет получить основу, а куда ему дальше двигаться – это уже самому выбирать.

     – В отрыве от мира, в лабораторных условиях, смогут ли дети подготовиться к реальной жизни?

     – У нас они смогут получить одну или даже несколько профессий и вырасти не изломанными, а здоровыми, в том числе и физически. Для реальной жизни это хорошее начало.

     – А где вы наберете преподавателей?

     – Ну, вот мы и подошли к самому главному – к созданию общины. Сейчас у нас подобрались уже 10-15 человек, которые в принципе готовы переехать, когда это станет возможным, или начинают задумываться над этим. Секретарь общины – Дмитрий Алексеев, он президент корпорации «НЭП+С» в Ухте. Есть человек в Петербурге – психолог Елена Жукова, она собирает пожертвования, что-то приобретает для общины.

     Психолог из Соснового Бора Евгений Кунин находит людей, которые готовы потрудиться в Онежье. В августе 15 человек приезжали на 2 недели. В основном интеллигенция – одних аспирантов четверо. Каждый исполняет свою роль. Дмитрий наш, например, с архитекторами встречается у себя в Ухте, материальной базой занимается. Титан вот нашел для бани, кирпич.

     В Казани у нас человек шесть живет. В Москве несколько. Евгений Александрович, например, физик – умеет с глиной работать. Может ремесленный класс создать.

     А я здесь как рыбак. Таксы за требы у нас нет, за крещение денег не берем. И это приносит свои плоды. Ну, возьму я сто рублей с новокрещаемого и больше его не увижу. А так я человека приобретаю. Прежде чем он крестится, я с ним иногда подолгу и не по одному разу беседую.

     Приезжал к нам летом один грузин – Ладо, учитель физики, по исповеданию мусульманин. Причем практикующий, настоящий. И вот две недели он побыл среди нас, походил на службы и стал готовиться к крещению. Зерно было заложено раньше, конечно. А жизнь в Онежье стала заключительным этапом. Прислал на днях письмо, говорит, что хочет переезжать к нам с супругой и двумя детишками, сейчас ждут третьего.

     Так вот, о нашем проекте. Андрей, математик из Казани, сказал недавно, что все наши планы казались ему поначалу утопией, но как-то все потихоньку строится. Вот столярная мастерская. Мечтали ее создать, и она появилась. И другие какие-то замыслы уже начали воплощаться. В чем наша сила? Ничто не отвлекает. Поэтому все потихоньку, но двигается.

     – Может, вам во «Взгляде» выступить, пригласить народ? Я шучу, конечно, но вы как-нибудь пытались активно привлекать поселенцев?

     – Избави Бог. Пусть промыслительно появляются, а я буду ждать их. Поначалу это было невозможно – село ведь без доходов, а сейчас мы уже вплотную подошли к тому, чтобы начать прием людей.

12 печей

     – В Ленинграде мы с семьей вчетвером жили в одной комнатке. А сейчас домина у нас – одних печей двенадцать, – улыбается батюшка, да улыбка невеселая.

    – Вы один пока?

     – Антон вот к нам из Казани приехал. Да вы сами у него спросите, что да как.

* * *

     Мимо Антона трудно пройти, не обратив внимания. Парень метра под два ростом, в камуфляжном одеянии, с зарождающейся бородкой. Насмешливый, но в то же время искренний, добродушный человек. Вот его краткий рассказ о том, как попал он в Онежье:

     – Мне говорили, что там здорово: потрясающе красивое место, и батюшка очень хороший, и храм. Три таких составляющих, которых довольно, чтобы отправиться, услышав о них, в путь. Ехал на три дня. Потом остался на неделю и еще на месяц. Отпуск мой давно закончился. А работал я в Казани режиссером на телевидении, занимался рекламой. В конце концов, поехал я домой, уволился и вернулся обратно. Я бы рано или поздно все равно ушел с этой работы – не по душе мне она была, но это на несколько лет еще затянулось.

* * *

     Но вернемся к разговору с батюшкой.

     – Живем своим трудом, – говорит, – в этот год картошки уродилось примерно 153 ведра, по числу рыб, пойманных апостолам по Воскресении Христовом в Галилейском море. Свекла уродилась, морковка, немного зелени.

     – Почему село Онежьем называется? – переспрашивает отец Антоний. – Я думаю, предки здешних селян родом из Онеги. И сами они так считают. Только звучит более ласково – О-не-жье. Так, вспоминая родину, мы любим ее больше, чем тогда, когда находимся в ее пределах.

     Храм поставили в первом крупном поселении, а потом уже вырос весь куст окрестных деревень – Козловка, Верхняя Отла, Нижняя и Средняя, Жигановка... на расстоянии от полутора до пяти километров.

     Церковь строили местные купцы. Онежье того времени было большим селом. Даже небольшой порт на р.Вымь имелся с пароходом. А в Козловке была построена первая в Усть-Вымском уезде электростанция.

    – Сколько человек живет сейчас в Онежье?

     – Когда я приехал, было восемьдесят. За год отпел семерых.

     – Я не слышал прежде, чтобы приходы открывались в столь малолюдном месте, как это вышло?

     – Это была моя просьба к владыке. У него имелись другие планы, чтобы хор я в монастыре создал, еще что-то. Но я его умолил. На Рождество он приезжал к нам, остался доволен. Я был, конечно, немало удивлен, когда епископ сообщил, что в праздник будет служить у нас – на отшибе. Как сам владыка Питирим говорит, он так решил: «Где Бог положит на сердце встретить Рождество, туда и поеду». Накануне я получил телеграмму, но предупредить никого не успел из соседних деревень. Народу пришло, на удивление, много, как на первую литургию, – человек сорок. Служили архиерейским чином – первый раз, наверное, за всю историю села.

* * *

     – Что за люди в вашем приходе?

     – И старый, и малый. Вот бабушка Римма на клиросе поет. По паспорту она Октябрина. В честь революции ее назвали.

     Еще в Онежье 12 детей. Помогают как могут, живые души. Есть даже 3-летние. В основном из неверующих семей. Здороваемся на улице. По трое-пятеро приходят в церковь. И кадило иногда поднесут, и попоют, помолятся.

     В прошлом году возились все лето возле храма, играли и заходили иногда. Споют «Господи помилуй» и снова на улицу. Один спросил: «Отец Антоний, у вас что, храм детский?» Он имел в виду, что несколько дней никто, кроме детей, ко мне в церковь не заходил. Я растерялся. «И детский тоже», – отвечаю.

* * *

     – А остальные селяне как к вам относятся?

     – Однажды выхожу зимой колоть дрова, смотрю: женщина с саночками мимо – клик, клик – прошла. Через несколько минут возвращается, на саночках кирпичики, штук десять. В то время у меня брат Михаил гостил. Пошли мы с ним по тропинке к колодцу – оказалось, наши кирпичи. Тут селянка возвращается, ждет, когда я уйду. Спрашиваю: «Софья, разве так можно, без спросу брать? Ведь это принадлежит Церкви». – «Да мне немного надо, – отвечает, – трубу для бани сложить».

     Недели две прошло, мне снится пожар, что-то горит в Онежье. Тут стук в дверь, Михаил вбегает, кричит: «У Софьи баня горит!» Побежали тушить. Все помогали – дети, мужики не сильно трезвые, бабки. Крыша все равно сгорела.

     Или вот еще: трое женщин торговали самогоном. Одна на днях раскаялась. Впредь обещала этим не заниматься и пока держится. Пришла на исповедь, я ей сказал: если раскаешься, завтра причастишься. Предпочла причастие.

     А еще у нас Вика есть. «Отец Антоний, – говорит она мне как-то, – хорошо, что вы у нас появились, а не то я бы спилась». Показалась мне сначала девчонкой. А вскоре я узнал, что у нее умерли двое маленьких детей. Но выжила, не окаменела. Прекрасная, радостная душа – Вика, Виктория, что значит – победа.

* * *

     – В июне Онежье снова меня удивило, – продолжает батюшка. – Всем селом – и бабки, и дети, и мужики трезвые – встали утром и пошли на кладбище потрудиться, ограду поправили, могилки подновили. А лежат там те, кто строил наш храм.

     По их молитвам и оживает сейчас село последнего священника Онежья. Одни говорят, что он был расстрелян, другие – замучен.

* * *

     Еще расскажу о святой Анне Кашинской, которая много для меня значит. Я молился ей, памятовал о празднованиях. Анну хотели умалить в XVII веке, вымарали имя из числа русских святых, потому что пальцы правой руки ее мощей сложены двуперстно. Так на Руси до раскола крестились. При Царе-мученике почитание было восстановлено. Хотели заставить забыть Анну, а в результате мы четыре раза в году празднуем ее память – 15 октября, 25 июня, 3 августа и 30 ноября.

     У нас не было поначалу жития нашей небесной покровительницы. Но как-то раз гостила у меня Анна из Казани и все просила, чтобы я хоть что-нибудь нашел о ее святой. Помолились мы об этом, и что вышло? Делал наш столяр аналой, и захотели мы проверить, удобно ли книгу на него класть. Вытащил столяр из пачки какой-то бумажной рухляди журнал замусоленный. Положил я его на аналой, раскрыл, вижу «Анна», «Анна»... Оказалось житие.

     Но и это еще не все. Некоторое время назад нам предложили частицу ее мощей. Она сейчас у меня на престоле. Бережет Онежье.

     – Церкви около 400 лет, – говорит батюшка. – Сначала она была деревянной, но в 1827 году онежцы начали возводить большую, каменную.

     Вначале храм был построен в византийском стиле, потом, в начале века, стали делать пристройки в русском стиле. Это очень символично: можно сказать, это образ нашей Церкви с ее византийской основой и последующим возрастанием уже в русском духе.

     Нижний престол освящен в честь Рождества Богородицы, верхний – Воскресения Христова. Но здесь есть одна загадка. Зимой, когда я приехал, местные стали говорить: скоро праздник у нас, Гаврилов день. Это как бы день рождения Онежья. От мала до велика все напиваются и песни поют. Стал выяснять, почему именно этот архангел такое значение для онежцев имеет. Но никто объяснить этого не смог. Возможно, при основании села здесь была заложена в честь него часовня, из которой потом вырос храм. Другого объяснения я найти не могу.

     Единственный образ в храме, сохранившийся от старого иконостаса, был именно этого архангела. Причем не было видно, что на этой иконе изображено. Но у каждого образа свое место в иконостасе. У архангела Гавриила – на северных дверях. Только по этому мы и узнали его.

     В этот день я получил в епархии антиминс и святые дары для онежского храма. Это очень знаменательно. Ведь антиминс – это сердце церкви, он как бы дает жизнь храму. А миро тоже известно, что означает – оно открывает сердце новокрещаемого Святому Духу. И именно в день, когда село смутно и странно готовилось чтить своего покровителя, в наш храм вернулась жизнь.

     Шли месяцы. Поверхность образа оставалась мертвенно-серой, сморщенной, перекрученной какой-то. И вдруг спустя год с небольшим прихожане наши, что стояли на литургии, заметили, что на левом плече архангела проступил узор на ораре, местами золотая краска начала просвечивать и главное крыло проявляться.

     Вспомните, ведь именно архангел Гавриил предвозвестил Царице Небесной рождение Христа. Быть может, и нам он, открываясь через образ, несет благую весть о возрождении Онежья?