Россия в красках
 Россия   Святая Земля   Европа   Русское Зарубежье   История России   Архивы   Журнал   О нас 
  Новости  |  Ссылки  |  Гостевая книга  |  Карта сайта  |     
Главная / Россия / Наука и религия / Религия и наука: война или мир?

ПАЛОМНИКАМ И ТУРИСТАМ
НАШИ ВИДЕОПРОЕКТЫ
Святая Земля. Река Иордан. От устья до истоков. Часть 2-я
Святая Земля. Река Иордан. От устья до истоков. Часть 1-я
Святая Земля и Библия. Часть 3-я. Формирование образа Святой Земли в Библии
Святая Земля и Библия. Часть 2-я. Переводы Библии и археология
Святая Земля и Библия. Часть 1-я Предисловие
Рекомендуем
Новости сайта:
Новые материалы
Павел Густерин (Россия). Дмитрий Кантемир как союзник Петра I
Павел Густерин (Россия). Царь Петр и королева Анна
Павел Густерин (Россия). Взятие Берлина в 1760 году.
Документальный фильм «Святая Земля и Библия. Исцеления в Новом Завете» Павла и Ларисы Платоновых  принял участие в 3-й Международной конференции «Церковь и медицина: действенные ответы на вызовы времени» (30 сент. - 2 окт. 2020)
Павел Густерин (Россия). Памяти миротворца майора Бударина
Оксана Бабенко (Россия). О судьбе ИНИОН РАН
Павел Густерин (Россия). Советско-иракские отношения в контексте Версальской системы миропорядка
 
 
 
Ксения Кривошеина (Франция). Возвращение матери Марии (Скобцовой) в Крым
 
 
Ксения Лученко (Россия). Никому не нужный царь

Протоиерей Георгий Митрофанов. (Россия). «Мы жили без Христа целый век. Я хочу, чтобы это прекратилось»
 
 
 
 
Кирилл Александров (Россия). Почему белые не спасли царскую семью
 
 
Владимир Кружков (Россия). Русский посол в Вене Д.М. Голицын: дипломат-благотворитель 
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). Мы подходим к мощам со страхом шаманиста
Борис Колымагин (Россия). Тепло церковного зарубежья
Нина Кривошеина (Франция). Четыре трети нашей жизни. Воспоминания
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). "Не ищите в кино правды о святых" 
Протоиерей Георгий Митрофанов (Россия). «Мы упустили созидание нашей Церкви»
Популярная рубрика

Проекты ПНПО "Россия в красках":
Публикации из архивов:
Раритетный сборник стихов из архивов "России в красках". С. Пономарев. Из Палестинских впечатлений 1873-74 гг.

Мы на Fasebook

Почтовый ящик интернет-портала "Россия в красках"
Наш сайт о паломничестве на Святую Землю
Православный поклонник на Святой Земле. Святая Земля и паломничество: история и современность
РЕЛИГИЯ И НАУКА: ВОЙНА ИЛИ МИР?
Эфир от 11 августа 2005 г.

     В. Легойда: Здравствуйте, уважаемые друзья! В эфире «Русский час» с журналом «Фома». В студии - Владимир Легойда. Сегодня тема нашей встречи – “Религия и наука: война или мир?”

     Помните хрестоматийный школьный пример? Измученный инквизиторами Галилей произносит слова отречения, но потом, выйдя из камеры пыток, говорит: “А все-таки она вертится!” Для многих поколений россиян именно этот пример стал символом отношений религии и науки. Сегодня мы поговорим о том, так ли это на самом деле и какова роль христианства в становлении современной науки.

     У нас в гостях Александр Васильевич Беляков, выпускник физического факультета Московского университета, директор Московского центра Туринской Плащаницы, и Виктор Николаевич Тростников, ученый, философ, профессор Российского православного университета, автор моей любимой книги о взаимоотношениях религии и науки «Мысли перед рассветом».

     Виктор Николаевич, как вам кажется, существует ли конфликт между религией и наукой?

     В. Тростников: Отношения между религией и наукой, которые в названии вашей передачи соединяются союзом “и”, во многом зависят от того, как понимается это “и”: как соединяющее или как разъединяющее. На самом деле, можно ведь и так и так понимать. Скажем, “добро и зло” – тут явное противопоставление. Вы сказали: «Война и мир», тут тоже некоторое противопоставление, хотя и не такое резкое. А, например, «Ромео и Джульетта» – это явная любовь, явное тяготение друг к другу. Вы задали мне этот вопрос, и я думаю: наука и религия – они как Ромео и Джульетта или как добро и зло?

     Это во многом зависит от определения термина “наука”. Он очень расплывчат. Религия – понятно, это связь с невидимым миром. “Ре-” – это “возобновление”, “лигатура” – по-латыни “связь”. “Возобновление связи”. А вот “наука” менее понятна. Например, мальчишка поскользнулся, вляпался в грязь, расшиб нос; мать говорит: “Вот, тебе теперь наука!” Это явно не та наука, о которой у нас сегодня пойдет речь.

     Наука, о которой мы будем говорить, есть некий общественный феномен, возникший или, во всяком случае, организационно оформившийся в середине XVII века, когда появились Французская Академия наук в Париже и Лондонское Королевское общество, первые академии, можно сказать. Давайте понимать науку в этом, узком смысле, иначе мы просто рассеемся.

     В. Легойда: Хорошо, с этим согласились. Александр Васильевич, а вы как считаете – у нас “добро и зло”, “Ромео и Джульетта” или, может быть, “война и мир”?

     А. Беляков: На мой взгляд, взаимодействие науки и религии сложнее, чем просто две крайности. Мне кажется, было бы правильнее обозначить его как существование проблемы между наукой и религией. Многие современные философы, мыслители считают, что будущая судьба цивилизации во многом зависит от решения именно этой проблемы - взаимодействия науки и религии. Потому что наука, хочет она этого или не хочет, создает свое, так называемое “научное мировоззрение”. Религия приходит с готовым мировоззрением, данным в откровении. И эти мировоззрения сталкиваются, не совпадают, приходят в противоречие, причем очень часто – в сердце одного человека, и также часто – на социальном плане. Поэтому и надо говорить о проблеме и путях ее преодоления.

     И я все-таки хотел бы несколько расширить определение науки, - по крайней мере, во времени, - и причислить сюда еще и греческую науку. Мне кажется, наука в полном смысле слова возникла не в XVII веке, а существовала еще в Древней Греции, начиная с Пифагора и заканчивая V веком - Проклом, математиками, механиками. Все характерные качества науки там присутствовали, в том числе была и своя академия.

     В. Легойда: Виктор Николаевич, я с Александром Васильевичем дерзнул бы не согласиться, что то, что сегодня называется наукой, возникло в античности, потому что и академия, и ликеи, которые тогда были, – это, в общем-то, не собственно научные учреждения. Вот вы бы как ответили? Почему мы говорим именно о времени Кеплера, Галилея как о времени возникновения науки?

     В. Тростников: Я готов расширить временные рамки, дело не в этом. Ведь нет какого-то абсолютного определения науки. Соглашусь с Александром Васильевичем, что какой-то научный фундамент был заложен в древности – хотя бы Аристотелевы основы естествознания и Платоновская Академия. Но все-таки особенно остро стоит вопрос о взаимоотношениях религии и европейской науки, которая называется по-английски science – «естествознание». Она оформилась позже и организационно, и финансово, - то есть ученым стали платить деньги (Аристотелю никто не платил, он просто был богатый человек), - и как социальная единица, социальная сила. Роберт Бойль, Ньютон, - вот с них начинается science. Интересно выяснить взаимоотношения этой европейской наукой, то есть естествознания, и религии в общем смысле – как отношения к потусторонней действительности.
 
     В. Легойда: Хорошо, я не буду настаивать. Но, с вашего позволения, хочу обратиться к ребятам… У нас в студии традиционно присутствуют студенты МГИМО и сотрудники редакции журнала «Фома». Как у них с таким подходом? Нет ли каких-то вопросов в этой связи?

     Мария, студентка: Скажите, а почему вообще возникает вопрос о проблемах во взаимоотношениях науки и религии, о каких-то нестыковках? Есть наука, которая объясняет, что и как функционирует, каким образом можно пользоваться нашими знаниями, тем, что нам дала природа и Бог. Но ведь Бог создал этот мир, и наука, собственно говоря, только познает то, что Он создал, и каким образом это можно использовать. В чем конфликт? Разве будет когда-нибудь Божественная ниша занята тем или иным научным открытием?

     А. Беляков: Проблема возникает из-за того, что в рамках науки формируется свое естественное мировоззрение, так называемое «научное». Оно строится по законам минимализма: делается минимальное допущение, предположение о том, что за всеми математическими формулами, математическими конструкциями, которые теоретик имеет для описания предмета, стоит только материя, которая эти качества и количества поддерживает. Ничего больше. И в гипотезе о существовании Бога наука, получается, не нуждается. А поскольку она строит мировоззрение, которое, как, по крайней мере, предполагается, охватывает практически все, создается иллюзия, что в этом мировоззрении просто нет места для Бога. Конфликт именно в этом.

     В. Легойда: Александр Васильевич, мне бы хотелось Виктору Николаевичу тоже адресовать этот вопрос. Такое ощущение, что у него будет несколько другая точка зрения.

     В. Тростников: Нет-нет, я в данном случае согласен с Александром Беляковым, потому что наука – это действительно вид познания, но специфический вид. Давайте все-таки произведем его размежевание с религиозным познанием.

     Религиозное познание преимущественно основано на откровении. Научное познание преимущественно основано на человеческой логике, на наблюдении, на памяти.

     Ведь как развивается наука? Ученый наблюдает за каким-то повторяющимся явлением, систематизирует процесс, потом дает теоретическое обоснование, т.е. строит теоретическую модель. Лучше всего, если это возможно, математическую, а если не удается, то логическую, словесную, но совершенно определенную.

     Таким образом, в сферу науки входят, на самом деле, только воспроизводимые, регулярно повторяющиеся процессы. Однократный процесс нельзя научно осмыслить.

     В. Легойда: Виктор Николаевич, простите, что перебиваю, но мне все равно непонятно, наверное, так же, как и Марии, причем здесь конфликт? Есть религия, интерес которой направлен не на этот материальный мир. Вы говорили: это связь с Богом, с вечностью. Это не исследование молекул и атомов, не подсчет и фиксация ежедневных, повторяющихся экспериментов. И есть наука, которая изучает мир, - созданный Богом, или нет, для науки это не существенно…

     В. Тростников: Совершенно верно. И это как раз очень важный момент!

     В. Легойда: Но я не вижу конфликта мировоззрений! Если есть конфликт мировоззрений, возникает очень простой вопрос: а как тогда верующий человек может заниматься наукой?

     Я понимаю, о чем говорили Александр Васильевич и вы. Лаплас в свое время на вопрос Наполеона, какую роль Бог играет в его системе, гордо ответил, что он в этой гипотезе не нуждался.

     Ученый не может ссылаться на авторитеты, он должен все измерить. Ну, хорошо, пусть измеряет! Но это не мешало академику Павлову перед каждым храмом останавливаться, снимать шляпу и креститься. Где, в чем конфликт?

     В. Тростников: Ученый сосредоточивается на явлениях, подведомственных его науке, - т.е. на явлениях повторяющихся, воспроизводимых, потому что иначе нельзя поставить эксперимент. И постепенно (это, видимо, свойство психологии человека) он проникается убеждением, что только такие явления и существуют в мире, а других не существует.

     Например, потекло миро из иконы – один раз. И все, больше не течет. Никакой научной базы под этим нет, это уже не подведомственно науке. Вот если бы можно было это явление воспроизвести, поставить эксперимент, с разных точек зрения изучать, взвешивать… А нельзя: вытекло миро – и все, и до свиданья! Наука бессильна.

     Зато религия как раз преимущественно изучает те явления, которые невоспроизводимы, то есть те, которые происходят по воле Божьей. А воля Божья непредсказуема, мы не можем заставить Бога повторять то или иное чудо. Значит, чудеса не входят в компетенцию науки, потому что они невоспроизводимы.

     Ученый всю жизнь отдает исследованию воспроизводимых явлений, так называемых законов природы, которые будто бы встроены в саму материю). Постепенно он проникается убеждением, что все бытие сводится к этим законам. И тогда, конечно, возникает конфликт: какой Бог, вы что?! Чехов писал Куприну: «Я с удивлением гляжу на всякого верующего интеллигента». Мол, как же так: образованный человек – и верит! Есть же законы природы, есть наука, математика… То есть из сферы внимания ученого, который этим всем занимается, выпадает остальное.

     Из сферы религиозного познания материя не выпадает. Богослов согласен, что есть законы природы. Но эти законы природы, для богослова, предписаны материи Богом, и Бог их может в любой момент отменить, что и производит чудо.

     Ведь что такое чудо? Это отмена – временная – законов природы в данном месте, в данный момент. А почему Бог не может их отменить? Он же Сам их предписал! Начальник, который дал подчиненным какую-то инструкцию, может прийти и сказать: «Сегодня я ее отменяю, а завтра снова назначу».

     Когда мы говорим: «наука и религия», – то это «и» будто бы связывает две симметричные вещи. На самом деле они не симметричны, потому что религия-то благосклонно относится к честной, нормальной, хорошей науке. А наука, по крайней мере, в XIX-XX веках, очень враждебно относилась к религии. Ей казалось, что религия и богословие вносят какие-то фантазии в картину бытия и только отвлекают от изучения законов природы.

     В. Легойда: Мне кажется, для многих телезрителей то, что вы сейчас сказали, прозвучало неожиданно: что религия всегда относилась к науке благосклонно, а как раз наука религию критиковала. По крайней мере, из школьных курсов истории мы знаем другое: инквизиторские процессы над учеными и так далее. Александр Васильевич, так все-таки были те конфликты в истории религии и науки, которые нам известны?

     А. Беляков: Я думаю, что да, были. Мне хотелось бы подчеркнуть роль мировоззрения в жизни человека. Мировоззрение – это, можно сказать, субъективный мир, в котором человек живет. Если этот субъективный мир предполагает существование Бога, то жизнь человека будет протекать одним образом. Если в его мировоззрение Бог не вписывается, если Он выносится или очень далеко, или вообще полностью, то жизнь такого человека будет протекать по-другому. Эти люди как бы живут в совершенно разных мирах. Поэтому значение мировоззрения для человека чрезвычайно велико.

     И здесь как раз возникает мировоззренческая проблема. Поскольку религия исходит из того, что она обладает богооткровенной Истиной, то, естественно, когда появляется какой-то независимый, неконтролируемый церковью и религией источник свидетельства об этой Истине, это воспринимается очень остро и испытывается до конца. Поэтому с этим как были проблемы в прошлом, так и будут проблемы в будущем.

     В. Легойда: Но это уже не то, о чем говорил Виктор Николаевич. Значит, и у религии есть свои претензии к науке. Хотя все-таки я с этим не совсем согласен. Вернее, я могу согласиться с вашим тезисом, но он означает лишь то, что есть конфликт между религиозным и безрелигиозным мировоззрением. Но научное мировоззрение – оно же совершенно не обязательно безрелигиозное!

     А. Беляков: Правильно, так должно быть. Но исторически так никогда не бывает.

     В. Легойда: Господа, но вы же – верующие ученые!

     А. Беляков: Цель науки – это познание природы. И поэтому у исследователя, человека честного, искреннего, конечно, всегда есть метазадача – познание природы до конца. Поэтому у него всегда за спиной стоит метафизическая проблема, метафизический вопрос.

     В. Тростников: Это все-таки проблема не религии, а католической церкви в определенный период ее истории. Дело в том, что уже в XIII веке католическая, папская церковь хотела установить над всем контроль, - и над светскими делами, и над финансами… Папо-цезаризм такой, знаете ли. И церковь провозгласила устами Фомы Аквинского, действительно великого философа, что вера выше разума и что понять вещи, материю можно только через богословие. Вот его знаменитый тезис: In Deo essencia existencia est.

     В. Легойда: Это надо будет переводить…

     В. Тростников: Да, я сейчас переведу, похвастаюсь своим знанием латинского (смеется). Это значит вот что: «В Боге сущность и существование совпадают».

     В. Легойда: И это тоже надо переводить!

    В. Тростников: Очень красиво звучит, правда? Великий Фома Аквинский, какой ум! А ведь это очень, вы знаете, хитрая формулировка: она работает на папскую церковь, на доктрину папизма. Почему? Потому что естествоиспытатель сталкивается с существованием – он наблюдает, ставит эксперимент. Но цель науки-то – не просто зафиксировать явления, а их объяснить, то есть добраться до сущности! Так вот, здесь, у нас, сущность и существование не совпадают. Но мы возьмем это существование и поднимемся к Богу, а там это существование, это явление сразу, автоматически, совершенно совпадет с сущностью. То есть только там мы поймем суть явления, а вне Бога ее понять нельзя.

     Это была попытка католической церкви сохранить свой контроль над просыпающимся любопытством, когда уже вовсю развивались ремесла, судоходство, мореплавание, Америку уже открыли… Возник огромный интерес к материи как таковой, как к субстанции. Ее стали изучать.

     Ведь что такое наука? Это изучение материи как субстанции. На самом-то деле она субстанцией не является.

     В. Легойда: Прежде чем мы решим этот серьезный философский вопрос, я хочу узнать, как там наши ребята – не придавлены окончательно экзистенцией и субстанцией?

     Роман, студент: Христианская религия основана на откровении. Фиксация этого откровения – Библия. Так вот Библия говорит, что мы живем сейчас в 7513 году от Сотворения мира. Наука говорит, что миру несколько миллиардов лет. Гигантский разрыв - и явный конфликт между наукой и религией. Как тут быть?

     В. Тростников: Вы видите конфликт, но на самом деле как раз тут его нет. Господь Бог живет вне времени. Там, где творит Бог, времени нет, Он Сам творит время. Да, Он создал за шесть дней Вселенную, которая имеет возраст 20 миллиардов лет. Ну и что? Богу все возможно.

     В. Легойда: То есть речь идет о том, что библейские дни – совершенно не обязательно наши сутки? Тем более, что светило появляется в четвертый день Творения…

     В. Тростников: Ну, суша-то появилась в третий день, но не было 24-часового оборота Земли вокруг Солнца. И этого мало еще! Теория, что Господь изначально создал 24 часа как мировой эталон - абсурдна во всем. Дело в том, что вращение Земли-то замедляется. Миллион лет назад в сутках было 23 часа. А еще за миллион лет – 17 часов. Что же получается: Бог специально высчитал, как будет вращаться земля в 2000 году, и взял это за эталон?
 
     В. Легойда: Я правильно понимаю: вы хотите сказать, что дата, высчитанная согласно Библии, о которой спрашивает Роман, - это некая метафора? Что здесь не имеется в виду наше земное время?

     В. Тростников: Да, можно вспомнить хотя бы толкование Лопухина, что это некая условная единица. И потом, надо ведь знать, что это слово означало на древнееврейском.

     В. Легойда: То есть на языке оригинала?

     В. Тростников: Вернее, даже так: люди сейчас знают еврейский, но не знают, что три тысячи лет назад понимал Моисей под этим словом. А что до того, что Вселенная очень древняя, согласно физическим наблюдениям, - так ну и что? Может, она вот такая, старушка Вселенная, была создана в одну секунду. У Бога времени-то нет. Время Творения и время, которым мы исчисляем возраст Вселенной, - это совершенно несопоставимые вещи.

     В. Легойда: Александр Васильевич, вы тоже не видите здесь противоречия?

     А. Беляков: Я тоже не вижу противоречия, но по другой причине. На мой взгляд, совершенно неправильно читать первые главы Книги Бытия в буквальном смысле. Когда писались первые книги Библии, существовало много религий, и было естественное понимание, как читать священные тексты. Существовал особый мифологический язык, и он никогда не понимался древними как буквальный. Когда описывалась какая-нибудь борьба богов или Изначальные Воды, все это воспринималось в религиозном смысле - как некие мистические символы, обозначающие иные реальности. Через эти слова, понятия человек как-то прикасался к таким реальностям. Поэтому Творение в Шестодневе, - это не описание событий, не какие-то фрагменты из прошлого, которые Бог показал человеку-визионеру. Это богословская концепция, система со своими, разработанными понятиями – но не из нашего научного языка, а из объективного языка. Чтобы адекватно воспринять священный текст, нужно сначала развернуть, оживить понятия, которыми пользовались его авторы.

     Роман, студент: Я немножко не про то спросил, не про Шестоднев.

     В. Легойда: Голыми руками их не возьмешь, Александр Васильевич!

     Роман, студент: Христос родился в 5508 году от Сотворения мира. Я так понимаю, что эти годы составлены из лет жизни людей, начиная от Адама и заканчивая Иосифом. Там ясно сказано: Адам жил 930 лет и умер, его сын жил столько-то и умер… Как это можно аллегорически понимать, я не понимаю!

     А. Беляков: Если мы будем читать то, что написано в Библии, то мы прочитаем в первой главе про Cотворение мира и человечества вместе с животными, с птицами, с рыбами, с растениями...

     А во второй главе начинается насаждение Рая, взаимодействие Бога с тварным миром, начинается религия, общение с человеком. Берется Адам, помещается в Рай, в дело, которое делает Бог. И Бог начинает говорить с человеком, называет его по имени…

     Адам - это личность, человек, который жил в определенный момент времени, и жил очень странно: и на небе, и на земле. Но это уже другой разговор.

     В. Легойда: Ну, хорошо. Еще, ребята, какие вопросы?

    Алла, студентка: Я бы хотела вернуться в ту часть разговора, где речь шла о том, что ученый существует в рамках какой-то своей, определенной концепции. Вместе с тем, известно, что среди ученых очень много верующих людей. Среди моих знакомых есть один, который говорит о том, что ученый заканчивается там, где он перестает удивляться. До тех пор, пока он умеет удивляться тому, что видит в мире, он продолжает оставаться ученым в полном смысле этого слова. И этот мой знакомый даже термин такой придумал – «кривомыслие». У него такой способ познания мира. Может быть, все-таки это вопрос человеческой гордыни, а не той концепции, в рамках которой человек существует?

     В. Тростников: Замечательно! Я думаю, что претензия науки на всезнайство и отрицание религиозного метода познания есть, конечно, не что иное как гордыня. Действительно: открыли пару законов - и мнят, что все объяснили! Просто не хватает мудрости.

     А с тем, что ученому необходимо удивление, я абсолютно согласен. Кстати, и религиозное познание тоже основано на удивлении - перед чудом, перед Божьим величием и т.д.

     Ньютон - великий человек и, кстати, глубоко верующий, можно сказать, не первый естествоиспытатель, а последний богослов. Посмотрите, из чего выросла его великая теория всемирного тяготения: Ньютон удивился, что яблоко падает вниз! Кто бы из вас этому удивился? А он пошел к своему брату Джону, - тот был фермер, - и говорит: «Джон, посмотри: яблоко падает вниз! Почему?» А Джон сказал: «Да что ты, Исаак, дурака валяешь! Что же ему – вверх, что ли, падать?» У Джона это не вызвало ни удивления, ни интереса. А у Ньютона вызвало, и он перевернул физическую науку – от удивления.

     Эйнштейн когда-то удивился, что тела в поле тяготения и в ускоряющейся системе координат ведут себя абсолютно одинаково. Отсюда вышла общая теория относительности. А до этого никто не удивлялся.

     Правильно. Умные у вас студенты!

     В. Легойда: Да, стараемся! (смеется)

     А. Беляков: Можно еще добавить, что это явление связано с видением чего-то общего в разных вещах. Ньютон увидел в падающем яблоке и падение Луны на Землю, и Земли на Солнце, - это явления одного и того же ряда. Такое умение вставать на точку зрения различных субъектов науки, чрезвычайно важно.

     Галилей, которого мы уже сегодня поминали, является отцом-основателем современной физики. Он изобрел телескоп и не просто разглядывал планеты и звезды, которые отстояли далеко, но с помощью телескопа приближались. Он как бы переносил себя на точку зрения наблюдаемой планеты: как Солнце будет вращаться вокруг этой планеты по суточному кругу? А как с Луны будет видна Земля? И почему во время затмения Луны она освещается каким-то странным светом? И он догадался, что это солнечный свет падает на Землю, отражается от нее и освещает Луну, которая находится в затмении!

     Диалогичность этого взгляда, перенос на точку зрения другого – чрезвычайно важный момент в творческом научном процессе.

     В. Легойда: Уважаемые коллеги, у меня к вам такой вопрос. Я не случайно в начале программы привел хрестоматийный пример с Галилеем. Псевдопример, на самом деле, потому что никто Галилея не мучил, никто его не пытал: ко времени Галилея инквизиция давно уже этим не занималась. Но обыватель уверен, что религия все время вставляет науке палки в колеса и мешает ей развиваться. Тогда как современные историки науки уже многие и многие книги написали о том, как христианство сыграло положительную роль в становлении того самого европейского естествознания, о котором мы сегодня договорились вести речь.

     Это действительно так? Мы выяснили, что католическая церковь не хотела выпускать из-под контроля, скажем, того же Галилея. И он, бедный, недоумевал, потому что у него ведь не было проблемы выбора: церковь или наука. Он просто не понимал, почему католическая церковь не дает ему вздохнуть.

     А положительная роль христианства в становлении науки – какова она?

     В. Тростников: Если можно, я скажу, а потом уже Александр Васильевич добавит. Роль христианства в становлении науки – вот этой science, которая дала нам и компьютеры, и полупроводники, и ядерное оружие, и космос, - это огромная роль. Такая наука – и я сейчас это докажу, - могла возникнуть только в системе христианского мировоззрения.

     Александр Васильевич упомянул Галилея. Был еще великий ученый, один из отцов-основателей науки, - голландец Гюйгенс. Во всех областях – математике, физике, - это был совершенно первоклассный исследователь, добившийся потрясающих результатов. Он тоже сам сделал телескоп и с его помощью открыл спутник Сатурна - Титан. И смотрите, как красиво получилось: прошло 350 лет – и аппарат, созданный наукой, которую основал когда-то вместе с другими отцами науки Гюйгенс, и названный его именем, полетел и сел на этот Титан! Вспоминается из Маяковского:
«В наших жилах кровь, а не водица.
Мы идем сквозь револьверный лай,
Чтобы, умирая, воплотиться
В строчки, пароходы
и другие долгие дела…»
Вот ученый Гюйгенс воплотился в аппарат «Гюйгенс», это единая наука, начавшаяся тогда и продолжающаяся сейчас.

     В. Легойда: Но как это связано с христианством?

     В. Тростников: Как раз сейчас хочу сказать. Христианство дало совершенно потрясающий стимул человеческому творчеству. Христианство сказало: любой из вас может сделать фантастическую карьеру, которая выше карьеры любого царедворца, – стать святым и войти в Царство Божие. Вот какое дерзновение, понимаете? Я стану выше царя, потому что достигну вечного блаженства! Это первое, и это стимулировало активность и фантазию человека. Христианин – это же «новая тварь», без всякого фатализма, вспомните апостола Павла. Моя судьба зависит от меня!

     И второе, что очень важно (это уже более общая концепция: и библейская, и новозаветная), - это творение из ничего.

     Христианство – это уникальная религия, где Бог сотворил мир из ничего. Вот сидят представители разных религий и спорят, чей бог лучше. Один говорит: «Ой, у нас какой мощный бог – он из яблока создал Вселенную!» Другой говорит: «Да ну, разве это бог? Вот наш бог создал Вселенную из макового зернышка!» Христианин говорит: «Вы все, молчите! Наш Бог создал мир из ничего!» И все оцепенели от удивления – вот это Бог!

     Так вот, математика, которая лежит в основе естествознания, есть творчество из ничего. Поэтому только христиане могли создать высшую математику.

     В. Легойда: (студентам) Виктор Николаевич – кандидат математических наук. Он знает, что говорит!

     В. Тростников: Математик может не смотреть в окно, ему не важно, что делается кругом. Он берет некоторые постулаты по своему выбору и на этом строит теорию. Это действительно «творчество из ничего»!

     В. Легойда: Значит, и математика получила толчок по сравнению с той, какой была до этого? Сейчас нам сложно представить, но человек стал по-другому смотреть на мир…

     В. Тростников: Конечно! Это то, о чем говорил Александр Васильевич: мировоззрение стало совершенно другое, раскрепощенное. У каждого появилась уверенность, что он может сам что-то создать.

     Интегральное исчисление – это же что-то поразительное! Причем, как правильно сказал Александр Беляков про Ньютона, главное – не в том, что яблоко падает на землю, а в том, что под действием той же силы Луна обращается вокруг Земли. Но чтобы это доказать, надо было рассчитать поле тяготения Земли, а для этого, говоря по-нашему, - взять тройной интеграл. Но никаких интегралов не было! Ну, раз «партия велит», значит, пожалуйста, - Ньютон взял и за неделю создал интегральное исчисление, чтобы идентифицировать падающее яблоко и Луну. Это же поразительно, это «творчество из ничего», которого не могло быть ни в одной религии!

     В. Легойда: Александр Васильевич, вы согласны с такой постановкой вопроса?

     А. Беляков: Я хотел бы высказать альтернативное мнение. Я не полностью не согласен, но не нужно замазывать существование проблемы, о чем я с самого

По материалам сайта журнала "Фома"
 
 

[версия для печати]
 
  © 2004 – 2015 Educational Orthodox Society «Russia in colors» in Jerusalem
Копирование материалов сайта разрешено только для некоммерческого использования с указанием активной ссылки на конкретную страницу. В остальных случаях необходимо письменное разрешение редакции: ricolor1@gmail.com