Как-то в интервью 1982 года А. А. Тарковский заметил: «Если верить в переселение душ, то в меня переселился кто-нибудь из небольших поэтов – Дельвиг, быть может...». Но те, кто знал Тарковского-звездочета, могли бы смело предположить, что в него переселился греческий поэт Арат, создавший поэму «Явления» (275 г. до н.э.), где подробно описаны известные ему созвездия.

 

Мало кто из русских поэтов XX века так хорошо знал и использовал карту звездного неба, как Арсений Тарковский. Его страстное увлечение астрономией было одним из целебных источников утоления той духовной жажды, что была присуща ему до последних дней. Подчас, это увлечение, быть может, даже компенсировало отсутствие так необходимого поэту живого общения с читательской аудиторией, которого он был лишен, как известно, не по своей воле: «Как раковину мир переполняя, шумит по-олимпийски пустота». Астрономические наблюдения, коллекционирование и изучение редких справочников и каталогов, очевидно, были рождены подсознательным желанием А. Тарковского искать ответ на вопрос: «Звезда он, иль земля, иль человек, иль птица»? А если шире посмотреть на проблему, то это был один из путей постижения поэтом диалектического единства Человека и Вселенной, души и тела. Пространства и Времени, приземленной реальности и божественной метафизики. Цель этого пути – гармонизация жизни, т.е. любовь к ближнему, любовь ко всему сущему, к миру, в котором мы живем, и стремление к жизни, смысл и значение которой не кончаются смертью.

 

«На свете смерти нет.

 Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо

Бояться смерти ни в семнадцать лет,

Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,

Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете».

                                             «Жизнь, жизнь»

 

Итак, давайте внедримся в подтекст стихотворения «Телец, Орион, Большой Пес», анализируя и суммируя его построчно.

 

Первая строка – «Могучая архитектура ночи!» – не только сильный аккорд, передающий полифонию земли и неба. Этим вступительным аккордом поэт как бы распахивает земные врата в Страну звёзд. За ним стоит не возглас восторга или удивления, а предупреждение, предваряющее вдумчивое путешествие. За ним стоит не пылкий юноша, а Проводник, Визионер и Астролог, который (как мы дальше увидим) даже сродни «рабочему ангелу», ибо в других стихотворениях поэта эта связь, это «родство» проявляется прямо или ассоциативно. Например:

 

«Сам не знаю, что со мною:

И последыш и пророк,

Что ни сбудется с землею,

Вижу вдоль и поперек».

                    «Лазурный луч»

 

«Мы звезды меняем на птичьи кларнеты»

                                                         «Поэты»

 

«Не странно ли, что ты, мой ангел падший,

Хранитель нежный, искуситель мой,

Передо мной стоишь, как брат мой младший... »

           «Мой город в ранах, от которых можно...»

 

«А эта грубость ангела, с какою

Он свой мазок роднит с моей строкою...»

   «Пускай меня простит Винсент Ван-Гог»

 

«Я сторож вечерних часов... Осеннее небо мой кров».

                                                                             «Оливы»

 

«А я наместник дерева и Бога».

                         «После войны», V

 

Вторая строка – «Рабочий ангел купол повернул» – несет в подтексте более полновесную (и ценную) информацию, чем её первый, традиционный план. Рассмотрим же ее составляющие лексемы. Ключевым здесь является слово «ангел», оно же, на наш взгляд, является опорным во всей художественной системе стихотворения.

 

В переводе с греческого «angelos» – вестник; в иудейской, христианской и мусульманской мифологиях ангелы – это бесплотные существа, посредники между Богом и людьми. Есть взгляд, по которому ангелы ни что иное, как поэтическое олицетворение сил природы, выражающих Божие могущество, или отвлеченное понятие о действиях Всевышнего в мире. Словом, личная форма выражения безличных действий. Да, в поэтических местах Библии ангелы выступают иногда как олицетворение явлений природы, как орудие Божественного могущества. Но другие места, повествующие об ангелах, резко отличаются от таких и ясно говорят, что под ангелами подразумеваются лица, а не явления природы, духовные существа, а не физические силы. Именно в этом значении и «работает» ангел у Тарковского. Как оказалось, существует целый раздел Богословия, который называается «Ангеловедение». Мы не будем останавливаться на его подробностях, вычленим лишь то, что необходимо знать в связи с расшифровкой данного символа у Тарковского.

 

Согласно Дионисию Ареопагиту, ангельский сонм делится на три иерархии, и в каждой существует три категории. В непосредственной близости к Богу располагаются Серафимы, Херувимы и Престолы. Серафимы растворены в вечной любви и поклонении Богу. Представляют Божественную Любовь. Изображаются в красных одеждах и со свечами в руках. Херувимы знают Бога и служат Ему. Представляют Божественную Мудрость. Изображаются в голубых и желтых одеждах, часто — с книгами в руках. Престолы представляют Божественную Справедливость. Изображаются в судейских одеждах и с атрибутами власти в руках.

 

Вторая иерархия, образуемая Господствами, Силами и Властями, управляет звездами и элементами. Они коронованы, держат скипетры и сферы, как символы власти. Господства, Силы и Власти просвещают третью иерархию, к которой относятся Начала, Архангелы и Ангелы, через неё осуществляется связь Божественной Воли с универсумом и человеком. Уяснив это, мы легко приходим к выводу, что «рабочий ангел» Тарковского очень точен, ибо этимологически и семантически соотносится с ангелами второй иерархии. И такое его прочтение возвращает ему практически утраченный «первородный» смысл, наполняя эту суховатую, почти прозаическую, строку новым свечением. Третью строку «Вращающийся на древесных кронах», безусловно, нужно рассматривать в неразрывной связи со второй. (Будем считать, что до этого мы сделали всего лишь необходимое отступление.) Купол, вращающийся на кронах деревьев, появляется здесь не случайно. Это не просто способ визуализации ночного неба. Это – самый доступный, самый значительный и, в то же время, самый таинственный образ мироздания. В его основе – дерево, многозначный древнейший символ, известный практически всем народам. Он выражает формы жизни в органических взаимосвязях и человека – как части натурального космоса, представляет Вселенную, законы её жизни и человека как единое целое.

 

Форма дерева с его корнями в земле, стволом и кроной олицетворяет три царства: подземное, земное и небесное, являя структуру космоса. Это особенно относится к астральному мировому дереву, которое рассматривается как опора мира. Кроме него, известно ещё и предвечное дерево. В Библии последнее выступает в двух формах: как дерево жизни и как дерево познания добра и зла, инь и янь, принцип Солнца и принцип Луны, дерево Адама и дерево Евы. Единое, ставшее двумя.

 

Дерево также символизирует человеческую природу в двух её аспектах: с одной стороны – прикованность к земле, интровертность и созерцательность, с другой – порыв вверх, динамика роста – внутреннего и внешнего.

 

«Стою себе, а надо мной навис

Закрученный, как пламя, кипарис».

«Пускай меня простит Винсент Ван-Гог»

 

Дерево – важная часть христианского символизма. В разных источниках оно выступает то – как символ жизни или смерти, то – как жизни и смерти. Дерево жизни – это символ райской полноты и ожидаемой полноты в конце времен. Распятый на кресте и воскресший Христос воплощает в себе подлинное дерево жизни.

 

Метафора дерева используется у Тарковского не только для того, чтобы вознести читателя к космическим далям. Дерево как мировая вертикаль окольцовано кругами кроны – свидетельства явленного мира.

 

«Как я хочу вдохнуть в стихотворенье

Весь этот мир, меняющий обличье:

Травы неуловимое движенье,

Мгновенное и смутное величье

Деревьев, раздраженный и крылатый

Сухой песок, щебечущий по-птичьи, –

Весь этот мир, прекрасный и горбатый,

Как дерево на берегу Ингула».

                                                       «Дождь»

 

Ветвление из единого ствола моделирует сознание в двух его аспектах (категориальном и сущностном), раскрывая структуру перехода к следующему – циклическому – более высокому уровню постижения мира:

 

«Я ветвь меньшая от ствола России,

Я плоть ее, и до листвы моей

Доходят жилы, влажные, стальные,

Льняные, кровяные, костяные,

Прямые продолжения корней.

Есть высоты властительная тяга,

И потому бессмертен я...

 

Я призван к жизни кровью всех рождений

И всех смертей, я жил во времена,

Когда народа безымянный гений

Немую плоть предметов и явлений

Одушевлял, даруя имена».

                                                    «Словарь»

 

Далее в рассматриваемом нами стихотворении Тарковского одним блоком идут строки «И обозначились между стволами / Проемы черные, как в старой церкви, / Забытой богом и людьми». Казалось бы, в этих строках поэт делает шаг назад, возвращая читателя к реальности, к земной греховной жизни: картина заброшенной церкви – проекция состояния общества, теряющего свои духовные ценности. Но это все же – церковь, устремленная своим куполом ввысь. И поскольку он сохранился, под ним еще возможно оживет Божественный свет Истины и Добра. Надежду на это дают следующие строки «Но там / Взошли мои алмазные Плеяды». Тем паче, если вспомнить время написания стихотворения (1958 г.), то оно известно в литературе как время короткой, но бурной послесталинской «оттепели». Поэтому строку «Но там взошли мои алмазные Плеяды» можно прочитать и в переносном смысле: появилась группа, «созвездие» талантливых поэтов, политических деятелей и т.д.

 

Думается, здесь нет нужды детально пересказывать греческий миф о дочерях Атланта, в честь которых названо рассеянное звездное скопление в созвездии Тельца. Напомним лишь, что, согласно мифу, семерых сестер неотступно преследовал охотник-великан Орион. И они взмолились богам, прося избавить их от грозного преследователя. Зевс превратил их сначала в голубей, а когда и это не помогло, сделал их звездами. Если мы посмотрим на небо в телескоп, то увидим, что Орион действительно движется вслед за Плеядами. На Руси в древние времена Плеяды называли Волосынями. Яркое сияние Волосынь предвещало удачу. Позже название этой звездной группы изменилось. Сначала на Волосожары, а потом и на Стожары. Последнее дожило почти до XXI века.

 

Почему же Арсений Тарковский использует греческое название, ведь выразительное звучное слово «Стожары» не нарушило бы даже стихотворного размера? Ответ напрашивается сам собой: оно не вписывается в последующий контекст, где ведущим персонажем на время становится греческая поэтесса Сапфо, исполнявшая свои логаэды под аккомпанемент лиры. Семь струн привязывает к ним Сапфо и говорит:

 

"Взошли мои Плеяды.

А я одна в постели, я одна..."

 

Цитирование Сапфо – еще один мостик к внутреннему состоянию самого автора. Её безответная любовь (из-за которой она, согласно легенде, и покончила с собой) трансформируется здесь в известное по многим источникам мировой литературы драматическое отчуждение Поэта, Пророка, Ангела. Практически все его ипостаси присутствуют в творчестве А. Тарковского.

 

Последуем далее и рассмотрим еще один большой синтаксический период.

 

«Ниже и левей

В горячем персиковом блеске встали,

Как жертва у престола, золотые

Рога Тельца

                    и глаз его, горящий

Среди Гиад,

                  как Ветхого завета

Еще одна скрижаль».

 

Символику красок-эпитетов мы проанализируем позже, а пока пристально посмотрим на Тельца – одно из самых знаменитых зодиакальных созвездий неба Земли. Оно многозвездно и содержит в своих пределах массу интереснейших объектов. У многих древних народов существовал миф, что под знаком этого созвездия был создан первый человек.

 

Телец-Бык – зооморфный образ Зевса, с которым связан миф о похищении Европы. Он имеет очень интересную и древнюю семантику. Бык как космическое начало являет собой соединение четырех стихий: неба, земли, воды и подземного царства. Но будучи переходной зоной между стихиями огня и воды в астральном плане, Телец означает преодоление противоположностей. Как активное животное он был и солнечным и лунным знаком, в нем переплетены черты лунного и солнечного божества. В виде Тельца древние египтяне почитали священного быка Асписа. Славянский Белес также изображался в облике бога-быка.

 

Принесение быка в жертву означало повышение плодородия земли. Так, греки приносили в жертву Аиду только черного быка, римляне посвящали быка Юпитеру. Славяне жертвовали его богу-громовержцу Перуну. В восточных культурах бык-телец (подобно льву) означает идею власти. Бычьи рога были знаком святости и могущества и изображались на голове любого божества. В Библии – синоним слова «сила»; буквальное понимание этого образа привело к появлению в христианской иконографии изображений рогатого Моисея.

 

В астрологии Телец или Алеф – первый знак Зодиака. Его цвета – белый и желтый. Телец – это знак, который сохраняет и строит. Управляет Парфией, Ирландией, Россией. Его города: Парма, Мантуя, Новгород и др. В созвездии Телец есть еще одно звездное скопление, не так хорошо заметное на небе для невооруженного глаза. Называется оно Гиады, что значит в переводе с греческого «дождливые». Дело в том, что с появлением Гиад на ночном небе Греции там начинался сезон дождей.

 

Несмотря на свою малозаметность, эти звезды, по-видимому, играли достаточно важную роль в жизни древних греков, потому что существует несколько вариантов мифов, связанных с ними. Приведем один из них. Наиболее часто рассказывали о том, что Гиады были нимфами, дочерьми Атланта и сестрами Плеяд. Греки по-разному упоминали об их количестве – от двух до семи. И был у них единственный брат Гиант, которого девушки очень любили. После того, как он пал на охоте жертвой хищной львицы, бога решили поместить безутешно оплакивающих его сестер на небо в виде звездочек. И с тех пор они указывают начало дождей.

 

И чтобы закончить наш экскурс в созвездие Тельца, взглянем еще раз на звездно-поэтическую карту Тарковского. Помните: «И глаз его, горящий среди Гиад»? Действительно, на месте глаза могучего быка расположена большая звезда. В древности ее так и называли «Глаз Тельца». Но чаще асторономы пользовались ее арабским именем Альдебаран. Отыскав созвездие на ночном небе, мы сразу различим яркий оранжево-красный глаз быка среди других звезд в самой гуще Гиад. В его художественном описании А. Тарковский снова предельно точен. Но вот сравнение Альдебарана с еще одной (третьей?) скрижалью Завета, пожалуй, удачным не назовешь. Ни по форме, ни по цвету он не вызывает таких ассоциаций. Напротив, такое сравнение нарушает классическое представление о двоичности, парности всего сущего, что изначально заложено в Скрижалях Завета (заповеди разрешающие и запрещающие, права и обязанности, небо и земля, Солнце и Луна, мужчина и женщина и т.д.). Хотя можно допустить, что здесь скрыт намек на то, что первые Скрижали, принесенные Моисеем с Синая, были им разбиты в приступе гнева из-за увлечения народом культом золотого тельца.

 

«Проходит время,

Но – что мне время?

Я терпелив,

                  я подождать могу...»

 

В этом коротком внутреннем монологе снова преодолевается идея неотвратимости, неумолимости Времени, и образ автора-звездочета снова как бы сливается с образом ангела. Это строки о бессмертии души, соприкоснувшейся с Вечностью.

 

«Пока взойдет за жертвенным Тельцом

Немыслимое чудо Ориона,

Как бабочка безумная, с купелью

В своих скрипучих проволочных

                                                   лапках,

Где были крещены Земля и Солнце».

 

В центре данной – емкой и символической – картины, увиденной глазами художника, находится Орион. Это одно из красивейших созвездий на ночном небе, которое можно наблюдать с территории России осенью и зимой. Оно занимает большую площадь на небесной сфере и богато яркими красками. В ясную и безлунную ночь в Орионе можно различить невооруженным глазом более сотни сверкающих разными цветами звезд. Но самые яркие и красивые из них, конечно же, оранжево-красные исполины Бетельгейзе (альфа Ориона) и Ригель (бета Ориона). «Бетельгейзе» в переводе с арабского означает «плечо великана», а «Ригель» – нога.

 

Греки представляли Ориона могучим исполином в блестящих доспехах, с мечом и медной дубиной. В сопровождении небесного пса Сириуса он преследует звезды, бледнеющие при его восхождении, и обращает в бегство Плеяд. И лишь утренняя заря Эос, ставшая возлюбленной Ориона, уносит его на своей колеснице.

 

В Орионе астрономы выделяют также три близко расположенные звезды второй звездной величины – пояс Ориона. Ниже пояса Ориона находится Большая туманность Ориона – космическое облако светящегося газа. Возможно, именно этот участок неба и породил у поэта, наблюдавшего его в телескоп, сравнение «как бабочка безумная, с купелью в своих скрипучих проволочных лапках...». А купель необходимо рассматривать как символ, фокусирующий в себе идею возникновения Земли и Солнца из единого космического правещества.

 

«Я подожду,

                 пока в лучах стеклянных

Сам Сириус –

                с египетской, загробной,

               собачьей головой –

Взойдет».

 

Название Сириус произошло от греческого слова «знойный», «сверкающий». Это самая яркая звезда на всем небе. Долгое время Сириусом называли всё созвездие Большого Пса, все звезды, входящие в его фигуру, нарисованную на картах.

 

В южных широтах после появления на небе Сириуса обычно наступало самое знойное время года. Римский Сенат за двадцать дней до появления Сириуса просто разбегался, и без малого полтора месяца сенаторы не торопились собираться снова. Асторологи уверяли, что именно в этот период яркая звезда способствует лихорадкам и вызывает бешенство у собак. Может быть, потому и называли римляне звезду, приносящую зной, Собачьей звездой – Стелла каникула. (Канис по-латыни – «собака»).

 

Несмотря на это, Сириус служил источником вдохновения для множества поэтов, начиная с халдеев. Этой звезде пели гимны поэты Индии и Китая, Греции и Рима.

 

В ведической литературе Сириус назван Вождем Звезд, древние персы называли его Стрелой, народы Океании – Орлом, Небесной Межой, китайцы – Небесным Волком. У египтян Сириус посвящался богине Исиде. Считается, что при постройке многие храмы Египта ориентировались на точку восхода Сириуса.

 

Сам же Большой Пес мифологически связан с Орионом. Приведем здесь один из вариантов мифа о беотийском великане-охотнике. Ни одна добыча не могла ускользнуть от него. Причиной такой удачи были не только меткий глаз и твердая рука Ориона, но и то, что рядом с ним всегда был его верный Большой Пес – самая быстроногая собака на свете. Он догонял любого зверя, даже не задетого стрелою хозяина.

 

Рассказывали, что лишь один заяц избежал участи стать трофеем неутомимых охотников. Когда Большой Пес погнался за косым и стал его настигать, тот бросился в ноги Ориона и прижался к нему. Хоть и безалаберный характер был у охотника, но сердце он имел доброе. Поднял он дрожащего зверька на руки, отогнал собаку и отпустил зайца на свободу.

 

Хотя Большой Пес и является созвездием Южного неба, часть его во главе с ярким Сириусом можно наблюдать и с территории России, зимою, в декабре-январе – низко над горизонтом.

 

Персонификацией звезды Сириус в египетской мифологии считалась богиня Сопдет (Сотис). Изображалась она в виде коровы или женщины с коровьими рогами. А вот Анубис – страж загробного мира – действительно изображался как мужчина с собачьей головой. И здесь, похоже, один образ наложился на другой. И недаром, ведь Сириус – двойная звезда.

 

«Мне раз еще увидеть суждено

Сверкающее это полотенце,

Божественную перемычку счастья,

И что бы люди там не говорили –

Я доживу, переберу позвездно,

Пересчитаю их по каталогу,

 Перечитаю их по книге ночи».

 

Все люди способны видеть величие Небес. Но мало таких мудрецов, которые позволили бы людям понимать свидетельства Небес. И среди них Поэт, который однажды поднявшись над бытием, уже никогда не сможет зыбыть эту «божественную перемычку счастья» и опять будет пытаться найти ключ к разгадке жизни в просторах Вселенной. В этом итоговом семистрочии еще раз звучит жизнеутверждающий мотив, объединяющий микро– и макрокосм. И в заключении пунктирно рассмотрим цветовую символику, выраженную как эпитетами, так и опосредованно, ассоциативно. В стихотворении явственно присутствует цветовой ряд: черный («ночь», «проемы черные»), белый («алмазные Плеяды», «постель»), красный («в горячем персиковом блеске», «горящий глаз») и золотой («золотые рога». Солнце, «сверкающее полотенце»). Именно такой цветовой ряд, по мнению семантистов, говорит о духовном восхождении. Психологически черный соответствует стадии сомнения и раскаяния; белый – просветлению, откровению и прощению; красный – страданию, возвышению и любви; золотой обозначает славу.