Совсем разбаловалась зима сегодня, но как же я люблю ее такую – по-ребячьи бесшабашную, щедрую!.. Так и представляется – сидит себе, краса Неба, на каком-нибудь заоблачном пригорке и, довольно посмеиваясь над собственной шалостью, разбрасывает, куда ни попадя (вот хочется так, что ты с ней поделаешь!), долгожданный снег… А он и рад стараться, обрадованный  жалованной, наконец, «вольной».

    

Как ни посмотрю - мысленно торопливо оправдываясь «я  чуть-чуть, мельком» -  в окно и уже ни до работы, ни до отложенных «на сегодня» тем, какое там! Так бы и стоять, прислонившись к косяку, не обращая внимания на лёгкий сквозняк от изношенных рам, на пыль, незаметно спархивающую с выцветших гардин от малейшего движения… Так бы и стоять, любуясь – а лучше (ну, ее, эту работу!) одеться, выйти на улицу, чтоб успеть коснутся белой махры на ветках – сказкой наяву. И шептать тихонько: «продлись, продлись…».

Такое ощущение, что зима, душевно нагулявшись по заграницам, решила-таки вернуться в родные пенаты. Да только припозднилась: все громче – по утрам особенно - из жиденьких кустов раздается оживлённое птичье треньканье, на жестяные подоконники звонко скапывает тал, а на некоторых ветвях  вот-вот лопнут обласканные осмелевшим солнцем почки…

 

А снег всё падает…

 

 

… Стою у того же косяка, склонив голову… В окне то же, что и всегда – Нововознесенская церковь, вся  в темных подтеках от растаявшего за ночь снега.  Моросит обещанный дождь, но после почти бессонной (что-то зачастили они)  ночи я никак не могу избавиться от мысли, что сегодня он как никогда противен и зануден, и что ему наверняка никто не рад. Что за радость, когда холодными, бесстрастными мазками с души и с лица земли стираются последние приметы вчерашнего восторга.

 

Я злюсь, я не в себе: «будете проходить мимо, проходите мимо, поверьте – это лучшее, что вы можете сейчас для меня сделать». В окне то же, что и всегда – Нововознесенская церковь. Несколько минут назад какая-то … –  не могу назвать ее ни женщиной, ни даже бабой - примостилась (до музея – рукой подать!) около церковной стены. И, оправившись, как ни в чём ни бывало, пошла дальше…

 

Я вижу такую «картинку» довольно часто, меняются только люди. Здесь, смоля сигаретами, любят, ничуть не стесняясь мата, громко «общаться» студенты и школьники; местные пьянчужки, не дойдя до дома, приваливаются к крепкому стволу клёна и добирают недостающие для полного отрыва градусы. На прошлой неделе молодая мамаша помогла своему малышу справить нужду, заботливо подержав чадушко под низким окошком звонницы. И повсюду, куда ни ступи - сор, сор… Жалкие картинки юного двадцать первого века!…

 

=========

 

Новое Вознесение… Сколько истории в названии – память как хлопотливая  хозяюшка, к которой неожиданно нагрянули гости, тут же начинает копошиться, старательно выискивая немногие, отрывочные факты, связанные с этим сочетанием слов. //Прежде мне приходилось бывать в церкви Старого Вознесения - на крестинах моего крестника Алеши, и несколько раз на исповеди у доброго и  участливого отца Владимира.// Но ни разу я не задалась вполне естественным вопросом: если есть Старое Вознесение, значит, где-то стоит и Новое? - как-то не до того было. А оно, оказывается, стоит себе скромно в уединении, ненавязчиво составляя церковное трезвучие Детского парка. Храма, окруженного жилыми и административными зданиями, почти не видно, и если идти от автобусной остановки наискосок, за бывшим Домом губернатора возвышается лишь темно-серый купол с крестом, обвешанным тонкими проводами.     

 

============

 

Могли ли предположить наши далекие предки, возводившие тебя более пяти столетий назад, что останется на этом месте спустя века? Устоишь ли перед злой силой амбиций вновь народившихся поколений? Не постигнет ли тебя участь многих и многих твоих собратьев, разрушенных до основания вечным противостоянием войны и мира, веры и безверия? Не отречется ли от тебя жестокое беспамятное «племя младое», в мстительном порыве за ненужность своему настоящему и его ненадёжность?..

 

Мимо по несколько раз на дню проходят одни и те же люди.  Ты, вросший в землю своими крепкими корнями-камнями, узнаёшь их издалека по знакомым походкам, одежде, движениям. Узнаёшь, и в приветственном шелесте незримо расступаясь перед каждым из них, склоняются ветви ближних деревьев, уловив легкое волнение, исходящее от тебя…

    

Многие по обыкновению так и пройдут мимо, не обратив на тебя ни малейшего внимания, или мазнут равнодушным взглядом по темным пятнам сколов в основании и на звоннице, по зелёному налёту плесени… «Какое там любование!..» -  вздохнёшь ты понимающе и тяжело. Но когда (как же редко это бывает!) кто-нибудь  вдруг останавливается перед тобою и неуверенным (будто пробуя прочность земли под собой) шагом подходит ближе, ещё ближе - ты уже готов обратиться к нему: «Смотри, прохожий, смотри, не бойся!.. То не ветви кленов или лип отбрасывают тени под порывами ветра, а ожившие тени былого суетятся в непрестанной кутерьме дел, забот или веселья...  Окрест – т-сс!.. – всё явственней и чётче слышится разноголосье внезапно сошедшихся и перебивающих друг дружку фрагментов Прошлого, а Настоящее, любопытствуя, упрямо пробивается сквозь плотную пелену туч ленивыми и слабыми лучами едва пробудившегося к исходу февраля солнца…».

 

Помнишь, однажды перед тобой остановилась женщина с мальчиком лет семи? Она наклонилась к сыну, сказала что-то, потом перекрестилась. Он, внимательно глядя на мать, тоже перекрестился. С малого расстояния почти не виден крест, венчающий твою звонницу, поэтому мальчик немного отступил назад и запрокинул голову…

 

… Ты едва успел глубоко вдохнуть, как тут же пропал – безоглядно, отпустив долгие годы забвения и запустения, забыв обо всём на свете - в раскинувшейся бездне незамутнённой детской души... Как же ты был счастлив!.. Наверное, так бывает счастлив человек, когда к нему, многое познавшему и от многого отказавшемуся, уже и не чаявшему ни встреч, ни открытий, нежданно приходит кто-нибудь,  негромкими словами, самим присутствием отогревая и постепенно заполняя огромное пространство отвыкшей от прямого общения души. Ещё немного и она очнется, и поймёт вдруг, что ей нужно  многое рассказать той, почти не знакомой, но почему-то такой близкой душе.  Ещё немного и памятливое сердце высвободится от тяжкого гнёта былых ошибок, зароков, и робко роняемые им в темноту ночей или предутреннюю тишину: «а, знаешь…», «доброй ночи…», «снова  здравствуй…» - вот-вот начнут предварять или завершать молитву, которая обязательно вспомнится: на вдохе – первое слово, на выдохе – следующее. Вспомнится и сольётся с дыханием. Надолго ли, кто ответит? - мгновения иногда тоже смахивают на вечность… 

 

Кому как не тебе  знать об этом.

 

===========

 

«Построенная, вне всякого сомнения, вместе с церковью в 1467 г., она изумительно стройна по своим пропорциям, в которых ничего нельзя изменить к лучшему. Здесь нет ничего лишнего и всё логично до последней возможности…»*.

 

Как хотелось бы поставить знак равенства между этими строчками и  сегодняшним днём, но как же страшно они «не совпадают». И повторяющиеся уродливые картинки Настоящего неизменно оказываются единственно и естественно лишними, «нелогичными». А фраза: «ничего нельзя изменить к лучшему» утрачивает свой изначальный оптимизм, обретая иной - горький и зловещий смысл…

 

Стою у того же косяка, скрестив руки на груди. Пытаюсь подобрать слова, чтобы предельно полно высказать себя, но ничего не получается. Провожаю долгим взглядом каждого прохожего: «Остановись, помедли…». Но они идут и идут куда-то, подгоняемые то ли непогодой, то ли делами, о которых почему-то нельзя позабыть хоть на несколько минут. Пытаюсь подобрать слова, чтобы  оправдаться  и за себя, и за них, но у меня, похоже, снова ничего не получается…

 

 

==========================

                                                                                                                        

 

Материал прислан автором порталу "Россия в красках"