Новости

Новую книгу Валентины Полухиной историк и друг Бродского Яков Гордин называет энциклопедией: «Это совершенно уникальная вещь, такой книги не было, потому что в основе ее лежит максимально полная хронология. Собрать тысячи и тысячи данных обо всех, в том числе и мелких, событиях в жизни Бродского. Вот есть "Летопись жизни и творчества Пушкина", до 1927-го года ее делал один Цявловский, а потом, в течение десятилетий, создавал большой коллектив Пушкинского дома. Конечно, здесь временная дистанция работает на автора этой книги. Но, тем не менее, видно, какая это кропотливая работа. Это события, события, события, затем, в конце каждого года, библиография на разных языках, издания Бродского, и, кроме того, короткое историческое резюме, что происходило в этот год из крупных литературных и политических событий в мире, которые, так или иначе, Бродского задевали: вторжение в Афганистан, крушение советской власти, выход каких-то замечательных художественных произведений». А вот как сама Валентина Полухина говорит о рождении своей книги: «Это хронология, установление точных дат написания его стихотворений. Как вы знаете, очень трудно анализировать стихи, не имея точной даты их написания. Расхождение в датах очень большое. Даже когда речь идет о датах смерти родителей или присуждения американского гражданства. Всюду называется 1980-й год, а он получил его в 1977-м. Я устала отвечать на вопросы молодых исследователей, где, когда, что произошло. Таким образом, я составила хронологию просто для себя, для работы».

Если бы все сводилось к хронологии, эта книга была бы изданием только для специалистов. Но Валентина Полухина показала свои материалы Якову Гордину, и он предложил другую идею – прослоить сухую хронологию воспоминаниями, документами, письмами, большую часть которых сам же и предоставил. Яков Гордин говорит: «Как раз в это время в Музей Ахматовой, в фонд Бродского, поступили совершенно замечательные документы, касающиеся истории семьи. Ведь главные сведения о биографии, о жизни Бродского, мы черпаем, собственно говоря, из его собственных текстов»

Например, совершенно не проясненной оказалась биография деда Бродского. Яков Гордин рассказал ее уточненную версию: «Судя по тому, что говорил сам Бродский, дед был из николаевских солдат, из кантонистов. Чего ни при какой погоде быть не могло, потому институт кантонистов в 1856 году закончился, после смерти Николая I, и если дед был Николаевским солдатом, то отца Иосифа он должен был родить в 100 с лишним лет, что маловероятно. Но есть документы, за которые спасибо огромное родственникам Бродских, которые их сохранили и передали в Музей Ахматовой, и самому Музею Ахматовой, который дал возможность эти документы публиковать. С 1878 года там очень много любопытных бумаг, касающихся судьбы деда, который действительно был унтер-офицером, но, конечно, никаким не кантонистом и не николаевским, а александровским солдатом, Александра II. Он был в юности часовщиком и пошел в армию, очевидно, для того, чтобы получить некоторые права, большие, чем вообще полагалось еврею, живущему в черте оседлости. Он был полтавским мещанином. И после четырех лет службы унтер-офицером в киевском интендантстве, он получил прекрасные характеристики. Тут, в частности, сказано, в одном из документов, что «был поведения отличного и служебные обязанности выполнял с полным усердием». За то, что он «был поведения отличного», он получил право жить, очевидно, в любом городе Российской Империи. Он тут попутешествовал. Есть свидетельство, очень славное, участкового пристава города Твери, где он пишет, что такой-то и такой-то «под судом и следствием не состоял, ни в чем предосудительном замечен не был». В конце концов, он обосновался в Петербурге и открыл часовую мастерскую. Он женился на кронштадтской мещанке. Я не думал, что евреи населяли, отчасти, и Кронштадт. Все-таки это крепость, но, тем не менее, там он нашел он себе невесту, Рахиль, которая, что любопытно, тоже владела часовым мастерством, и когда он умер, то она, уже в советское время, в 1920-е годы, во время НЭПа, была таким кустарем одиночкой. Есть свидетельства ее, что она на дому чинила часы».

Надо заметить, что таких сведений, да еще в такой полноте, никогда не бывало еще в книгах о Бродском. Здесь вообще очень много ранее никогда не публиковавшегося - и документы, и выдержки из писем, не говоря о воспоминаниях, часть из которых была написана специально для этого издания. Впервые с такой полнотой отражены отношения Иосифа Бродского с отцом.

Яков Гордин рассказывает: «С родителями у него были некоторые сложности, поскольку они не очень понимали, почему нужно уйти из школы и вообще жить той жизнью, которой он жил. Потом они очень даже это осознали, но на моих глазах происходили очень жесткие сцены между ним и родителями. При всем при этом, Александр Иванович, конечно, сыграл, и Иосиф об этом писал, очень существенную роль в его воспитании. Он был вообще очень своеобразным человеком, с довольно бурной биографией, прошел три войны - финскую, Отечественную и японскую. Привез Марье Иосифовне кимоно, на столе у Иосифа стояла джонка китайская бронзовая. Он был морским корреспондентом, капитаном третьего ранга, потом вышел в отставку. Иосиф, в юности, любил позировать в его морской фуражке с крабом. Татьяна Никольская, прекрасно знавшая Иосифа и очень дружившая с его родителями, специально для этой книги написала большое эссе именно о родителях».