К батюшке я пришла в лихие 90-е, как раз отошла моя крестная, которая меня так хорошо опекала, потому что я крестилась уже в сознательном возрасте, 18 лет мне было.

 

И пока она была жива, я была с ней рядышком. Когда я осталась одна, без окормления, мне было очень плохо, и я стала думать, к кому же пристать, и получилось, что приятель мой привел меня на Серафимовское. Но сначала я не открывалась батюшке, просто тишилась, сказала ему: «Батюшка, я артистка!» Он сказал: «Ну, иди, танцуй дальше». Потом набралась храбрости и шепнула ему на ухо: «Батюшка, я дочка Кирилла Лаврова». Батюшка так глазом глянул на меня, и тут я уже почувствовала, что какая-то более плотная опека возникла. И с того момента я старалась в послушании находиться, как мы все: «батюшка, благословите гвоздь вбить в стену».

 

Конечно, эта встреча всю жизнь перевернула, я с батюшкой была с 1996 до 2007 года, одиннадцать лет, время такое ключевое для становления в жизни. У меня ребенок, которого надо было определять в школу, и самой определяться: то ли продолжать жить в моей профессии, то ли чем-то другим заняться.

 

Да еще время было достаточно сложное — не достаточно, а круто сложное, когда очень многих швыряло то в одну, то в другую сторону, колотило и так далее. И в это тяжелое время, ключевое, поворотное — и в моей судьбе, и в судьбе страны нашей — это была такая поддержка, и такой правильный вектор был мне дан, что я в этом направлении стараюсь и дальше существовать, а если бы не было батюшки, неизвестно, какое бы у меня было направление. Думаю, что каждый, кто пришел к батюшке, может эти слова сказать.

Отец Василий был очень многолик, многогранен, и его трудно определить одной фразой. Поначалу я его очень боялась, даже не знаю, почему…

 

Нет, знаю — он производил впечатление крутого такого, ух! Потом я стала с трепетом, тоже на уровне такого страха животного, относиться к его разрешениям или неразрешениям. Ты себе все выстроил, и тебе нужно батюшкино благословение получить, и от того, получишь ты его или не получишь, зависит, состоятся все твои построения или нет. И это такой был тяжелый этап, потому что, в силу разных жизненных обстоятельств, у меня был очень вольнолюбивый характер, а как у любой советской девочки из советской школы — у всех у нас одни родимые пятна — это комсомол, которым нас угнетали и душили, и мы естественным образом больше всего любили свободу, и для нас «на свете счастья нет, а есть покой и воля». И эту свободу, которая была дороже всего, здесь мне надо было в другое русло направлять. Поэтому был такой сложный этап. Но и, конечно, в какой-то момент я почувствовала такое доверие, такое тепло — не сразу это возникло — и такую помощь. И уже где-то к концу, за несколько лет до ухода батюшки, было абсолютное обожание с моей стороны и тепло удивительное. И мои сны, которые тоже всем снятся, — это мое внутреннее желание и тоска по этому теплу. Так же, когда у меня мама умерла, и я во сне кричала: «Мама!» — и сейчас, конечно, очень не хватает этого плеча. Важно, безусловно, еще и то, что батюшка маму мою окормлять стал, и папа в результате у него, слава Богу, два-три раза — по пальцам пересчитать — но все-таки был. Это просто такая дочерняя благодарность была к батюшке.

 

Не знаю, как с другими, но по себе я понимаю, что за несколько лет до ухода своего он учил самостоятельности. Если сначала было такое абсолютное послушание, которое он, как мне кажется, и требовал от меня, то где-то уже перед своей кончиной он часто стал говорить: «Ты сама знаешь», «Думай сама», «Чуть что — не беги за благословением, потому что жизнь очень быстро меняется». Короче говоря, он уже подталкивал меня к самостоятельному мышлению и принятию решений в жизни. Он просто был учителем, он вел, как в первом классе, часто говорил про школу благочестия, учил все эти этапы: начальная, средняя школа, старшие классы, десять лет получилось.

 

А случаев было очень много, и разных. Я всегда с особой осторожностью относилась к рассказам о его провидческих способностях, и сама не часто, но сталкивалась с ними. Про это я не хочу рассказывать, потому что сие есть тайна, нам не понятная. Расскажу о том, как за год до кончины мамы он мне сказал: «Тащи ее скорей ко мне», — я ее привела, и, слава Богу, год она причащалась и все-таки подготовилась, причем кончина была неожиданная — мама за месяц сгорела от рака. То же самое с папой. Мама уже ходила к батюшке, но было совсем немыслимо, невероятно, что папа когда-нибудь придет причаститься. Не потому, что он неверующий — он нецерковный был человек, невоцерковленный абсолютно, к попам, как он говорил, относящийся с осторожностью. В общем, у него было неоднозначное отношение к церкви.

 

Поэтому то, что он придет причащаться, было на грани фантастики. А я к батюшке периодически обращалась: «Батюшка, а как папу…» — «Придет», — он говорил. Действительно, за год до своего ухода он пришел к батюшке причаститься.

 

Маме моей батюшка сразу понравился, потому что он не любил коммунистов, как и она; она была страшная антисоветчица. Мама выросла в крестьянской семье, потом с родителями в Москву переехала, но у нее рабоче-крестьянские корни — не пролетарские в смысле ленинском, а настоящие. Ей рассказывали про раскулачивание, она видела, что творилось с деревней, при слове Сталин ее трясло всю. И когда мама услышала на проповеди батюшку, она ему полностью поверила и все. А что касается папы, там сложнее — у него другое воспитание, он внутреннего строя другой человек. Папа говорил, что батюшка крут, вот это я помню: «Отец Василий — ну, он крут, крут!» — имея в виду его внутреннюю силу, и, наверное, именно это он оценил. Что касается более тонких вещей, то я думаю, что просто не было почвы для таких высказываний, потому что, вы сами понимаете, они два-три раза виделись. Папа мне говорил, что, мол, из-за меня идет, и он, видимо, давал себе такое оправдание, но понятно, что это батюшка молился за всю семью.

 

Пять лет, как батюшка ушел из жизни, но, как я говорила в начале, то направление, тот вектор, те аксиомы, которым он научил, рассказал о том, что есть хорошо, что есть плохо, — они и держат. Батюшка сделал все, чтобы, слава Богу, нам держаться.

 

Лаврова Мария Кирилловна

Заслуженная артистка России,

актриса Большого драматического театра