Все Святки народ предавался различным весельям и забавам, но также в этот период проходило много благотворительных акций. Для этой цели устраивались благотворительные балы и ёлки, на которых собирались денежные пожертвования и подарки, которые шли на нужды бедных, в приюты, больницы, другие благотворительные заведения и тюрьмы.

 

Песни и игры, которыми сопровождаются Рождественские праздники назывались колядками. Особенно они широко были развиты в Малороссии и Белоруссии. На Руси был обычай славленая Рождества Христова. Христославы или просто славильщики ходили по домам и пели духовные стихи на тему праздника. В XVII веке широко были распространены духовные песни канты. Их, как правило, сочиняли в городах семинаристы и на каникулах развозили по малым городам и весям необъятной Руси.

 

В Малороссии каледой называется хождение с вертепом и звездой, сделанными из бумаги и пение, известное под именем каледы. Как отмечают исследователи русского быта и народных традиций, этот обычай более широко распространенный для сельской Руси и русской глубинки ещё сохранялся в конце XIX века в больших городах. И даже в Москве и Петербурге существовал обычай славления ребятишками Рождества Христова. Они целыми группами под предводительством старшего, несущего звезду с фонариком, ходили по домам. При этом они наряжались, изображая Евангельских свидетелей Рождества: ангелов, волхвов, Иосифа, Ирода.  Заходя в дом, в начале пелся Рождественский тропарь, а вслед за тем и другие стихи, прославлявшие Рождество Христа: «Я маленький хлопчик, принёс Богу снопчик, Христа величаю, а вас поздравляю». После этого следовало поздравление хозяину и его дому: «С праздником хозяина поздравляем, здравия вам желаем». После этого хозяин дома одаривал христославов сладостями и лакомством, которые они складывали в мешок, который они носили с собой. Не принять христославов считалось за грех и большим оскорблением.

 

В славлении принимали участие не только простой народ, но и царь. Со времен царя Алексея Михайловича было введено ходить на Святках славить даже к своим подданным. Славление это начиналось с полудня праздника. Царской процессии предшествовали двое барабанщиков. За ними следовал царь с певчими и толпой князей и бояр. Они ездили на санях и посещали знатных придворных вельмож. Царь входил в дом вельможи, где вместе с певчими пел церковные праздничные песнопения. Хозяин же подносил царю подарок и угощение его свите, после чего отправлялись к другому вельможе. Эту традицию очень любил и поддерживал основатель нашего города Петр I. Им даже был издан Указ, что если кто из числа придворных был записан в славяльщики да не ездил, тому полагалось наказание кнутом.

 

Кроме славяльщиков по дворам ходили с вертепом. Он представлял из себя  двухъярусный ящик, в котором представляли разными деревянными фигурками сцены, относящиеся к Рождеству Христову: явление ангелов, поклонение волхвов, бегство в Египет. В верхнем ярусе представлялась смерть Ирода, а в нижнем пляски. При этом дьячок зажигал свечки, которыми освящался вертеп. С вертепом ходили мальчики, иногда в сопровождении гудошника или скрипача.

 

К сожалению после Петровской эпохи этот обычай ушёл из дворцов. И не только в столице, но и в провинции с всё больше возраставшим влиянием европейских традиций и культуры стал наполняться влиянием язычества и суеверий, которые известны под ряжеными и всевозможными гаданиями. Всё это не только довольно таки хорошо описано в исторических документах, но и знакомо нам из русской литературы. Достаточно перечитать поэму «Светлана» Жуковского или 5 главу «Евгения Онегина» Пушкина, или произведения русской прозы начала XIX века – романтические повести, которые впоследствии стали прообразом святочных рассказов конца XIX - нач. XX века. Совершено противоположную картину русского быта и духовных традиций рубежа веков описывают произведения И. Шмелёва, Б. Зайцева, Никифорова-Волгина, Зурова, Е. Поселянина.

 

В ряду забав царского двора нередко бывали и святочные игры. Вот как описываются такие игры в день Рождества 1765 года: императрица с придворными играла в разные игры, пели и плясали по-русски, после чего танцевали менуэты и контрдансы. Императрица во всех этих играх сама быть изволила и по-русски плясала вместе с графом Паниным, во время этих увеселений вышли из утренних государевых покоев семь дам: это были в женском платье граф Григорий Орлов, Строганов, Головин, Пасек, шталмейстер Нарышкин, камер-юнкеры: Баскаков, князь Белосельский. На всех были кофты, юбки, чепчики. Князь Белосельский был проще всех одет, так как представлял гувернантку и смотрел за прочими дамами. Ряженых посадили за круглый стол, поставили закуски, подносили пунш, и потом все плясали и шалили.   

 

Среди святочных развлечений народа в Северной столице можно выделить: катание на лошадях, с ледяных гор и на коньках.  Вот как выглядели святочные забавы, широко описанные в записках иностранцев конца XVIII: «Нет ничего более веселого и своеобразного, чем зимние сцены на Неве. Едва ли проходил день без того чтобы поутру не прогуляться и не проехаться по Неве на санях. Множество экипажей и саней и бесчисленные пешеходы, непрерывно пересекающие её, создают впечатление бесконечного потока. Лед также усеян разрозненными и собравшимися группами людей и каждый занят по вкусу кто чем. В одной части находится несколько огороженных участков для катания на коньках. В другой части толпа наблюдает за тем, что называется санными гонками. Дорожка представляет собой вытянутый участок примерно в милю длиной.  На ней имеются только одни сани, в которые впряжена пара лошадей. Искусство ездока состоит в том, чтобы заставить коренную лошадь бежать скорее, а другая втягивается в галоп».

 

 

 

Ледяные горы устраивались ещё в первые десятилетия основания Петербурга, они и послужили прототипом для катальных горок. Первоначально находили высокую гору, которую заливали водой, затем забрасывали соломой и снова заливали до тех пор, пока не образовывался толстый слой льда. Вместо санок использовали тонкий соломенный коврик, на него один за другим садились три человека. Первый захватывал край коврика, остальные обхватывали друг друга под руками и ногами за туловище. При спуске надо было быть особенно осторожным, так как, стремительно летя вниз, можно было покалечиться, слетев с коврика, и разорвать брюки в клочья. Как только эти трое были готовы к отъезду, подавался знак их подтолкнуть, в этот момент начинали играть литавры и трубы, звук которых сопровождался криками зрителей и самих спускавшихся

 

«Ледяные горы в высшей степени распространены и представляют для населения неисчерпаемый источник развлечений. На реке возводят высокий помост с площадкой наверху, туда поднимаются по лестнице. Сверху к реке идет наклонная гладкая поверхность из досок, которую заливают водой. Каждый, имеющий санки, поднимается на лестницу и скатывается с вершины горки, летит со значительной высоты, удерживая при спуске санки в равновесии. Так благодаря набранной скорости они мчатся значительное расстояние по льду реки. Кроме этого также строили две горки напротив друг друга. Человек, скатившись с одной горы, попадал на противоположную, повторяя эту забаву сколь угодно часто.

 

Мальчики также постоянно катаются с этих гор. Они скользят обычно на одной ноге, а не на двух. Другой забаве предавались маленькие дети. Она состояла в том, что более низкие санки привязывают к длинному канату и при помощи колеса разгоняются по кругу.

 

Эти ледяные горы придают реке приятный вид, благодаря деревьям которыми они украшены и движущимися людьми,  беспрерывно спускающими с гор».

 

А вот другое свидетельство рубежа XIX-XX веков, написанное в автобиографическом очерке «Финляндия» поэтом серебряного века Осипом Мандельштамом: «…Зимой, на Рождество, - Финляндия, Выборг. Финляндией дышал дореволюционный Петербург, от Владимира Соловьёва до Блока, пересыпая в ладонях её песок и растирая на гранитном лбу лёгкий финский снежок, в тяжёлом бреду своем, слушая бубенцы низкорослых финских лошадей. Я всегда смутно чувствовал особое значение Финляндии для петербуржца, и что сюда ездили додумать то, чего нельзя было в Петербурге, нахлобучив по самые брови низкое снежное небо, засыпая в маленьких гостиницах, где вода в кувшинах  ледяная.

 

В Выборг ездили к тамошним старожилам, выборгским купцам – Шариковым. Волей-неволей я попал в самую гущу зимнего  флирта выборгских красавиц. Где-то в кондитерской Фацера с ванильным печеньем и шоколадом, за синими окнами санный скрип и беготня бубенчиков… Встряхнувшись прямо из резвых, узких санок в тёплый пар сдобной финской кофейной. Быстрые санки, пунш, картонная шведская крепость, шведская речь, военная музыка. Гостиница Бельведер, где потом собиралась Первая Дума, славилась чистотой и прохладным, как снег, ослепительным бельём. Всё тут было иностранщина – и шведский уют. Упрямый и хитрый городок, с  кофейными мельницами, качалками, гарусными шерстяными ковриками и библейскими стихами в изголовии каждой кровати.

 

Одним из массовых действ, привлекавших иноземных наблюдателей своей необычностью, было водосвятие на иордани. В день Крещения был обряд водоосвящения на реке. Гвардия  и весь Петербургский гарнизон выстроились на Неве, где было устроено здание арками, а в нём прорубь со ступенями до самой воды. Его Величество вышел из дворца  в 11 часов и, прибыв к реке, стал перед Преображенским полком. После чего пошёл в Троицкую церковь, где обедню служили архиепископ Коломенский. Когда водосвятие совершилось, народ, мужчины и женщины, побежали к реке в великом множестве, чтоб окунуться в ней. Несмотря на стужу, некоторые женщины окунали в воду маленьких нагих детей.

 

В 1737 году это действо наблюдал английский врач Дж. Кук: «Во льду проделана квадратная прорубь. Около неё постлано много ковров. Сверху устроен полог. По окончании службы духовенство выходит из церкви и образует процессию, следуя друг за другом соответственно сану, и идут по четыре или по пять в ряд, всего числом в несколько сот человек. Идущие несут большую хоругвь, большой фонарь и большое изображение нашего Спасителя и святых. Они шествуют в таком порядке сопровождаемые знатными и простыми людьми, во главе процессии шествует императрица, и весь путь по реке поют молитвы. Священники вступают за ограду и совершают освящение воды. Когда находят, что вода достаточно освящена, подается сигнал 1200 гвардейцам, которые окружают всё это тремя рядами и тут же дают частые залпы, повторяемые трижды; затем стреляют большие пушки с крепости и также троекратно салютуют около 300 орудий. После освящения можно видеть, как священники крестили на Неве множество новорожденных. Другие, молодые и старые, обнаженными прыгали в ледяную воду; два стоявших над прорубью парня их сразу вытаскивали обратно. Кроме того, некоторые люди черпали из реки воду и тут же её выпивали или уносили домой, чтобы сохранить. Так заканчивается эта церемония, совершаемая почти одинаково по всей России.

 

Отрадно отметить то, что описанные все здесь традиции нашей духовной культуры вновь возрождаются во всём своём богатстве и многообразии, снова входят в нашу жизнь, обогащая её.

 

Вадим Кустов

Иллюстрации из собрания автора
Прислано автором 12 января 2012 года